-Прости, я тебя разбудила, - с опаской бочком протискиваюсь через приоткрытую дверь в затемнённую спальню.
-Ничего. Скоро придёт время, успею выспаться, - бодренько заявила старенькая мама.
-Как ты? Чего-нибудь хочешь? Может водички принести?
-Есть хочется. На этот раз пронесло. Кончина отменяется. Помоги-ка мне сесть.
Вот так всегда! Болезнь внезапно, и выздоровление неожиданно, как будто судьба щёлкает выключателем. Маму, сколько я помню, мучают головные боли. И каждый раз во время приступа она прощается с жизнью. Мигренью называется эта загадочная болезнь. Я отдёрнула шторы с окон. В доме посветлело. Слава Богу, жизнь продолжается. На скорую руку сооружаю яичницу, ставлю в тарелке на поднос и подалаю еду в постель больной. Мама только храбрится, но за последний месяц сильно ослабела. Я живу у неё. Мне с ней хорошо, спокойно, как в детстве. Мы поменялись местами. Теперь я за ней присматриваю.
-Спасибо, дочка, за помощь. Ухаживаешь за мной, как за королевной. А я для своей мамы ничего не смогла. Она умерла на гнилой соломе в сарае.
-Господи! Что ты говоришь!?
-Правду, дочка. Правду говорю. Всю жизнь молчала, не могла рассказать. Большой грех комом в горле шестьдесят пять лет стоит. Когда-нибудь задушит.
На бледном исхудавшем лице мамы жили только выцветшие глаза. Я не на шутку испугалась, решила, что это бред в её последние мгновения. Что делать, я не знала. Как ей помочь?
-Может быть стоит рассказать, легче будет, - сказала первое, что подвернулось на язык.
-Расскажу. Пора покаяться. Ты пообещай, что съездишь к ней на могилку и всё про меня расскажешь... я всю жизнь каялась... скоро к ней приду за прощением... .
Тяжело дыша, мама откинулась на подушки. Она говорила серьёзно и я поняла, что это не бред, это тоска измученного человека.
Если я скажу, что исповедь мамы меня поразила, то ничего не скажу. Она меня сразила. Судите сами. Привожу её рассказ так, как услышала, опустив эмоциональные всплески прерывавшие повествование. Итак...
Мама прикрыв глаза, вздохнула и тихим голосом начала свой рассказ.
-Село, где я родилась, раскинулось в замечательном, я так скажу, самом красивом месте на земле. Испокон веков в нём жили свободные государственные крестьяне, над которыми никогда не куражились господа. Жили уединенно, но, наверное, и до нашего села какие-то слухи из Москвы доходили.
Это случилось осенью 1929 года. Мне как раз исполнилось пятнадцать лет. За год или за два до того те, кто грамотнее, умнее и богаче, свернули свои дела, распродали имущество и друг за другом исчезли из села. Отъезду богачей никто не придал значения. Они же часто уезжали по делам и в города, и в соседние сёла, потом приезжали. Не сидели, как мы, крестьяне, на месте. Наши дела все под боком, это богачам не сидиться. Сельский лавочник перед отъездом потихоньку сказал моему отцу:
-Вам надо уезжать, Алексей Никитич, спасать детей.
Отец его не понял и не прислушался к совету. Позже он неоднократно добрым словом вспоминал мудрого сельского лавочника. Если бы не этот совет, наша семья полностью бы погибла в ссылке, как другие репрессированные семьи.
-А почему он это сказал дедушке? Может быть он всем это советовал.
-Нет, не всем. Отца уважали в селе. Папаша был грамотным и честным человеком, хорошим хозяином, дружил с попом и при церкви числился церковным старостой. Мы не были особо как-то богаты, богатства не было, но и никогда не бедствовали. Жили ровно и большой семьёй. Только представь себе сколько нас работало в поле. У отца было восемь детей от первого брака, да ещё трое от второго. Кроме меня и сестры Домаши, все имели свои семьи. Кроме двух замужних дочек, все жили с отцом. Сыновья, их жёны, все дети подчинялись папе. Он работу распределял, на базар ездил, продукты и фураж запасал, деньгами распоряжался. Он решал, как и чем всех накормить, всех одеть и обуть. Все дела обсуждал с сыновьями, учил их, готовил к отделению, к самостоятельной жизни. Никто в семье не был обижен. Обрабатывали только свою землю, работников никогда не держали. Отец в охотку немного приторговывал мясом. Он умел сохранять свежее мясо. Учил и других сельчан, но последователей не было. Уж больно хлопотное это дело.
Если в семье появлялись лишние деньги, отец осенью покупал в деревне мясо по самой низкой рыночной цене, когда все забивали лишний скот. Слабые и неумелые сельчане, которые почему-либо не могли отвезти свою убоину на базар, сбывали её, не выходя из дома. После мясоеда и постов отец торговал мясом до лета в деревне. Цены у него были ниже, чем на базаре, но выше, чем в сезон убоя. У него охотно брали товар на праздники и на свадьбы. Он торговал без обмана. При продаже умел назначить цену так, чтобы людям было выгодно покупать у него, а не на базаре. Доход получить от честной торговли - задача не из легких. Отец часто повторял: «Купить, что вошь убить, а продать, что блоху поймать.»
-То-есть в некотором роде дедушка был купцом?
-Да, в некотором роде купец. Доходы от такой торговли мясом незначительные, главное в этом деле - интерес. Кто знает как сложилось бы позже. Может быть он сам сумел развернуться, может кто из детей или внуков заинтересовался торговым делом.
Хотя отец больше любил землю, крестьянскую работу и хорошо её знал. Чувствовал землю, знал как, когда, где и что посеять, посадить. Знал, как и когда собрать урожай. Умел правильно откармливать скотину. К нему за советом мужики ходили. Он не отказывал, учил, любил объяснять.
Конечно, отец ни от каких доходов не отказывался, большую семью тяжело содержать. Он говорил, что главное его богатство в детях. Детей вырастил одиннадцать душ. А сколько внуков? Это целая колхозная бригада. Все сильные, работящие, рукастые. Все умельцы. После войны мой брат Сергей с малыми сыновьями своими руками срубили дом, никого в помощь не нанимали. Денег не было. Печь сложили тоже сами. Другой брат, Григорий еще до войны в Пал-Посаде большой бревенчатый дом поставил своими руками. У него было шесть дочек, а сыновей бог не дал. Один строил. Сила у него была громадная. Однажды в селе на спор стог сена на плечах пронёс вдоль улицы. Спор выиграл, а отец его вожжями по спине благославил, чтобы зря по дури пупок не рвал, грыжу не зарабатывал. В семье моего отца было семь сыновей и четыри дочки. Их растили в строгости.
На нашем гумне в избушке жили монашки: тетка отца, две сестры отца и больная дочь Домаша. Он их взял в семью из монастыря.
-А зачем ему монашки? Они всего лишь нахлебницы.
-Конечно, он взял их из жалости. Но они не были нахлебницами. В поле они не работали, со скотиной не возились, с детьми не сидели. Редко, когда в саду помогут или в огороде в охотку поработают, чтобы немного самим поразмяться. Они много молились, пели в церковном хоре, покойников в деревне обряжали, ночами над мертвыми псалтырь читали, за что получали небольшие деньги. Вобщем, очень полезные для деревни люди. Но основным их делом было шитье тёплых одеял. Заказов было много. Шили круглый год не разгибаясь. Зарабатывали они хорошо, все деньги в семью несли, отцу отдавали. И землю на них тоже давали. А это, я тебе скажу, дорогого стоит. Их девичье приданное в нашей семье осталось, другим девочкам перешло. И отцу, и им было хорошо, и мне хорошо.
-Ну и доброта! За то, что их поили, кормили они... - с иронией заметила я и задохнулась от возмущения.
-И за то, что одевали. Жизнь в монастыре, где были строгие законы и каменные сырые холодные кельи, тоже нелегка. Монахи тяжело работали, не покладая рук. Богатство монастырей они своим трудом создавали. Наши монашеньки жили вольно в своей светлой, теплой, чистенькой избушке, которую им отец построил, и которую они кельей называли. О дровах заботился отец, починкой избушки занимался тоже отец.
-А они отрабатывали. Так?
-Все в семье работали, и они тоже. Иконы, книги, ткань, мыло, керосин, свечи и все, что просили, им покупали. А какие иконы у них в красном углу висели! Все в окладах. Лампады горят, оклады блестят. В келье тепло, приятно пахнет мятой, чебрецом, ладаном. Полы жёлтые промытые. Они в доме в носках ходили, нас в горницу не пускали. Мы лапти не снимали. А мы продукты в поле и огороде растили. Мы еду в печи готовили. Хлеб пекли. Они не пряли, не ткали. Это всё мы делали. У них работа чистая. Но... они деньги давали.
-На халявку не прокатишься,- мне стало весело и я засмеялась.
Мама очень серьезно ответила:
-Зоечка, накоплений больших не было, почти всё тратилось. Отец на бедных и на церковь деньги давал, не скупился. Нам на жизнь хватало, и слава Богу. Деньги нужны для того, чтобы налоги заплатить, свадьбы сыграть, своих взрослых сыновей отделить, купить необходимое. Керосин для лампы нужен, соль нужна, мыло было дорогое, его шло много.
Для жизни много чего семье надо. Конечно, не шиковали, экономили на всем. До революции наша семья имела свою землю, после революции земля была общая, ее распределяли по душам. Отец получал землю на шестнадцать душ. Вот и считай. Когда сыновей женили, невестки в дом приходили. Дочки замуж ушли, но у сыновей дети появились. Земли в семье еще больше стало. Всем работы хватало. Жили хорошо, дружно и интересно.
Каждый год отец нанимал артель скорняков шкуры выделывать, полушубки нам шить. Он платил хлебом, шкурами и немного деньгами. Артель, пока работала, жила у нас. Был у них один худенький паренёк. Он нам сказки Пушкина пересказывал, про Конька-горбунка стихи читал наизусть. А как про Золушку рассказывал! Бывало и стар, и млад так слушали его вечерами, что даже не дышали.
Отец хотел, но не успел всех сыновей отделить. Это ж надо дома всем построить, скотины дать, как положено, на обзаведение. На свое хозяйство стали только двое его сыновей. Детей тогда на улицу не гнали. Всех отселяли, обеспечивая по мере сил на первое время и для обзаведения всем самым необходимым, нищету не плодили. Старые родители оставались с младшим сыном. Порядок был такой.
Правильный порядок.
-Почему вы все покинули деревню, если там так хорошо жилось.
-Отца раскулачили. Нас объявили преступниками, врагами народа. Надо было бы уехать раньше, не дожидаясь погрома.
-Почему же вы не уехали?
-Ведь как рассуждали? С места срываться, как пожар пережить. Куда ехать? В город? Что мы там делать будем? Мы, крестьяне, привыкли и умели работать на земле. Перед кулачением только внуков с нами жило больше двадцати. Где и кто такую ораву ждал? Страшно. Надеялись на милость господа Бога. Небось, Святая Богородица, Николай угодник защитят. Мы жили по совести, законы никогда не нарушали, никого не обижали. В гражданскую не бежали, а теперь и вовсе незачем уезжать. Землю дали. Работай честно и живи. Такие были в нашей темной семье глупые рассуждения.
-Что же здесь тёмного и глупого? На мой взгляд разумно, - растерялась я.
Мне в школе вбивали в голову, что кулаки – это деревенские паразиты, мироеды, злобные бездельники, бандиты. А тут даже не пахло мироедством, криминалом. Теперь у нас таких называют трудоголиками.
-С нашей точки зрения мы думали правильно, а с государственной точки зрения мы думали неверно. Впрочем, за день до раскулачивания отец и братья со своими семьями уехали. Нас с мамой оставили дома, добро сторожить. Думали, что кругом родственники и соседи. Беззащитных женщин не тронут. Отец сказал: «Если придут чего забирать, всё им отдайте, не спорьте. Дом оставят и ладно. После гражданской нажили и ещё наживём.»
-Постой, постой. А что в гражданскую войну, почему ты вспомнила?
-Ой, доченька! Из наших крестьян мало кто воевал. Деревня далеко на отшибе за лесами и болотами никому не мешала. Железная дорога за тридцать вёрст. Мы жили сами по себе. А у нас все побывали: красные, белые, зелёные и бог знает кто ещё. Благородные дворяне, всех цветов борцы за народ и справедливость, откровенные бандиты - все делали одно и тоже. Мужиков били шомполами, хлыстами и чем придётся. Пьяные солдаты девок и молодок ловили, насильничали. Хороших лошадей отбирали именем революции, или именем царя, а то и без имени. Из амбаров тащили зерно, скотину резали на мясо. В сундуках и мазанках рядовые рылись, искали деньги и чего получше из барахла. Всё тащили. Конечно, не сразу всё отбирали, но их было слишком много. Крестьяне прятали всё, что могли. Даже вёдра у нас все забрали, одни никудышние тряпки оставили и худую посуду. В селе случалось, и людей убивали. Помучились деревенские путем. Кончилась война, и снова кое-как всё посеяли, вырастили, напряли, наткали, купили. Детей нарожали. Тяжёлым трудом деревня возрождалась, восстанавливалась. Зажила как прежде.
-Упорные люди были. Невольно зауважаешь. Откуда силы брались? Как я понимаю, вам помощи тогда не было.
-Помощи не было. А что делать? Не умирать же. Люди свое дело хорошо знали, работали на совесть, не ленились, цеплялись за любую соломинку. В деревне раньше все работали. Девочек с трёх лет к прялке приучали, сначала кудельку помочь чесать, с пяти лет сажали за прялку вроде играючи. С семи лет и к ткацкому станку подпускали, показывали как ткут, объясняли что к чему сделано в стане. Сначала нитки на челнок детки мотали, а как чуть подрастали и за станок сажали. Всю позднюю осень и всю зиму до весны женщины всех возрастов пряли и ткали. Всё сами шили. Всё было домотканое, да самодельное.
Когда взрослые работают, детей куда? Девочки и младенцы с матерями. Девочки, играя, делают чего-нибудь полезное, а устанут тут же и соснут в уголочке, а их опять через какое-то время будят. Вроде играют на глазах и к делу приучаются. Изба одна, все дела в ней.
-Боже мой, бедные девочки в пыли, и вечная работа.
-Особой пыли не было, убирались часто, не один раз в день, водичкой брызгали. Чистоту все соблюдали, боялись чахотки. Болели не часто. Если эпидемия тифа, холеры или чумы, то вымирали не то что семьями, а даже деревнями. Вот как семья моей мамы.
-Мальчишкам во все века было лучше.
-Мальчики с четырёх лет начинали ухаживать за скотиной. Дел у них тоже много. Сено из-под коров собрать и овцам отнести, птицу покормить, воды в поилки и в дом натаскать, в избу дров принести. Они не могли сразу много принести, потому бегали и бегали, пока не падали. Взрослым пацаны помогали резку делать, все время на подхвате. Часто в паре со старичком. Так уставали ребята, что есть не гожались, засыпали голодные, даже сидя за столом.
-Стоп, мама, что такое резка?
-Еда для коровы. А тебе зачем? Или ты еще не рассталась с мечтой о райской сельской жизни? Сейчас этого не делают, а зря. Корм дешевый и полезный.
-Во-первых мне просто интересно.
-А во-вторых?
-Во-вторых, ну кто расстаётся с мечтой без веских оснований?
-Ну тебя! Балаболка! Резали солому на кусочки длиной два - три сантиметра, да запаривали немного, смешивали с отрубями и тертой свеклой. Вот и резка.
Детей просили то принести мерку отрубей, то свеколку, чтоб дети видели как делается резка.
Постарше мальчишек заставляли лошадей, коров, овец стеречь, ворон или кур сгонять с огорода. А то повадится птица на огород, без еды зимой оставит. Вот и носятся ребята по огороду пугают птицу. Надо смотреть за гусями, утками, когда те на реке, чтоб далеко не уходили, не уплывали. За ними хорьки, лисы охотятся. За собаками тоже надо присматривать. За всеми чистить надо. Вот мальчишки всем этим занимались. За день так убегаются, что с ног валятся, где стоят там и уснут. Взрослые сонного ребенка подхватят и сунут на палати или на печку.
А лето все от мала до велика в поле. Бывало, бабы между делом рожали в поле. Даже грудничков возили с собой кормящие матери. Оглоблю, как столб, у телеги подымут и люльку привяжут, чтоб дикие зверушки не погрызли. На телеге в возке постарше детки возятся. Еще постарше дети у телеги сидят вроде и играют, и за младенцами немного присматривают. Польза от них сомнительная, но хоть крик поднимут, если что случится. А случалось всякое. Вот сестренка Кати, двоюродной сестры твоего отца запарилась в люльке в страду. Дома детей одних оставлять страшно, если нет взрослого подходящего человека. Случалось не доглядят, дитя выползет из избы во двор, а свинья погрызет, петух заклюёт. Иногда некого дома оставить. В больших семьях проще.
За лошадьми тоже мальчишки присматривают. Лошадь - опасное животное.
-Мама! Какой ужас! Это невозможно! У детей не было детства.
-Как это не было? Детство всегда есть. Крестьянские дети играли в другие игры. Да. Детских садов не было, как сейчас. Трудно было бабам. Редко какой мужик подсобит своей жене и пожалеет детей. А порой он бы пожалел, да у самого нету силы. А если глава семьи злой старик, то помоги Господи. Случалось, не отделяет старик детей и все тут. Уже сыновьям больше шестидесяти, уже правнукам больше двадцати, а живут артельно в одной избе. Деньгами и делами командует глубокий старик. Если что не по нем, так орет: "Прокляну! По миру пущу!" И все боялись.
Не тоскую я по той жизни, но в обиде на тех, что нас раскулачили. Не понимаю, за что и зачем называли врагами народа и преступниками крестьян, зачем нас изводили. Ведь и сами все пострадали. Кто кулачил, тот не разбогател, никому пользы не было. Разрушили хозяйства и хватили горя полной мерой. Голод был страшенный. Больше всех трудовой русский народ пострадал и в городе, и в деревне.
-Вас первых кулачили?
-Нет, не первых. В нашем селе в бедняках ходили или больные, или пьянь. Мало бедняков было. У нас в селе даже воров не было. Был давно до моего рождения вор, не знаю что украл. Его взяли и самосудом убили. С тех пор боялись люди соломинку чужую взять.
- Да-а. Безнаказанность развращает. Потом у вас в деревне все люди на глазах, тайно ничего не сделаешь. Сейчас такие методы не применимы.
-Село у нас огромное, не меньше тысячи дворов. Зажиточно жили многие. Всех сразу побоялись громить, так как активистов мало. В активисты шло одно безлюдье. Дома у всех работы много, когда активничать? А лодырю, да прохвосту самая дорога в активисты. Они поначалу опасались. Народ мог не позволить безобразничать. Хотя зря опасались. Власть у нас в селе очень почитали и в печатное слово свято верили. Когда первые семьи распотрошили и увезли, как говорили, на Соловки, люди ужаснулись. За что?! Можно было забрать лишнее и всё.
Кто поумнее побросали всё своё имущество и уехали сами. Но таких было мало. К другим начали подбираться исподволь. Дают задание чего и сколько семья должна отдать, как налог. Задание заведомо тяжёлое, невыполнимое. Не выполнил - значит враг народа. Кулачат. Если сильная и большая семья выполнит задание, то тут же ещё больше назначат, до тех пор пока семье будет не по силам новый налог, как говорили, обложение, и тогда кулачат за саботаж.
-А если добровольно пойти в колхоз?
-А никто и не сопротивлялся. Недалеко от нас была деревенька, хутор разросся. В ней жили в основном крепкие хозяйва, совсем уж нищих не было. Беднели временно, потому что лошадь пала, а жеребенок не вошёл в силу, либо кормилец внезапно умер, либо старики слабые одни остались, либо в семье малых детей много, а рабочих рук мало. Но это не нищета. Со временем семьи выправлялись. Деревня их немного поддерживала. Никто особо не бедствовал.
-Ну и как их деревня поддерживала? Милостыню подавали! Или кормили?
-Почему милостину? Каждому человеку в селе после революции полагался земельный надел. Когда семья не могла сама использовать землю, то её брала в аренду сильная семья. Правило известное: арендатор сам пашет на своей лошади, сам сеет свои семена, когда уберёт урожай, то отдаст половину чистого зерна. Солома, мякина остаётся арендатору для корма скотине. Иногда и этим поделятся. Делали всё честно под строгим контролем всей деревни, ведь желающих арендовать много. Да еще все родственными связями повязаны. Как нынче сказали бы, народный контроль.
-Мама. Ведь это несправедливо, арендатора просто грабят!
-Ну ты кипяток! Никто никого не грабит! Скажи, где сильный человек может приложить свои силы, чтобы жить лучше? А поддержать слабого - это поднять себя в глазах своих родных и в глазах соседей, заслужить уважение. Божье дело.
-Не слишком понятно.
-Так было принято. Насильно никого не заставляли. А ещё детей брали на зиму в семью помогать ухаживать за скотиной.
-Детей в батраки?! Ну и помощь!
-Твой отец с братьями по два года жили с четырёх лет у родного деда, работали за еду, и по четыре года у чужих людей работали за еду и пуд пшена в год для семьи. А что смерть от голода лучше? Свои дети также работали только у себя дома. Пожив в крепкой семье, дети получали и наказания, и знания, и еду. Все удовольствия сразу. У твоего отца был запойный хозяин, но кузнец-мастер. Лёня терпел от него пьяные побои пять лет и научился у него кузнечному делу. Всю остальную жизнь жил в почете. Эх, дочка, жизнь хитрая штука, за всё платить надо и самое лёгкое, если деньгами.
-Так чего ты про хутор хотела рассказать?
-Хуторяне все какие-нибудь родственники, и они захотели сами устроить свою жизнь. Собрались, покричали, поспорили и договорились объединиться в колхоз. Стали работать так, как привыкли работать на себя. Сами из своих соседей в председатели выбрали умного честного разворотливого мужика, выбрали правление и пошли дела лучше, чем раньше. Каждая сошка, каждая борона в целости и исправности. Каждый хомут на своём месте. Все телеги починены. Порядок лучше, чем дома. Они уже мечтали и трактор купить. Не тут-то было!
Из района поехали начальство за начальством, проверка за проверкой. Почему указам партии не подчиняетесь? Тогда указывали сверху, когда пахать, когда сеять. Объясняют, что приказы сверху либо опаздывают, либо неправильно торопят. Старики по своему опыту советуют, а мы слушаемся. Ах, вы контра! Выходит партия не знает, а вы знаете? Почему председатель колхоза не член партии? Ах он не против! А кто его порекомендует? Вашего в партию не примем, не тот человек, тёмный собственник, до партии ему надо дорасти. Почему праздников много? Какая такая Пасха? Какая такая Троица? Какие такие православные? Религия - опиум для народа! Есть два праздника: Первое мая и Седьмое ноября -хватит с вас! Что такое православие? Это агитация против советской власти!
Народ принялся возражать, доказывать. Кому такое понравится? Решили опасное гнездо контрреволюции разгромить! Врагов разогнали: одного раскулачили и посадили, другого раскулачили и сослали. В их колхозе ничего не осталось ни рабочего скота, ни рабочих рук, ни порядка.
Прислали из района председателя. Какой он был работник у себя в городе, какой человек? Это никому неизвестно, но в сельском хозяйстве ничего не мог, не умел и не понимал. Мужик мыкался, мыкался, да запил по-черному. Раньше и сильным, и слабым была работа, а сильных не стало и слабым делать нечего. Народ разбежался. Был хуторок и исчез.
-По моим понятиям это уже похоже вредительство.
-Может и вредительство, а может дурь и самолюбие неумного человека. Это теперь все грамотные.
-Дела... Ну дальше, про вас расскажи.
-Была осень. Урожай собрали, заготовки сделали.
-Что такое заготовки?
-Ну, приготовились к зиме. Что сварили, что засолили, что засушили, что закоптили, что в бочках заквасили. Всё убрали.
Тут до моего отца наконец дошло, что невинных казнят. Испугался. Опомнился и приказал собираться, ехать надо было налегке. Решили разнести вещи, что получше, по родным. Ну что можно отнести? Немного, узелок и все. Продали кое-чего, на что сразу нашлись покупатели. Покупатели не шли толпой и не брали возами. Денег у крестьянина немного. Все копейки на что-то предназначены. С продажи денег выручили мало. Решили, что на первое время хватит, а там на месте поглядим. Сначала бежали из дома старшие сыновья с семьями, их свезли на станцию на лошадях и вернулись. С нами остались отец и два младших женатых брата с семьями. Отец намеревался собрать еще денежек. Хотел всю скотину продать. Но покупателей не было. Деньжонок ещё немного собрали. Но не всё сделали, что собирались. Скот не продали, а отцу шепнули, что завтра придут по его душу. Сыновья погрузили жён, детей, кое-какие пожитки на две телеги и ночью уехали вместе с отцом, а меня с мамой и монашек оставили караулить дом и вещи.
Правда, мы успели на всякий случай по родным рассовать покрасы и моё приданное к свадьбе. Также пристроили приданое сестер-монашек, Домаши и Акулины, которое они тоже мне отдали, потому что они замуж не пошли. Две мои старые бездетные тётки тоже мне подарили свои припасы к свадьбе, но оставили их временно у себя. Я вдруг стала богатой невестой по крестьянским понятиям того времени. Радости у меня, аж до неба!
-Мама, а что тебе оставили на приданное?
-Да мелочь всякую. Дали мне постельные вещи - это подушки, перины, холсты, дерюжки. Посуды всякой: деревянные ложки, глиняные горшки, чугунки, ухваты, кадушки, лопаты для печи, рогачи, кадушки. Для меня новую домотканую холщёвую одёжу, чистую одежду на выход и летнюю и зимнюю, ситцевые кофты, большие шали, полотняные юбки. Самое главное это покрасы. Денег нисколько не дали. Если бы выходила замуж путем, наверно овцу бы мне дали на обзаведение, а может даже телку и обязательно сколько-то денег. А так для меня денег не было.
-А что такое покрасы?
-Это праздничные вещи. Всего понемножку. Украшения для дома и для женщин. Полотенца расшитые, в самодельных кружевах, завески для икон, стекляные бусы, вышитая одежда для церкви. Кокошники в бусах и в бисере, передники, фартуки, накидки в лентах и кружевах, кофты атласные с кружевами, юбки самотканые узорчатые, теплые узорчатые вязаные платки, тонкие ситцевые платочки, полушалки, кашемировые шалёнки, иконки, и мамин серебряный крестик на серебряной цепочке, детей крестить. Раньше для девушки отец мало чего покупал. Купит два ситцевых платочка, да маленько ситчику на кофточки, может, когда подарит ленты или бусы, бисер, красивые пуговки к празднику. Дарёное берегли веками. Сами девушки пряли тонко, нитки красили, ткали ровно, узорчато. В праздники вымоются чисто с мылом, уберутся в наряды, сходят куда на часок других посмотреть, себя показать, придут обратно, всё снимут, повесят проветрить да уберут наряды обратно в сундук. Поэтому покрасы сохранялись долго, переходили от бабок, от матерей, от теток девушкам. У всех покрасы разные. А если в семье много девочек, то либо покрасы покупали им за деньги, либо сами делали. А у меня их было по тем понятиям много, хотя отец на меня и не тратился.
-Мам, ты сказала, что в праздник мылись чисто, а что в другие дни не мылись?
-Русские крестьяне держали себя в чистоте. Умывались часто, целиком мылись не реже, чем раз в день. Работа в крестьянстве пыльная, если редко мыться в неделю зарастешь так, что не отковыряют за год. По субботам обязательно парились в бане. Лечились баней, усталость смывали в бане. Если у двора нет бани, то есть большая русская печь. С мылом мылись редко, а вот раствором щёлока часто, потом ополаскивались водой с квасом. Голову чаще всего мыли квасом или яичными желтками, а споласкивали настоями трав. Для настоев годились ноготки, ромашка, озимые побеги ржи, черемша, луковая шелуха, крапива, череда. Рабочую одежду выбивали от пыли, часто стирали, кипятили с щёлоком, а потом на речке отбивали вальками. В речке мылись с ранней весны до морозов. Стирали, полоскали на речке круглый год.
-А везде в литературе барыньки носики платочками прикрывают, при встрече с грязным крестьянином.
-Доченька, как только не обзывали русского крестьянина. Как только ни унижали его. "Немытая Россия, страна рабов, страна господ". С Петра Первого повелось отдавать трон немцам. Цари-иностранцы награждали наемников-иностранцев русской землей с русскими людьми в собственность. В крепостном народе всегда рождались даровитые люди, редко кому из них давали ходу. Незаконные дети господ иногда выбивались из своего круга. Господа-иностранцы почти не говорили на русском языке, совсем ничегощенки они не знали про русских людей. А русские крестьянине не очень доверяли господам, боялись говорить с ними. Вообще крестьяне не мастера трещать без умолку. Я не грамотная русская баба, но думаю, что царь прозевал трон, потому что был не русский, дворяне потеряли Родину, потому что жили, как иностранцы, в своей стране. Не уважали свой народ. Всё людям воздается по ихним заслугам.
-А что? Может есть в этом доля правды.
-Да как же! Если крестьянин, то от него смердит. А господа, провонявшие табаком и спиртным перегаром насквозь, приятно пахнут. Чудно.
-Да ладно, всё прошло. Ну дальше-то что было?
-Когда все уехали, мама говорит мне: "Мы всё равно не спим, давай соседке вдове отнесём, что сможем. Она, женщина хорошая, может что и вернёт нам, а не вернёт, то пусть её дети износят". Семья у нас была большая, и летних, и зимних вещей пропасть. Все уехали налегке. Мы собрали, что унести могли: полушубки, валенки, тёплые платки и пошли к соседке. Соседка всё поняла, разбудила сына, и все вместе мы начали из дома таскать всё подряд. Соль, мясо, соления, муку, зерно. Осень была. Зимовать готовились. Конечно и добро таскали. Его было много, в доме жило три десятка народу, уехали почти ничего не взяли. Осталась посуда, одежда, упряжь для лошадей, новые холсты, дерюжки, домотканые полотна, шерстяные чулки и носки, прялки, нитки, льняные и шерстяные, лён, шерсть, постельные принадлежности и много чего. В семье всё надо. Таскали всю ночь. Немало отнесли. Всё не стащили.
-А вам можно было уйти?
-Отец не взял монашек, и они пешком пошли в монастырь за пятьдесят вёрст. Мама не пошла с ними, боялась ослушаться мужа и не ожидала, что нас будут терзать. Мама хотела меня к кому-нибудь пристроить, устроить мою жизнь, отдать замуж. Она считала, что женщина самостоятельно честно жить не может. На чужой стороне мужа не ищут. За хорошо известных парней дочек отдают и то ошибаются. Как за неизвестного отдать? Может быть, поэтому мама со мной в селе осталась. Не знаю.
А рано утром, солнце еще не взошло, пришли наши из сельсовета, с ними чужие злобные мужики и неопохмелившиеся активисты вместе с районными представителями. Сельчане с дальних улиц и деревень пришли смотреть, как нас будут гнать из дома. Нам не дали одеться в тёплое, выгнали плохо одетых из дома. Из дома нас выгоняли на улицу взашей, как преступников. И началось представление для народа. Надо было людям показать какие мы плохие, как вредим хорошим.
- Где лошади?
- Где мужики?
- Где дети?
-А мы почем знаем? Не знаю,- спокойно отвечала мама.
Меня всю трясло от нервов, зуб на зуб не попадал. Я так испугалась, не передать. Было ужасно стыдно. Нас же судили перед народом. А мы и вправду ничего не знали. Родные уезжали сами не знали куда, где их ждут и что их ждет. С нами не обсуждали свои планы. Вроде собирались доехать до станции, избавиться от лошадей и пересесть на поезд, а куда дальше, кто знает? Доехали они или нет, до какой станции поехали? Мы совсем ничего не знали. На нас кричали. Нас с мамой больно били, трепали за волосы, пинали ногами. Мы кричали и плакали, просили простить... вспоминать страшно... и противно.
-Никто не заступился?
-Дочка, все боялись. Стояли молча. Никто не выдал, что мы барахло раздавали, за это спасибо, могло быть хуже. Могли с нами сделать, что угодно. Сослать в тот же день. Мне исполнилось шестнадцать. Мужики смотрели на меня нехорошо. Но народу было много, много родных и соседей. Всё обошлось. Нашу скотину вывели и повели к совету.
-Ой, батюшки не покормили, не попоили. Наверно порежут всю скотину - прошептала мама. - Зорьку жалко, нет в ней мяса, одни мослы, а молока по ведру давала. Говорила отцу отдать кому-нибудь, а ему все жалко, продать хотел. Пропала бедная коровка.
Стали тащить хлеб из амбара, муку, просо, пшено. Мешки рвут, зерно ручейками на землю просыпается. Никому ничего не жалко. Залезли в погреб и вытащили бочки с соленьями, картошку, с чердака яблоки стащили, в город повезли. Барахло какое поновее тоже в город. Грузили подводу за подводой и к совету, а оттуда в город. Потом допустили всех желающих брать чего хотят, но всех предупредили, чтобы дом не жгли, сено и дрова не трогали. Это все в район отправится. Хлынула толпа в дом мимо нас. Только семьи отцовых детей стояли молча и на людей смотрели. Стоим мы с мамой тоже глядим. Кто чего тащит, кто иконы, кто горшки, кто с тряпками мешки. Толкаются друг у друга из рук вырывают. В сенях у нас двухведерный чугун стоял с золой. Чугун свалили, на улицу выкатили. Чугун разбился, зола рассыпалась. Второй раз ахнула мама:
-Ах ты, Господи! Зола-то дубовая, пропала зола. Как жалко.
Из золы щелок делали. Ничего больше мама не пожалела.
Растащили и ушли, а мы голодные, озябшие стоим. Не знаем чего делать. Из дома нас выгнали, даже сарай нам не дали. Никто нас не пригрел, не покормил, никто даже в шалаш на огороде не пустил. Все боялись. Подошел к нам деревенский придурок, не совсем дурак, но и не умный, тоже активист и сказал, что нам велят уходить из деревни. У мамы огниво в кармане фартука было, украли мы картошечки со своего огорода, что осталась случайно незамеченой после уборки урожая, и пошли к лесу. Догнал нас за деревней сын соседки, сунул краюху хлеба, маленький с отбитым краем чугунок, сломаную лопату, снял с себя рваный, но теплый пиджак, с шеи смотал рваный шерстяной вязяный платок и сказал, что активисты по домам ходили, не велели помогать нам. Сказал, что за родственниками следят, за соседями нет. Сказал, чтобы шли мы на далёкий край гнилого болота, там старый сарай есть. Он изловчится и придет, еду принесет, одежду поновее, поможет землянку сделать, а там может весточку нам пришлют наши родные. Мама слёзно просила сказать старой троюродной тетке про нас, чтоб отцу и сыновьям передала. Соседка наша, вдова почти каждый день посылала сына к нам, пару раз сама приходила, плакала, но тоже боялась слежки. Мы с мамой до снега бродили вокруг села, голодали, ждали весточки от отца, а он про нас забыл. Мама простудилась. Она очень беспокоилась за меня. Одежду получше мне, еды побольше мне. Она слегла, а я нет. Уже сильно больная она говорила, что надо сырого луку достать в деревне и на болоте свежей клюквы набрать, тогда она выздоровеет, а я не заболею. Когда ей совсем стало плохо, просила поискать листы смородины. Но где искать? Снег выпал. Я одна боялась идти в деревню и на болото. В деревне мужиков боялась, насилия боялась. В лесу боялась заблудиться. К нам, как на грех, долго никто не приходил. Я кормила маму нечищенной картошкой и поила простым кипятком. Она без сил лежала на гнилой соломе, всё просила тёплой воды, жаловалась, что ей холодно, что замёрзает. Её трясло. В бреду молилась за детей, внуков, просила у Бога доли для меня. Я растерялась, и она быстро умерла от воспаления лёгких в том старом сарае в лесу. Ей не было пятьдесяти лет. В полном помешательстве я пошла днём в деревню. Как я выглядела, не знаю. От меня шарахались, меня боялись. Взяла у тёток смертную одежду, сама обрядила маму и похоронила на кладбище. Слава Богу хоронить не мешали.
-Мама, мама. Бабушка могла выжить, если бы ..., - я заревела от непоправимого горя. А мама упёрлась взглядом в стену.
-Не плачь. Это всего лишь горе. Это не самое страшное. Когда я осталась одна, я поняла, что я непроходимая дура. Чего я боялась? Лес? Болото? Да лучше бы я в нём утонула! Людей надо было бояться, а я шла к ним за помощью. Позже мне не раз пришлось узнать, что такое страх. Я пришла к своим тёткам. Они меня не выгнали и за то спасибо. Они решили отдать меня замуж в бедную семью.