– Марина, он манипулятор! – убеждала подругу Лёля, стоя вместе с ней перед закрытой дверью мастерской Сергея, – Он тобою, как марионеткой управляет: дёргает за ниточки туда-сюда, а ты и рада…
– Тихо, – прошептала Марина, – Не шуми, слышишь, он музицирует…
– То есть как это: музицирует? – удивилась Лёля, – Он же у тебя художник.
– И художник, и музыку пишет, и стихи, и философ ещё, и…
– О! – Лёля схватилась за голову, – Целый зоопарк...
– Пойдём, – приоткрыла дверь Марина, – Только тсс…
Они зашли внутрь. В неясном полумраке, как мертвецы в длинных саванах, накрытые простынями, стояли мольберты. Тихая ломающаяся мелодия доносилась откуда-то от окна, впрочем, за плотными рядами картин Сергея всё равно не было видно.
Лёля потянула за край ткани, и она упала на пол. С полотна на неё смотрела чёрно-белая Марина.
– Почему не цветная? – шёпотом спросила подругу Лёля.
– Я же тебе говорила про краску, и куда теперь её девать было?
Лёля потянулась к лицу на холсте.
– Пальцы убери, укушу, – зашипела Марина, и Лёля отдернула руку. Правда, укусит: вон, как живая, глазами с картины зыркает…
Мелодия смолкла, и они одновременно повернулись к окну. В полумраке фигура Сергея выглядела расплывчатой, но его пристальный взгляд приковывал к месту и лишал возможности двигаться.
"Нелюдь", – подумала Лёля, тщетно пытаясь пошевелить рукой или ногой.
– Тсс, – засвистела замершая рядом подруга.
– Марина, – сквозь зубы прошипела Лёля, – у меня борщ на плите, убежит. Борька придёт – убьёт!
– Разберемся с Борькой, – шелестела Марина, – Стой, как стоишь, он нас рисовать будет.
– О-ох, – сдалась Лёля, – Ну пусть рисует, раз неймётся.
Впрочем, картина ей потом понравилась…