Павлу Бажову посвящается.
Жил, стало быть, в деревне Татарской тракторист один Ванька Викулов, сын, Григория Лукича кузнеца нашего. Золотые у Григория руки-то были, да убило его в 41м годе под Киевом. А сын вот вернулся живой, здоровый, ни тебе царапинки, только грудь в медалях да орден Славы. Шибко он, орден то приглянулся девкам нашим, да и Ванька парень знатный, видный. В Отечественную войну Великую служил он танкистом у генерала Рыбалко.
Вернулся в колхоз, сел, как и прежде на трактор, а прошлым летом взял себе в жены Настасью Архипову. Когда на фронт-то немца бить пошел, она девчушкой совсем была. Как уходили они, робята наши в район, она с ребятишками малыми до самых покосов бежала за ими, да звала их. Голосок звонкий у ей был, запал он Ивану в душу, голосок то ее. Так он через все войну его как памятку и пронес. И решил Иван, коль вернется домой, возьмет Настеньку в жены. А она то девчушкой ладной была, коса русая, голосок звонкий. Да и матушка Иванова, Просковья Тихоновна сказала раз: «Наградил Бог Наську то, всем невестам невеста выйдет!»
Взял, стало быть, Иван Настасью в жены, избу справил, дядя его родной, Григория-то брат меньшой Василий Лукич по плотницкому делу мастер, уж постарался. Ладная вышла изба!
Жизнь потихоньку в берега вошла, раны людские затягиваться стали. Вроде и в Татарской она привычным чередом потекла. Правда, Кузьма Данилов без ноги пуще прежнего заливать за воротник стал. Как выпьет так сразу за топор и «в атаку немца бить». Да Лукерья Сидорова уж третий год по утрам мужа встречать на тракт ходит. Погиб он под Ржевом, похоронка пришла, так не верит, ходит.
А тут правительство то наше, слышь-ко, указ издало, надо, мол, нефть искать за Уралом. У нас, стало быть, в Сибири. А в Называевскую, что не шибко далече, люди приехали ученые. Они, бают, землю насквозь видят. Будут и у нас смотреть. Ну, народ как прознал, так с утра в сельпо все и разговоров, придут в Татарскую энти ученые аль нет.
Пуще всех, бабка Егориха шумела, голос у ей шибко громкий, мужики то побаивались ее. Она вона, на краю села живет, так за ейной избой лопухи растут, днем там детишки озоруют, в пряталки играют, а раньше как вечерело, мужички кучковалися, ну как водится, чекушечку там, другую задавить. Так застращала она их, они тепереча за кузню бегают, подалече да поспокойней там.
Тут за ней и другие давай шуметь. «Как же так! - кричат, - «Зелмлицу-мать насквозь глядеть! Ведь соромно это! Дырок наделают! Нельзя ее кормилицу насквозь-то!»
Пришел на шум председатель Петр Фомич, постоял в сторонке, послушал малость, да как рубанет: «Власть знает, что делает! Кто тут поперек власти?!». А как стихли все, добавил уже потише: «Богатство, что в земле спрятано народу принадлежит, и наша первейшая задача, стало быть, богатство это взять, да на строительство коммунизма и светлого будущего пустить! Опять же врагов у нашего государства не счесть, зависть их гложет супостатов! А без нефти нам супротив их не потянуть».
«Ну, ежели, на то чтоб светлое будущее построить, да американцу не дать озорничать…» - примерительно зашушукался народ. Потихоньку стали расходиться группками, обсуждать, как бы в деле строительства коммунизма посильную лепту внести, да и земле, чтоб вреда поменьше, ведь жить на ней, на земле-то, деток растить. Только толком, никто ничего не надумал, жизнь по-старому потекла без изменений. А вот Иван Викулов, Григорьев сын крепко-накрепко задумался. То, что горючки да маслица на МТС машинам да тракторам не хватает, то всем ведомо. А тут, нашел Иван ключ маслянистой жидкостью точащий. И решил он, письмо написать в Москву, самому главному у нас по нефтяной части, министру, стало быть.
Пришел он к учительнице школьной, Наталье Федоровне, попросить ее, чтоб помогла без ошибок написать. А то не примут с ошибками-то. Написал, стало быть, про ключ масляный, про признаки, что будто кто керосин на воду налил, а на перекате речки прямо супротив того места сплошное пузырение, газ там выходит. А из увала-горы все время сочится вода, такая как будто в нее кто горючки налил, сверху она цвет фиолетовый имеет. А в конце письма попросил Иван написать ему точные приметы, какими нефтяные месторождения то бывают. И адрес в конце указал свой, для ответу, значит. Ну, отправил, ждет, а сам волнуется, вдруг министр посмеется над ним или совсем к нему письмо не попадет, скажут мол, несерьезно это, и не дадут ему письмо-то. Министру он еще летом написал, в покос самый. А тут дело к осени, урожай пора собирать. Народ то давай над им посмеиваться, дескать, Ванька-то наш, гляди-ка министру указ дал, в Татарской нефть искать.
Ребятишки уж в школу пошли, Ванька и сам смирился, рукой махнул, над собой посмеивается, и то правда, будто в Москве сами не знают, где искать. Добродушный он у нас Ванька-то, на насмешки людские не забижался, только рукой махал. А Настасья за мужа печалилась, видела, что хоть и улыбается он сельчанам, но дума то в голове засела. Он уж и в библиотеку ходил в Шавыринскую, да вроде не нашел ничего.
И тут Вам, здрасьте, пришел Ваньке ответ! Все село сбежалось поглядеть на казенный пакет с печатями. Только Ванька принародно его вскрывать не стал, мол, дело государственное, стало быть, секретное. Пошел в избу, а Настасья за мужа довольная, еще и занавесочку задернула.
Написал ему хоть и не министр, но птица тоже высокого полета, столичного. Самый главный начальник геологического отдела, Главвостокнефтеразведки. Это, значит, он над теми стоит, кто землю насквозь смотрит. Грязнов его фамилия. Рассказал Иван сельчанам, что геолога к нам решили не посылать, мол, шибко накладно это для казны, да и нет их свободных геологов нынче, ищут они нефть родимую по всей стране нашей необъятной, да и верят там, в столице-то, что раз он, Иван, стало быть, такой внимательный, то и сам может проверить, что за жидкость там сочится. Грязнов о том и попросил Ивана Григорьича, проверь мол, помоги стране, Иван Викулов, а мы тебя научим как. Написал начальник московский нашему Ване инструкцию, а о результатах попросил в столицу ему отписать и адрес указал.
Велел человек московский Ване пленку на воде палкой иль камешком шибануть посмотреть, как она разбивается. Ежели она на остроугольные кусочки распадется, и долго эти кусочки порознь будут и не соединятся, стало быть, не нефть это. А вот если она кругами разойдется, и кусочки ее быстро сбегутся, то может и нефть. Тогда, видно, и человек ученый прибудет для пущего осмотру. А еще велено было Ивану взять лист промокательный, что в школьной тетради имеется да осторожно собрать пленку-то с воды да поглядеть, как подсохнет. Коль пятно жирное на бумаге ентой выйдет, может это и нефть, а ежели только ржа да грязь, то пленка эта не нефтяная и интереса государственного тут нет. Только Иван об этом опосля эксперимента нам поведал, поначалу все молчал, готовился. Да и Настасья с расспросами-то глупыми не подпускала к мужу. Мол, человек собирается дело государственное исполнять, не до вопросов ему. Не сразу Иван с мыслями-то собрался, делов вроде на копейку, однако волнительно, момент-то исторический. Сам Петр Фомич его напутствовал, знамо же как горючки-то тракторам не достает.
Пошел Иван к ключу на рассвете, за собой идти запретил, тут и председатель наш его поддержал, особливо на ребятишек шикнул, чтоб не бегали за им, а то ить они шабутные шибко, везде поспеть норовят. Исполнил Иван, что ему товарищ Грязнов велел. О результатах не сказал ничего, шепнул только Петру Фомичу, что сумлевается он, на предмет результатов-то. Пошлет он письмо в Москву, распишет, что и как там, бумажку промокательную приложит, а там люди грамотные решат, что и как. На том и порешили. Старики Иваново решение поддержали, и то верно люди ученые посмотрят бумажку-то в институтах своих, может чего и углядят, что Ванька по незнанию не приметил. А девкам да ребятишкам наказали, чтоб не Ваньку не задирали, все верно он исполнил, а ежели и ошибся в чем, по незнанию это. Картина политическая такая нонче, что стране нашей шибко туго, ей строиться нужно после войны Великой и силу набирать. Много уж охотников до нашего государства, американец вона зуб на нас точит, англичанина тож зуд берет от того что у нас жисть налаживается. А чтобы мощь у нас была, силища несметная, надоть нам нефти сыскать поболе. Что нефть за Уралом имеется, про то один умный человек еще до войны Великой сказал. Академик Губкин его имя. Академик, это главное звание средь ученого люда, его все слушают, раз он сказал, стало быть, так и есть. Вот и институты нынче пооткрывали, где на геологов учат, а то, вишь, не хватает их, геологов-то.
Отправил Ваня письмо товарищу Грязнову, бумагу промокательную приложил, а сам дожидаться на селе не стал. Прознал он, что в Тюмень-город люд ученый съезжается, будет там контора их по поиску нефти. Решил Ваня, что пользы от него Родине будет больше там, шоферить он умел, с техникой знался, а какой уж поиск без машины. Равнина наша сибирская большая, необъятная, на подводах не наездишься. Вот и подался он в город, сам устроился, а потом и Настасью с сыночком выписал, комнату им дали. С тех пор он в Татарской не появлялся. Не до того видно. Делов-то тьма в экспедициях, вся жизнь в дороге, в поиске.
Ответа из Москвы боле не приходило, поначалу народ-то Петра Фомича теребил, не получал ли он письма от товарища Грязнова, да со временем и самые допытливые поотстали. Видно не нефтяной это ключ был, а может и письмо затерялось где. А как года три минуло после Ванькиного эксперимента, приехали в село Быструху люди поисковые, геофизиками их по науке кличут. Быструха-то она вона, недалече совсем. Ну, кой-кто из наших робят верхом на коня и туда, вдруг и Ванька наш с ими. Приезжие головами покачали, не знаем, мол, такого, да у них много партий, может он на Иске-реке или на севере в тайге.
Вот и вся история про Ивана и масляный ключ. А о том, как на Быструхе геофизики нефть искали, про то другой сказ будет.