Гость 2
В комнате было почти темно. В печках, а их было две, потрескивали дрова, наполняя дом теплом. На улице лютовала метель. Сегодня снег почти не шел, если сравнивать со вчерашним снегопадом. Очередной циклон со шквалистым ветром, принес по небу целые сугробы, которые и обрушил на побережье. Дом в одночасье просто занесло вместе с крышей. Какое-то время она смотрела в окно, наблюдая как наметает снаружи снег, как под стеной растет огромный плотный сугроб, как постепенно снег закрывает обзор, залепляет окно, плотной стеной наваливаясь на стекло. Когда вчера она выглянула в тамбур, то увидела, что несмотря на плотно закрытую дверь под ней образовался небольшой барханчик снега. Хорошо, что хоть сквозняка не было. Она попыталась открыть входную дверь наружу и не смогла. Ей было страшно. В какой-то момент ей стало казаться, что ее дом заметет и никто не узнает где она, и никто не придет на помощь, и бесполезно звать и кричать, потому что на сотню километров вокруг только тайга, болота, сопки и снова тайга. Она чувствовала себя подростком, укрывшимся от дождя в пещере, вход в которую завалило неподъемными камнями. Только бы не выдавило стекло, - с тревогой подумала она.
Наконец-то завели дизеля и дали свет. Татьяна щелкнула выключателем, и задула керосиновую лампу. Помещение наполнилось густым желтым светом, и жизнь на краткий миг, заиграла яркими красками.
Утром пришли солдаты и пробили лопатами тоннели до двери и окон. Странно было смотреть в окно и видеть по его краям полутораметровую толщу снега. Это было так, словно смотришь в трубу.
Столько снега Татьяна не видела никогда. Конечно, когда она с отцом на его «полуторке» ездила зимой из Алушты в Симферополь через перевал, там тоже иногда наметало. И по метру сугробы по обочинам бывали. Но вот так – с крышей! Казалось, что снег сдавливал саму душу.
Наконец-то можно было выйти на улицу.
Все вокруг было покрыто нестерпимо сверкающим снегом. После полумрака помещения было практически невозможно открыть глаза. Погода стояла изумительная. Ветер стих. С бездонного синего неба лился яркий солнечный свет. Белоснежные сугробы своими гребнями напоминали застывшие волны. Замерзшее море в бухте поблескивало островками голубого льда в тех местах, где ветром сдуло весь снег. Перед домом уже была протоптана паутина тропинок.
Татьяна потрогала рукой стену снег около входной двери. Плотный как пенопласт, тот даже не смялся, а просто подтаял, оставив себе на память отпечаток ее руки.
Поставив на печь выварку с водой, Татьяна затеяла стирку.
* * *
К утру пурга стихла, и, глядя в безоблачное небо, невозможно было представить себе, что творилось на улице ночью. От деревни до военного городка он прошел по еще ненатоптанной, а только пробитой «в два следа» тропинке. Ногам было тепло. Эти сапоги он выменял на несколько хороших шкур у летчиков. Сапоги были на меху, с широкими голенищами и с кожаными ремешками. Немного тяжеловатые, но очень удобные, а главное теплые. Таких ни у кого из окрестных охотников больше не было.
У домиков тропинок было больше. По привычке читая следы, он быстро определил, что по одним мужья ушли на службу, по другим жены отправились за водой да к курятникам. Кто-то даже успел вывесить постиранное белье. Несколько тропок лучами сходились к дощатому туалету.
Дверь нужного ему дома была приоткрыта. Он махнул по сапогам, стоявшим у двери веником, постучал костяшкой пальца по косяку и вошел. В крохотной прихожей справа стояла большая бочка с квашеной капустой, а рядом – поменьше - с соленой горбушей, слева, на небольшом столике шумел примус, и что-то булькало в эмалированной кастрюльке.
- Есть кто дома? – негромко поинтересовался он.
Хозяйка, молодая худенькая женщина, которую правильнее было бы называть девушкой, вышла из комнаты, и буквально столкнулась с ним. «Ой!» - только и смогла произнести она.
Он взглянул на нее, потом через ее плечо посмотрел внутрь помещения и прошел в комнату.
Он снял с плеч мешок, большой, тяжелый сверток, принесенный с собой, отодвинул немного в сторону, а содержимое мешка молча высыпал на пол, разложив шкуры для обозрения. Сам так и остался стоять посреди комнаты. Разве что снял мохнатую волчью шапку – в доме было хорошо натоплено.
Хозяйка явно не знала как себя вести в такой ситуации:
- Что вам надо? – растерянно спросила она.
Молчание.
- Уходите немедленно!
Он также молча посмотрел на молодую хозяйку, кивком бритого подбородка указав на меха.
- Я сейчас людей позову! – нестрашно пригрозила девушка.
Он устало прикрыл глаза. Странно, так хотелось с кем-то поговорить, и вот, пожалуйста.
Татьяна постучала маленьким кулачком в стену, которая разделяла их половину дома с соседской. В этот час мужчин в домах не было. Только дети и немногочисленные женщины. Через минуту в дверях появилась Наташа – командирская жена, которая сразу взяла ситуацию под контроль:
- Так. Что тут у нас?
Она прошла, как была - в валенках на босу ногу и в бушлате, надетом поверх домашнего халата, в комнату и остановилась перед охотником. Теперь, в глазах Татьяны, он уже не казался таким страшным и опасным. Невысокий, белобрысый, с короткими, стриженными «лесенкой» волосами, он неуловимо кого-то напоминал, но кого, Татьяна припомнить не могла.
Наталья, прожившая здесь, на границе тайги и моря уже несколько лет, повернула голову к Татьяне:
- А, это… Так это охотник, - пояснила она таким тоном, словно в комнате они были только вдвоем.
- Что ему надо? Почему ко мне? – бессильно спросила хозяйка.
- А ему все равно к кому. Ты у него пока не купишь чего – не уйдет.
- Я ничего покупать не буду, - сразу ответила Татьяна.
- Ну, это ты зря.
Оценив мех взглядом профессионала, Наташа спросила:
- Чернобурка сколько?
Он посмотрел на нее и пожал плечами.
- Десятки хватит?
Хозяйка задохнулась от цены. Она-то точно знала сколько стоит чернобурка там – на большой земле.
Белки почем? Таня, волка берешь?
Он снова пожал плечами, сделав какое-то движение головой, как бы соглашаясь…
Татьяна прекрасно знала, что иметь дома шкурку без штампа магазина или купить с рук банку красной икры было равносильно измене Родине, и за подобное грозила уголовная ответственность.
Однако, взглянув на Наташу, которая перебирала шкуры, встряхивая, рассматривая на свет и несильно дуя на мех, Татьяна несмело поинтересовалась:
- А это кто?
- Это выдра.
Большая, почти метровая шкура, выделанная «чулком», была просто чудо как хороша.
- А сколько Вы за нее хотите?
- Тебе бесплатно.
И снова что-то неуловимо знакомое мелькнуло в воздухе и растворилось раньше, чем Татьяна успела вспомнить и осознать.
- Мне ничего не надо, - сказала хозяйка, на всякий случай, выставив вперед ладони, как бы отгораживаясь от охотника.
Охотник ждал. Его присутствие вызывало в ней какое-то странное чувство. Это был не страх. Скорее это было чувство опасности. Наверное, подобные ощущения испытывает дрессировщик, стоящий рядом с прирученным хищником – «замешкайся, расслабься, забудь на мгновенье, кто рядом с тобой, и тогда не обижайся…».
Охотник смотрел на нее, слегка прищурив глаза, тем взглядом, каким он перед выстрелом привык оценивать шкуру еще не убитого зверя.
Почему-то ей стало неудобно перед охотником. Почему ей бесплатно? Почему вообще все так дешево? Ведь наверняка добыть эти шкуры стоит огромного труда, долгих недель, а может и месяцев в тайге.
- У меня и денег-то нет.
- Не надо денег. Просто выбери себе, что нравится.
- Ой, да я тебе займу, – пришла на помощь Наташа, - сотни хватит?
Казалось, что охотник вообще не замечал присутствия соседки. Он кивал ей, когда она задавала свои вопросы, но делал это совершенно безучастно.
- Белок по пять отдашь?
Кивок.
- За соболя сколько? Двадцать хватит?
Кивок.
Наташа отобрала себе то, что ей приглянулось, неспешно сходила домой за деньгами, расплатилась с охотником, и, отдав Татьяне обещанную сотню, заняла в прихожей выжидательную позицию.
Татьяна тоже купила и чернобурку и выдру и пару, сложенных мелкой гармошкой, соболей… Когда охотник уже уходил, Татьяна окликнула его:
- Вы тут сверток забыли.
- Да не забыл. Это тебе.
Сказал и ушел. Некоторое время женщины провожали его взглядом, потом любопытство взяло верх.
- Ну что там, Татьяна? Давай уже. Развязывай.
Наташа аж извелась вся, пока Татьяна, мучаясь сомненьями, возилась с крепкой бечевой.
В свертке оказалась большая шкура бурого медведя, с выделанной головой и огромными когтистыми лапами. Когда ее развернули полностью, она покрыла весь пол в комнате.
Наташа задохнулась от зависти:
- Ну и везет же тебе, Татьяна!
И снова воздух колыхнулся. Татьяна наконец-то вспомнила охотника, вернее поняла, кто это. Ну конечно! Это же тот охотник. Раненый. Тот, что осенью…
* * *
В деревенском магазине Татьяна, держа сынишку за руку, окидывала взглядом предлагаемый товар. Слева от входа лежали вповалку мешки с крупами, мукой и сахаром. Рядом с ними стояли напольные, припорошенные мукой, весы. На длинном, во всю ширину магазина, дощатом прилавке, разместились картонные коробки с печеньем, вермишелью и макаронами. Правую сторону магазина занимали скобяные товары. Большие зубастые двуручные пилы, совсем как те, на одной из которых играл дед в фильме «Волга-Волга», топоры, крепкие ящики с гвоздями, какие-то клещи, скобы, лопаты, косы… Частично завернутые в бумагу, с остатками каких-то стружек, стояли пятнистые эмалированные кастрюли и пузатые длинноносые чайники.
Внутри, над распахнутыми дверями входа, висели хомуты, упряжь, мотки крепкой веревки.
За продавщицей на длинных, полупустых полках высились горки блестящих банок с консервированной камбалой, лососем, окунем и зубаткой, промасленные, обернутые бумагой банки тушенки, стройно стояли бутылки питьевого спирта с сургучными головками, пузатые пузырьки «Тройного» одеколона, лежали коробки с патронами. На дальнем конце прилавка примостились серые и черные, какие-то невероятно грустные рулоны ткани. Да в углу висели, топорщась рукавами, пальто на толстой стеганной ватной подкладке.
Ороч
Шиян ни с кем не делился своими мыслями. Рана зажила, оставив на память огромный красно-розовый крученный шрам. Да походка немного изменилась. Нет, он не подволакивал ногу. Он просто стал ходить немного медленнее. Степеннее, что ли. Со стороны так и казалось. И только он сам знал, что если зашагает быстрее, то начнет хромать.
И еще одно. Уж слишком много медвежьих шкур стало в его добыче. Шиян договаривался с другими охотниками, чтобы они оформляли лицензию на медведя. И бил медведя для них. Он не нарушал сезонность, не бил подростков. Его добычей были исключительно крупные самцы. В конторе пошушукались по этому поводу, но напирать не стали. Охотником Шиян был от Бога.
Шиян вышел на широкую прогалину и, прищурившись, посмотрел на солнце. Еще часа четыре светового дня у него есть. Нормально. Слева высился огромный, почти в пояс, муравейник. Шиян подобрал сухую веточку и сунул ее муравьям. Те засуетились, забегали. На смену разведчикам тут же выскочили крупные «солдаты», смело хватающие ветку сильными челюстями.
Стряхнув муравьев, Шиян лизнул прутик. Он был кислым. Как в детстве. Господи, как давно это было…
Тем не менее, следовало торопиться, чтобы успеть до темноты к заимке.
Запах дыма Шиян почувствовал издалека. Это был мирный дым. Не кислый, пропитанный тревогой запах пепелища, и не терпкий, вгоняющий в страх запах лесного пожара. Не было это и дымом от папиросы. Нет. Это был запах костра, рукотворного огня.
Дым несло как раз со стороны заимки, куда и направлялся Шиян.
«Интересно, кого это мне сегодня в попутчики прибило?».
Шиян не боялся тайги. За годы промысла он научился чувствовать ее и воспринимал себя частью этих бескрайних просторов, покрытых лесами и болотами, изрезанных тысячами ручьев и речушек.
Конечно, ему бывало страшно. Страшно было оказаться одному в тайге во время бури, когда шум ливня заглушал все другие звуки, когда вершины огромных деревьев раскачивались с такой силой, что грозили вывернуть эти самые деревья с корнем. А иногда и выворачивали. И тогда лесные гиганты падали со звуком шумного выдоха, ломая ветви тем, кто пытался помешать падению.
Еще было страшно увязнуть в трясине, бессильно шлепая руками по грязи, не находя опоры, и давя в горле рвущийся наружу бесполезный крик.
Было страшно сломать ногу, провалиться под лед, упасть со скалы… Да мало ли чего еще. Но к этому он привык, как привыкает солдат к свисту пуль.
Вот только спал он теперь плохо. Каждый раз, засыпая, он боялся, что ему приснится медведь. Такими ночами Шиян просыпался в сырой от пота рубахе, и долго смотрел в темноту остановившимся взглядом, слушая тишину.
Неправильно было бы считать тайгу безлюдной. Егеря и охотники, геологи и старатели, обходчики и геодезисты… Все они делали свое дело, иногда пересекаясь, иногда делясь последним, даже не спрашивая имен друг друга. У геологов, как правило, была рация, и в случае экстренной необходимости можно было связаться с «большой землей» и вызвать вертолет.
Не все геологи могли похвастаться меткой стрельбой. И поэтому с благодарностью принимали от охотников зайцев и куропаток за возможность сообщить о себе по рации, мол «жив, здоров, буду месяца через два, ну, может, три…».
А еще в тайге были «чужие». Беглые заключенные, дезертиры, и просто «лихие люди».
Для таких, заимки были ценной находкой, местом, где можно было отлежаться, найти еду, какую-никакую одежду, а иногда и оставленный охотником нож.
Люди в тайге пропадали часто, и большей частью их никто не искал. Промысловики-охотники уходили в тайгу на несколько месяцев и куцые сведения друг о друге получали от встречных-поперечных, иногда не видясь по году.
А если и пропадет кто-то, то тайгу прочесывать никто не бросится – безнадежное дело. Да и были охотники, как правило, людьми бессемейными, так что и тревогу поднимать было особо некому.
Сгинуть безвестно в тайге в планы Шияна не входило. Он прекрасно знал, что тайга беспечности не любила и не прощала. Она охотно впускала всех. Места хватало. Но для тех, кто играл не по ее правилам, выход из тайги давался, порою, дорогой ценой.
По прикидкам, от того места, где стоял Шиян, до заимки оставалось метров триста. Задумчиво пожевывая травинку, Шиян передернул затвор карабина. Его устраивал тот факт, что он приближался с подветренной стороны. Так шансы быть необнаруженным до последнего момента возрастали многократно.
Стараясь не шуметь, Шиян осторожно двинулся вперед.
В просвет между деревьями он увидел, что дверь в заимку была открыта, а из короткой трубы шел белый дымок, который легкий ветер прижимал к земле, процеживая сквозь ветви елей, и превращая в бледный туман.
С последнего визита ничего не изменилось. Разве что дров в поленице стало чуть меньше.
Не выходя из тени деревьев, Шиян осматривал полянку в поисках человека, а может и нескольких людей, которые, почему-то, не спешили показаться на глаза.
Ствол карабина, который Шиян держал в опущенных руках, повторял направление взгляда, третьим глазом следя за поляной. Было тихо. Не так тихо, когда звуков нет вообще (в тайге так не бывает), а когда нет лишних звуков. Ничто не выдавало наличие человека.
Шиян выплюнул травинку и досадливо поморщился. Ситуация ему не нравилась. Он отступил на пару шагов, скрываясь за толстый ствол дерева и, намереваясь обойти заимку, двинул влево, старательно выбирая место для каждого шага.
- Ждешь кого?
Голос раздался сзади, и Шиян, вздрогнув от неожиданности. Замер. Здесь он проиграл.
Покачивая головой, он медленно обернулся.
- А я вот грибов на суп решил подсобрать, - продолжил человек.
Этого человека Шиян знал. Больше по наслышке, но однажды даже встречался.
Охотник-ороч невысокого роста с тонкими обвисшими усами, худым серым лицом, обтянутым задубевшей от тайги и спирта кожей, с бугорком крохотного, какого-то полу-провалившегося носа, производил впечатление рано состарившегося ребенка.
Еще в первую встречу на вопрос об имени, ороч ответил:
- Зачем тебе? Все равно не запомнишь. Зови Ильей.
Так его Шиян и запомнил. С той встречи охотник не изменился. Такой же мелкий, щуплый, жилистый, затертый и с тем же неповторимым запахом не то пота, не то пропавшей рыбы, которым пахли все орочи, которых встречал Шиян. На вид ему можно было дать и тридцать и семьдесят. Из прошлого разговора Шиян понял, что орочу было лет сорок пять – пятьдесят. Тот еще войну помнил и военный аэродром в Гроссевичах.
Сейчас Илья стоял перед Шияном, растягивая рот в ровную как хирургический разрез линию, должную означать улыбку.
- Суп, это хорошо, - ответил Шиян. Прибирая карабин на плечо, и пожимая узкую, сухую ладонь ороча.
«Тихий, черт!» - досадуя на себя подумал Шиян.
- Соболь ушел, - без перехода объявил охотник, махнув рукой в сторону гор. Это было сказано так. Словно он продолжал прерванный минуту назад разговор.
- Туда и пойду, – буркнул Шиян.
- Слышал, тебя медведь порвал, - без интонации продолжил ороч.
- От кого слышал-то?
- Дак… тайга.
- А-а-а, - понятливо протянул Шиян.
В черной от копоти кастрюле что-то варилось, распространяя по заимке густой запах мясного бульона.
На грубо сколоченном столе лежали куски кожи с крупными темными перьями.
- Филина будешь? – раздалось за спиной, - с черемшой хорошо.
- Спасибо, - ответил Шиян, осматривая пространство заимки и размышляя над двумя вопросами: куда выкинуть остатки филина, и где спать, учитывая тот факт, что в заимке только одна лежанка.
Илья, или как его там, решил обе проблемы в одночасье: он сгреб руками перья и отнес их к дальнему краю поляны, где аккуратно положил у дерева.
Проходя мимо Шияна, ороч сообщил:
- Я себе на полу постелю.
Шиян кивнул, удивленно приподняв брови: «Он что, мысли читает, что ли!?».
«Сивоха»
Ороч возился около кастрюли. Помешивая варево деревянной ложкой.
Каждый раз, пробуя похлебку, он удовлетворенно кивал головой, и непременно подсаливал. Потом бросил в кастрюлю собранные грибы. Шиян поймал себя на мысли, что он не видел, чтобы Илья их мыл или хотя бы чистил. В конце концов охотник бухнул в похлебку полную ложку серой комковатой муки и, как смог, размешал.
Несмотря ни на что, похлебка получилась густой, ароматной и довольно сносной на вкус. Шиян сидел на лежанке, ороч по имени Илья – напротив, через стол. На поставленном «на попа» ящике. Между ними стояла кастрюля, куда они поочередно запускали свои ложки, заедая варево сухарями, и доставая крупные куски мяса филина.
- С медведем надо аккуратно быть, - дуя на ложку, сказал ороч, - можно ведь и дуэнте убить. Он на людей не нападает, но к людям приходит.
- Человек-медведь? Сказки все это, - Шиян поморщился. Разговор о медведе был ему неприятен. – Вы вон тоже медведей убиваете. Или нет?
- Убиваем. И медведя убиваем и тигра. Но у нас шаман и у мап'ы и у амбы прощения просит. И разговаривает с ними. Не человек ли?
«Этого еще не хватало!» - со злостью подумал Шиян. «Мне еще в переселение душ поверить, и все! И кабарга, и филин, и даже белка, мать ее!»
Шиян невольно усмехнулся. Ороч понял это по-своему и замер, не донеся ложку до рта:
- Зря смеешься. Нельзя убивать без разбора. Тогда Дусе обидится и вся тайга против тебя будет.
- До сих пор как-то обходилось, - внезапно севшим голосом отозвался Шиян.
Ороч покивал головой. Дальше ели молча. Обсуждать вроде было нечего. Потом быстро, в два топора, нарубили свежего лапника для ночлега.
Уже в сумерках, Илья принес котелок воды из ручья, и вопросительным жестом показал Шияну бутылку «сучка». Шиян отрицательно мотнул головой и, отвернувшись к стене, затих, придвинув ближе приклад карабина, лежащего под боком, стволом к двери заимки.
Сквозь полудрему он слышал невнятное бормотание ороча, похожее на скрип дерева, и звук глотков.
Сон пришел мягко. В эту ночь Шияну не снилось ничего. Перед глазами неспешно плыли разноцветные полосы, ненавязчивые как отражение облаков в воде.
Проснулся он отдохнувшим и бодрым. Дверь в заимку была открыта. По всему было часов шесть утра.
Лежанка ороча была пуста.
- Илья! – позвал Шиян. Получилось хрипло и совсем не громко. Прокашлявшись, Шиян повторил:
- Илья!
Но и в этот раз никто не отозвался.
На столе Шиян заметил грубо вырезанную из дерева фигурку человека. Она была сантиметров десять в высоту с обозначенными руками и ногами, немного непропорциональной головой, и даже неким подобием выражения лица, которое создавалось за счет небольших черточек, оставленных острым ножом охотника.
«Сивоха». И когда только успел? Ведь, поди, бутылку спирта выпил сам! Во дает!
Шиян поднес фигурку ближе к лицу, поворачивая ее то так, то эдак. Под разными углами к свету, менялось и выражение лица сивохи. Оно то становилось строгим, то грустным, а то вдруг раз – и улыбнулось Шияну.
Он знал, что такие духи – сивоны, фигурки которых и называют сивохами, есть в каждой семье орочей. Они и дом охраняют и злых духов отгоняют и на охоте помогают.
Конечно, это чужое божество, не его, не Шияна. Но если его бросить, то тайга не простит точно.
«Когда успел-то?» - снова подумал Шиян, заворачивая сивоху в тряпку и пряча в рюкзак к сухарям, соли и патронам.
Заперев заимку, Шиян остановился посреди поляны, пытаясь определить в какую сторону двинулся ороч. Тайга не спешила с подсказками.
- Спасибо, - вполголоса сказал Шиян, и пошел туда, куда махнул рукой охотник, говоря о соболе.