Язык поэм и язык которым пишутся доносы, это один и тот же язык.
Мы вольны усомниться во всем. Можем ниспровергать любые идеалы. Но язык, на котором мы это делаем, навеки свят. Это язык наших священных коров. Они говорили на нем, как нам жить. Язык это Матрица. Слепок и первообраз реальности. Логос, вечно творимый и вечно творящий миры. Мы видим на нем сны. Объясняемся в любви и говорим о ненависти. Создаем святыни и глумимся над самым святым. И у этого языка двойное жало.
Полицейский и Поэт есть столь же равновеликие и пребывающие в незыблемом равновесии столпы общества, как ум, речь и гардероб чеховского человека. И выдерни одно, как осыплется карточным домиком вся вертикаль, иерархия и череда здравых смыслов. Союз их парадоксален, таинственен и свят. Больше того, в каждом полицейском живет поэт, а во всяком поэте таится мент. Стоит лишь поскрести как следует в архивах...
Поэт есть тайный агент разума. И не его вина, если этот разум служит его стране так, как она от него требует.
Покуда полиция была крепка и знала дело, не уставали творить Гении. Сверкало перо Пушкина и острила врагов шпага Лермонтова, воспаряли слогом Тютчевы, Феты и всякие прочие Блоки. Но стоило ослабнуть и измельчать государевым псам, как тотчас же сбивался слог и рассыпалась рифма. И лишь окрепла строгая поступь ЧК, и твердо встал на горло песне крепкий сапог закона, как полилась из уст благодать, коей вовек не ждали.
Говорят, в секретных архивах поныне в строжайшей тайне хранятся донесения отца российской словесности на друзей-лицеистов. И будто был он в ранней юности своей причастен к некоему бесчинству, по строгим нравам той поры грозящим бесчестьем, а то и вовсе Сибирью. И спас будущего гения от беды, а заодно и сокрыл от взоров потомков подробности дела один жандармский полковник. Естественно не ради заслуг предков и раннего таланта мальца, но в обмен на секретную подписку о сотрудничестве.
С тех пор карьера нашего героя стремительно пошла вверх. Популярность и слава росли как на дрожжах. Обеспечивая доступ в любое общество. Его стихи как-то поразительно быстро расходятся в списках, а слухи о новом гении распространяются до того, как успевают появляться сами тексты. Не стану утверждать, что в их составлении участвовал коллектив крепостных грамотеев и кадровых офицеров жандармерии, но скажу точно одно:
Если хотите знать, кто в компании является агентом полиции, обратите внимание на того, кто ведет себя смелее всех. Кто в дерзости суждений, речей и поступков легко превосходит признанных героев. Кто не только ступает по краю, но словно на нем живет. И при этом, ему вечно все сходит с рук...
Вскоре наш герой оказывается членом всех мыслимых и немыслимых тайных обществ, масонских лож и групп заговорщиков Северной Столицы. Всякий раз чудом избегая ареста. Утверждают, будто ни один из декабристов не выдал его. Подробнейше описав забавы всех прочих. Странный вычет, учитывая что эти добрые люди в сохранившихся протоколах говорят про себя такое, что самый истовый прихожанин не откроет на исповеди.
Не мне вам рассказывать, как редактируются протоколы... В такой уж стране живем, что приходится быть в курсе. Даже если очень хочешь не знать правды.
И все бы хорошо, когда бы не тщеславие. Именуемое стремлением сказать правду. Если знаешь слишком многое, а тянет писать мемуары, то или руби себе руку или погибни. Гений выбрал второе. Слухи о его записках остались неподтвержденными, а скоро и разговор о них как-то быстро утих. Равно как и сплетни о ране от ружейного выстрела на теле умирающего поэта, и рассказы очевидцев дуэли о том, что его соперник стрелял в воздух...
А вот разговоры о регулярной близкой дружбе русских писателей то с жандармскими чинами, то с начальствующим составом органов госбезопасности иных времен, скрыть оказалось куда труднее. Но, им можно просто не придавать значенья. А толстые стены спецхранов умеют хранить тайны. Впрочем, возможно все это не более чем старая чекистская легенда. Призванная придать своей службе чуть больше романтики...
Поэт в России больше чем поэт. Он еще и стукач. Тайный агент на службе его величества. Внимающее ухо государево. Указующее, кого грызть его псам.
И не беда, если нынешний русский язык, язык изменившей лицо мира классической русской литературы, был создан тайным агентом охранки. А он действительно создал этот язык. Практически с нуля. Беда в другом. Беда в том, что наш язык конструировался как проект жандармского управления. Язык Достоевского и Толстого, Чехова и Бунина, есть продукт, разработанный и внедренный в наш ум тайной службой его императорского величества...
При этом сама правящая элита предусмотрительно обходила его стороной. Используя для собственных нужд то французский, то немецкий, то иные языки соседей. В России живут два народа. Народ подданных и народ господ. Их языки были разделены. Есть язык рабов и язык тех кто правит. И они не зря отправляют своих детей учиться в дальние края. Учиться думать на языках свободных людей. Мы же говорим, мыслим и мечтаем на языке рабства.
Плоды этого мы пожинаем каждый день.
На каком языке будет говорить экипаж яхты, так она и поплывет.
Язык, на котором мы видим сны, определяет то, что мы увидим, пробудившись от них.
Мир, согласно неоплатоникам, есть Космос, создаваемый из первозданного Хаоса силою безначального разума — предвечного Нуса.
Инструмент и матрица творения есть Логос, слово, творящее заживо миры.
И если ваш Логос рожден не девственницей от Духа, но тайной канцелярией от державной власти, то и Космосом вам будет Тюрьма.
Вечная космическая тюрьма. Планета Колыма, гора Чистилище, извечный архипелаг подвалов, пыток и нар. Это образ российского космоса. Изначальный логос русской души.
И что бы мы не измыслили, какое распрекрасное дело на затеяли, а выходит все та же пытошная изба и тайный приказ. Каких милых юношей во власть не набери, не успеешь моргнуть, так снова все те же опричники. Как партию ни создавай, а получается КПСС.
Не случайно создатели американского нейролингвистического программирования так восхищались русским языком. Более того, взяли его образцом для подражания. Как лучший из известных инструментов незримого управления людьми. Языки свободных народов, языки гордых рыцарей и вольных горожан не в силах порабощать. Зато на них можно договариваться. Писать законы. Создавать теории. Объясняться в любви.
Для скрытного проникновения в подкорку нужно иное. Язык, обильно наполненный формами и оборотами, позволяющими создавать «психологические вирусы». Пробивать защиту сознания и порабощать разум. Захватывать воображение и подчинять себе фантазии собеседника, находясь от него на расстоянии. Автором же сиих конструкций, в речи наших пращуров до него неведомых, был все тот же кудрявый гений...
От того умом в России ничего не понять. Потому что понимание достигается осмыслением, то есть внутренним проговариванием и выявлением скрытой структуры процессов и систем. А если эта структура заранее сконструирована как тайнопись? Как оболочка, способная нести управляющий код? Изначально снабженная неразрешимыми противоречиями и парадоксами для отвлечения внимания. Начиненная средствами парализации воли объекта воздействия. Русский язык — самый суггестивный язык мира. Совершенный язык гипноза.
Нас не надо гипнотизировать. Не надо погружать в сон. Мы и так в нем живем. Наша жизнь проходит в непрерывающемся трансе, гипнотическом сне наяву. Мы — зомби. Полуживые биороботы, управляемые программами, созданными давно умершими поколениями тайных суггестологов. Мир изменился. Мы остались. Мы пригвозжены навечно к нашей тюрьме крепче, чем бабочка булавкой энтомолога. И уже никуда не улетим.
Идея свободы, высказанная на русском языке, рождает чувство отвращения. Ценности же подчинения, тупой нерассуждающей стадности, ныне именуемой соборностью, жестокости и беззаветного «вверения себя» любому господину с плетью в руке, вызывают в душе священный трепет. Так сконструирован наш язык. Так осмысляет мир наш мозг. От того здесь возможны лишь рабы и рабы рабов. Но не свободные люди.
От того столь парадоксально меняется русский человек на чужбине. Стоит ему погрузиться в иную языковую среду. И столь же стремительно и страшно обратное возвращение. Потому не могут прижиться здесь ни демократия, ни уважение к себе, ни гражданские свободы. Не в генах дело, не в крови и почве, и не в геомагнитной аномалии под одной шестой частью суши. Язык наш - враг наш. Он наш царь, наш господин, наш бог и наш палач.
Язык наш есть Угль, пылающий огнем...
Идея вырвать из собственных уст вставленный в них демонами угль, и заменить его нормальным языком, не раз пробуждала лучшие умы этой земли. Но снова и снова была похоронена. Угль жжет сильнее слов. Наш мозг стал ожогом. Открытой воспаленной раной. Классическая русская словесность есть способ вечно ковырять ее. Разрывать коросту. Погружать персты в воспаленную плоть. И называть это духовностью. Русским путем.
Эту рану мир инстинктивно пытается залечить уже который век. Или хотя бы изолировать. Скрыть за железным занавесом. А если нужно, то и прижечь каленым железом. Странно, если бы мир вел себя иначе.
Так что или мы сделаем это сами, или это будут с нами делать снова и снова. Все новые и новые хищники. Не понимая ни причин ни целей своей ярости. Но точным животным инстинктом чувствуя заразу. При том ошибочно принимая страдающий от нее народ за ее причину. И тогда скоро нам всем придется учить китайский. Тем, кто останется в живых.
…...............
И видел я меч пламенеющий, исходящий из уст агнца. И поражал он народы, и не было спасения от острия его. И слово наше обратилось змеями и свидетельствовало против нас. И язык наш жалил нас в пяту и поражал нас в голову. Пока мы не выдрали его.