Скорпион и звёзды Байконура

               



               



         Телефон зазвонил снова и теперь я напряжённо смотрел на это тёмно-коричневое эбонитовое чудовище, как на живое существо, которое уже в который раз пыталось атаковать меня своим противным, требовательным зуммером. Те, кто работал в советских режимных конторах, помнят, как настойчиво и громко могут дребезжать эти противные и тяжёлые, будто гири, телефонные аппараты. Особенно, если ты не хочешь взять трубку, зная, кто звонит и зачем…

         Через минуту перекрёстные трели вразнобой стали раздаваться вокруг меня, на соседних и дальних столах, и этот непрекращающийся телефонный кошмар начинал походить на бомбёжку…

- Светлов! Ты почему не берёшь трубу? – спросила меня ярко накрашенная сотрудница, сидевшая напротив. – Тебе начальник звонит! Ты есть, или тебя нет?
- Светлов, перезвони начальнику отдела! - потрясал трубкой пожилой ведущий инженер, которого неожиданный звонок вывел из состояния дремоты.
- Светлов, ты на месте? – выглянула из-за кульмана импозантная дама средних лет с крупными янтарными бусами на шее, снимая очки.

       «Обложили со всех сторон» - подумал я, сдался и стал обречённо накручивать тугим диском четыре цифры внутреннего номера начальника отдела.
- Алло! Здравствуйте, Сергей Петрович, - начал я бодрым голосом.
- Зайди ко мне! – строго прервал меня шеф.
      
         Ничего хорошего такой холодный тон и эта массированная атака звонками не предвещали. Надо было сразу брать трубку. Но я-то сначала думал, что звонит тот незнакомец, который взял меня в оборот за последнюю неделю. Он так плотно прижал меня своими настойчивыми предложениями в обстановке полной секретности, что я невольно стал избегать встреч и разговоров с ним. Первый его звонок несколько дней назад  застал меня врасплох, и я поддался предложению пройти в тайную комнату, не имевшую номера на двери и располагавшуюся в глубине коридора на нашем этаже. В этой маленькой комнате был только простецкий стол и два стула.

            Мелкий невзрачный человек с бегающими глазками показал мне красное, пухлое удостоверение сотрудника КГБ и предупредил, что об этой встрече никто не должен знать. Ни руководство, ни сотрудники, ни родственники. И предложил стать тайным агентом. Писать отчёты, которые я про себя сразу назвал доносами, о возможных каналах утечки секретной информации, о политических взглядах сотрудников и тому подобное. Я уклончиво отпирался, говорил, что очень занят срочной работой, и вообще, рассеян и невнимателен. На мои робкие попытки закосить сотрудник госбезопасности ответил неприятным смехом и подчеркнул, что выбор пал на меня как раз потому, что я внимателен и наблюдателен. А, кроме того, имею доступ к огромному массиву совершенно секретной информации о новейших разработках боевых ракет. При этом, как бы вскользь,  мне был послан намёк, что я, как ценный молодой специалист, стоящий в первых рядах очередников на квартиру,  могу, в случае отказа от сотрудничества с органами госбезопасности, быстро переместиться в хвост этой же очереди.

         Сразу повеяло неприятным холодком тридцать седьмого года, знакомого мне по книгам диссидентов, и я попросил пару дней на осмысление единственно верного решения.
- Но, не больше! – пригрозил мне сотрудник КГБ и добавил: - Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор, Владимир! Особенно в свете нового…

         Он не договорил тогда, чего «нового», а я два дня мучился в тревожных догадках. Не зная, как правильно поступить в такой деликатной и неприятной ситуации, я позвонил отцу и намёками обрисовал проблему. Тот сразу всё понял и однозначно сказал мне, что сделки с совестью – это самое худшее, что можно выбрать.  Припомнил, что и у него после войны была похожая дилемма, но решил он её для себя однозначно. При этом, правда, поплатился карьерой. «Означало ли это, что каждый, кто достиг высокой должности и сделал карьеру, был стукачом КГБ?» - спрашивал я себя, всё больше путаясь в  рассуждениях…

         И вот, теперь я шёл к кабинету начальника в твёрдой уверенности, что сейчас наступит неприятная развязка этой щекотливой ситуации. «Но, как себя вести? Я же дал слово: никому не рассказывать о вербовке в тайные агенты КГБ!» - лихорадочно думал я, постучав в высокие двери просторного кабинета.
- Можно, Сергей Петрович?
- Входи, входи, Светлов, - начальник оторвался от бумаг, почти полностью заваливших стол, и протянул мне руку.
- Как дела? – спросил он меня, будто старого приятеля.
- Нормально, - напряжённо ответил я.
- На полигон полетишь, первую машину готовить?

         Такой вопрос застал меня врасплох. Конечно, я хотел этого. Более того, – мечтал. Увидеть своими глазами знаменитый Южный испытательный полигон, который в СМИ называли Байконуром, поучаствовать в подготовке ракеты к старту и, самое главное, увидеть сам пуск, - это было заветной моей мечтой ещё с детства, когда на утренники я ходил исключительно в костюме космонавта.

- Полечу, если надо, - стараясь казаться сдержанным, отвечал я.
- Инструкцию по электроиспытаниям головной части, ты писал?
- Вместе с Куницыным.
- Ну, вот и давай, действуй. По изделию с тобой полетит Синилёв. Позже к вам присоединится кто-нибудь из ведущих специалистов.

        Среди разработчиков ракетной техники сложилась негласная традиция не произносить слово «ракета». Носитель, который состоял из двух ступеней, маршевых двигателей, топливных баков  и прочей начинки из приборов, трубок, кабелей, датчиков… так вот, этот носитель нежно именовался изделием. И все понимали, о чём идёт речь. На головной части ракеты, именно той части, которая выводилась в космическое пространство, размещались приборы системы управления, а также ядерные боеголовки или спутники, в зависимости от назначения. Ракета-носитель, то есть изделие, в сборе с головной частью называлась машиной. Инженеры и конструкторы так и говорили: «этот датчик разработан для машины 18М и крепится на изделии». И в переводе на обычный язык это означало, что некий датчик будет установлен на носителе и разрабатывался специально для ракеты, именуемой на этапе проектирования и испытаний, как 18М. Хотя, вполне возможно, что всё это было не традицией, а специальной секретной политикой вездесущего КГБ…
    
- А на какой срок оформлять командировку? – спросил я.
- На месяц. Пуск по графику через две недели, но его, скорее всего, перенесут. Там, на месте, госкомиссия уже работает.
- На целый месяц? – удивлённо поднял я брови и упёрся глазами в плакат, висевший на стене: «НЕ СОГЛАСЕН – ВОЗРАЖАЙ! ВОЗРАЖАЕШЬ – ПРЕДЛАГАЙ! ПРЕДЛАГАЕШЬ – ВЫПОЛНЯЙ!».
- Если что, подменим тебя, - бодро обещал начальник. – Но ты сам знаешь, твой сектор весь в разъездах и отпусках. Хватайся за тему, Светлов, это же твой шанс. Первые пуски всегда самые ценные. Станешь спецом, сделаешь карьеру. Одно дело бумажки писать, другое – пощупать всё своими руками.
- Да я согласен, Сергей Петрович.
- К тому же, я знаю, что кое-кто тебе здесь проходу не даёт… А там, на полигоне, у тебя будет время поразмыслить.    

         Я посмотрел в глаза начальнику, а он также пристально вглядывался в моё лицо. «Откуда он знает про вербовку?» - думал я,  и в то же время испытывал чувство благодарности за возможность хотя бы на месяц уйти от принятия, неприятного для себя в любом случае, решения.
- Можно идти? – спросил я, вставая, и уже испытывая лёгкое волнение от предстоящей ответственной командировки.   
- Самолёт завтра в шесть утра. Подойди на второй этаж к ведущим и уточни, есть ли ты в списках. Пообщайся с Синилёвым, он уже готовится. В общем, ни пуха! Давай! Удачи! – и Сергей Петрович снова протянул мне руку... 

       Ранним летним утром в здании Днепропетровского аэропорта под большими круглыми часами собралось человек пятнадцать вылетающих спецрейсом сотрудников конструкторского бюро «Южное». Стюард, высокий мужчина средних лет в тёмно-синем форменном бушлате,  проводил перекличку, проверяя предписания и командировочные удостоверения. На этом короткая регистрация завершилась и всю нашу группу провели через служебный выход на лётное поле. Дул свежий ветерок, приятно сопровождавший нас прямо к трапу пассажирского самолёта АН-24. Всё это было для меня впервые, и казалось каким-то загадочным, необычным приключением, и я подумал тогда, что люди, смотревшие на нашу инженерную команду через огромные окна здания аэровокзала, тоже узнавали в нас секретных агентов, вылетающих на спецоперацию.

       Турбовинтовые двигатели нашего самолёта после взлёта загудели с такой яростной силой, пробираясь своим плавающим урчанием прямо под кости черепной коробки, что мы, обменявшись первыми впечатлениями с моим напарником Мишкой Синелёвым, откинулись в креслах, и принялись,  кто - досыпать, а кто и - мечтать, как я. Моё воображение рисовало попеременно то - величественные сияющие конструкции стартовых комплексов, то  - шеренги  остроконечных белых ракет, то – улыбающиеся лица космонавтов в серебристых скафандрах….

        Я вспомнил, как полтора года назад приехал после окончания МФТИ в незнакомый украинский город, показавшийся мне тогда, после Москвы, большим селом. Приехал и разочаровался во флагмане советского ракетостроения, носившем имя своего создателя и вдохновителя Михаила Янгеля. Вспомнил, как в институте, при распределении, ходили среди студентов разговоры, что подмосковное Королёвское КБ, которое занималось только мирным космосом, это уже вчерашний день. Что, только военные технологии находятся на самом переднем крае науки и техники. А разработкой боевых ракетных комплексов занималось именно Днепропетровское КБ «Южное», считавшееся одним из самых перспективных и престижных. Тогда, в обстановке строжайшей секретности, я не мог предположить, что согласно военной доктрине на вооружение поставлялась техника, изготовленная только из отечественных приборов и материалов. И уже тогда обычная бытовая японская электроника по своему исполнению, возможностям и технологичности выглядела для меня куда более современной, чем те громоздкие релейные механизмы, которыми начинялись новые боевые ракеты стратегического назначения.

        Но, всё-таки, главным аргументом в решении уехать в Днепропетровск была моя несчастная и безответная любовь к прекрасной девушке Свете, учившейся на нашем курсе.  Кроме того, в то время предельно накалились мои отношения с отцом, который стал часто попрекать меня тем, что сижу на его шее. Поэтому мне с нетерпением хотелось перевернуть эту тягостную страницу своей биографии и начать новую жизнь, в других декорациях. Тем более, что всем иногородним молодым специалистам, в том числе и выпускникам МФТИ, обещали квартиры в течение года. Всё это, вместе взятое, и привело меня сейчас в этот гудящий и дребезжащий лайнер АН-24. Интересно, летал ли сам великий конструктор Антонов в своих серийных самолётах?   

         Первую посадку на дозаправку топливом наш самолёт совершил на берегу Каспийского моря в Гурьеве. Когда мы выходили из стального горячего чрева, под его тяжело опущенными, словно уставшими от трудного перелёта, крыльями началось какое-то суетливое движение людей в коротких лётных бушлатах. К ним подходили некоторые  пассажиры и члены экипажа нашей воздушной птицы и производили загадочные манипуляции со свёртками и пакетами средних размеров. Пакеты эти откуда-то извлекались и быстро исчезали в кульках и сумках. Ко мне подошёл один из коллег и, заговорщицки, спросил:
- Икра не нужна?
- Какая икра? – удивился я.
- Чёрная. Сорок рублей за кило. Настоящая!
- А сто грамм купить можно?
- Ты что? Это же не гастроном. Свёртки по килограмму. Бери – не пожалеешь!   

          Я был психологически не готов к закупкам контрабандной икры, к тому же, ещё никогда в жизни не тратил на еду столько  денег. В здание аэровокзала мы даже не заходили. Покрутились с полчаса на лётном поле и снова полезли в самолёт. Не прошло и часа, как  наш ревущий флагман советской авиации приземлился на очередную дозаправку в столице Кара-Калпакии – городе Нукус. Раньше я о существовании этого славного города вообще не подозревал. Но в память он мне врезался надолго.

           Когда наша группа инженеров вошла в небольшое здание аэропорта, то сначала я подумал, что мы оказались в далёком персидском подворье. Смуглые люди в чалмах и цветастых халатах сидели смиренно вдоль белых стен на корточках или коленях. Некоторые лежали на разноцветных ковриках, перебирали чётки или просто отрешённо глядели в потолок. В центре зала ожидания сиротливо располагалась книжная лавка, сплошь уставленная дефицитными для той поры книжными фолиантами, за прилавком которой мирно дремал местный продавец букв и строчек. Вся наша немногочисленная команда бодрым шагом направилась к этому оригинальному книжному магазину. Мы образовали небольшую очередь и жадно теребили томики Дюма и Булгакова, Стендаля и Шолохова. Надо заметить, что шёл 1985-ый год и купить какую-нибудь пристойную книгу, можно было лишь, сдав несколько тонн макулатуры или имея крупные связи в торговле. Я был шокирован таким неожиданным изобилием  товара и менял  книжки, одну за другой, не зная, на чём же остановить свой выбор. Скучавшие до нашего появления местные пассажиры вдруг оживились, глядя на нас, а некоторые даже поднялись со своих насиженных мест и потянулись к нашей очереди, удивлённо разглядывая книги, которые мы стопками собирали с прилавка, и наши возбуждённые лица. Наверное, мы им напоминали дикарей, которые устроили давку за никчемным и привычным для цивилизованных жителей Кара-Калпакии товаром.

         Ещё один сюрприз ждал нас чуть позже, когда прогулявшись в сторону расплавленного от жары города, расположенного неподалёку, мы заметили в маленьком ветхом магазинчике припавшие пылью коробки с японскими и немецкими кассетами для портативных магнитофонов. Фирмы «SONY», «BASF», «DENNON, «JVC», как и мы, я уверен, даже не подозревали, насколько широко и доступно для потребителя были представлены их брэнды в этой пыльной и жаркой советской автономии. Глаза у нас с Мишкой Синилёвым тогда разбежались, и единственное о чём я в тот миг пожалел, так это о том, что не одолжил побольше денег у всех своих знакомых и родственников…

        Потом снова был АН-24, третий подъём в воздух и перелёт, сопровождаемый изматывающим рёвом моторов, и, наконец, - посадка в пустынной безлюдной местности. Подняв отяжелевшие веки, и, собираясь мужественно пережить очередную дозаправку, я, глядя на редкие, выжженные солнцем колючки за бортом, уныло спросил:
- Где это мы?
- Аэропорт «Крайний»! – объявил один из пилотов, проходя мимо нас быстрым шагом в хвост самолёта. В руках у него был толстый портфель, по виду которого я сделал для себя заключение, что все дозаправки закончились и мы уже на месте.
- А почему «Крайний»? – спросил я Мишку.
- Наверное, потому, что дальше самолёты не летают, - неуверенно ответил Синилёв.

       «Эти путаные названия, - думал я, спускаясь по трапу, - придуманы неспроста. Всё это, конечно же, разработано нашими спецслужбами, для того, чтобы сбить с толку иностранных шпионов. Аэропорт – «Крайний». Железнодорожная станция – Тюра-Там. Город – Ленинск. А всё вместе – Южный испытательный полигон  стратегических ракет на жидком топливе, со стартовых площадок  которого, для прикрытия, иногда запускают в космос мирные спутники и научные станции».

       Даже сам реальный казахский посёлок Байконур находился за тысячи километров от этих мест. Рассказывают, что когда было развёрнуто масштабное строительство этого полигона и местные жители стали возмущаться такому мощному наступлению передовой советской техники, сюда приехал лично Никита Хрущёв, чтобы разъяснить политику партии и правительства. Он тогда остался очень доволен ходом строительства военно-космической гавани. На банкете, куда кроме военного руководства страны пригласили и группу местных казахских старейшин, изрядно захмелевший лидер державы взял слово и, обращаясь к присутствующим гостям, вальяжно поприветствовал их:
- Здравствуйте товарищи саксаулы!
Кто-то из ближайшего окружения наклонился к Хрущёву и поправил его:
- Никита Сергеевич, не саксаулы, а - аксакалы.
- Один х.. дрова, - отмахнулся тогда Генеральный секретарь…    

         Город Ленинск производил странное впечатление. В нём не было старых домов и вычурной архитектуры. Не было мостов и холмистых парков. Не было частных домовладений и привычных бетонных высоток. Город этот напоминал скорее огромный пионерский лагерь, построенный в пустыне, на изгибе узкой, но быстрой речки Сырдарьи. Пятиэтажные дома  были похожи на спальные корпуса, а рестораны и магазины напоминали большие пионерские столовые и кружки рисования. Только вместо памятников Ленину на центральных аллеях серебрились и бронзовели фигуры Циолковского, Гагарина, Королёва. А вместо бравых пионерских отрядов по улицам маршировали солдатские подразделения. Полковники и генералы водились тут в изобилии и походили на элитных воспитателей и пионервожатых, а капитаны и лейтенанты, которых тут вообще рыскало несметное множество, напоминали неоперившихся стажёров. Редкие девушки и женщины, встречавшиеся на улицах и в магазинах, казались артистками или иностранками. Также, как и в пионерском лагере, здесь повсеместно проводились трудовые десанты и группы солдат устало ковырялись в клумбах, обкапывали деревья, собирали мусор. Иногда в самых неожиданных местах появлялся военный патруль и тогда все люди с погонами на плечах приосанивались, вытягивались и старались выглядеть трезвыми. Надо ли говорить, что на карте Советского Союза из соображений продуманной секретности можно было найти сразу несколько городов с названием Ленинск. Но именно этот город, главный город ракетных войск стратегического назначения, на карте нашей Родины найти было невозможно. 

        Как лучи от солнца, из Ленинска в разные стороны тянулись сотни километров асфальтированных и железных дорог к различным оазисам в пустыне, именуемым площадками. Каждая площадка имела свой двузначный номер, по которому сведущие люди легко определяли её статус и назначение. Это мог быть монтажно-испытательный комплекс, сокращённо – МИК, стартовый комплекс, воинская часть или гостиничный городок. Все эти объекты были строго засекречены, и любое передвижение по территории полигона происходило только в соответствии с уровнем допуска. На пластиковых карточках-пропусках, которые носили с собой абсолютно все гражданские и военные обитатели этой космической мекки, кроме фамилий и фотографий, ставились синие и красные штампики с изображением разных милых зверюшек. Каждая белочка или, скажем, лисичка открывала её обладателю только разрешённый вектор перемещений по дорогам, контролируемым военными патрулями и шлагбаумами. И только определённые двери зданий, за которыми неизменно стоял вахтенный или часовой, открывались засекреченному коллекционеру зверюшек. Само собой разумеется, что обеспечивать такую непосильную задачу секретности, выдачу всех этих неисчислимых  пропусков и допусков, разработку новых штампов и списков, могли только лучшие представители органов КГБ. За лучшую зарплату и пенсию сразу после сорока пяти лет!

            Размышляя об этом, я достал из сумки только что купленный в Нукусе роман Дюма «Сорок пять», посмотрел на название и волнующий холодок пробежал  по моей спине. «Неужели в этом мире так всё глубоко связано и предопределено?» - подумал я, улыбнувшись…

           Площадка №42, на которой располагалась экспедиция КБ «Южное», выросла перед нашим автобусом, как мираж. Утомлённая жарой и долгим перелётом с экзотическими дозаправками, наша группа с радостью выгрузились перед тремя зданиями и пятью тополями, между которыми и проходила впоследствии вся бытовая и культурная часть командировочной жизни.

          Поселившись в 218-ом номере, который условно был закреплён за нашим отделом, мы с Мишкой первым делом попытались принять душ и освежиться. Однако, первая попытка оказалась неудачной. Мутная струя грязно-жёлтого цвета не вдохновляла нас даже на мытьё рук. Оказалось, что воду сначала нужно было долго спускать, прежде чем струя приобретала благородный сероватый оттенок. При этом, в чайнике всё равно, каждый раз, на дне оказывался песок. Но, всё-таки этот номер, невзирая на особенности водоснабжения, выглядел уютным и обустроенным. В нём был холодильник, телевизор, электрочайник и даже проигрыватель грампластинок с колонками. Разложив вещи, мы решили прогуляться в соседнее здание, где располагалась хозяйственная часть нашей экспедиции. Там мы получили талоны на питание, записались в библиотеку и взяли комплект для игры в бадминтон. Моё первоначальное впечатление от полигона, как от пионерского лагеря для взрослых, усилилось ещё больше...

           Прошло три дня нашей командировки. Мы с Синилёвым уже достаточно здесь освоились, первый шок прошёл, и мне начинало нравиться наше неторопливое участие в подготовке ракеты к пуску. Каждый трудовой день начинался с построения возле клумбы  и линейки. Как и подобало приличному пионерскому лагерю всесоюзного значения. На разводе начальник экспедиции и технический руководитель испытаний, которым был на ту пору заместитель Генерального конструктора Виктор Васильевич Деркачёв, определяли задачи подчинённым на текущий день. Те, кому нужен был транспорт, получали машины с водителями, а остальные, в их число входили и мы с Мишкой, шли пешком пару километров на 43-ю площадку, где и проводили пока всё своё рабочее время. Допуска на нас ещё не были оформлены и чистые, без зверюшек, наши карточки открывали нам только двери рабочих комнат и технической библиотеки здания управления, расположенного на этой площадке. Там мы с Синилёвым, скучая, листали хорошо знакомые нам эскизные проекты, схемы и инструкции собственной разработки, слегка завидуя тем нашим коллегам, которые уже имели ранее выданные разрешения и разъезжали по стартовым площадкам и МИКам.  К нам, правда, как к разработчикам ракетного комплекса, иногда подходили с вопросами военные представители Министерства Обороны, уточняя некоторые технические детали и особенности нового проекта. За три дня я уже привык к свободному общению с полковниками и даже генералами, которых в здании управления было гораздо больше, чем капитанов и майоров.  Когда же я, двадцатипятилетний молодой специалист, едва выпорхнувший из учебных классов МФТИ, впервые распахнул дверь большой совещательной комнаты, то был практически ослеплён таким количеством золотистых полковничьих  звёзд и генеральских веточек. Всех этих военных и гражданских сотрудников доставляли сюда из Ленинска на специальном поезде, который смешно назывался мотовозом. В половине пятого жизнь на 43-ей площадке, как по взмаху волшебной палочки замирала, и длинные колонны обладателей звёздных погонов и кожаных портфелей тянулись живым ручьём к железнодорожной станции, чтобы не опоздать на мотовоз… 

          Прошло ещё несколько дней, но ситуация с допусками не менялась. Мы с Мишкой уже стали не на шутку волноваться: как же без нас взлетит ракета? К этому времени из-за сорванных сроков наладки некоторых испытательных узлов и  агрегатов были подписаны документы о переносе даты пуска. Я позвонил в Днепр, начальнику отдела по секретной телефонной линии ЗАС, и поинтересовался, как же нам быть?
- Изучайте матчасть. Знакомьтесь со смежниками и военпредами. Скоро получите… - услышал я незаконченную фразу своего руководителя, сильно искажённую частотным модулированием, которое делает голос человека практически неузнаваемым и похожим на заплетающийся бред пьяницы.
- Что сказал начальник? – спросил меня Мишка, после того, как я вышел из душной переговорной кабинки.
- Сказал, что скоро получим. Я, правда, не расслышал что именно. Может допуска?
- А это точно был начальник?
- Не уверен. Голос, как у моего пьяного тестя. Но, звонил-то я ему.
- Понятно. - Мишка посмотрел на часы и предложил закругляться на сегодня. Я не возражал, и мы незаметно, в хорошем английском стиле, покинули здание управления.

            Шагая по асфальтированной дороге, мы видели впереди сквозь волны раскалённого воздуха, поднимавшиеся от полотна дороги, три плавающих здания нашей 42-ой площадки, казавшиеся миражом. Вокруг была выжженная пустыня и, куда бы ни глянул глаз, до самой лини горизонта не было никаких признаков жизни. Неожиданно Синилёв  застыл, как вкопанный и, округлив глаза, зашипел:
- Смотри-и-и!
Я посмотрел на обочину дороги и с отвращением поморщился от вида огромного,  выгнувшего кверху хвост с жалом, насекомого.
- Смотри, какой красавец! – радовался Мишка, осторожно наклоняясь к скорпиону. Я всмотрелся в это уродское ракообразное существо серого цвета, на панцире которого, как перископы, таращились в разные стороны несколько несимметричных пар глаз, а две передние клешни готовы были перекусить пополам всё, что попадётся живого на их пути, и не разделил Мишкиного восторга.

          Подобрав с земли ветку какой-то колючки, Синилёв попытался дотронуться ею до затаившегося насекомого. Но скорпион сначала выполнил отвлекающий манёвр и, переставляя тонкие лапки, робко засеменил в сторону, как-то неуклюже и боком. А затем вдруг резко перешёл в атаку на угрожавшую ему колючку, а скорее всего, на самого Синилёва. Хвост скорпиона, словно увеличившись в размерах, противно затрепетал, приподнялся, выпуская кривое ядовитое жало, и с этим оружием хозяин пустыни быстро побежал на человека. Мишка отпрянул. Я тоже отступил перед этим маленьким, но отважным бойцом.
- Как только получим спирт, я сразу постараюсь заныкать грамм сто для бальзамирования такого красавца! – сказал Мишка.
- А мы что, спирт будем получать? – удивлённо спросил я.
- Конечно. Я – семь с половиной литров, а ты?
- Не знаю. А ты откуда знаешь?
- Ребята сказали. Каждая стыковка разъёма по твоей инструкции сопровождается протиркой контактов.
- Ну да…
- Сколько соединений, столько и спирта. Нормативы такие есть, – добавил Мишка с видом знатока.   

           Вечером мы играли в бильярд, а когда повеяло прохладой вышли прогуляться в пустыню. Унылый степной пейзаж изредка разбавлялся одинокими колючими кустами, холмиками или кусками из пластика и алюминия, с торчащими в разные стороны кусками кабелей. Это были остатки от упавших на землю частей ракет или их ступеней. Под большим куском транспортно-пускового контейнера, обитала стая бродячих собак, которая злобным рычанием и лаем заставила нас изменить направление движения. Благо  направлений этих было великое множество на все триста шестьдесят градусов. Я внимательно смотрел под ноги, чтобы по неосторожности не наступить на скорпиона, хорошо помня его агрессивные наклонности. Вдруг, впереди мелькнул силуэт человека, и нам отчётливо показалось, что в свете луны и звёзд блеснуло лезвие ножа. Мы испуганно остановились. Откуда здесь люди, да ещё в такое время, с ножом? Может это бродяга или бежавший из заключения рецидивист? Мишка полоснул лучом фонарика вперёд, и мы действительно увидели склонившуюся над покорёженной приборной панелью фигуру человека.
- Выключите фонарь! – скомандовал он. – А то привлечёте патрульную машину. Вы с сорок второй?

         Мы подошли ближе и узнали в суетливом ночном страннике нашего смежника с Харьковского НПО «Энергия» Олега Ковалёва.
В одной руке у него действительно был нож, другая сжимала кусок толстого кабеля с букетом мелких разветвлений и разъёмов.
- Мы тебя чуть было, за убийцу не приняли, Олег, - облегчённо начал я беседу.
- А я вас за патруль. Здорово. – Ковалёв отбросил кабель, засунул нож в тряпичную сумку и шагнул к нам навстречу.
- Что ты здесь делаешь, один, ночью? Мы чуть не усрались, когда тебя увидели с ножом, - сказал вместо приветствия Мишка.
- Только никому! Лады? – Ковалёв поднёс указательный палец ко рту. Мы с Синилёвым согласно кивнули. И тогда наш коллега продолжил:
- Я вырезаю разъёмы, а потом дома выплавляю золото из контактов.
- Золото? – удивился я.
- Золото, - спокойно отвечал Олег. – Та разве не знаешь, что все разъёмы системы управления покрывают микроскопическим слоем настоящего золота, чтобы не было окисления? Вот из такого мешочка с разъёмами можно несколько грамм чистого золота выплавить.
- И, как же это? – спросил недоверчиво Мишка.
- Могу поделиться секретом, если надо.

        Нас с Синилёвым тайна добычи золота из старых ракетных кабелей не вдохновила и мы, попрощавшись с харьковским старателем, пошли дальше, замыкая круг по направлению к нашей площадке. Не прошло и пяти минут, как перед нами снова мелькнула чья-то тень. Мишка посветил фонариком и теперь уже мы узнали московского представителя гироскопических систем.
- Вечер добрый! – крикнул Синилёв. – Золотишко добываем?
- Какое там золотишко? – улыбнулся москвич. - Силки на зайцев ставлю. Тут их полно. Худые, правда, но есть можно.
- И что, вкусные? – поинтересовался я.
- Пальчики оближешь! Только надо в уксусе дня три отмачивать, а то мясо потом воняет. Вы спирт получили?
- Ещё нет.
- Ну, как получите, устроим пирушку под зайцев! – радостно потёр ладонями москвич.
- Замётано, - сказал Синилёв.

- Миш, - спросил я, когда мы оставили ночного охотника за дичью, - а разве технический спирт можно пить?
- Говорят, что сюда, в нашу экспедицию, поставляют медицинский спирт. И народ его гасит по полной программе. Может, врут, – со знанием дела ответил Мишка Синилёв.
- Ужас, - передёрнулся я, не употреблявший до этой командировки даже водки. Я искренне не понимал тогда, как можно заливать внутрь своего организма разбавленный водой спирт, жидкость без цвета и запаха, от которой обжигало горло и хотелось рвать. Совсем другое дело - марочное вино, например Мускат, с приятным вкусовым букетом и ароматом, которое, будто волшебный нектар, разливается по всему телу приятным теплом элитных сортов винограда! 

           Наплывшая на яркий диск луны маленькая тучка на время сделала ночь темнее и я, подняв голову вверх, остановился, заворожённый увиденным.
- Миш, смотри!
Мы находились под сферическим сверкающим куполом, по чёрному бархату которого, от края до края, до самой линии горизонта, была разбросана серебристая россыпь из больших и маленьких звёзд, мигающих планет и дымчатых туманностей. Я отчётливо различал знакомые с детства созвездия и угадывал те, которые даже никогда не видел, из-за их низкого расположения.  Нигде и никогда больше не видел я такого скопления звёзд одновременно. Куда бы ни повернул я голову, вокруг не было ничего кроме волшебного сияния далёких галактик… 

           Утром следующего дня, когда мы с Мишкой уже допивали чай, готовясь к выходу на построение, дверь в наш номер отворилась, и на пороге появился ведущий конструктор Боженко.
- Привет, мужики! У меня для вас две новости. Одна хорошая, вторая тоже.
- Это как? – спросил я, доедая бутерброд с сыром.
- Сдавайте быстро пропуска начальнику экспедиции, пока машина на Ленинск не ушла. К обеду уже будете с допусками.
- Класс! А вторая?
- Ребят, я сегодня улетаю в Москву, а через недельку вернусь. Можно я к вам в холодильник пол кило икры на хранение положу?
- И что же здесь хорошего? – разочарованно спросил Мишка.
- А  вы можете пользоваться ею. На бутербродики там… к чаю. Только не всю сожрите! – улыбнулся Боженко.
- Ну, это меняет дело, - радостно сказал Мишка и, взяв небольшой бумажный свёрток из рук ведущего конструктора, бережно положил его в наш, практически пустой холодильник.
- А в Москву зачем? –  поинтересовался я.
- Докладывать министру о причинах переноса пуска.
- А что, ещё передвинут?
- Возможно. Ты кстати на своей площадке ещё не был и не знаешь, что там творится. По-моему там проблема с телеметрией. Ну, в общем, разберёшься. – И с этими словами Боженко вышел, а вслед за ним и мы, торопясь сдать пропуска на автобус в Ленинск.

        Начальник экспедиции уже ждал нас и, принимая документы, сверил все данные в разнарядке.
- А как мы попадём на 43-ю площадку? – озадаченно спросил я.
- Теперь никак. Сидите в гостинице и ждите, пока пропуска не вернутся.
- Ух ты! – обрадовался Синилёв. – А вы нам ключ от бильярдной не дадите?
- Вы что! В рабочее время? Сидите в своём номере и не высовывайтесь! – строго прикрикнул на нас хозяйственник, который вообще-то не являлся нашим прямым начальником, но ссориться с ним было бы неразумно, так как весь распорядок и вся бытовая организация жизни на 42-ой площадке сильно зависели от этого человека.  И мы покорно побрели обратно в гостиницу.

          Мишка, завалившись на кровать, стал читать одну из книжек, купленную в Нукусе, а я решил написать письмо своей жене Наде, за которой уже порядком соскучился. Надя была на седьмом месяце беременности, и я представлял себе, как увеличится её  живот, когда я вернусь из командировки…

          На следующий день на построении наставления давал мне лично Деркачёв и я сгорал от желания наконец-то быть полезным и нужным. Мне выделили ПАЗик с водителем, в который солдаты тут же загрузили два ящика с ЗИПом, а мне отдали сопроводительные документы для передачи командиру МИКа. Кроме того, в мою команду попал смежник из Киева, военпред, и монтажница Вера. Недолго думая, я дал команду к отъезду.
- Как тебя зовут? - спросил я шофера, когда наш ПАЗ вырулил за территорию экспедиции.
- Николай, - ответил водитель, повернув голову в мою сторону.
- Меня – Володя. Мы ж на двойку едем! Знаешь дорогу?
Николай утвердительно кивнул. Самое интересное, что сам я ехал на 2-ую площадку впервые и точной дороги не знал.

        Откинувшись на спинку сиденья, я посмотрел на Веру. Молодая девушка средней комплекции и невыразительной внешности мечтательно смотрела в окно на однообразный пустынный пейзаж. Тонкими пальцами она сжимала на коленях небольшой чемоданчик с инструментом. Я вспомнил, что на работу монтажницами старались брать незамужних девушек, чтобы исключить  дрожь в пальцах во время ответственной пайки проводов и радиодеталей.
- Вы на заводе работаете, Вера? – обратился я к ней, чтобы познакомиться поближе.
- Да, - она внимательно посмотрела мне в глаза.
«Может она тайный агент КГБ? – подумал я. – Чего она на меня так пялится? Зачем её послали со мной на площадку? Мы, ведь, первый раз едем и, что она там собирается паять? Так и есть, она – завербована. Смотрит, не отводя глаз!»
- В каком цехе, если не секрет?
- В тридцать девятом.
- Что-то я вас там не встречал, - насторожился я.
- Мы в общий зал редко выходим. У нас отдельное помещение. Там специально оборудованные монтажные столы с вентиляцией и хорошим освещением.
«Зачем она раскрывает мне производственные секреты? Это провокация!» - подумал я.
- Володь, а, скажите, проверочная аппаратура уже вся в МИК доставлена? – обратился ко мне киевский инженер.
- По моим данным, вся - ответил я, напуская важности, и стал смотреть в окно, словно там было что разглядывать.

          На развилке дорог нас остановил военный патруль возле шлагбаума для проверки пропусков. Штамп допуска на 2-ку выглядел в виде синих лесных орешков и был прозван среди ракетчиков – яйцами. За внешнюю схожесть. Суровый капитан внимательно убедился в наличии синих «яиц» у всей нашей группы, в том числе у Веры, и дал солдатам команду поднять шлагбаум. Мы протрусили в нашем комфортабельном автобусе ещё несколько километров и  въехали на закрытую территорию 2-ой площадки, предназначенной для сборки и испытаний головных частей.

          Встречал нас обрадованный майор, который тоже, видимо, соскучился по живой работе и гражданским лицам.
- Майор Воропаев! – браво приложил он ладонь к виску.
- Светлов, Владимир, - представился я. - А это разработчик проверочной аппаратуры из Киева и военпред.
- Ага! Для подписания акта работ. Девочку, я вижу, тоже привезли. Отлично! Ну, пусть проходит, для неё уже всё готово. Инструмент взяла?
- Конечно, - кивнула Вера.
- Всегда что-нибудь напутают и тут же исправляют, - запричитал Воропаев. – Это ж надо! Телеметрия на боевых блоках только со второго изделия, а перемычки в разъёмах забыли поставить!
- Бывает, - поддержал я разговор, удивляясь, как могло произойти такое недоразумение. Как впоследствии оказалось, стыковочные вопросы разных систем и приборов, особенно на этапе испытаний, где присутствует огромное множество нештатных устройств измерительной техники, являлись частыми причинами сбоев и неполадок во время пусков. Для этого, собственно, и проводились электроиспытания головной части во время проведения сборочных операций.
      
               Когда мы надели бахилы и белые халаты и зашли  в зал МИКа, я удивился стерильной чистоте и порядку, будто находились мы не посреди казахской пустыни, а в сборочном цехе ракетостроительного завода.
- Солдат я сюда не пускаю. Только офицеры! – словно услышав мои мысли, отрапортовал майор.
- Кабели ещё не состыковывали? – деловито спросил я, приближаясь к хорошо знакомой мне по заводским испытаниям конструкции головной части.
- Нет, вас ждём. Документация готова, приборы готовы. Вы спирт не привезли? Командир сказал, что как минимум два литра должно быть обязательно! Хотя, по Вашей инструкции больше десяти литров получается! – И майор Воропаев игриво толкнул меня в бок локтем.
«Что они все с этим спиртом носятся?» - думал я.

           Вернувшись на нашу, уже ставшую почти родной, 42-ю площадку поздно вечером, я устало открыл дверь гостиничного номера, прошёл к столу и сел рядом с Мишкой, который застыл с густо намазанным чёрной икрой бутербродом в руке.
- Ты чего, Мишань? Решил в одиночку прикончить сухой паёк?
- Я даже не укусил! Давай, Вовчик, мажь и себе тоже!
Реальное чувство усталости, словно я разгружал целый день вагоны с мешками цемента, а не стоял возле схем и пульта проверочной аппаратуры, накатило на меня, и я впервые за все дни командировки почувствовал, что заработал ужин. И зарплату с поясным коэффициентом 1,5. 

          Через два дня на полигон прилетел старший инженер нашего отдела Андрей Николаевич Куницын. Поселился он в нашем же, 218-ом, номере и сразу оживил общую обстановку. Первым делом вымыл пол.
- Мужики! Это ж надо быть такими засранцами? Здесь нянек нет! –  пристыдил он нас и, закатив брюки до колен и раздевшись до пояса, встал на четвереньки и принялся по простому, руками возить мокрую тряпку, залезая глубоко под каждую кровать. Мы с Синилёвым, чтобы не отлынивать, тоже намочили вафельные полотенца и стали дружно вытирать пыль во всех углах.

          Нам словно не хватало третьего. С появлением опытного Андрея Николаевича,  много раз бывавшего на полигоне, мы стали смотреться одной командой, где каждый дополнял другого. Коренастый и черноволосый Куницын, полноватый Мишка, с добродушной улыбкой и русыми волосами, и я, долговязый, худой блондин, мы были совсем разными, будто три знаменитых гайдаевских киногероя. Да, честно говоря, и чудили порой не хуже.

          После трудового десанта Куницын посвятил нас в детали получения спирта и правильного общения со смежниками и военными. Оказывается, тема эта имела давние корни. Когда-то спирт для протирки контактов и оптики системы наведения действительно поставлялся на полигон только метиловый, то есть исключительно для технических целей. Но наши самоотверженные испытатели, с высоким риском  для собственного здоровья, умудрялись-таки употреблять технический спирт не по прямому назначению, а, непосредственно, – внутрь. Были летальные случаи или нет, точно неизвестно, но то, что многие подпортили здоровье на этом деле, это наверняка. И тогда кто-то из высоких руководителей принял негласное решение: заменить технический спирт этиловым, то есть, пригодным для медицинских и  общеоздоровительных целей. Ну и нормы списания, естественно пересмотрели, чтобы и на ракетную технику что-то оставалось. А тут ещё и Горбачёвская антиалкогольная кампания набрала темп, и смела все напитки, даже с небольшим градусом, со всех полок магазинов Южного полигона. Надо ли подчёркивать, что спирт в такой обстановке стал свободно конвертируемой валютой, принимаемой во всех пунктах скопления больше двух испытателей или военных. Наверное, на полярных упряжках Амундсена с алкоголем было полегче, чем на закрытой военной территории образцово-показательного ракетного полигона жарким летом 1985 года…   

           Спирт мы получали в субботу, рано утром, в обстановке строгой конспирации. Чистую, как слеза, жидкость кладовщица разливала через лейку в трёхлитровые банки, зачёрпывая из алюминиевых бидонов. Со стороны могло показаться, что мы с Мишкой отовариваемся молоком в сельском магазине. Мне полагалось 10,63 литра, Синилёву чуть более семи. Словно контрабандисты шли мы, молча, быстрым шагом, с тяжёлыми сумками к нашему корпусу. Никакой паники не было, но боковым зрением я сначала отметил любопытный взгляд дежурной, потом капитана с полотенцем на плече, ну а в коридоре, прямо на нас, наткнулся харьковский смежник с чайником, который просто упёрся взглядом в натянутые ручки наших сумок и произнёс загадочное:
- Ага!

           Когда мы оказались в номере, Куницын быстро закрыл за нами дверь на замок и скомандовал:
- Мужики, работаем быстро, но аккуратно!
Он пересчитал банки, присвистнул, и стал разливать две бутыли по литровым банкам. В дверь настойчиво постучали.
- Не открывать! – прошипел Куницын.
- Андрей Николаевич! – послышался за дверью голос дежурной. – Я вам свежий комплект постельного белья принесла. Откройте!
- Одну минуту! Я голый! – прокричал в ответ Куницын и добавил: - Я через пять минут к вам сам спущусь.

           Как только первый этап операции был закончен, Куницын сказал мне:
- Вот эту трёхлитровку отнеси прямо сейчас в номер Деркачёву.
- Виктору Васильевичу? – удивился я. – А ему-то зачем?
- Делай, как я говорю! Другую банку отвезёшь сегодня же на 2-ку, отдашь своим военным.
- Зам командира, сказал, что им хватит и двух литров.
- Отлично! – сказал Куницын и отлил из банки одну треть. А потом стал передвигать литровые банки, приговаривая:
- Это ведущим. Это военпредам. Это смежникам. Нет, смежникам пол-литра. Это обслуге. Это… Так, что-то не выходит. Заново. Это ведущим…

           В дверь снова постучали, но теперь каким-то кодированным стуком, словно передавали секретное донесение азбукой Морзе.
- Короче. Вот наш НЗ. Его надо надёжно спрятать от этих гавриков, - прошептал Куницын.
От каких «гавриков», старший инженер не уточнил, но, подхватив банки, наклонился в растворённые дверцы шкафа, распихивая драгоценную жидкость по нашим чемоданам. Когда же конспиративный стук в дверь повторился, наша троица, как ни в чём, ни бывало, разливала чай за столом.
- Кто там? – зевая, спросил Куницын.
- Это я, Николаич! Открой!

        Мишка встал, подошёл к двери и, повернув замок, впустил опухшее красное лицо специалиста из кабельного отдела Фёдора Якушева, очень  похожего на артиста Леонова. Чем-то встревоженный ракетчик подошёл к столу, уселся на свободный стул и, молча, уставился на Куницына. Тот невозмутимо присёрбывал чай и никак не реагировал на странное поведение коллеги. Якушев повернул голову в мою сторону и неожиданно спросил:
- В космос запускать будем?
Куницын прыснул, разбрызгивая чай, а я как-то насторожился.
- Не грузи ребят, Федя. Если ты за плёночкой, то я тебе дам только вечером. С утра даже не проси! – сказал, вытираясь полотенцем, Андрей Николаевич.
- Значит, не будем, - тяжело выдохнул Якушев, поднялся, зачем-то постучал пальцами по столу и, сурово глядя прямо мне в глаза, загадочно повторил: - В космос! В космос! – А затем вышел из номера.   
- Чего это он? – спросил я.
- Трубы горят. Опохмелиться хочет.
- Где ж он успел?
- Вообще-то, Федя - нормальный парень. И специалист неплохой. Пока не выпьет. Всю кабельную раскладку наизусть знает. Он тут уже второй месяц барабанит, вот крыша и едет у мужика. Не каждый выдерживает.
- Андрей, а что такое плёночка? – спросил Синилёв.
- Спирта много за один раз не выпьешь. Наливают в стакан немного, грамм двадцать. Это и называется – плёночка.
- А его, разве, чистым пьют? – удивился я.
- Кто чистым, кто разбавляет. Я думаю, Дмитрий Иванович не зря вывел формулу сорок на шестьдесят. Кстати, надо на сегодня приготовить компот.

         Куницын достал литровую банку, почти наполовину заполненную спиртом, и долил в неё доверху воды из чайника. А потом поставил полученный раствор, заигравший и оживший тёплыми химическими течениями, в холодильник.
- Это на вечер, - сказал он.
- Андрей, а можно я себе стакан спирта отолью? Я хочу скорпиона забальзамировать, - спросил Мишка.
- Не вопрос. Стакан спишем с твоей доли. Шутка.

        Раздался стук в дверь и в комнату протиснулся московский специалист по гироскопам.
- Ребят! Так я зайчиков сегодня на ужин делаю?
- Делай, делай, - кивнул Куницын. – А сколько их у тебя?
- Три.
- Отлично. Помощь нужна?
- Не, я сам справлюсь, - ответил москвич и захлопнул дверь.
- Надо разбегаться, мужики, а то нам житья здесь не дадут сегодня, – сказал Андрей Николаевич и мы стали собираться.

         Вечером я писал второе письмо своей жене Наде. Я уже сильно скучал за ней. За её глазами, руками, за всем её телом. И за круглым животиком, в котором иногда толкались непоседливые ручонки и ножонки нашего первенца… Входная дверь вдруг с шумом отворилась и в комнату ворвался возбуждённый Мишка Синилёв. В его руках была алюминиевая кастрюля, а сам он издавал какие-то шипящие звуки, как индеец, готовящийся к шаманскому танцу. Я предположил, что в кастрюле находится заветная Мишкина добыча и не ошибся.
- Вовчик, мне нужна твоя помощь! – кричал, выпучив глаза, Синилёв. – Набери в стакан спирт и, когда я приподниму крышку, плесни его внутрь!

         Я полез в шкаф, наполнил стакан и с опаской приблизился к неуёмному охотнику. Внутри кастрюли слышались какие-то пугающие шорохи и резкие удары хвоста по крышке.
- Миш, может ты сам? – робея, спросил я.
- Как сам? Я же одной рукой держу кастрюлю, а другой буду поднимать крышку! Хочешь, ты возьми, а я плесну спирт!
- Нет уж! Давай… открывай.

         Как только крышка образовала небольшое дугообразное отверстие, я прицельно выплеснул бальзамирующую жидкость прямо в глаза ядовитому чудовищу. Скорпион судорожно дёрнулся, но Мишка, как заправский укротитель, быстро захлопнул алюминиевый саркофаг и мы тут же нервно расхохотались.

          Когда некоторое время спустя, в комнату вошёл Андрей Николаевич с комплектом грампластинок, мы с Синилёвым ахнули, - такого подарка мы не ожидали. Оказывается, наши предшественники собрали здесь неплохую коллекцию музыки и прятали на время отъезда в складских сейфах. В основном это были болгарские, польские и венгерские переиздания известных рок-групп, но для нашего, почти месячного музыкального голода, это был настоящий клад. «Queen» и «Led Zeppelin», «Uriah Heep» и «Deep-Purple», «Beatles» и  «Scorpions»…
Немецкая группа была представлена свежим альбомом 84-го года   «Love at first sting», что можно было перевести, как: «Любовь с первого ужаливания». На обложке пластинки был нарисован красочный огромный скорпион, вонзающий искривлённое жало в ногу красивой рыдающей девушке. Мишка жадно схватил эту пластинку и вымолвил:
- Это же надо, какое совпадение!
- А почему пахнет спиртом? – спросил Куницын. – Вы что, уже разминаетесь?
В ответ  на это Мишка гордо подошёл к окну возле своей кровати и отодвинул штору. В углу, на подоконнике стоял гранёный стакан, внутри которого, едва помещаясь скрюченными клешнями, бальзамировался поверженный скорпион.
- Охренительно! – развёл руками Куницын и снова повёл носом. – Вкусно пахнет. Никак москвич зайцев жарит. Надо пойти глянуть.

           В нашем корпусе на этажах имелись общественные кухни, как в общежитиях, с плитками, мойками и разделочными столами.
В одной из таких кухонь мы и застали действо по приготовлению зайцев. На двух больших сковородках обжаривались разрубленные на равные части куски мяса, на третьей сковороде, поменьше, подрумянивалась зажарка из лука и моркови, а в огромной кастрюле дымился бульон из фасоли, в который и должны были в скорости отправиться все ингредиенты.
- Операция «дичь»! – бодро отрапортовал московский специалист по гироскопам и зайцам.
- Охренительно! – снова восторженно произнёс Куницын. – И через сколько же, мы будем иметь честь, так сказать…
- Через полтора часа, я думаю. Может чуть больше.
Я всегда с уважением смотрел на мужчин, которые не только умели, но ещё и любили готовить.
- Ну, тогда в самый раз пропустить по плёночке и записать пулю, а мужики? – потирая руки, предложил Куницын. И, уже обращаясь к шеф-повару, спросил: - Тебе сюда прислать, или подскочишь?
- Вы разливайте, а я через две минуты буду, - ответил тот.
- Есть! – сказал наш старший товарищ, и мы втроём дружно зашагали по коридору в сторону своего номера.

           Возле двери нас уже поджидал страдающий Якушев.
- Зайцами будете закусывать? – обиженно спросил он.
- Федя, заходи! – сказал Куницын, уводя нашу компанию от всеобщего коридорного обозрения.
На столе мы оперативно и дружно расставили стаканы, порезали шесть маленьких бутербродов с чёрной икрой, достали банку с напитком из холодильника, и тут вдруг Куницын громко спросил:
- А почему шесть? Нас же пятеро!
В это время в двери показалось улыбающееся лицо прапорщика Данилова и Якушев мрачно пояснил:
- Вот почему.
Сразу вслед за Даниловым зашёл москвич, и Куницын раздражённо закрыл замок. В дверь тут же постучали.
- Мужики, вздрогнули и прячем стаканы! – почти приказал Куницын.
- Я чистый пью, Николаич, - сказал Якушев, и ему налили чистого спирта.
- Ну, за испытателей! – содвинули мы гранёные стаканы и выпили.

         Потом, закусывая бутербродами, мы спрятали стаканы в шкаф и открыли входную дверь. На пороге стояли два харьковчанина.
- Ребята, хлебом не богаты?
Мишка достал хлебный «кирпичик» и отрезал половину, а я разложил не столе кусок ватмана формата А-3 и принялся невозмутимо чертить сетку для преферанса. Андрей Николаевич пересчитывал карты в колоде, а прапорщик с Якушевым включили телевизор и смотрели «Семнадцать мгновений весны» на казахском языке.
- Борман-Ака! – обращался Гитлер к одному из своих подчинённых и дальше следовал малопонятный русскому зрителю текст.

         Большой опыт длительных командировок подсказывал харьковским ракетчикам, что в нашей комнате происходит какое-то скрытое от посторонних глаз движение, и они даже догадывались какое, но врождённая интеллигентность и высокий статус испытателей Байконура не позволяли нашим гостям обратиться с прямой просьбой. И тогда один из них с надеждой произнёс:
- А у нас есть колбаса.
- Спасибо, ребята, но у нас на подходе зайцы. И вообще, мы собираемся писать пулю, - подвёл черту под этой неловкой паузой Андрей Николаевич.
Харьковчане, разжившись хлебом, удалились. За ними выскочил и наш шеф-повар, а Куницын обратился в резкой форме к двум тихим телезрителям:
- Федя-Ака! Выключи эту хрень! Поставь лучше музыку!

         Якушев вытащил из розетки вилку телевизора и поставил на чёрный резиновый диск проигрывателя пластинку со сборником песен «Beatles». А мы вчетвером, вместе с прапорщиком Даниловым, увлечённо погрузились в картёжные расклады преферанса…

        Наша «тридцатка» уже была близка к концу, когда в дверь заглянул московский повар и объявил трёхминутную готовность. Мы отложили карты и принялись расставлять посуду.
За месячное пребывание на полигоне мне уже порядком надоела вкусная, но однообразная столовская еда. Поэтому тушённая с овощами зайчатина мне показалась тогда самым вкусным блюдом, которое я когда-либо пробовал. Поглощая зайцев, мы все много шутили, наперебой рассказывали анекдоты, говорили тосты и я, впервые за многие дни пребывания вдали от дома, почувствовал себя абсолютно счастливым. Москвич притащил гитару и мы стали петь разные песни, среди которых была и песня о ракетчиках. Потом  Мишка уговорил всех послушать «Scorpions» на большой громкости. А чуть позже проявилось коварное действие спирта. Когда мы опрокидывали плёнку за плёнкой, я сначала был осторожен, и мне казалось, что я совсем не пьянею. Я даже подумал о том, что сильно преувеличил в своём воображении пагубное действие спирта. Но потом, в какой-то момент, при полной ясности рассудка перестали слушаться ноги, а через некоторое время всё вокруг куда-то поплыло по кругу, и в один миг провалилось в темноту… 

         Под утро мне снился кошмарный сон, в котором я стоял на коленях в окружении полуголых индейцев возле пылающего костра. Индейцы остервенело колотили в барабаны и бубны, требуя немедленного жертвоприношения. А прямо возле меня выплясывал под бешеный ритм тамтамов шаман с огромным кинжалом в руке. Лицо его было разукрашено красной краской, а рот, обнажая кривые зубы, выкрикивал в моё испуганное лицо:
- Вовка-Ака! Давай огненную воду! Давай огненную воду!

        Я в ужасе проснулся и опрометью кинулся в туалет, по пути наткнувшись на храпевшего на составленных в ряд стульях прапорщика Данилова. В дверь кто-то действительно сильно колотил. Я, переминаясь с ноги на ногу, повернул замок. В комнату ворвался Федя Якушев с таким же красным лицом, как и у приснившегося мне шамана.
- Вовчик! Погибаю! Спасай!
Я ещё не вполне проснулся и, сидя на унитазе с закрытыми глазами, категорически произнёс:
- У меня нет огненной воды!
Якушев, как раненный бык, метался, раздувая ноздри, по всем углам нашего номера в поисках хоть какой-нибудь заначки спирта.
Я вышел из уборной и припал к носику чайника, жадно вливая в себя всё его содержимое. То, что произошло в следующее мгновение, я запомнил на всю жизнь.

         Фёдор вдруг замер, поднял подбородок к верху и, словно настоящий вепрь, втянул в себя спёртый воздух. Потом, будто что-то учуяв, сделал шаг к Мишкиной кровати, перегнулся через мирно сопевшее тело и резким движением отодвинул штору. Стакан с бальзамирующимся скорпионом весело играл в рассветных лучах всеми гранями. Якушев быстрым и чётким движением достал из него членистоногое насекомое и хладнокровно отбросил на подоконник. Затем схватил сам стакан, до половины наполненный неизученным раствором спирта и выделений ядовитой твари, и…  залпом опрокинул в свой раненный организм. Если бы после этого Фёдор ещё и закусил хрустящим панцирем мумифицированного чудовища, то я бы точно упал в обморок. А так, я ещё с трудом держался на ногах.

       Якушев подошёл ко мне уверенным шагом, ударил пухлой ладонью по плечу, и, глядя подобревшими глазами в моё, перекошенное от ужаса лицо, громко произнёс:
- А всё-таки мы тебя, Вовчик, запустили в космос!
- Мужики! Дайте поспать в воскресенье! – недовольно закричал Куницын и, перевернувшись на другой бок, натянул на голову простыню.
Якушев на цыпочках пошёл к выходу, а я, совершенно ошалевший от увиденного зрелища, рухнул на кровать лицом вниз и, сдавливая гудящую голову обеими руками, поклялся сам себе больше никогда не пить спирт…   

         Вечером я писал третье письмо своей Надюше, не понимая, почему она мне не отвечает. С каждой строчкой я как будто очищался от своего тяжёлого похмельного состояния. Мишка бережно рассматривал своего питомца, проверяя каждую лапку и каждый глазик. Андрей Николаевич лежал на кровати и читал «Тихий Дон» Шолохова. Дописав письмо я пошёл ставить чайник, и тут меня словно током ударило.

       Я подсел на кровать к Куницыну и взволнованно заговорил:
- Андрей, а мы ведь не получим цепочку «исходного состояния» при проверке на старте!
- С чего ты взял? – Куницын отложил книгу. – Мы ведь уже прозванивали изделие в шахте. И ты на двойке испытания провёл. Результаты нормальные. Была одна проблемка с комплектацией, но ты же её и устранил.
- Понимаешь, есть проходной разъём на третьей ступени, который идёт к ложным целям, которых сейчас нет. И которые, если не ошибаюсь, появятся только со второго изделия.
- Ну и…
- На испытаниях головной части мы ставим в расстыковку этого разъёма со стороны изделия «заглушку», которая имитирует цепочку исходного. Вы у себя, в шахте, делаете аналогичную операцию, но только «заглушку» для набора «исходного» ставите со стороны головки. Так?
- Так, - кивнул Куницын и к нам подтянул стул Синилёв, прислушиваясь к разговору.
- По отдельности цепь замыкается. Но когда вы состыкуете головку на старте с изделием, то сигнал через проходной разъём поднимется к ложной цели, а её там нет! Понимаешь?  И произойдёт отбой, по причине обрыва цепи «исходного состояния»!

        Куницын встревожено сел на кровати, посмотрел внимательно сначала на меня, а потом на Мишку, и медленно произнёс:
- А, ведь, кажется он прав…
- Я понял, о чём речь, - согласно закивал головой Синилёв.
- И что же делать? – озадаченно зачесал затылок Куницын, а затем поднялся с кровати и нервно закурил.
- Прислать самолётом заводские заглушки. Они есть в тридцать девятом цехе, я точно знаю.
- Завтра из Днепра самолётов не будет, - сказал Куницын. – А послезавтра голову забирают на старт, для стыковки с изделием. У нас только один день. Иначе, снова перенос пуска. И это серьёзно!
- Можно спаять перемычку в кабеле. Монтажница есть. Мы так уже делали пару недель назад для телеметрии, - предложил я.
- Точно! Вовчик, что для этого нужно?
- Нужен Якушев, а он в отключке, - сказал Синилёв.
- Якушев до завтра оклимается, - Куницын подкурил ещё одну сигарету и изложил подробный план действий: - Вовчик, завтра пораньше берёшь Якушева и дуете с ним на 43-ю, в техничку. Ещё раз всё внимательно посмотрите, определитесь с номерами цепей и контактов и выпустите два извещения с корректировкой. Ты – на свою инструкцию, с переходом на ручной режим ввода цепей, а Федька – на доработку кабеля.
- А кто  это здесь подпишет? – засомневался я.
- Ты «разработал», Синилёв «проверил», я – за начальника отдела подмахну, ну а утвердит – Деркачёв. На кабель – всё, то же самое, только «разработал» Якушев.
- А синьки сделать и ввести изменения во все экземпляры? А сопроводиловки всем разослать? Это же неделя, как минимум!
- Будем работать прямо с оригинала, с кальки! – твёрдо сказал Куницын. – Тем более, что это только на одном изделии. Дальше поправим без аврала. У нас просто нет другого выхода! Я уверен, Деркачёв меня поддержит.   

         Утром следующего дня я, Синилёв и Якушев сидели в технической библиотеке 43-ей площадки, обложившись со всех сторон схемами и чертежами, и ещё раз проверяли правильность выбранного решения. Потом чёрной тушью наспех рисовали по кальке фрагменты кабеля, с указанием коммутируемых цепей, и заполняли все необходимые графы. Через полчаса появился Андрей Николаевич.
- Я всё согласовал с руководством. Автобус с военпредом и монтажницей уже ждут. Что тут у вас?

         Мы показали ещё не просохшие документы. Куницын внимательно просмотрел наши каракули, сверил со схемами и сказал:
- Допишите внизу: только для изделия №1.
Мы выполнили.
- Ну, так, а чего ж не ставите копыта? – попытался разрядить обстановку Куницын. И после того, как подписи были сделаны, добавил:
- Ну, давай, Вовчик, на подпись к Первому Заместителю Генерального Конструктора!

          Я взял ещё мокрые кальки, подул на них и вышел в коридор.
Отыскав золотистую табличку «Госкомиссия», я решительно постучал и отворил плотную дверь, а за ней ещё одну, внутреннюю. В светлой просторной комнате за большим массивным столом сидел Деркачёв. К этому столу был перпендикулярно приставлен другой, гораздо более длинный стол, возле которого стройными рядами стояли обтянутые кожей стулья. На ближних к столу Деркачёва стульях, склонившись над широкой «простынёй» сетевого графика, сидели три генерала.
- Виктор Васильевич, разрешите? – обратился я.
Деркачёв передвинул очки на лоб и поднял голову.
- А, заходи, заходи, - помахал он мне рукой. – Мне уже твой Куницын всё доложил. Вот, сидим, колдуем над сетевым графиком. Перенос пуска невозможен. На подходе уже второе изделие, а на заводе полным ходом готовят третью машину.

          Я подошёл и положил обе кальки на стол. Деркачёв бегло изучил их и спросил:
- С перепоя, что ли рисовали?
- Спешили просто. Потом переделаем аккуратно, - волнуясь, ответил я.
- Всё проверили? Сбоя не будет? – И Деркачёв достал из внутреннего кармана авторучку, заправленную чёрной тушью.
- Не должно быть, - как-то не очень уверенно произнёс я. Генералы с любопытством меня разглядывали.
- Ты нашёл?
Я кивнул, и Виктор Васильевич поставил две размашистые подписи под титулом «Утверждаю». На мгновенье мне показалось, что я сдаю важный экзамен в институте, и экзаменатор ставит в моей зачётке оценку «отлично».       
- Ну, а ты пиши «согласовано», - обратился Деркачёв к одному из генералов и протянул ему свою авторучку. Тот, как будто сомневаясь, неохотно её взял и, прочертив какие-то  невидимые линии в воздухе, спросил:
- Это что же, на каждом изделии будем кабель дорабатывать?
- Нет, только на первом, - уверенно заявил Деркачёв. – Тут же написано. Дальше укомплектуем все изделия полным набором технологических заглушек. Так сказать, на все случаи жизни.

       И после секундной паузы генерал в углу каждого документа по диагонали сделал согласующую подпись.
- Знаешь, кто это? – спросил меня Деркачёв.
Я утвердительно кивнул.
- Ну, тогда сам тут сверху допишешь: « От представителя Заказчика Заместитель Министра Обороны, Генерал-лейтенант Зорин, Олег Константинович. Всё, давай, действуй! Как вернёшься, сразу мне доложишь, как всё прошло! Понял?
- Понял, Виктор Васильевич, - ответил я, аккуратно поднимая за края обе кальки.
- Завтра голова должна быть на старте! Иначе отрубят голову мне! А я – тебе! – И все присутствующие рассмеялись шутке. Кроме меня.

         Когда наш ПАЗик нёсся на 2-ую площадку, я уже сидел с Верой на одном сиденье, как старый приятель, и развлекал её анекдотами. Теперь она, почему-то казалась мне вполне симпатичной и я украдкой, на ухабах, пытался заглянуть ей за вырез платья.
- Как хорошо, что вы не уехали, Вера, - говорил я. – Как бы мы без вас выкручивались? Теперь я ваш должник.
- Чем будете расплачиваться? – кокетливо спросила она.
- Шампанским! – я вспомнил, что взял с собой одну бутылку и хранил, чтобы отметить своё участие в первом пуске ракеты. Но теперь готов был пожертвовать этой бутылкой ради соблазнения девушки.
- Откуда у вас здесь шампанское?
- Вообще-то это не шампанское, а учебный макет ракеты, - начал сочинять я. – Пробка – это головная часть и наша задача запустить её в космос. Во время пуска произойдёт утечка топлива из носителя…

           Вера хихикала, и я чувствовал, что двигаюсь в правильном направлении.
- Так что, если мы справимся сегодня с поставленной задачей, приглашаю вас в монтажно-испытательный корпус номер двести восемнадцать, для проведения…
- Володя, зачем вам это? Вы ведь женаты? – перебила она меня простым вопросом.
Я посмотрел на свой безымянный палец и пожалел, что не снял обручальное кольцо на время командировки, как это делают все опытные ловеласы. Но я не был, ни опытным, ни тем более – ловеласом. Просто когда в двадцать пять лет тебя, недавно женившегося мужчину, неожиданно лишают на месяц ежедневного секса, то моральные устои начинают здорово пошатываться. Горцы, говорят, в таких случаях даже на коз засматриваются. А Вера была гораздо привлекательнее козы…
- Вообще-то женат, - вздохнул я.
- Что значит – «вообще-то»?
- В том смысле, что вы мне очень нравитесь, Вера, и я уже не знаю…
- Не надо так говорить, - остановила она меня, положив свою маленькую ладошку на мою руку.

         Лучше бы она этого не делала. Всё во мне вздрогнуло, память тела мгновенно пробудилась, словно медведь после зимовки, и я попытался перевернуть ладонь, чтобы завладеть её пальцами. Но она тут же одёрнула руку. «Всё, - решил я, - назад дороги нет. Мосты сожжены. Как говорят ракетчики, это начало необратимых операций».
- В каком ты номере живёшь? – спросил я, стремительно переходя на «ты».
- В триста пятом, - едва слышно произнесла Вера…

         В половине шестого наш автобус возвращался на 42-ую площадку, но без меня. Я отправлял назад всех, но просил привезти сюда, в МИК, программиста системы управления. Проверочная программа «не читала» новую перемычку и по итогу выдавала нарушение целостности электрических цепей. Я ругал себя за то, что не могу разобраться в причине сбоя, время неумолимо убегало, а отсюда, из МИКа 2-ой площадки я не мог позвонить в Киев, разработчику аппаратуры. Отсюда не было разрешённой связи с внешним миром. Ругал я себя и за то, что отпустил на прошлой неделе киевского смежника, так как считал, что проверки прошли удачно, и мне было жаль держать человека понапрасну. Теперь мне было жаль себя. Только теперь я понял эту мудрую политику руководства: нагнать сюда специалистов побольше, и держать их подольше, а лучше - до самого пуска. На всякий случай. Вот он этот случай. Я уже не думал о Вере. Я не думал ни о чём, кроме того, что подвожу сейчас огромный коллектив, причём в такой простой, казалось бы ситуации.

          Сильно переживал и майор Воропаев, но подсказать что-либо не мог при всём желании. Военные работали только по нашей документации, и мы для них были вроде ракетных богов. Любая другая техническая информация была скрыта от них под грифами «совершенно секретно». Пока ждали программиста, Воропаев отвёл меня в солдатскую столовую и приказал солдатам приготовить чего-нибудь вкусненького, но аппетита у меня не было.
- Может по плёночке? – предложил майор. – У меня немного вашего продукта осталось.
- Спасибо, в другой раз, - отказался я, представив, как буду докладывать об отрицательном результате Деркачёву с перегаром.

           Когда через пару часов автобус привез программиста, я понял, что дело – труба. Невротически дёргая головой с определённой периодичностью и протирая очки, он прочитал мне целую лекцию про двоичную систему исчисления, а под конец произнёс печальный приговор:
- Я вам ничем в этой ситуации не смогу помочь. Тут дело не в программе. Программа сама себя тестирует, и если бы что-то было не так, то компьютер печатал бы внутреннюю ошибку. Но ошибки нет. Может неправильно состыковали какой-то разъём?
- Мы не разбирали схему с прошлого раза. Расстыковывали только один разъём сегодня, для пайки кабельной перемычки. И всё. Я его лично потом стыковал, - отрапортовал Воропаев.
- Это здесь не причём, - сказал я. – Несостыкованный разъём высветился бы сразу в первом цикле проверок.
- Может, коды комплектации введены неверно? - предположил программист.
- У меня тоже есть такое подозрение, хотя делаю вроде бы всё, как обычно. Если бы я смог поговорить с киевским разработчиком! – в отчаянии выпалил я. - Надо было со всеми ехать на базу!
- Да, чуть не забыл, - спокойно произнёс программист. – Вам тут девушка записку передала.
«Зачем мне сейчас любовные записки?» – подумал я, машинально  разворачивая скомканный листок.

         «Володя! Я рассказала Вашему начальнику Куницыну про то, что Вам нужно срочно дозвониться в Киев, а вы с площадки позвонить не можете. Мы с ним побежали на сорок третью, и вот теперь он кому-то звонит, кричит, а я его возле кабинки дожидаюсь. К вам ещё посылают программиста…»
 

        Дальше рукою Куницына было неровно добавлено: «Светлов! Я беседовал с киевлянами. Самих разработчиков не застал, но начальник отдела говорит, что этот вид отказа может быть только при неверной комплектации боевых блоков и ложных целей. Ты понял? Володя! Проверь комплектацию! Причина в этом! А.Н.»

- Что же ты сразу записку не передал, учёный? – раздражённо буркнул я, накинул халат и пошёл вместе с майором и двумя его помощниками в зал.
Я попросил подать питание на пульт и, уже в который раз, стал внимательно вводить на приборной панели двенадцатизначные коды для каждого посадочного места.

            И вдруг, -  волна радости! Нет, скорее вздох облегчения, или… такое чувство, наверное, испытывает мореплаватель, когда после месяцев изнурительного скитания по морям и океанам, вдруг видит на горизонте землю. Он ещё не добрался до берега, но уже видит его, и точно знает, что из последних сил, на последнем дыхании, но он уже обязательно доплывёт до него.

        «Мы впаяли в кабель перемычку, имитирующую ложную цель на втором посадочном месте, - рассуждал я. - Никакую логику работы штатной системы управления это не нарушает. Эта цепь нужна только для проверки исходного состояния всех систем перед пуском. По сути, – для элементарной прозвонки всех стыков. Но проверочная аппаратура этого «не знает»! Она проверяет каждую цепь, каждого разъёма. И находит наш нехитрый обман. И «думает», что на втором посадочном месте установлена не телеметрия, а штатная ложная цель, у которой остальные контакты разомкнуты! И выдаёт сбой».

           Я нажал кнопку «два» на приборной панели и по запросу на экране ввёл из инструкции двенадцать новых цифр, обозначающих отсутствие боевого блока и ложной цели на втором посадочном месте.  А потом нажал клавишу «продолжить проверку». Майор Воропаев, два капитана и программист напряжённо смотрели за мигающими цифрами на экране и тревожно прислушивались к перещёлкиваниям релейных механизмов. Я был уверен, что причина именно в этом, и результат будет положительным, но тоже с опаской поглядывал на красный транспарант.  Это были, наверное, самые томительные пятнадцать минут моей работы на полигоне…

         И вот он, светящийся зелёный квадрат с надписью «готово», который словно разрешающий сигнал светофора, открывал нам долгожданный проезд к месту назначения. Я вынул из принтера свежий протокол испытаний и на всякий случай просмотрел все параметры, чтобы уже наверняка быть уверенным в успехе. Мы с Воропаевым подписали все листы протокола, он аккуратно сложил их в журнал испытаний и, после этого, уже весело посмотрел на меня.
- Теперь можно и по плёночке, товарищ майор! – хлопнул я в ладоши.

           На следующий день головную часть перевезли на стартовую площадку и приступили к плановой стыковке с изделием. А вечером я начистил туфли, выгладил рубашку, брызнулся туалетной водой и решительно вышел из гостиничного корпуса.

          Жилой фонд нашей экспедиции состоял из трёх зданий. Первый корпус носил гордое имя «Люкс», в нём проживало высшее руководство, а также располагалась столовая и бильярдная. Во втором корпусе проживал весь инженерно-технический персонал, смежники и военные представители. Мы жили в 218-ом номере именно этого корпуса. А в третьем корпусе находилась административно-хозяйственная часть экспедиции, кладовые, библиотека, прокат спортинвентаря. И в этом же корпусе проживали все женщины: поварихи, уборщицы, кладовщицы и командированные. Именно к этому корпусу, разумеется, я и направился, но был твёрдо остановлен бдительной дежурной на проходной, - на жилые этажи, согласно внутреннему приказу, вход был разрешён только проживающим. Понятное дело, сделано это было по морально-этическим соображениям. Можно себе представить, что творилось бы здесь вечером, с учётом длительности командировок, наличия спирта и замкнутости пространства!

        Я озадаченно ретировался, но сдаваться был не намерен. Покрутившись возле третьего корпуса, я заметил двух, возвращающихся из столовой, поварих, и быстро направился на перехват.
- Добрый вечер, девочки, - обратился я к ним. – Не могли бы вы позвать Веру, из триста пятого? – и, заметив их ухмылки, добавил: -  Мне с ней по работе нужно пообщаться.
- А с нами ты не хочешь «по работе пообщаться»? – спросила одна из них и они рассмеялись.

       Минут через пять вышла Вера в коротком ситцевом платье и белых босоножках.
- Добрый вечер, Володя! Ну что у вас там, получилось?
- Привет, - я приблизился к ней и взял за руки. – Конечно, получилось! Благодаря тебе, Вера! Ты такая молодец! – и я потянулся к ней с поцелуем благодарности.

        Она мягко отстранилась и пошла по аллее, а я - рядом с  ней.
- Здесь везде глаза и уши, Володя! Я не хочу вылететь с работы, да и Вам неприятности не нужны.
- Почему ты не говоришь мне «ты»?
- Буду говорить «ты». – Вера смотрела вниз, под ноги, а я, не отрываясь, глядел на неё.
- Может, пойдём ко мне? – предложил я. – Нас, ведь, ожидает макет ракеты  в виде бутылки шампанского!
- Это невозможно, - отвечала Вера. – Вас там ещё больше охраняют, чем нас.

          Мы бродили по аллеям между корпусами, и я рассказывал своей спутнице про наши с Мишкой приключения, про то, как мы гуляли ночью и испугались человека с ножом, а потом встретили охотника за зайцами, и какие они вкусные, эти зайцы. Вера смеялась и просила повторять курьёзные моменты. Но, больше всего, я рассказывал ей про красоту звёзд на ночном небесном куполе… А потом вдруг, в скрытом тополями и высоким кустарником месте, развернулся к ней, обнял и прильнул к её губам страстным поцелуем. Некоторое время она отвечала мне, я это чувствовал, но потом резко вырвалась и, сказала:
- Не надо, Володя. – И пошла быстрыми шагами к своему корпусу.
- Постой, Вера, - окликнул я её, но она лишь ускорила шаги…

         Через день к нам в номер зашёл конструктор Боженко.
- О! Сколько лет, сколько зим! – весело приветствовали мы его.
- Привет, мужики! Как дела?
- Если ты про икру, то мы её съели, - улыбнулся Синилёв.
- Вышел гарантийный срок хранения, - добавил я.
- Ну, съели, так съели! На здоровье!
- Ты же, на недельку, говорил.
- Да из Москвы потом в Днепр полетел. А потом снова в Москву, - расстроено махнул рукой конструктор.
- Вот, держи, - Мишка достал из холодильника свёрток. – Половина осталась. Извини, если лишнего слопали, уж больно вкусная.
- Да вы чего, ребят? Спасибо! – Боженко радостно взял свёрток, не веря своему счастью.

          На следующий день, во время обеда в столовой к нам с Синилёвым за стол подсела Вера и многозначительно посмотрела мне в глаза. Я попросил Мишку сходить за добавкой компота.
- Володь, - тихо заговорила Вера. – Я вечером улетаю. Мне нужно срочно подписать обходной лист и у меня есть предлог зайти к вам в номер. От вашего подразделения нужна подпись Куницына.
- Он на старте, там с ТПК какие-то проблемы, - сказал я.
- Дурачёк!  А ты не можешь за Куницына подписать?
- Конечно, смогу, - выпалил я, поражаясь в который раз своей житейской тупости и женской изобретательности.
- Ну, тогда через двадцать минут я буду, - прошептала Вера и встала из-за стола.

           Торжественный марш с мощными духовыми зазвучал в моей голове и, когда к столу вернулся Синилёв с тремя стаканами вишнёвого компота, мой сияющий взгляд обо всём ему рассказал.
- Мишань, - взмолился я. – Ты не мог бы минут сорок почитать газеты в вестибюле?
- Именно этим я и планировал заняться, - понимающе кивнул Синилёв.

          В номере я быстро принял душ, переоделся, поправил постели на всех трёх кроватях, положил шампанское в морозильник и поставил пластинку с музыкой Фаусто Папетти. Минуты ожидания тянулись мучительно долго, я не знал, что мне делать, куда присесть, и скакал, словно блоха, со стула на кровать. Наконец, в дверь тихо постучали. «Она!» - заколотилось моё сердце. Я поправил чёлку, расплылся в улыбке и, шагнув к двери, широко её распахнул. На пороге стояла толстая дежурная неопределённого возраста, да, пожалуй, и пола. Наверное, когда после парной на человека выливают ушат ледяной воды, он испытывает меньший стресс, чем тот, который в то мгновение испытал я.
- Там, внизу, командированная обходной лист подписать хочет. Спрашивает Куницына или вас. Спуститесь к ней? – каждое её слово заколачивало в меня гвозди, но я хладнокровно ответил:
- Я сейчас работаю с секретной документацией и не могу оставлять её на рабочем столе. Пусть командированная сюда поднимется.
- Хорошо, - сказала дежурная и заковыляла по коридору к лестнице.

           Когда вошла Вера, я повернул замок, и сразу же принялся целовать ошалевшую от моего напора девушку, прижав её к двери. Вера с трудом меня оттолкнула.
- Вы всем так обходные листы подписываете? – спросила она.
- Нет, только Вам! – выпалил я, тяжело дыша.
- Кто-то шампанское обещал.
- Да-да, конечно. – Я достал из морозилки вино, раскрутил проволоку и осторожно откупорил бутылку, придерживая пробку.
- А где же взлёт ракеты? – закапризничала гостья.
- Это неудачный старт! Пробный, - попытался выкрутиться я, разливая шампанское в гранёные стаканы.

          Мы выпили, поцеловались, и, не в силах больше себя сдерживать, я повалил Веру на свою кровать. Пару секунд она сопротивлялась моим настойчивым ласкам, а потом учащённо задышала и, обхватив мою голову, стала прижимать к себе. Я вскочил и быстро скинул джинсы. Из карманов на пол посыпалась мелочь. Вера расстегнула блузку и обнажила маленькую белую грудь с торчащими розовыми сосками. Она мягко притянула меня к себе, и я впился губами в это розовое чудо.
Маленькая ладонь Веры скользнула мне в трусы… её нежные пальчики сжали мой трепет… яркие звёзды фонтаном брызнули из моего возбуждённого мозга… тело забилось в судорогах… и я во второй раз за эту командировку улетел в космос.

        Жуткий стыд овладел мною, я сел на краю кровати и стал лепетать что-то бессвязное. Вера, поднялась и, застёгивая блузку, прикрыла мне рот ладонью.
- Не нужно, Вовочка, всё нормально. С кем не бывает?
- То ли пальчики у тебя, искусной монтажницы, такие ловкие, то ли второй месяц воздержания… - бормотал я всякую чушь, пытаясь оправдаться.
- Наверное, ты влюбился в меня сильно, - сказала Вера, вставая и поправляя юбку. И уже уходя, возле двери добавила: - Это неудачный старт! Пробный!

        Когда дверь за ней захлопнулась, я зачем-то стал рассеяно подбирать монеты с пола, пить шампанское прямо с горлышка и корить себя:
- Это ж надо было так накаркать!
Вошедший Синилёв был несколько озадачен увиденным и, глядя на монеты в моей ладони, пошутил:
- Она что, приплатила тебе?
- Дурак!
- Ну, а вообщее, как тёлка? – поинтересовался Мишка.
 
         Я допил шампанское и задал неожиданный вопрос:
- А как ты думаешь, Синилёв, двушка и гривенник, одинакового диаметра?
- Ты имеешь ввиду  две копейки и десять?
- Именно, - и я отдал ему монеты.
Синилёв приложил их друг к другу, повертел, потом поднял на просвет в окно, и уверенно произнёс:
- Я думаю, одинаковые.
- А вот и нет, - сказал я и просунул гривенник в горлышко пустой бутылки.
Монета со звоном упала на дно, а Мишка выхватил из моих рук бутылку и настойчиво стал пытаться протолкнуть внутрь двухкопеечную монету. Я же вытащил из его кармана на рубашке сигарету и пошёл курить к окну…

           Работы на 2-ке закончились, и я снова ходил каждый день на 43-ю площадку, в техническую библиотеку. Синилёв с Куницыным пропадали на старте, там вылезли какие-то проблемы с ТПК, а я, пользуясь паузой, принялся вновь изучать эскизный проект ракетного комплекса 18М. Но теперь уже по-новому, увидев все этапы испытаний своими глазами.

          Изюминкой проекта был миномётный старт. Суть его заключалась в том, что ракета должна будет стоять на боевом дежурстве в защищённой шахте. Вернее, висеть в транспортно-пусковом контейнере, сокращённо ТПК. В случае ядерной атаки любого противника ракета останется не повреждённой, даже если все города исчезнут с земли. Несущему боевое дежурство в шахтном стволе офицеру останется лишь ввести код полётного задания, то есть выбрать одну из многочисленных целей, прошитых в системе управления. А дальше – пуск. Ракета, находящаяся в ТПК, как в пенале, выстреливается на несколько десятков метров вверх. Как из пушки. Затем включаются маршевые двигатели, ТПК отстреливается и падает на землю, а сама ракета уходит ввысь, на свою баллистическую траекторию.

            Размещённые на посадочных местах головной части боевые блоки, несущие ядерный заряд, и ложные цели отделяются по очереди в заданных точках космического пространства. Боеголовки опускаются по законам баллистики на поражаемые объекты, а ложные цели рассыпаются на множество частей, создающих помехи системам ПРО. Но, самым страшным для противника вариантом комплектации головной части новой ракеты станет управляемый боевой блок, сокращённо УББ. По сути, это ракета в ракете. УББ имеет в себе собственную систему управления, двигатели и сопла. И опускается он на землю не как простой снаряд, а как самостоятельная ракета, но уже нависшая над территорией противника. В её памяти будет прошита вся географическая карта мира, включая телебашни и высотные здания.
И, следуя по этим картам на предельно низкой высоте, практически над самой поверхностью земли, невидимый никаким радарам и локаторам, такой трёхметровый подарок, начинённый ядерным зарядом, домчится прямо в нужную точку. И скажет: привет, империалисты!

          Я думаю, что разработка именно этого ракетного комплекса стала главным сдерживающим фактором на политической арене мира. И именно наличие такого оружия, по сути – бумеранга возмездия за возможное нападение, позволило нашему высшему руководству уверенно и достойно держаться на любых переговорах, в любых конфликтных ситуациях. Кто знает, какова сегодня была бы судьба всех этих новых, «независимых» государств, отколовшихся от треснувшей льдины некогда великой империи, если бы не было в нашей общей истории Байконура?

         Постепенно пустыню накрыла ужасная жара. Днём в тени было около сорока пяти градусов, а ночью столбик термометра не опускался ниже тридцати. В рабочих комнатах было прохладно, работали системы вентиляции, но в гостиничном номере стояла жуткая духота, и по вискам, когда мы там находились, непрерывно стекали струйки пота. Выспаться было практически невозможно. А кондиционеры стояли только в корпусе «Люкс», в номерах высшего руководства.

           В одну из таких бессонных ночей Куницын показал нам  старый проверенный способ. Закутавшись плотно в простыни, мы по очереди приняли душ, став похожими в мокрых белых одеяниях, то ли на куколок шелкопряда, то ли на мумии египетских фараонов. В таком мокром виде мы и улеглись по койкам.
- А в чём прикол? – спросил Синилёв.
- Ты что, физику не учил? – пояснил Куницын. – Вода с поверхности будет испаряться, и охлаждать тело внутри простыни. Как в холодильнике.
- А, причём здесь холодильник? – спросил Мишка. – Там же фреон!
- Знаешь, почему в холодильнике холодно? Потому, что сзади него тепло. Фактически холодильник занимается тем, что нагревает комнату. Охлаждение продуктов, это побочный эффект.
- Чувствую себя охлаждаемым продуктом, - пошутил я и тут же добавил: - Мишань, а ты знаешь, где ночует свет?
- Где?
- В холодильнике. Не веришь? Открой, посмотри.
- Пацаны, а давайте рассказывать страшные истории, как в детстве, в пионерском… - хотел предложить Мишка, но Куницын не дал ему договорить.
- Хорош болтать! У нас не больше пяти минут. Влага испарится и всё! Отбой!
И я, повернувшись на бок, закрыл глаза и стал сосредоточенно считать слоников…   

         Прошло несколько дней. Ребята целыми днями пропадали на старте, там что-то не ладилось с ТПК, а я сидел на 43-ей площадке, листая эскизный проект, но больше спасаясь от жары. Пару раз я звонил в Днепр, начальнику, с просьбой вернуться, так как свою часть работы, считал выполненной. Оба раза он обещал выполнить мою просьбу, и оба раза я не находил себя в списках пассажиров. Настроение моё к тому времени стало депрессивным, более того, меня почему-то стали раздражать все мои коллеги и, особенно, несметные полчища людей в военной форме.

       На сорок третий день своего пребывания на полигоне, я второй раз нарушил данную себе клятву: не пить спирт. Придя вечером в гостиницу, я нервно бахнул подряд три плёнки, включил «Led Zeppelin» и, распахнув окно настежь, уселся с сигаретой на подоконнике. Горячий ветерок обдувал моё мокрое от пота, но одухотворённое, лицо. Завораживающие восточные ритмы песни «Kashmir», сочинённой  Плантом и Пэйджем во время путешествия по древней Индии, постепенно погружали меня в нирвану. За линию горизонта медленно опускался большой красный диск солнца, плавающий в туманных волнистых линиях восходящих потоков раскалённого воздуха. Спирт в моём теле всё больше превращался в своё первородное лингвистическое значение – SPIRIT, и я вместе со страдающим голосом Роберта, постепенно приближался к тайным вратам буддизма…

        Мою медитацию прервал Андрей Николаевич Куницын. Глянув на мой отрешённый вид, он всё понял и поспешил вернуть меня в реальный и жестокий мир обычных людей.
- Володя! Слезай с подоконника и закрой окно! Там ребята собирают волейбольную команду против военных. Пойдём, надерём офицеров!
- На такой жаре, в волейбол? – уныло спросил я, заплетающимся языком.
- Я тебя понимаю. Но бухать в одиночку, это не выход! Поверь.
- А где выход? – вскипел я, слезая с подоконника. – Почему я не могу лететь домой? Я же здесь просто болтаюсь в управлении! Вы хоть чем-то полезным с Мишкой занимаетесь. А я?
- Ты же всё прекрасно понимаешь!
- Держите меня, как заложника? На случай, если придётся снова разбирать машину? Так?
- Ну! Сам ответил.
- Но, есть же в КБ и другие сотрудники! Вася вышел из отпуска! Почему нельзя Васю сюда прислать мне на замену? У меня жена уже, наверное, родила! Поэтому и не пишет! А я здесь, как дурак, торчу!
- Вовчик! Сегодня суббота. Пуск в среду. Потерпи уже четыре дня. Всей бригадой назад полетим. Не будут же лично за тобой самолёт присылать? Пуск своими глазами увидишь! Премию пусковую получишь! А это рубликов двести.
- А если меня заменит Вася, то кто премию получит? – задал я вопрос.
- Вася.
- Который прилетит на два дня, когда уже всё готово? Посмотрит на дорогой салют, и всё?
- Ты же понимаешь нашу бюрократическую систему, - вздохнул Куницын. – В премиальные списки попадут все сотрудники экспедиции, которые официально будут находиться в командировке здесь, на полигоне, во время пуска. Даже уборщицы.
- Отлично! – вскипел я. – Тогда и премируйте Васю с уборщицей, а меня отправляйте назад! Почему мне начальник врёт?
- Как врёт? Кстати, он очень доволен твоей работой. Ты знаешь, что на полигон уже приехало второе изделие? Сразу после пуска начнётся подготовка второй машины. Есть мнение оставить тебя для подготовки…
- Ты что? Издеваешься?! – почти крикнул я.
- А что? Зачем тебе эти пелёнки, распашонки дома? А здесь приедет Верунчик, получим новую порцию спирта… Да шучу я! – и Куницын, расхохотавшись, похлопал меня по плечу.
- Кстати, Вовчик! А поехали завтра втроём на пляж, в Ленинск? Покупаемся, позагораем, по магазинам полазим. А там, в среду пуск, а на четверг уже заряжен самолёт!
- А как мы в воскресенье попадём в Ленинск?
- У нас же есть лучший друг - прапорщик Данилов. Я его на волейбольной площадке видел. Зайцев ел? Ел. На стульях спал? Спал. Вот и пусть теперь отрабатывает! Сейчас я его озадачу, пускай на завтра УАЗик готовит. – И с этими словами Куницын стал надевать спортивные трусы.

            На следующий день мы, как и было запланировано, отправились вчетвером, вместе с Даниловым, на военном УАЗе  культурно развлекаться. Я предложил откинуть брезентовый верх, чтобы мчаться, как в американских фильмах, на кабриолете. Но мою отважную идею попутчики раскритиковали и дружно отклонили.

          В Ленинске меня поразил обувной магазин. За невзрачной дверью обычной пятиэтажки находились простые деревянные полки, сплошь уставленные коробками с фирменной обувью производства Германии, Италии, Австрии. Я примерил сначала одну модель туфель «Salamandra», затем другую, третью. Но, в конце концов, купил жене красные австрийские босоножки за 70 рублей. На оставшуюся двадцатку я набрал несколько банок зелёного горошка, сгущёнки и сока манго.
 
           Сырдарья оказалась такой узкой речкой, по сравнению с Днепром и даже с Яузой, что мне казалось я смогу её запросто перепрыгнуть. Под металлическими конструкциями в виде зонтиков на горячем песке сидели и лежали немногочисленные компании пляжников. Я тогда обратил внимание на то, что из воды иногда выходят люди, но купаться, при этом, никто не заходит. Причину этого я понял только через несколько минут, когда мы три, истосковавшихся по воде человека, скинув одежду, помчались в речку, а прапорщик остался стоять на берегу, ухмыляясь. Течение оказалось настолько сильным, что выходили из воды мы уже далеко от пляжа, ступая по неудобному илистому дну и продираясь через камыши. Поэтому, знающие люди заходили вводу в специальном месте, метрах в ста вверх по течению, для того чтобы потом, побарахтавшись, как на рафтинге, выйти к своим вещам на пляжном песочке.

            Когда мы загорали, я передал Мишке свой разговор с Куницыным. Он тоже не обрадовался возможной перспективе оставаться здесь ещё несколько недель и предложил ехать домой поездом. Но как?  И кто бы мог подписать нам командировочные удостоверения?

           Утром я проснулся с невесёлым предчувствием. «А что если пуск сорвётся? – рассуждал я. – Или, снова меня не включат в списки? Многие сразу после пуска захотят улететь, может банально не хватить мест в самолёте. Скажут: полетишь через пару дней. А заодно и второе изделие подготовишь. А там ещё, что-нибудь случится. И так - до бесконечности… Надька родит… Осень наступит, зима… Что за бред?».  И я решил сегодня же серьёзно переговорить с начальником отдела. Всё меня здесь стало раздражать, одни и те же лица, нескончаемая жара, одинаковая еда, одинаковые разговоры… Даже преферанс и музыка перестали радовать. Мне захотелось сорвать с ветки гроздь спелых вишен, ощутить вкус выдержанного вина, пойти в кино, просто пройтись по улицам обычного города, забрести в какую-нибудь кафешку. Но больше всего мне хотелось обнять и поцеловать Надю. И я написал ей четвёртое письмо. Самое короткое.

         «Любимая моя, Наденька! Почему от тебя нет даже весточки? Как ты там? Как самочувствие? Вернусь в четверг. Обязательно! Сильно соскучился! Купил тебе красивые босоножки. Крепко целую тебя и наш животик! Твой Вова.»   
 
          В управлении, пообщавшись, некоторое время с военными по особенностям комплектации второго изделия, я зашёл в переговорную кабинку и попросил соединить с Днепром. Когда начальник отдела взял трубку, я твёрдо изложил свою позицию и предложил ехать поездом со станции Тюра-Там. А там, с пересадками, как-нибудь своим ходом, лишь бы ехать. Начальник, видимо поняв, что я дошёл до крайней степени нервного истощения, сначала напомнил мне о долге, о том, что геологам и полярникам ещё хуже, а потом вдруг спросил:
- На грузовом самолёте полетишь?
- Полечу! – выпалил я, не поверив своему счастью. – А когда он?
- Сегодня, в шесть вечера. А Синилёв?
- Тоже полетит!
- Ну, давайте, подписывайте обходные. Я сейчас сброшу распоряжение. Да, кстати, там вояки будут грузить мне холодильник, проследите, чтобы его там не сильно роняли. Хорошо?
- Спасибо, Сергей Петрович! – крикнул я в трубку и радостно помчался собираться.

           Уже когда мы садились в автобус, ко мне подошёл начальник экспедиции и передал шесть открытых конвертов. Это были письма от Нади. Я растерянно смотрел на штемпели.
- Письма наверняка вскрывают и читают особисты, - сказал Мишка.
- Я всё понимаю, но даты! – возмущался я. – Даты месячной давности! А вот, даже больше месяца!

           К нам подошёл Куницын.
- Улетаете? Вы хоть знаете, что такое АН-26?
- Грузовой самолёт, - спокойно ответил Мишка.
- В котором одна голая обшивка! И всё! Нет сиденьев, иллюминаторов, стюардесс. Гудеть будет так, что мало не покажется!
- Андрей, - обратился к нему я. – Ты прилетел через десять дней после нас. Посмотрю я на тебя, как ты заговоришь  через пару недель!
- Да каких пару недель? Через три дня все вместе и улетели бы! Как белые люди! – не унимался Куницын. – А премии потерять? Эх! – и он, махнув рукой, пошёл в пустой гостиничный номер.

           Несколько смежников сунули мне письма, с просьбой опустить их в почтовый ящик в Днепропетровске. «Так вот как нужно было грамотно делать!» – промелькнула запоздалая мысль.

          На лётном поле мы с Мишкой посмотрели, как в раскрытый хвост нашего АН-26 солдаты заносят финский холодильник «Розен Лев», а потом и сами зашли внутрь. Нас обрадовало то, что одно окошко в самолёте всё же было, и мы, сдвинув поудобней ящики с приборами и мешки с секретной почтой, развалились в наших импровизированных креслах. Куницын не обманул; когда самолёт поднялся в воздух, мне показалось, что моя голова не вынесет шестичасового перелёта и просто расколется, - настолько сильным был рёв моторов и дребезжание обшивки. Я достал Надины письма и приготовился к приятному чтению. Но прочёл только первую строчку. Во-первых, самолёт сильно дрожал, а во-вторых, в глаз мне попала какая-то соринка, слеза капнула прямо на буквы и они расплылись… 
- Не рви сердце, Вовчик, - сказал Мишка. – Через несколько часов уже будешь дома. Обрадуешь свою Надьку. Давай, лучше пулю с болванчиком распишем, чтобы как-то скоротать…   

          А ещё через три часа я смотрел в маленькое квадратное окошко на землю, на огни городов, проплывающих изредка под нами. Мишка спал, свернувшись калачиком и надвинув на себя несколько подходящих мешков. Стало холодно. После полуторамесячной изнуряющей жары, чувствовать озноб было как-то непривычно. Я тоже подтянул несколько мешков, надел на себя ещё одну рубашку и умостился рядом с Синилёвым. Некоторое время я продолжал всматриваться в ночное небо, а потом, под этот монотонный, ужасный гул, тоже задремал. И снилось мне, что сбылась моя детская мечта, стал я космонавтом, и лечу теперь на серебристой ракете к далёким звёздам…



P.S.  Первые три пуска изделия 18М были неудачными. Две первых ракеты «завалились» прямо на старте из-за проблем с ТПК. Третья взорвалась при включении маршевых двигателей второй ступени. Только с четвёртого пуска все неполадки были устранены и боевые блоки успешно достигли Камчатки.
Все имена вымышлены, кроме одного – Синилёва Миши, которого теперь уже нет в живых.



Вова Осипов
01-03-2011