Молодая Уэндиш.
Тёмно-зеленые бархатные шторы еле-уловимо пропускали бледное свечение одинокой Луны. Жуткое полнолуние. Наверное, поэтому шторы и были так плотно задернуты в тщетной попытке спрятаться от пронзающего мысли холодного света. Слишком тихо, чтобы спокойно уснуть.
Обычно этот старый дом, стоявший на краю оврага, скрипел и жужжал по ночам, иногда даже стучал ставнями, выл сквозящим воздухом Уормхилла, а иногда и вовсе издавал непонятные булькающие звуки. Он убаюкивал лучше всякой колыбельной, но не сегодня.
Лиза, сколько себя помнила, всегда боялась оставаться одна. Вот и сейчас она с головой укуталась в одеяло и тихонько лежала, изо всех сил зажмурившись. Веки сильно болели, но она боялась открыть глаза и продолжала наблюдать бегущие разноцветные звездочки и искорки. Лиза лежала так уже около четырех часов, с тех пор как ее отец был вынужден отправиться по срочному вызову. Он был единственным врачом в округе, а в Гриндлфорде, в соседнем имении, стало плохо ребенку.
Лиза всегда страшилась одиночества. Особенно остро это проявлялось, когда отец уезжал ночью. Кто вообще придумал эти болезни…? Иногда Лиза мечтала о том, чтобы её отец был торговцем или плотником, ведь плотников точно никто по ночам не вызывает. Лиза приоткрыла левый глаз и осторожно приподняла одеяло, открыв своему взору догорающую свечу, тусклый желтый огонек которой еле-еле высвечивал контуры небольшой комнаты. Сначала из темноты выплывал небольшой столик на трех ножках, на котором и стоял подсвечник. На полу – старый шерстяной ковер, тёмно-красный, со зловещим, как ей казалось, узором. У противоположной стены – дубовый трехъярусный комод с маленьким потайным ящичком в задней правой ножке. Впрочем, Лиза не знала о его существовании.
Осторожный взгляд девушки медленно разрезАл пустую темноту, становясь увереннее с каждым мгновением. Привычная, слегка надоевшая обстановка, ничего необычного. Лиза безусловно была готова к тому, что увидит. Вот, справа от комода – тёмно-зеленые бархатные шторы. Лиза осторожно приподняла голову, чтобы убедиться в своих очевидных домыслах. За шторами – старый венецианский тюль, доставшийся в наследство от бабушки. За тюлем – закрытое окно, а за окном – ночной Уормхилл – поля, холмы, рощи, и, конечно же Луна. Холодная и страшная. Испугавшись собственных мыслей, Лиза мигом юркнула обратно под одеяло. На расстоянии полутора миль не было ни одной живой души, а ведь она всегда боялась оставаться одна.
Отец Лизы, мистер Бруксуоттер был высоким, но излишне худощавым мужчиной, на вид лет пятидесяти пяти. Одет он был всегда одинаково - коричневый шерстяной костюм, бежевый плащ, старые потрескавшиеся ботинки из толстой свиной кожи. Мистер Бруксуоттер никогда не расставался со своим чемоданчиком. О его содержимом можно только догадываться, но, как и у любого врача, он, очевидно, был полон различных бумаг, шприцов и пилюль.
Чарльз Бруксуоттер служил в Королевском флоте, поэтому, как и полагается военному врачу, был человеком исключительно педантичным. Двадцать лет назад, пребывая в увольнении в Лондоне, он познакомился с герцогиней Маргарет Уэндиш, которая вскоре стала его женой. Никогда не искав выгоды в отношениях с женщинами, мистер Бруксуоттер стремился найти истинное чувство, которое поможет создать ему идеальную семью. Поэтому и в этот раз он не рассчитывал ни на титул герцога, ни на большое приданое. Впрочем, ни того, ни другого он не получил. Маргарет принесла в новую семью лишь старый тюль, и небольшую россыпь драгоценных камней, которую Чарльз по сей день хранил в одном надежном месте.
Мистер Бруксуоттер был умен, но не отдавал всего себя своей профессии, иначе достиг бы, вероятно, больших успехов. Доктор был весьма общительным человеком, что, в общем-то, помогало находить ему подход к своим пациентам, большую часть которых составляли привередливые старики или же наоборот – маленькие дети. Ни тех, ни других он не любил.
Лицо мистера Бруксуоттера было достаточно выразительным, если так можно сказать о лице. Он умел улыбаться и хмуриться, выражать гнев, и, даже, плакать, но когда дело доходило до общения с Лизой, лицо его становило каменным, а взгляд холодным. Хотя он и относился к своей дочери с отеческой добротой, любящим отцом его называть было трудно. Его часто не было дома. Он мотивировал это работой, но работа в таком количестве его не находила. Так и сейчас, он просто уехал, оставив дочь, а ведь она всегда боялась оставаться одна.
***
Ужасный грязный человек вышиб входную дверь, после того, как Лиза отказалась его впустить. Увидев в руках мужчины нож, Лиза в ужасе побежала вверх по лестнице, вперед, выше, к своей комнате. Дыхание сбилось, сердце буквально выпрыгивало из груди… Ей хотелось кричать, звать на помощь, но никто ведь не услышит…
***
Проснулась. Это был сон, всего лишь глупый сон впечатлительной юной леди, но сердце стучало, словно барабан на военном параде, выбивая такт для сотен тысяч одинаковых сапог… Воздуха не хватало. Хотелось дышать, хотелось жить, но так страшно поднять одеяло… Почему здесь так тихо?
***
Маргарет Уэндиш умерла при родах.
Чарльз воспитывал дочь один. Он сторонился её, даже побаивался, но держал это в себе, стараясь быть хорошим отцом. Счастье в супружеской жизни было мимолетным, как сон, что и не вспомнить утром. А потом Лиза убила свою мать. Так он считал. И плевать ему было на то, что это случайность, плевать, что это анатомическая особенность! Она убила её! УБИЛА! Убила любовь всей его жизни, подарив лишь бесцельное существование и неутолимую горечь утраты. Но Чарльз, хотел он того или нет, остался должником перед покойной женой, и долг его состоял в том, чтобы вырастить и воспитать дочь, что принесла столько страданий.
Чарльз не мог находиться рядом с Лизой. Каждый раз, когда он смотрел на нее, он видел Маргарет. Девушка сильно походила на свою мать, особенно сейчас, когда была уже почти взрослой. Глядя в глаза Элизабет, Чарльз видел глаза жены, полные слёз и отчаяния, её предсмертную агонию, мучительные судороги и бесконечный страх смерти. Он не мог забыть, ровно как и не мог простить свою дочь, хотя со дня смерти герцогини Уэндиш и прошло уже почти двадцать лет. Ненависть, что впустил он в свое сердце, сделав неотъемлемой спутницей, поедала его изнутри, высасывая силы и жизненную энергию из этого некогда крепкого и красивого мужчины. Оголив его ребра и вырезав острые скулы на его лице, она принялась за волосы. Они сыпались, словно пожелтевшие листья осенью, а то, до чего не добралась ненависть - стало пепельно серого цвета.
***
Лиза вновь приподняла одеяло, чтобы посмотреть, догорела ли свеча. Комната выглядела также, как и в прошлый раз. Те же тени, тот же комод, те же темно-зеленые бархатные шторы. Лишь Луна перестала морозить окно своим холодным светом. Наверное облака, чувствуя страх молодой девушки, решили придать ей немного уверенности. В свече не убавилось даже пол дюйма, а пламя было таким ровным… Слишком ровным.
Глядя на свечу, Лиза наконец почувствовала, как замерзли её руки. Так захотелось дотянуться до тепла, понежить ледяные пальцы. Лиза скинула с себя одеяло, медленно встала и осторожно, на цыпочках подошла к столику на трех ножках. Пламя было идеально ровным, не колыхнулось, даже когда девушка протянула руки.
Лиза затряслась от страха. Пламя свечи было холодным, как лёд, как безграничная пустота, как бесконечное одиночество, как глаза её отца, когда он смотрел на нее… Боясь пошевелиться, она так и стояла, глядя на тусклый огонек, который, словно игла, вонзал в её юную голову страшные мысли. Что-то было совсем не так, и дело не в свечке, и не в пропавшей вдруг Луне. Лиза обернулась и увидела…
***
Чарльз Бруксуоттер брел, не поднимая головы, по Хоуп-роуд, вдоль реки к станции, глядя на отражение полной Луны в тёмной беспокойной воде. Пол ночи он ходил и думал о своей никчемной жизни, о разрушенных надеждах, покойной жене, уже взрослой дочери, что так и не стала ему родной. Он думал об одиночестве, сравнивая себя с Луной, хотя и не был столь величественным, но был столь же одиноким. В глубине души он уже давно смирился с тем, что Маргарет не вернуть, но когда облака украли отражение холодной Луны, оставив лишь пустоту, Чарльз признал наконец, что пустота ждет всех, даже самых великих.
Может быть не поздно еще всё исправить, попросить прощения у дочери, обнять ее по-настоящему, хотя бы раз, ведь она – единственное, что у него осталось…? Такая беззащитная, и такая похожая на свою мать. Доктор зашагал быстрее, вспомнив о том, как Лиза боялась оставаться одна.
***
Дверь в комнату была распахнута, открывая прямоугольник полнейшей непроглядной темноты. Лиза точно помнила, как закрывала дверь на засов. Она не могла не закрыть. Она всегда закрывала, когда заходила в комнату, даже если совсем ненадолго. Ужас медленно сползал с её затылка, перебираясь от шеи к плечам и ниже, к талии. Ужас не утолит свою жажду, пока не доберется до пяток.
Лиза побледнела от забравшихся в ее впечатлительную голову мыслей. Она попятилась к столику, вытянув руку назад, в надежде, что та наткнется на подсвечник. Нащупав его основание, она вцепилась в него, со всей силы сжав кулак. Свет. Главное – свет.
Маленький ледяной огонек освещал совсем небольшое пространство перед девушкой. Темнота как-будто стала осязаемой, сквозь нее приходилось продираться, как сквозь заросли плюща. Каждый шаг давался Лизе все сложнее. Она уже дошла до лестницы, когда заметила, что на ступеньках лежит человек. Огонек вырисовывал во тьме лишь белую с черными пятнами одежду, так что Лизе пришлось подойти ближе.
Это была девушка, лет двадцати. Она лежала на спине с открытыми удивительно красивыми глазами. Она лежала неподвижно, как будто вовсе и не на лестнице, как будто порхала в облаках. Задумчивое лицо казалось бледным даже в желтоватом свете свечи. Белоснежное сверху, платье было черным внизу.
Лиза вдруг всё поняла и опустилась на колени. Ей уже не было страшно, ведь девушка на ступеньках была так похожа на даму с портрета в гостиной. На Маргарет Уэндиш.
***
Чарльз Бруксуоттер бежал со станции домой, бежал и улыбался. Улыбался настолько искренне, что был похож на ребенка. Так улыбался он, наверное, только на своей свадьбе, когда предвкушал безграничное счастье с любимой женой. Он несся к дому, намереваясь разбудить Лизу и немедленно сказать, что любит ее, что она – главное в его жизни, а еще, он обязательно попросит у нее прощения, а когда она простит его, он станет самым счастливым человеком во всей Великобритании!
Доктор одним прыжком запрыгнул на крыльцо и замер. Входная дверь была выбита. В голове пронеслась мысль о дочери… Он забежал в холл и, не обращая внимания на перевернутую мебель, бросился вверх по лестнице, к комнате Лизы, но то, что он увидел, повергло его в шок. Лиза лежала на верхних ступеньках. Лежала в своем белом домашнем платье. Её глаза были широко раскрыты. Какие же они красивые… Точь-в-точь, как у Маргарет. На животе было большое черное пятно. Он почувствовал запах крови.
Лиза была мертва, заколота. В её комнате лежал перевернутый комод, почему-то лишь с тремя ножками, а на столике стоял подсвечник с маленьким огарком.