Схема

– Ну, так вот оно всё и было распределено: квартира и машина записаны на жену, у меня прописка на даче, поэтому он ничего бы по суду не получил. – Сидящий за рулём шестиместного кроссовера Василий, седовласый пятидесятипятилетний с солидным животиком бизнесмен подмигнул находящемуся на соседнем сиденье молоденькому Ромке и опять стал смотреть на дорогу, оживлённую сегодня по причине предстоящих выходных. До монастыря, то есть до Интерпосёлка, где у Василия была дача, ехать надо было питерской трассой, да и пасмурная погода заставляла напрягать зрение.
– А что, могли всё конфисковать? – Жалостливые нотки в голосе Ромки неприятно задели Василия: он председатель Попечительского совета монастыря, к тому же еще и управляющий лесозаготовительным предприятием «Благовест», учрежденным монастырем, а Ромка всего-навсего зятёк будущий.
– Что конфисковать? – Василий начал балагурить: – Как юридическое лицо предприятие мое было банкрот, что с него взять-то?
– То есть ты обанкротился? – Ромка с улыбочкой откинулся на спинку автомобильного кресла.
– Накося, выкуси, обанкротился. – Василия уже начал доставать допрос зятька. – Я заблаговременно все средства перевёл в фирму-однодневку и обналичил. Сейчас вот увидишь, куда я их вложил. – Одно только упоминание о доме, в котором его поджидала Лиска (так ласково называл он жену Василису), сразу же повысило градус настроения Василия.
– А тот, ну, который партнёром был? Он-то как?
– Так он сам кинуть меня хотел, я его опередил, так что пенять ему было не на что. – Василий самодовольно потянулся. – Он свой в мире бизнеса, схему кидалова знает, так что сначала он виду не подал. Только так недолго было. Я уже сюда переезжал. И меня вызвали в милицию, в Петрозаводске уже. Я сначала не понял, с чего это милиции мною интересоваться: вроде чист, как говорится, не состоял, не привлекался, не участвовал. А в милиции следователь мне фотографию показывает: «Узнаёте?» Я глядел-глядел, – ну, вот не знаю и всё тут. Только и разглядел, что мёртвый, который на фотке.
– Ка-а-к? – ухнул Ромка.
– А вот так, синюшное лицо и глаза закрытые. И фамилия его ничего мне не говорит. А следователь всё талдычит: «Вспоминайте, вспоминайте». Потом только сказал, что при нём, ну, при покойнике этом, моя фотка оказалась.
– Ну да! – Ромкины глаза выкатились от удивления.
– А на обороте мои все данные, начиная от имени-фамилии, заканчивая адресом. Так они меня и нашли.
– Кто, милиция?
– Они самые, да только искали то другие. – Василию нравилось, что зятёк весь испереживался, заинтригованный историей. – Партнёр мой бывший, оказывается, килера нанял, да тот до меня не доехал, на трассе остался. В аварии погиб.
– На какой трассе? – не понял Ромка.
– На мурманской. – Василий перекрестился. Он хоть и любил вспоминать историю десятилетней давности, но каждый раз его слегка потряхивало от осознания, что сложись тогда по-другому и кто знает, где бы он был сейчас. – Меня чудом, видно, спасло. Слыхал, что возле монастырей охранная зона есть.
– Зона? Где зэки живут? – Ромка не отрывал завороженного взгляда от тестя.
– Да какие зэки, Ну, это как бы такая сила духовная вокруг – святое место потому что. Понимай, жить возле монастыря как. – Василий задумался, вспоминая, как попал в эти места: приятель один, художник, запойный, попросил свозить в монастырь. Уж и не припомнить, чего приятелю там было надо. А вот Василию этот посёлок в самый раз подошёл отдалённостью от больших городов и малочисленностью: любой чужак тут сразу же как на ладони был виден. Думал Василий отсидеться, пока забудется липовое банкротство, а вышло, что первым человеком здесь стал. «Благовест» набирал финансовую мощь. Управлять такой фирмой одно удовольствие. Особенно в этом году. Правда, Василий при этом предпочитал не помнить об Аркадии, чья фирма-партнер весь год опекала его. Аркадий даже квартиру свою заложил, чтобы в обороте ходили большие деньги, потому что обещал игумену на Попечительском совете (а Аркадий тоже входил в него) за год выйти на прибыль.
Впереди показался указатель монастыря, и Василий свернул на отворотку. Теперь двенадцать километров можно ехать на автомате, предвкушая густой пахучий борщ, сваренный женой.
Когда кроссовер остановился, Рома, который еще не бывал на даче тестя, ошалел от красоты: двухэтажный осанистый дом Василия Александровича утопал в пышном цветнике, разведенном Василисой Андреевной на гектаре земли.
***
Шла неделя за неделей, Надька с Ромкой загорали на даче, не подозревая, что под пеной балагурящего добродушия Василия, который приезжал по выходным, скрывается напряженная умственная работа. А думал он о том, где взять деньги на свадьбу дочери. Надюху замуж выдать он хотел только с размахом и не иначе: Ромка был из семьи интеллигентной, столичной. Василий зарабатывать в поте лица не умел и считал это привилегией рабов. Выделяемые на нужды Попечительского совета неконтролируемые пять тысяч в месяц были каплей в море. Пенсия жены – ещё одной каплей. А Василию нужно было много и сразу, поэтому, когда в один из казалось бы обычных дней августа Аркадий позвонил и попросил съездить в Кондопогу для оформления трансферта, он не поверил своему счастью.
– Три миллиона, целых три миллиона, – только и вертелось в голове Василия весь этот день и весь следующий, и так до тех пор, пока эти три миллиона не оказались на счету «Благовеста».
Аркадий позвонил через неделю.
– Василий Александрович, Кондопога говорит, что деньги они перевели, а на нашем счету пусто. У нас срываются поставки леса: нечем оплачивать отправку вагонов.
– А я здесь при чём? – Отговорился Василий.
Ещё через неделю Аркадий позвонил и потребовал перевести деньги со счета «Благовеста» на счет его фирмы. Но Василий бросил трубку и больше Аркадию не отвечал.
– Не отдам, ни за что не отдам, мне эти деньги нужны, – твердил, как клятву, Василий, – Аркадий вор, потому что такую прибыль за год получить без махинаций невозможно.
Василий уже забыл, что два с половиной миллиона рублей были залоговыми от квартиры Аркадия.
***
Когда Рома случайно услышал разговор будущего тестя по телефону с каким-то то ли инвестором, то ли партнёром, он сначала не поверил своим ушам. Они с Надей занимались во дворе шашлыками, и вдруг Надя стала капризничать и требовать любимую розовую шляпу с большими полями, купленную в Париже. Рома с Надей жили в комнате наверху, а ступеньки туда вели достаточно крутые, поэтому Надя отправляла за вещами Ромку. А не мог поверить Рома потому, что добродушный Василий Саныч говорил с кем-то по телефону грубо, резко, на языке уголовников.
Рома сначала застыл в начале лестницы, не решаясь подняться. Минут через пять он всё-таки осмелился осуществить подъём, но только после того, как Василий Саныч оборвал разговор и ушёл в свою комнату. Тогда Рома на цыпочках поднялся по скрипучей лестнице, схватил с вешалки Надину шляпу и также мгновенно и незаметно выскользнул из дома. Если бы это самое произошло с услышанными словами. Если бы и они не оставили следов в праздном мозге Ромы. Надя, как всегда, что-то говорила, но Роман обдумывал слова тестя.
– Что бы это значило: были твои, стали мои. И что за квартиры были украдены? А самое интересное, с кем разговаривал тесть?..
Вечером за ужином Василий стал рассказывать жене о своём партнёре Аркадии, у которого раньше была риэлторская контора, но что-то там не срослось и он прогорел на квартирных махинациях. А по окончании ужина обратился к дочери.
– Ну-ка, куропаточка, поищи мне Аркашу в сети.
Надя сидела за компьютером недолго: в Интернете почти сразу отыскалось с десяток сайтов, на которых прошлый Аркашин бизнес был разобран подетально и откомментирован так, что любой читающий это тут же перестал бы быть желающим иметь его в качестве партнёра.
– Вот видишь, вот видишь, с какими людьми приходится работать, – притворно вздыхал Василий, радостно потирая руки и подмигивая дочке, – за всеми глаз да глаз. Прогорел-то он на квартирах прилично, да, видно, не одну удалось прикарманить, потому что откуда у него сейчас такие деньги?
– Пап, он же тебя, наверное, уже не раз подставил? – Забеспокоилась Надя.
– Будет и на моей улице праздник, – ухмыльнулся Василий, считая теперь окончательно эти три миллиона своими кровными. – Ты, дочура, не беспокойся об этом, давай, лучше подумаем, как свадьбу будем праздновать.
Весь вечер они вчетвером строили планы. Со свадьбой решили не спешить, но и не задерживаться. Расписываться лучше было в Петербурге, а венчаться в местном монастыре в конце сентября в День Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.
***
Василию снился сон: он стоял на перепутье, держа в руках какую-то странную карту. Да и место, где он находился, было странным. То ли из-за тумана, то ли ещё по какой неведомой Василию причине, местность была совершенно пустой: серая нитка дороги, вдоль которой ничего не росло, и две тропы, ответвляющиеся от неё в разные стороны через небольшой отрезок. Василий глянул на карту в руках: на ней странным образом было отражена именно эта пустынная местность. Разница была в том, что на карте возле тропы, ведущей направо, было написано гладкими с завитушками буквами – Рай, а возле тропы, ведущей налево, такой же каллиграфией выведено – Ад. Василий повертел карту в руках и на дороге разглядел надпись Чистилище, составленную из напоминавших булыжники квадратных букв.
– Вот он, значит, какой, тот свет, – подумал Василий, – оказывается, тут ничего и нет. Всё просто, всё объяснено: там ад, а вот там рай. А рассказывают такие ужасы. – Василию даже не пришло в голову, как бы он сам разобрался, если бы не карта. Он ни на миг не задумался, куда идти, и уже сворачивал направо. Через несколько метров тропа уткнулась в массивные запертые ворота, по обе стороны от которых бесконечно длилась высокая стена. Василий уверенно постучал. В воротах тут же открылось маленькое окошко, в котором появилось улыбающееся лицо седовласого старца.
– Здрасьте, – Василий хотел казаться вежливым, – Вы Бог? – Улыбка старца засияла ещё сильней. – А я вот тут к Вам… – и Василий замолчал, потому что не знал, что говорить дальше.
– Зачем прибыли? – Добродушно поинтересовался старец.
– А зачем, это, в рай прибывают? – Василий запнулся, выговаривая последнее слово, так, что у него получилось «при» и «бывают».
– Кто зачем, – по-деловому ответил старец. – А ты не при.
– Что? – Василий растерялся.
– Вот-вот. Что, а не кто, – пояснил старец, – что предъявишь-то из добродетелей? Или ты думаешь, что кем-то стал, раз до власти и денег дорвался там, – он мотнул головой куда-то вниз, за спину Василия, отчего Василию захотелось тут же обернуться.
Позади ничего не было, словно дорога шла вдоль обрыва. И у Василия почему-то всё внутри оборвалось: Если ещё миг назад он не сомневался, что как председатель попечительского совета монастыря будет принят в раю с распростёртыми объятиями, то сейчас ему стало страшно смертным страхом, потому что здесь не было ни связей, ни заслуг и прочего, что значимо в том мире. Василий всего-то на миг повернул голову назад, но словно не миг это был, а вечность, и будто не голову повернул, а мир перевернулся.
– Господи! – Выдохнул Василий.
Старец в окошке отвернулся, и Василий услышал, как тот произнёс: «Тебя». Василий как-то разом догадался, что он до этого ошибался, и не только, когда принял апостола Петра за Бога, но и когда думал, что жил.
– Господи, – опять выдохнул Василий.
– Чего тебе? – послышался Голос.
– Это я так, – растерялся Василий, но тут же спохватившись, добавил: – извините, что побеспокоил.
Голос задрожал и рассыпался в воздухе прозрачными дробинками. А ворота и всё, что было за ними, растворились, словно здесь ничего и не было. Василий сам не понял, как оказался на тропе, ведущей налево. Окружающая местность из безвидной преобразовалась в зловещую, а тропа внезапно оборвалась. Василию открылся безграничный и бездонный котлован, наполненный тонкими белёсыми струйками дыма, которые, казалось сшивали низ с верхом, а может, землю с небом.
– Точно, – в голове Василия образовалась откуда ни возьмись, картина мира, чем-то схожая со схемой, которая недавно была у него в руках: – там, внизу, земля. Вот, оказывается, что такое ад. – Эта мысль, да ещё и проиллюстрированная, как ни странно, успокоила Василия: – Раз меня не пускают в рай, значит, мне нужно возвращаться. Так-так, – Василий оглядел край котлована в поисках спуска. Стены котлована были отвесными и гладкими, словно ледовые горки. Правда, вниз вела лестница. Но она своей хлипкостью несколько смущала дородного крупнотелого Василия. – Домой я и на этажерке бы полетел, – решился Василий и ступил на тонкую перекладину.
Чем ниже он спускался, тем глубже оказывался котлован, стена которого отливала цветом воронёной стали, а воздух вокруг Василия становился всё краснее и краснее, словно кто-то впрыскивал в него новую и новую кровь. Через какое-то время Василий подустал от бесконечного нащупывания ногой очередной перекладины. Он посмотрел наверх и ничего не увидел, кроме той перекладины, за которую держался руками.
– Так-так, а если я опущусь ещё на один пролёт? – Василий опустил ногу и, почувствовав под ней опору, перехватил руки: верхняя перекладина тут же исчезла. – Ну-ну, а теперь вверх, – усмехнулся Василий и поднял руку, но сколько ни водил ею в воздухе, перекладины так и не нашлось. – Это как это? – Ошарашенный Василий не хотел соглашаться с тем, что у него нет иного пути, кроме как вниз по лестнице. И потом он совершенно не привык к такому, чтобы решали за него. – Господи! – Взмолился Василий.
– Ге-ге-ге, – раздался в ушах громкий Хохот, – это ты не по адресу. Всевышний выше.
– А Вы кто? – зачем-то спросил Василий.
– Ой, умора, ты чего, неграмотный? Не знаешь что ли, кто в аду главный? – Невыносимый Хохот громыхал каменюгами прямо по ушным перепонкам Василия.
– Это Вы? – Спросил Василий и сам почувствовал глупость вопроса.
– Нет, не я, – расхохотался Невыносимый Хохот, ударяя в перепонки, как в барабан.
– А как отсюда выбраться? – Спросил очередную глупость Василий, тут же это понимая.
– Никак, – ещё невыносимее загромыхал Хохот.
– А долго ещё спускаться? – Василий продолжал спрашивать, понимая бестолковость своих вопросов, но не хотелось оставаться одному.
– Бесконечно. – Хохот бросал свои каменья уже не в стенки ушных перепонок, а внутрь, прямо в утробу, отчего Василия неудержимо потянуло вниз.
– Я хочу остановиться… Я устал… – Василий вдруг почувствовал, что больше не в силах держаться за перекладины ускользающей лестницы.
– Разве устал? Хочешь остановиться? – Надсмехался Хохот: – Когда это ты хотел остановиться? Тебе же всегда было мало. Разве ты хотел останавливаться, когда шел по пути лёгкой наживы? Разве ты хоть раз задумался о бережливости? Разве ты уставал брать чужое и никогда не отдавать? Ха-ха-ха! Ты сам соорудил эту бесконечную исчезающую лестницу, перекладины которой и есть твои прегрешения, и это они заводят тебя всё глубже и глубже, и эти перекладины исчезают так же, как деньги, которые доставались тебе даром и которые ты тут же растрачивал попусту. Разве тебя интересовало что-то, кроме твоей утробы и плотских удовольствий? Вот так ты создал пустоту вокруг себя. Ты даже монастырский совет использовал для своей выгоды.
– Но я же пожертвовал в монастырь, – начал оправдываться Василий, – Аркаша целый год обещал только, – Василий не сдержался и похвастался: – а я дал и компьютер епархии подарил.
– Га-га-га, – Хохот сотрясал всё тело Василия, так, что он еле удерживался на лестнице, – своим пожертвованием ты называешь девяносто тысяч из взятых у Аркашки трех миллионов? Экспроприация у экспроприатора? Или же это его добровольная лепта в твою фирму, с помощью которой ты облапошивал и мир и монастырь?
– Э… Я… – Василию нечем было крыть, потому что Хохот, пронзающий его тело, проник и в мозг и хозяйничал там, словно это в платяном шкафу наводит порядок рачительная хозяйка.
– Скажешь, такая схема. Да, конечно, схема, – Хохот проблеял последнее слово так сочно, что у Василия случилась отрыжка. – Схе-хе-хе-ма… Схе-хе-хе-ма… Схе-хе-хе-ма… Ну, да, ты же ею прикрываешься, как грешный Адам фиговым листом. Аркашка тоже ею вначале крыл.
– Аркаша? – Удивился Василий, – он что, тоже тут был?
– Гга-гга, – забулькал Хохот, – его квартирные делишки довели прямиком сюда.
Василий вспомнил, что у Аркаши пару лет назад был инфаркт. И тут ему поплохело:
– А я-то сам как здесь оказался? – Встревожился Василий и проснулся.
Он лежал на кровати в незнакомой комнате, а рядом сидела его жена.
– Васенька, ты очнулся, как же ты нас всех напугал! – От радости Василиса не знала, за что хвататься. – Ты сутки был без сознания. Когда поднялась высокая температура, мы подумали, что это грипп. Но потом у тебя начала краснеть и вспухать нога. Я никого не могла найти, чтобы отвезти тебя в город, в больницу. Хорошо, что Аркадий с сыном приехал к игумену, он-то тебя сюда и привёз. Вась, у тебя рожистое воспаление.
В окна палаты стыдливо заглядывали гроздья засентябрившейся рябины, а Василий смотрел на левую ногу, лежащую красным бревном в специальном пласмассовом лотке, но перед глазами стояло марево картины того света.
***
Через пару недель Василия выписали из больницы. Он вперевалку передвигался по дому, прихрамывая на левую ногу. Ни в посёлок, ни в монастырь не выходил, но Василиса особо не беспокоилась, списывая всё на недомогание мужа.
В Петербург поехали впритык по времени: Василий должен был до отъезда показаться лечащему врачу. Да и Mazd’е нужно было побывать перед поездкой в надежных руках знакомого автомеханика, которому Василий доверял.
Сваты жили в десяти минутах ходьбы от Воскресенского Новодевичьего монастыря, куда оба семейства прогулялись в первый же вечер. Рома с Надей замешкались возле одного монаха, возраст которого был трудноопределим. Сухонький и махонький, он что-то радостно говорил молодым, сватам стало неудобно стоять на аллее, будто подстерегая кого, и они пошли по кладбищу, прогуливаться вдоль могил высокочтимых лиц и их близких.
– Ну и о чём вам пел этот инок? – Поинтересовался Василий у дочери вечером после ужина, когда сваты ушли в свою спальню, а Надя осталась с родителями, потому что на балконе курить было сподручнее, чем в подъезде, а балкон был только в гостевой комнате, где расположили Василия и Василису.
– Ой, пап, ну, ты же знаешь, о чём они все говорят: об аде и рае, – отмахнулась Надя, которой хотелось насладиться ароматом английских дамских сигарет.
– И что там с этими адом и раем? – Насторожился Василий.
– Пап, ну, он говорил, что ад – это брак без любви и наоборот, – Надя выпускала бледные колечки, и на миг Василию почудилось, что с ним на балконе не его собственная дочка в длинном темно-зелёном шёлковом халате, а какое-то инопланетное чешуйчатое животное, блестящее расслаивающимися на составные элементами тела. – Короче, если вы, детки, будете любить и тяготы друг друга носить, – передразнивая детский голос инока, запела сиреной сквозь дымку табачную Надя, – окажетесь в раю ещё при жизни. А будете хотеть, чтобы вас любили, а сами взамен ничего не дадите, то окажетесь в аду страстей.
Надя раскачивалась на балконе в кресле-качалке, а Василий смотрел на купола Новодевичьего монастыря, торчащие из-за района пятиэтажек, и просчитывал, во сколько ему завтра нужно встать, если утром он захочет попасть на утреннюю службу, чтобы поговорить с этим самым монахом, ведающим об аде и рае.
***
– Это плохо, что ты видел только ад, – сокрушенно охал сухонький исповедник Новодевичьего монастыря, слушая сбивчивый, взволнованный рассказ Василия о явлении ему во сне Бога и Его антипода. – Ой, как плохо-то.
– Почему же? – Насторожился Василий.
– Так ведь ад сотворён из наших грехов, а рай – из наших благих поступков, они и есть те самые праведники, из-за которых Господь не уничтожает город нашего «Я».
Василий вспомнил, что рая он и впрямь не видел, впрочем, и ад предстал в виде бесконечной лестницы.
– Лучше б сковородка раскалённая, – подумал Василий и вздрогнул от внезапно увиденной перекладины, которая представилась ему в этот самый миг тугой трубкой долларовых купюр. – И я за это держался там? – ужаснулся Василий, – Понятно теперь, почему у меня не было ощущения надёжности.
– Там ещё про одного человека говорили, ну, когда я на лестнице висел, а я потом узнал, что это он помог жене меня в больницу отвезти. То есть я тогда заболел и был без сознания, а думал, что сплю… Только он вор, он не должен был… – Василий замолчал, – то есть не он был должен... Только это… Вы ничего такого не подумайте: это в бизнесе обычное дело, – стал оправдываться он перед монахом, – в бизнесе никому верить нельзя.
Исповедник сочувственно вздыхал, слушая рассказ Василия.
– У Вас, значит, бизнес? Так? – Василий кивнул, – А этот человек, который в аду Вам встретился, вор?
– Да нет, я с ним там не встречался, но он там тоже был, только раньше, – Василий не знал, можно ли при монахе упоминать хозяина ада.
– Это он Вам рассказывал? – допытывался монах.
– Нет, этот, ну, который главный в аду, он мне сказал, что Аркадий, партнёр мой, что он тоже в аду был. – На лбу Василия выступила испарина от напряжения.
– Мда, значит, партнер вор, а Вы бизнесмен? – опять спросил монах.
– Ну да, так.
– А он думает, что это он бизнесмен, а Вы… – исповедник посмотрел на Василия. – Вы бы с ним определились.
– Он эти деньги украл, – упёрся Василий.
– А Вы? Вы у него не украли?
– Но это краденые деньги. Я ему их просто не отдал.
– А что Вы с ними сделали? Вернули тем, кто пострадал? Или присвоили себе?
– Ну… – Василий не знал, что ответить этому невзрачному монаху, словно вещавшему из его собственного нутра.
– Вы ведь понимаете, кто Вы теперь?
– А я их в монастырь пожертвовал, – Василий вспомнил о 90 тысячах рублей, которые отдал игумену.
– Все? – Вопрос инока припёр Василия к стенке.
– Ну, не все, – нехотя пробормотал он.
– А остальные где?
– Потратил, – пролепетал Василий, чувствуя себя нашалившим школьником.
– Сколько?
– Что осталось, – Василию хотелось превратиться в мышонка и шмыгнуть в первую попавшуюся щель, только чтобы не отвечать на вопросы монаха.
– Потратил сколько? – Не отступал старец.
– Три.
– Что три?
– Миллиона.
– А пожертвовал сколько?
– Девяносто.
– Чего девяносто-то?
– Тысяч, – выдавил Василий.
– Мда… – вздохнул монах. – Отдавать-то будешь?
– Вот ещё, – вскинулся Василий, – а он думал кому отдавать, когда присваивал?
– Иди, – инок взял с аналоя крест и Евангелие и направился в сторону алтаря.
– Куда идти-то, отче? – Василий оторопел: монах не накрыл его епитрахилью и не отпустил грехи.
– А куда хочешь, туда и иди, твоя воля. – Монах говорил, так и не обернувшись.
– И что теперь? – Что делать дальше, Василий просто не знал, потому что такого с ним не было.
– Что теперь? – Монах остановился, – а что было у тебя, то и есть: непризнание вины и нераскаяние в содеянном. Вот что и тогда и теперь.
– Я, это, раскаиваюсь я, отпускайте грехи, – Василий недоумевал: почему монах уходит, не сделав положенного отпущения грехов.
– Так я и отпустил тебя: каково раскаяние – таково и отпущение. – Вздохнул тяжело монах и закрыл за собой дверь в алтарь.
***
Свадьбу играли в питерском кафе «Санам». Деловые люди, малая кучка интеллигенции и такая же небольшая группка молодёжи через пару часов разошлись по разным столикам. Испортило настроение Василию внезапно включенное интимное освещение. Когда красноватый приглушённый свет полился откуда-то сверху по струившимся бледным занавесям, Василий вздрогнул и вцепился в столешницу так сильно, что кончики пальцев его побелели.
– Кто это сделал? – Закричал на весь зал Василий.
– Папа! Что с тобой? – Надя бросилась к отцу, но её свадебное белое платье от красной подсветки стало алым, и это окончательно сразило Василия, упавшего в конвульсиях на пол.
– Ему нельзя красного, это обостряет болезнь, – Василиса побежала к администратору зала. Ромкин отец вызвал скорую, а Ромкина мать – лимузин для молодых.
На этом долгожданная свадьба Ромы и Нади скоропостижно закончилась.
На следующий день Ромка отвёз свою молодую жену к тестю в больницу, а сам заехал в университет к отцу, который работал на кафедре экономики.
– Па, а вот если одна фирма, положим, не заплатила другой и сымитировала банкротство, то получается, что эти деньги уже никогда не вернуть?
– С чего это ты бизнесом заинтересовался? – удивился отец. Он давно бросил уговаривать сына завести доходное дело, потому что Ромку кроме компьютерных программ ничего не интересовало.
– Да никак не выходит из головы рассказ тестя о схеме кидалова. Получается, что честный партнёр не защищён, а непорядочным быть выгодно.
– Ну, зачем так-то, – опешил отец, – есть суд, который рассмотрит проблему и принудит выплатить, что положено.
– Па, да не смеши, как можно принудить выплачивать фирму-банкрот?
– Тогда да, к сожалению, так, – развёл руками отец.
– И ещё, пап, к примеру, суд доказал, что мой партнёр должен мне, а тот деньги из фирмы выводит, обналичивает и в комод кладёт, а фирму банкротом объявляет. Так вот, почему, если я к нему домой приду, деньги свои из комода возьму, то я вор. А если я до суда все их, родимые истрачу, то суд меня заставит отдавать всё до копеечки. И что за законы такие?
– Ром, ты как младенец, – усмехнулся отец, – кто у власти-то в России, забыл? И пока в госструктуру нет иного пути, кроме лифта взяток, – он поднял большой палец и указал им куда-то в потолок, – туда попадают имеющие о-о-очень большие деньги. И чем выше поднимаются, тем больше денег нужно для этого. А кто имеет большие деньги? Не тот, кто зарабатывает, а тот, кто имеет прибыль. И механизм получения прибыли таков, что чем больше махинаций в фирме, тем больше доход. Наибольшая эффективность – классическая финансовая пирамида.
– Па, про МММ я помню, я тебя о другом спрашиваю: почему после «полёта бабочки» не был принят соответствующий пункт закона, ограждающий от подобного в дальнейшем?
– Вопросы задавать ты мастер, ещё бы и отвечать на них научился, – вздохнул отец.
– И что тогда? Ты бы меня на кафедру свою припахал, в теории копаться? – не удержался от иронии Роман.
– Ты бы тогда разработал схему, при которой нечестным быть было невыгодно.

***
– Что вы с Аркадием не поделили? – поинтересовался игумен монастыря, когда Василий пришёл в храм, напомнить о венчании дочери.
– Батюшка, да всё в порядке, это бизнес, – Василий спрятался за маску беспечности, – это так всегда, кажется, что другому досталось больше, чем тебе самому.
– Вы с ним разберитесь, – посоветовал игумен.
– А пусть он в суд подаёт, если недоволен, там всё по справедливости и решат, – отмахнулся Василий: – некогда мне, я дочь замуж выдаю.

***
После серии уколов питерских врачей Василий спал хорошо, без снов и распаления членов. Но на время венчания Василий предусмотрительно утвердился на лавке у выхода из храма, чтобы если что с ним опять происходить будет, то можно бы было выйти на свежий воздух. Лавка была широкая и удобная: отсюда всё было замечательно видно. Перед глазами Василия проплывали облака Надиного свадебного наряда и игуменского белоснежного облачения, горящие свечи мерцали, как золотоглазые звёздочки, на клиросе райскими голосами пели городские певчие, нанятые Василием специально для сегодняшнего торжественного дня, и Василий не заметил, как задремал.
Врата алтаря раскрылись, игумен вынес крест, сияющий, как солнце, и благословил им молодожёнов. И опять закрылись врата, а к ним тут же прильнули полуобнаженные гурии, страстно целующие двери и вожделенно ласкающие их.
– Господи, а этих-то кто пригласил? – удивился Василий.
– Эти, – усмехнулся Голос за спиной Василия, – да это же твоя постоянная свита.
– А ну, вон, – закричал Василий, – ну-ка, вон из храма!
Гурии не обращали на Василия никакого внимания и продолжали льнуть к алтарным вратам, извиваясь в бесстыдных позах. Василий встал и пошёл к алтарю. Он обхватил двух гурий и вынес за дверь храма, затем вернулся и вынес ещё пару, и так, пока не очистил врата. В какой-то момент одна из гурий попыталась проникнуть в алтарь через боковую дверцу, но Василий был начеку: он ухватился за фалды длинного платья и выволок гурию из храма, а сам довольный уселся на лавку и слушал голоса певчих.

***
На следующий день после венчания Василиса долго дожидалась игумена возле храма. Шёл проливной дождь, озеро заплыло туманом и скрывалось за серебряным гулом дождя, сшивающего землю и небо. Но Василисе после вчерашнего было стыдно заходить в храм.
– Батюшка, простите, – кинулась по склизкой тропинке навстречу игумену Василиса, когда служба закончилась и игумен наконец-таки вышел под дождь, – муж давно уже был нездоров.
– Что же Вы больного-то его одного оставили? – игумен остановился и внимательно посмотрел на Василису, – он ведь сан священнический оскорбил, обряд венчания сорвал, гостей из храма выгнал. Двоих вот с переломами в больницу отвезли.
– Батюшка, простите его, отпустите грех, – Василиса умоляла игумена, а по лицу её вперемешку со слезами текли струи дождя, отливая мокрою сединою в тёмных волосах.
– Его грехи только Бог отпустить волен, – игумен стал неторопливо подниматься вверх, старательно обходя пузырящиеся дождливые лужи.
– Как же так? Как же так? Батюшка, Вы же его духовник, – Василиса карабкалась по тропке вслед за игуменом.
– Так что же? Я насильно от грехов освободить никого не могу. А Василий с грехами своими свыкся и душою закоснел, – игумен остановился на верху тропы и оглянулся на занавешенное дождём озеро: – слёзы раскаяния нужны, любовь к Богу… она, – игумен провёл рукой вдоль, показывая на стыдливо стоящие мокрые берёзы, на нахохлившуюся сердитой курицей копну сена, на сиротливо сгрудившуюся к середке поленницу мокрых дров: – вот есть любовь, а не видно, никаким чертежом не передашь, а у Василия, – и игумен опять тяжело вздохнул: – у Василия одни схемы, графики.
– Батюшка! Не оставь! – Завопила Василиса.
– Кто его оставил? Это он Бога оставил. Молитесь за него, молитесь. Денно и нощно молитесь, чтобы Господь даровал ему возвращение разума. Только Вы и можете его спасти: любовью своей и молитвой. – Игумен пошёл по тропе, чёрная фигура медленно растворялась в завесе проливного дождя, а Василиса стояла в растерянности перед плачущим озером. Василия вчера увезли в психиатрию с симптомами буйного помешательства. В доме ждали молодые и сваты. А Василиса впервые не хотела возвращаться в свой дом. Она почувствовала какую-то странную силу, которая неудержимо влекла её в храм и, поддавшись ей, пошла вниз к озеру. Храм был открыт и пуст. Алтарника Виталия не был видно. И Василиса опустилась на колени перед Тихвинской иконой Божией Матери с мольбою о помощи...