Дед. Генрих Михайлович

Лариса Баграмова
        Я стою рядом с дедушкой на последнем этаже гостиницы «Россия». Это панорамный этаж – стены его стеклянные. Отсюда открывается вид на Москву, залитую вечерними огнями.
        – Красиво? – спрашивает дед.
        Я не могу сказать ни слова от восхищения. Я смотрю на вьющиеся змеями улицы, мосты через Москва-реку, на город – такой игрушечный и красивый. Высотки, темные жилые кварталы вдали – все как на ладони.
        Дедушка – это праздник. Новогодние елки в Кремле и маскарадные костюмы, оранжевая фанта в стеклянных бутылках, «Артек» и «Орбита» – лучшие пионерские лагеря. И международный детский лагерь в Берлине. Дедушка мог организовать путевку куда угодно.
        Когда мы с братьями и сестрой были совсем маленькие, дед рассказывал нам сказки про нас самих. Каждому – свою сказку. Мне про Лорочку, Пете про Петю, Маше и Саше про них.
        В кабинете у деда всегда был идеальный порядок. Дубовый письменный стол, от которого пахло сандаловой полиролью, бронзовые чеканки и вазы, коллекция полудрагоценных камней (когда я была маленькой, я принесла с улицы обломок гранита, и дед поставил его рядом с нефритом, опалом и яшмой – и он стоит там до сих пор, в доме моего дяди) и книги – во всю ширину стен, от пола и до потолка плотными рядами. Стеллажи дед сделал самодельные, на толстых металлических трубах, другие бы не выдержали такой вес.
        Дед читал постоянно: книги, журналы, газеты. Его библиотека – та главная нить, что связывала меня с ним. У него была и своя фонотека, пластинки занимали часть обширного шкафа. Музыку он слушал в одиночестве, закрывшись у себя в кабинете.
        Дед курил трубку. От немецкого курительного табака пахло медом.
        Мы с ним катались на лыжах в Измайловском парке. Он купил мне такие же, как у него, специальные лыжные ботинки с защелками-«собачками», каких больше не было ни у кого в моей школе, и учил меня различным стилям. В юности дед был чемпионом Балтийского флота по лыжам. Он всегда был очень спортивен. За год до смерти, в семьдесят четыре года, дед легко делал стойку на руках.
        И блестяще играл в шахматы. Я была чемпионкой Москвы по шахматам в командном первенстве среди юниоров, но выиграть у него партию для меня всегда было непросто.
        И еще дедушка – это порядок и ответственность. Ни секунды опоздания, ни складочки на накрахмаленной рубашке, ни пылинки в его кабинете.
        На праздники он надевал парадный пиджак с орденами и медалями и в нем садился за стол. Парад на Красной площади мы смотрели обязательно. Минуту молчания слушали стоя и молча.
        В войну дед каким-то образом спас от несправедливого расстрела человека. В начале семидесятых спасенный нашел его, приехал к нам в дом и, упав перед дедом на колени, пытался поцеловать его ноги, а дед отмахивался от него и возмущался. Для меня, совсем маленькой, это выглядело комично. С собой тот человек привез фотографии своего семейства: у него оказалось пятеро детей и фантастическое количество внуков, на общем снимке было очень много народу.
        После кадрового отдела в «России» дед возглавил аналогичную службу в гостинице «Измайлово», его назначили туда во время Олимпиады-80 в Москве. Прием спортсменов и гостей Олимпиады, организованный на самом высоком уровне, – и его личная заслуга.
        Потом – гостиница «Космос» на такой же должности. Партийно-административную карьеру дед сделал, несмотря на полудомашнее образование в семь классов. Дед ушел из семьи, когда ему было четырнадцать, по идейным соображениям: он стал комсомольцем. Все, чего дед добился в жизни, – его личная заслуга. У него были огромные возможности и связи. И чистая совесть.
        С портье и служащими гостиниц дед здоровался за руку.
        Когда он в связи с возрастом уже не смог занимать руководящую должность в отделе кадров, он перешел на работу в другую организацию начальником пожарной охраны – лишь бы не чувствовать себя пенсионером.
        Я не знаю, как найти слова, чтобы охарактеризовать деда – все выходит слишком плоским. У него был сложный характер: суровый и ласковый, требовательный и всепрощающий, дед был очень разным. Но я могу сказать с уверенностью: он любил меня и всех своих домашних. Дедушка заменил мне отца. На нем держалось наше семейное единство.
        Спустя больше двадцати лет после его смерти о нем помнят и говорят с уважением и благодарностью.
        Мне не хватает деда и сейчас. В течение многих лет после его смерти мне мерещилась в толпе его фигура со спины – как он уходит от меня. И несмотря на всю абсурдность ситуации, каждый раз я порывалась бежать за ним…