Этот гнусный, мерзкий, препаскудный пакостник появился в Витькиной комнате вместе с тогдашней его подругой. Она втащила его на руках. Он не мог ничего, как говорится, «ни бэ, ни мэ». Мог только едва приоткрывать глазёшки и хлопать ими. Таня, так звали подругу, не придумала ничего лучше, как уложить его на Витькину кровать.
Витя заговорил… Мгновенно «атрибутировал подлинность», хотя грамотнее было бы сказать – подлость, этого существа; ярко, сочно и красочно сформулировал пару-тройку вопросов и тут же, не менее отточено и жестко, словно вынося приговор, сам и ответил на них; краткими дефинициями определил состояние Танькиного ума, и поставив диагноз, вынес вердикт – «деть его куда-нибудь немедля». Или он сейчас вышвырнет его из окна.
Не услышав в ответ ничего вразумительного – нытьё и уговоры не в счёт – Виктор (он же всё-таки победитель!) наклонился над кроватью, собираясь немедленно «привести приговор в исполнение».
Угроза так и осталась невыполненной – едва он протянул руку, намереваясь «ухватить за шкирку» и вышвырнуть вон «это животное» - котёнок эту руку лизнул. Чем и растопил Витькино сердце.
Вот так и свезло ему - «Утвердился он в этой квартире» (с)
Породу его никто определить так и не смог, зато рос он с устрашающей скоростью, сметая всё, что хоть отдаленно напоминало еду. Через год он весил около семи килограммов, был размерами больше любого мопса и за свой скверный характер имел кличку Жаба, будучи мужеска полу. И вовсе не за зеленоватый оттенок шерсти, как думали многие.
Имея выдающиеся умственные способности, он все своё свободное время – 24 часа в сутки – посвящал поискам и добыче еды.
Используя множество уловок и ухищрений, Жаба набивал желудок любыми съедобными, малосъедобными, а порой и совсем несъедобными вещами. Он ел всё – картофельную кожуру, лук, огурцы, сырую и варёную крупу, сахар и майонез… Трудно вспомнить продукт, от которого бы он отказался. Некоторое время Витины соседи и друзья именовали его Пылесосом, но не прижилось. А Жабой он стал, как только откормился и сообразил, что на улицу его уже не выкинут.
Жаба не мог равнодушно смотреть еду, которая оказывалась в сфере его внимания. Впрочем, и та, которая была ему недоступна, не оставляла Жабу безразличным.
Когда обитатели комнаты садились обедать – Жаба ходил кругами вокруг стола, под столом, тыкался лбом в ноги, пытался влезть на колени, жалобно мяукал, и другими разнообразными способами всячески намекая, что он «пролетает» с едой, что ему наносят непоправимый урон.
Словом, при виде чего-нибудь съестного, миновавшего его утробу, у Жабы начинался приступ «амфибиотропной асфиксии» - его душила жаба.
Стоило прийти кому-то из гостей, незнакомых с уловками Жабы, тот начинал свой концерт. Его излюбленным трюком было изображение «голодной смерти» на глазах «у почтенной публики».
Он выползал откуда-нибудь, еле шевеля лапами, пошатываясь, вставал, и качаясь «от мук голода», шел к сидящим гостям. Не дойдя пару шагов, он вздрагивал всем своим здоровенным телом, падал на бок, и дернувшись пару раз в «предсмертных судорогах», застывал в ожидании «наступления смерти». Глаза его покрывались пеленой и весь вид показывал, что «несчастный котик» уже на полпути к «кошачьему раю».
Сбоя этот аттракцион не давал – ни разу не случалось, чтобы «умирающего» Жабу немедленно не кинулись кормить, костеря на все лады «безжалостного убийцу» Витю.
Поперву-то Витюня негодовал, объяснял и доказывал свое раденье гостям, срывая злость на Жабе после их ухода. А потом только ухмылялся, глядя на очередной Жабин «уход из жизни» и его неизменное «воскрешение из мертвых», сразу после начала «процедуры реанимации».
Когда Виктор уезжал в командировку и не было возможности поручить кому-то заботу о коте, он развешивал по всей комнате, на разной высоте, куски колбасы на нитках, предоставляя тому самому выбирать количество и способ добычи. Жаба, пока был сытым, доставал только самые низковисящие лакомства. По мере наступления голода прыжки становились выше, ухищрения изощрённее и на вторые-третьи сутки сорванной оказывалась даже еда с потолка. А больше трех суток Витька не задерживался.
Он уже свыкся со всеми жабиными хитростями, блуднями и цирковыми номерами, не удивляясь его притворству и выносливости.
И всё-таки Жаба сумел его поразить ещё раз.
Под кроватью одного из Витиных соседей хранился здоровенный, так называемый «семенной» огурец, толщиной с литровую банку и по локоть длиной. Зачем и для какой надобности он там лежал – история умалчивает - ну, был и был.
Эта командировка была однодневной, поэтому, развесив, по обыкновению колбасу на нитках, Витя отбыл, предоставив заботы по «спасению утопающих – самим утопающим».
Запоздал он не намного, вернувшись к исходу второго дня. Первое, что он увидел – «новогодние украшения» из колбасы, прицепленные к потолку – съедено было меньше половины. Витька обеспокоенно перевёл взгляд вниз. На полу, посередине комнаты, неподвижно лежал кот, обычно кидавшийся в ноги с радостным мявом. Живот его был раздут, голова бессильно свисала с лап.
Витя бросился к нему, наклонился. Жаба открыл мутный, с поволокой глаз, положил лапу на жалкий огрызок огурца, валявшийся рядом и сыто рыгнул, что-то типа «не трожь – моё, я нашёл». Изо рта свисала огуречная кожура. Кот пребывал в нирване.