Расовая история Новой Европы.
Не секрет, что национал-социалистическая партия, бросив вызов ряду научных теорий, которые, по мнениям партийных руководителей, принижали роль арийсих народов, неоднократно прибегали к открытому ревизионизму, а следовательно и конфронтации с устоявшимися научными догмами.
Ярким примером такой позиции являются взгляды А. Розенберга, который сути озвучил и углубил взгляды ряда расовых теоретиков.
Стоит отметить, что Розенберг не компилирует мысли, довольно распространеннные на то время, он выстраивает на доступном на то время научном материале стройную философскую систему и конечно же, по совместительству, партийную доктрину.
Именно расовое рассмотрение истории как науки, по мнению А. Розенберга, раскрывает все внутренние механизмы истории человечества.
Как пишет сам Розенберг: «Строго обоснованные доказательства перемещений сказаний от народа к народу и нахождение их у различных групп народов» , в отличие от распространенных в истории догм, показало, что большинство основных мифов имеют вполне определенный источник распространения, определенное место зарож¬дения.
Старая и осмеянная гипотеза, по мнению Розенберга, делает вероятным то, что из нордического творческого центра - Атлантиды, лучами расходились отряды воинов с целью завоеваний и организации новой жизни. Потоки людей с Атлантики плыли в Средиземное море, в Африку, сушей через Центральную Азию в Кучу, возможно, даже в Китай, через Северную Америку на юг этой части света.
Когда первая волна нордической крови перешла через индийское высокогорье, она уже обошла многие враждебные и стран¬ные расы. Кастовый порядок принесенным арийцами-атлантами, был следствием этой мудрой (расовой) защиты: Варна (Varna) – это каста, но Варна – также и цвет. Светлые арийцы, таким образом, опираясь на понятные внешние образы, создали пропасть между собой как завоевателями и смуглыми представителями Индостана. После этого размежевания между кровью и кровью, арийцы разработали для себя картину мира, которую по глубине и широте не может превзойти ни одна филосо¬фия, даже долгое время продолжающие проникать представления, при¬надлежащие низким расам туземцев [11,22].
На этом творческое начало Индии заканчивается, она цепенеет, проникает чуждая, темная кровь шудр (Cudras), рассматриваемых как равноценных носителей атмана, уничтожая первоначальное понятие касты как расы и начинается кровосмешение.
Иран, начиная с VI века, так же переживает распространение арийских персов. При Аршаме у них появляется ведущий религиозный пропо¬ведник, одна из величайших личностей индоевропейской истории – Спитама (Заратустра). Озабоченный судьбой арийского меньшинства, он тоже формирует мысль, которая только сейчас возрождается в нор¬дической Западной Европе, мысль о защите расы, о требовании заклю¬чения браков внутри клана.
Ахурамазда, вечный бог света, вырастает до космической идеи, до божественного защитника арийцев. У него нет дома (как этого требовал для своих богов Ближний Восток и про¬должил Рим), он просто-напросто сам является "святой мудростью", самим совершенством и самим бессмертием. В качестве противника ему противостоит темный Ангромайниу (Angromayniu), который бо¬рется с ним за мировое господство. Здесь в дело вступает истинно нордически-арийская мысль Заратустры: в этой борьбе человек должен выступить на стороне Ахурамазды (совсем как эйнхерии (Einherier) за Одина в Валгалле против волка Фенрира и мидгардского змея).
При этом, по Розенбергу, человек всегда стоит на службе высшего духа, является ли он мыслителем или борется за плодородие пустынь. Где бы он ни был, он служит творческому принципу [11,24] .
Персидская цивилизация, по мнению Розенберга, стала пробкой на потоке потомков семитстко-восточного нижнего слоя. Он разлагался по мере роста мате-риалистического воздействия на экономику и деньги занимающихся торговлей рас, когда их представители наконец достигли власти и вы¬сокого положения. В результате исчезла честь клана и произошло "уравнивание" рас в неизбежной форме гибридизации.
Особое место в расовой философии, несомненно, отведено античности и в частности истории Римской империи.
Так, разрушение Карфагена было чрезвычайно важным действием с точки зрения исто¬рии рас: благодаря этому была спасена более поздняя средне- и за-падноевропейская культура от испарений этого финикийского за¬чумленного очага.
Не случись разрушения ненавистного Розенбергу Карфагена, мировая история, наверное, имела бы другой ход событий. А если бы одновременно с разрушением Карфагена удалось бы полностью разрушить все другие сирийские и малоазиатские семитско-еврейские центры, «то Европа, наверняка бы пережила культурный ренессанс».
Однако действия Тита, однако, запоздали: малоазиатский паразит (т.е. еврей) больше не сидел в самом Иерусалиме, а протянул уже свои сильные загребающие руки от Египта и "Эллады" к Риму[11,43].
Расовое падение, согласно Розенбергу, случилось именно тогда, корда был разрешен смешанный брак между патрициями и плебеями. Смешанный с точки расы брак в Риме, так же как и в Персии и Элладе, стал за¬ключительным аккордом в падении народа и государства.
Как борцов за расовую свободу и ревнителей расовой чистоты Рима, Розенберг выделяет «голубоглазого могущественного» тирана Суллу, а так же «чисто нордические» черты головы императора Августа.
Однако они, увы, не могли больше противостоять судьбе.
Властители приходили теперь из провинций.
Траян является первым испанцем в пурпуре, Гадриан (Hadrian) – вторым. Воз-никает усыновленное императорство, как последняя попытка спасения, связанная с ощущением того, что на кровь уже положиться нельзя, и только личностный отбор способен сохранить государство. Ценности Марка Аврелия, тоже испанца, уже ослаблены христианством: он совер¬шенно открыто поднимает защиту рабов, эмансипацию женщин, по¬мощь бедным (заботу о безработных, как сказали бы мы сегодня) до государственных принципов, лишает прав единственную, еще типообразующую силу, сильнейшую традицию республиканского Рима – власть отцовской семьи (pater familias). Затем следует Септимий Север, африканец.
Побуждаемый своей матерью-сирийкой (дочерью жреца семитсткого божества Ваала) Каракалла, отвратительный «ублюдок» на троне цезарей, объявляет всех "свободных" жителей римской области гражданами государства [11,44].
С момента подчинения сенаторов расовому сброду, уличные певцы, цирюльники и конюхи возвысились до сенаторов и консулов.
В уже известной нам газете „V;lkischer Beobachter“, от 11 августа 1921, Розенберг пишет что: «Древний Рим погиб, когда возрастающее количество народных масс затопило его, и гибридизация была неминуема, когда сириец и раб стали солдатскими императорами, когда после внутреннего разложения отбросы всех рас сжали страну в своём гнилом кулаке. Лишь север страны уклонился от этого народного искушения» [36].
Несомненно, подобне высказывания не однократно звучали в работах исследвателей разных лет; так, выдающийся английский ученый Эдуард Гиббон (1737-1794), пожалуй, первым в Европе в новейшее время, в своем фундаментальном многотомном труде «История упадка и разрушения Римской империи» сформулировал мысль, что гибель великих цивилизаций вообще, и древнеримской в частности, происходит единственно по вине вымывания из социального организма государства более ценной крови и замещения ее менее ценной. История упадка античности, по Гиббону, сводится к численному сокращению представителей культуротворящей белой расы по сравнению с цветными расами, не способными к созиданию высшей культуры [22]. В книге «Общественный строй и его естественные основания», вышедшей в 1895 году, О. Аммон развил эту генеральную мысль уже со всей определенностью. По его мнению, именно из-за размывания расовой основы элиты и погиб античный мир.
Эти же пассажи мы вновь встречаем у Г. Гюнтера: «Конец Греции и Рима (империй, основанных согласно этой теории арийцами) отмечен тем, что нужны были выдающиеся люди, а их не было: нордическая кровь иссякла. Невидимо правили финансисты, массовое сознание становилось всё более вырожденческим, народ – всё более расово смешанным. Тысячи людей уходили в монахи, отворачиваясь от этого разлагающегося мира. И конец наступил. Такова судьба всех народов, в которых по мере их развития исчезал нордический элемент. Этот процесс протекал быстрей в среде народов, навсегда оторвавшихся от своей нордической прародины [20].
Но вернемся к Розенбергу, расовое смешение, как мы уже выявили, в системе Розенберга, является основным негативным механизмом истории.
Если у Маркса на первый план выдвигается идея классовой борьбы, которая и формирует социально-историческую реальность, то трактовка Розенберга, напрочь отрицает подобные измышления, и указывает на более глубокие и фундаментальне принципы истории рассматриваемой в свете открывшейся новой расовой науки.
Итак, нарушение расовой гигиены, отраженной в древних религиях арийских народов, приводит к разрушению империй и целых культур.
А посему, на арену выступает рассмотрение сексуальних аспектов Древнего мира.
Чувственные гетеры, критикуемые Розенбергом, восседали на троне на самых больших празднествах древности, как воплощение уравнивающей всех чувственности и правящего миром наслаждения, в Финикии на службе у Кибелы и Астарты, в Египте в честь великой сво¬дни Исиды, во Фригии в качестве жрицы абсолютно безудержного кол¬лективного секса – все это выражение чуждого расового сознания.
Именно оргии привнесенные в Рим вместе с чужими культами и богами, беспорядочные половые межрасовые связи и повлекли за собой великое падение Рима.
Однако, на осколках некогда великой Римской империи, появился свет спасения.
Воспеваемые Розенбергом германцы стали владельцами крупных зе¬мельных угодий; треть любого землевладения проходила через руки чисто германского войска; более 200 000 германских семей поселились, в Тоскане, Равенне и Венеции. «Так север¬ные кулаки снова тянули плуг по северной и среднеитальянской земле и сделали лежащую под ними опустевшую землю снова плодородной и независимой от пшеницы Северной Африки» [11,61].
Путем запретов на браки и благодаря арианской вере произошло отмежевание от "коренных жи¬телей". Готы (позже лангобарды) взяли на себя ту же характерообразующую роль, что и первая нордическая волна, которая когда-то и создала республиканский Рим.
Только с переходом к католицизму нача¬лось расовое смешение; "ренессанс" стал в конце концов новым шум¬ным провозглашением нордической, на этот раз германской крови. Здесь, внезапно прорвав общественные защитные барьеры, предвари¬тельно обработанной земле являлись гений за гением, в то время как Рим, начиная от африканской Южной Италии, оставался безмолвным и не созидательным.
Осуществив краткий экскурс в расовую историю, Розенберг плавно переходит к реалиям современности.
Человек XIX века в расовом отношении, по Розенбергу, не является творцом, и тут наверняка прослеживаются ницшеанские мотивы. И по¬этому на передний план выдвигается также еврейский банкир, затем ев¬рейский журналист и марксист.
С тех пор альпийский тип человека средиземноморских стран (не "кельтский") вышел на передний план. Мелкий лавочник, адвокат, спеку¬лянт становится хозяином общественной жизни. Начинается демократия, т.е. не власть характера, а всепоглощающая власть денег.
Только традиции тысячелетней истории вместе с воздействием аналогичных факторов окружающего мира опре¬деляют еще основные направления политической власти во Франции.
Французский Тулон и Марсель постоянно направляют в страну ростки кровосмеше¬ния. Вокруг Нотр-Дам в Париже толпится все более деградирующее население. Негры и мулаты идут рука об руку с белыми женщинами, возникает чисто еврейский квартал с новыми синагогами.
Метисы, как полагает Розенберг, отравляют расу еще прекрасных женщин, ко-торых со всей Франции привлекает к себе Париж. Таким образом, мы сейчас переживаем то, что уже имело место в Афинах, Риме и городах Персии.
Стоит отметить, что критика французской мультикультурной и мультирасовой политики, занимало особое место в национал-социалистической идеологии. По мнению Гитлера: «с одной стороны, французский народ все больше и больше смешивает свою кровь с кровью негров; а с другой, французский народ все теснее и теснее сближается с евреями на основе общего стремления к подчинению себе всего мира. И все это, вместе взятое, превращает Францию в самую большую угрозу для дальнейшего существования белой расы в Европе.
…Придет момент и целые поколения будут за это проклинать Францию и мстить ей за то, что, совершая преступление против расы, она совершает первородный грех против всего человечества [31, 634]. Посему, можно говорить о комплиментарности идей Розенберга и Гитлера.
Таким образом, расовый поход к истории стал не только философской основой мировоззрения Розенберга, но и расовым наукоучением национал-социалистической партии. Именно глубокое понимание механизмов расового разложения, по мне нию нацистських идеологов, давало им в руки ключ к господству над миром. Именно с этой целью, и были предприянты ряд мер по вопросам расовой гигиены, и очищению арийской нордической крови от примисей чуждых рас.
3.1. Миф, как обоснование расовой истории.
Как известно, язык мифов уходит вниз, в глубочайшие первопричины, в психику и ее автономные силы. Древнейшая интуиция человека воплотила эти силы в богов и описала как можно полнее и тщательнее в соответствии с их разнообразными характерами в мифах.
Поведение народа получает свой специфический характер из собственных, лежащих в основании образов.
Однако, все это лишь научно-психологическая трактовка сущности мифа.
Национал-социалистическое мировоззрение Розенберга идет дальше примитивного писхологизма.
Для обоснования расовой истории, Розенберг обращается к древним преданиям и мифам, дабы найти в них указания на то, что Розенберг называет душой или духом расы.
По мнению Розенберга, мировоз¬зрение, будет правдивым только тогда, когда сказка, сказание, мистика, искусство и философия смогут взаимно переклю¬чаться и выражать одно и то же разным способом, имея предпосылкой внутренние ценности одного типа.
Такой широкий и всеобъемлющий подход создает своеобразную реконструкцию архитектоники арийской расовой души.
Розенберг, следует своему неизменному принципу; в основе его мировоззрения лежит метафизика расы и души, как центрального понятия всей расовой философии, этот же принцип, Розенберг применяет и к трактовке мифа.
Итак, все светлое, все культурное и чистое – продукт чистой расы, все что не соответствует процессу создания нового мифа, т.е. процессу идеализации нордической расы, все что бросает тень на высшие человеческие духовные устремления, все это относится к чуждому расовому мышлению.
Так, все ритуалы, все оргии и мистерии древности, трактуются Розенбергом, как продукты чуждых рас, которые соответственно и исполняют грязные сексуальные и человекоубийственные обряды и мистерии.
«Нигде еще естественный нордический отказ от всего колдовского не проявился так ясно и полно как в религиозных ценностях Греции», - пишет А. Розенберг в «Мифе 20 века».
Глубоко религиозные создания греческой души демонстрируют внутренне прямолинейную, еще чистую жизнь нордического человека, они являются в высшем смысле божествами, воспринимающими рели¬гиозные признания и выражение доверия по-своему и до гениального наивно, и дружелюбно настроенными по отношению к человеку. В качестве высшего примера, Розенберг обращается к личности Гомера, "Го¬мер не показывает ни полемики, ни догматики».
Гомера мало интересовали пророческие и совсем не интересовали экстатические моменты, к которым он не имел ни малейшей склонности. В этом состоит таинственная прямоли¬нейность лучшей расы, звучащая в каждом истинном стихе Илиады, она отзывается во всех храмах Эллады. Но наряду с этим творением живут и действуют пеласгические, финикийские, альпийские, позже си¬рийские ценности; в зависимости от силы этих рас продвигались их боги. Если греческие боги были героями света и неба, то боги мало¬азиатских неарийцев несли в себе земные черты: Деметра, Гермес и другие, являются, по существу, творениями этих расовых душ.
Если Афина Паллада – воинственная защитница жизни, то пеласгический Арес – это забрызганное кровью чудовище; если Аполлон является бо¬гом лиры и пения, то Дионис (по крайней мере, его неарийская сторо¬на) – богом экстаза, сладострастия, разнузданной вакханалии [11, 28].
Таким образом, Розенберг, выделяет в мифологии наличие борющихся и противостоящих друг другу разных расовых ценностей, а следовтально и разных культур, как объективаций различных расовых душ.
Даже в гомеровской Илиаде, при описании поминовения мертвых или у Ахилла, под влия¬нием Эринний, эти чуждые элементы проникают в души хтонических богов подземного мира, противостоящих олимпийскому Зевсу и почитаемых, исходя из смерти и ее загадок, в богинь-матерей во главе с Деметрой и проявляет во всей полноте свою природу в боге мертвых – в Дионисе.
Мать, ночь, земля и смерть - все это мифологические элементы, которые, по Розенбергу, чужды нордическому духу Греции, но уни уже проникли в сознание смешивающихся между собой масс.
Велькер, Роде, Ницше указывают, главным образом, на ту "Мать-землю" как аморфную родительницу снова возвращающейся в ее лоно умирающей жизни. И тут германец, как единственный кто может уловить эти тонкие моменты, ощущает, «как темнеющая вуаль затягивает светлых богов неба и уходит глубоко в инстинктивное, бесформенное, демоническое, в почитание матери».
Как глубинный эелемент мифологии, Розенберг выделяет матриархат.
Культ матери чужд нордическому духу, матриархат, на миофлогическом материале противопоставляется Розенбергом нордическому патриархату.
Так, от Этрурии через Крит до внутренних областей Малой Азии в обычаях и правосудии господствует матриархат. Следствием его явились, согласно мифам, амазонки и гетеры, но также и поэтическое поклонение мер¬твым и связанные с духами земли мистерии. Появлялись матери как представительницы таинственной великой Матери-земли, их считали святыми и неприкосновенными и при убийстве только одной матери поднимается сама эта земля в образе кровожадных Эринний.
Греческие мифы полны борьбы и побед. Эллины уничтожили на Лемносе кровавое господ¬ство амазонок при помощи похода Ясона, они дали Белерофонту возможность потрясти такое господство в Ликии, они показывают на кровавой свадьбе Данаид победу Зевса и Геракла над теллури¬ческими темными силами земли и подземного мира. В противовес нордической германской мифологии, греческая потому так богата персонажами, так всеядна (и все-таки по всем своим характерным контурам – победа света над ночью – неизменно типична), что гер¬манские боги реже затевали аналогичные войны против божественных систем других рас [11,32]
Мойры (также как и Норны из мира германских божеств) – женского пола, потому что в женщине царит только безличное, она является безвольно-растительной носительницей законов.
И снова в мифе проявляется нордическая ценность: Аполлон как "истребитель древних демонов" (Ахилл), т.е. как истребитель ненор¬дической колдовской сущности.
Старый закон Малой Азии, хтонического матриархата отвергается нордическим Аполлоном: "Не мать является производительницей своих детей. Производитель – отец..."
Так Ясон был принят лемниринкой Гипсифилой, так он сошелся с Медеей и учредил против амазонок и гетер брак. В результате уч¬реждения брака, женщина, мать в рамках нордического принципа Аполлона, получает новое, почетное положение, выступает благород¬ная, плодотворная сторона культа Деметры (сравните превращение Изиды в Божью Матерь германского человека); и все это исчезает там, где Аполлон, т.е. грек, не смог утвердиться как властитель.
Потомки Аполлона не смогли удержаться и на Востоке, и компромиссом стала вакхическая "религия". Поэтому свет¬лый Ясон получает на плечи шкуру леопарда, чтобы обозначить влия¬ние вакхического на прекрасное от Аполлона. Подчеркнутое светом мужество Аполлона сочетается с земным экстазом гетер. Закон Вакха о беспечном половом удовлетворении означает беспрепятственное расо¬вое смешение между эллинами и малоазиатами всех родов и разно¬видностей.
На "природо-созерцательной" ступени все боги индогерманской семьи народов – это боги неба, света, дня. Индийский Варуна, греческий Уран, отец богов Зевс и бог неба Один, Зурия ("Сияющий") у индийцев, Аполлон-Гелиос и Ахурамазда – все они относятся к той же сущности на одной, свой¬ственной типу, ступени развития. С этой религией света против хтоническо-материалистически настроенных расовых групп выступает прин¬цип патриархата.
Итак, между этими двумя сознаниями началась непримиримая борьба, которая и отражена в мифологии. Лишь расовая мифологии Розенберга, позволяет увидеть эту войну культурных ценностей, различных рас-антагонистов.
Таким образом, нордические кланы не признавали матриархата, а следовали с первого дня своего су¬ществования заповедям отцов. Именно по этой причине, между греческими богами всегда идет война и соперничество. Греческие боги не вступили в тесную дружбу с богами пеласгическими, критскими, этрусскими, древнеливийскими.
Для доказательства нордической сущности мифа, Розенберга указывает что «арго¬навты плывут, при северном ветре», что конечно же является четким напоминанием о нордическом происхождении Аполлона, с Севера при¬ходят ежегодные подношения, с Севера же ожидают героя света.
Всюду, куда попадали, подобно греческим викингам ясониты, они противопоставляли себя темным хтоническим богам, господству ама¬зонок и чувственному восприятию женщин.
Таким образом, вакхические религии, начинают медленно проникать в нордичесоке греческое сообщество.
Ликийцы, жители Крита, и Афины были поглощены этими хтоническими культами, пока нордический Тесей не победил амазо¬нок перед их воротами, и богиней-защитницей города стала не мать, а не знавшая материнства дева Афина Паллада, дочь небесного Зевса [11,30].
Греческий солнечный миф воспринят и здесь; то, что солнце умира¬ет, что затем бог солнца выходит из темной ночи и парит над нами, излучая свет, является также и этрусским мотивом. Но в руках тускийских жрецов это превращается в азиатскую магию, колдовскую сущ¬ность, связанную с грязными сексуальными извращениями, убийством мальчиков, маги¬ческим присвоением силы убитых жрецами-убийцами и предсказаниями по пирамидам из экскрементов и внутренностей принесенных в жертву [11,47].
Таким образом, все драматическое формирование жизни в Греции проходит, в двух плоскостях: в одной из них развитие сущности происходит абсолютно органично – от символики природы, увенчанной богами света и неба во главе с богом-отцом Зевсом; от этого мифи¬ческого художественного уровня к драматическо-художественному при¬знанию этих духовных сущностей, до идейного учения Платона, т.е. философского признания того, что уже сформировано мифами. Но все это развитие находится в постоянной борьбе с другими, связанными с другой кровью, мифическими, а затем также мыслительными система¬ми, которые, частично облагороженные, сливаются с эллинизмом, а в конечном итоге поднимаются со всех сторон из болот Нила, водоемов Малой Азии, из пустынь Ливии и вместе с нордическим образом гре¬ков разлагают, переделывают, уничтожают свою внутреннюю сущность.
Уродливые звериные изображения на готических, подобны изображениям на древних этрусских гробницах, по мнению Розенберга этруски представляют, как и в средние века, в "крещеном" мире, представление о вечности здесь видно по повешенным за руки людям, пытаемым горя¬щими факелами и другими орудиями пыток.
Убивающих в порядке мести фурий этруски представляют "сплошь безобразными со зверины¬ми и негроидными лицами, острыми ушами, вздыбленными волосами, клыкообразными зубами и т.д." Наряду с изображенными Фури¬ями действуют омерзительные мужские и женские фигуры демонов смерти со змееподобными ногами, которых зовут Тифон и Ехидна, одноглазые, со змееподобными волосами. И в остальном этруски со¬храняют садистскую любовь ко всем изображениям муки, убийства, принесения жертвы; убийство человека само по себе является особо любимым колдовством.
Средневековое ми¬ровоззрение, в которое проникли чуждые арийскому расовому сознанию элементы, та страшная вера в колдовство, та ведьмомания, жертвой которой пали миллионы жителей Запада, и которая отнюдь не умерла с "Молотом ведьм", как считает Розенберг, продолжает жить и в современной цер-ковной литературе, и этот нездоровый расовый элемент мышления, готов в любой день вернуться на простор современной Европы.
Уже у Данте возрож¬дается грандиозно оформленная этрусская античность: его ад с пере¬возчиком, адским болотом Стикса, пеласгическими кровожадными ринниями и Фуриями, критским Минотавром, демонами в отврати¬тельном обличье птиц, которые мучили самоубийц, амфибиеподобным существом Герионом.
В противовес же всем хтоническо-садистическим пеласгическим религиям, солнечный миф всех ариев не только "духовен", он представляет собой одновременно космическую и близкую к природе законность жизни [11,105].
Мифология арийцев пронизана героикой и нравственностью, связана с волей к исследованию и стремлением к познанию, так что боги становятся носителями различных волевых и духовных стимулов, от бога Солнца древних индийцев, до Одина, который в попытке познать мир даже потерял глаз.
И даже на уровне философского проникновения проблем, мы видим, несмотря на глубо¬кое различие форм, что Упанишады, Платон и Кант достигли одинако¬вого результата в отношении идеальности пространства, времени и причинности [11,105].
По этой причине, что бы из позднеримских, христианских, египетских или еврей-ских представлений и ценностей не проникло в душу германского че¬ловека и даже частично не уничтожило его, история вообще должна быть толкованием характера, представлением сущности в борьбе за формирование своего собственного "я". Таким образом, Розенберг отделяет германские ценности от всех других, дабы спасти последнее чистое и расово «полноценное», что есть у германца – его кровь и мировоззрение, уходящее в глубины мифического прошлого.
Критикуя Ветхий Завет, как аспект актуализации еврейского мифа, Розенберг, выделяет сугубо материалистические моменты данной религии: «Создание "рая'' на земле – это цель евреев!».
Религия евреев воплощается в их материалистических идеалах уже сейчас, в современное Розенбергу время. Так, согласно религии евреев, избранный народ воцарится над обновленным ми¬ром. Другие народы будут его рабами, они будут умирать, снова рождаться с тем, чтобы снова уйти в ад. Евреи же никогда не умрут и бу¬дут вести счастливую жизнь на земле. Иерусалим будет заною роскош¬но отстроен, границы Саббата будут украшены драгоценными камнями и жемчугом. Если кому-то нужно будет уплатить долги, он выламывает себе жемчужину из ограды и свободен от всех обязательств. Фрукты созревают каждый месяц, виноград имеет величину с комнату, злаки растут сами по себе, ветер собирает зерно, евреям необходимо только насыпать готовую муку. Восемьсот видов роз будет расти в садах, ре¬ки из молока, меда и вина потекут через Палестину. У каждого еврея будет палатка, над которой растет золотая виноградная лоза, а на ней висит тридцать жемчужин, под каждой лозой стоит стол с драгоценны¬ми камнями. В рае будут цвести 800 видов цветов, в центре будет сто¬ять древо жизни. Оно будет иметь 500 000 видов аромата и вкуса. Семь облаков разместятся над древом, и евреи с четырех сторон будут стучать по его ветвям, чтобы великолепный аромат распространялся от одного конца мира до другого и т.д.
На основании данных размышлений, Розенберг приходит к поразительному выводу: «Сказочная страна с молочными реками и кисельными берегами стала серьезным религиозным моментом и отпраздновала в еврейском марксизме и в своем великолепном "государстве будущего" свое вос¬кресение».
Подводя итог своим мифологическим изысканиям, Розенберг делает вывод о том, что религиозные искания Европы были в зародыше отравлены чуж¬дой типу формой, когда его первая мифологическая эпоха приближа¬лась к своему концу. Западноевропейский человек не мог больше ду¬мать, чувствовать, молиться по свойственной его типу форме. После неудавшейся мощной обороны он принял навязанный ему церковный догмат веры.
С целью сохранить расовую душу нордического человека, Розенберг призывает к созданию своего собственного мифа, в котором будут совмещены религиозные культы и политичес¬кая общественность, - «это и будет миф, созданный самими людьми», - такова мысль Розенберга.
Воплотить это в реальность является целью расового культурного идеала национал-социалистов.
Как когда-то высоко поднятое распятие повлияло на внезапную переориентацию тысяч людей, так и сегодняшнее время упадка имеет свой символ - красное знамя.
При виде его и здесь появляется множество ассоциаций у миллионов: миро¬вое братство неимущих, пролетарское государство будущего и т.д. Каждый, кто поднимает красное знамя, оказывается вождем в этой им¬перии. Старые антисимволы пали.
Именно теперь, под¬нят новый символ, который борется со всеми другими! Этот символ, по Розенбергу - есть свастика [11,502].
Если этот знак развернуть, то он, по Розенбергу и будет эталоном старо-нового мифа.
«Кто его видит, думает о чести народа, о жизненном пространстве, о чистоте расы и жизнеобновляющем плодородии, именно по этой причине, свастика и является спасительным символом немецкой нации», - таковым видел Розенберг суть нового мифа национал-социалистического мировоззрения.
4. Антихристианская сущность ариогерманской религии.
Как известно, в 1933 г. Гитлер заключил конкордат с Ватиканом.
Вокруг данного события, ведутся жаркие споры. Что это было, акт о согласии церкви с гитлеровским режимом, или простая политическая уловка нацистов?
Вопрос этот важен и по сей день! Поддерживала ли церковь политику национал-социалистов, и следовали ли сами национал-социалисты принципам христианского вероучения? Многие историки приводят различные факты, дабы доказать, что по сути национал-социализм был лоялен к церкви, другие же исследователи утверждают обратное, прибегая к данным статистики о закрытии приходов и репрессий в адрес служителей церкви.
Какое место занимало христианство в системе ценностей национал-социалистов, и какое влияние на религиозное мировоззрение новой Германии оказал А. Розенберг?
Итак, в своих последних нюрнбергских записях 1945-1946гг, Розенберг пишет, что конкордат фюрера с Ватиканом был принят им позитивно, так как это диктовали интересы государства: « еретик во мне, скептически кривил губы, но я понимал, что это – жизненный компромисс» [8].
Удивляет тот факт, что практически все взгляды Розенберга на религию, в большей степени, так или иначе воплотились в неорелигиозных доктринах национал-социалистической Германии.
Как мы помним из раздела посвященного вопросам мифологии, все темное, не арийское, не нордическое по своему духу, Розенберг относит к хтоническим, пеласгическим и сирийским формам духа, т.е. к тому продукту расового сознания, который ни в коей мере не мог относиться к высшему духовному свету нордической души!
Начиная с построения собственной религии, Розенберг в качестве антагониста и главного врага избирает иудаизм и вышедшее из него христианство. Как мы помним, в системе ценностей Розенберга, лежит доктрина расизма, которая превращаясь в философское наукоучение находит тот элемент, который можно назвать душой расы.
Именно эта душа и порождает формы нордического мировосприятия. Весь мир представляется не столько войной рас, но войной расовых душ, т.е. расовых мировоззрений.
Итак, иудаизм, по Розенбергу, есть сирийская форма жизни и духа, которая ни в коей мере не соответствует арийскому мировосприятию. По этой причине, не только Розенберг, но и ряд немецких мистиков, простой народ и ряд немецких политических деятелей неоднократно высказывали мысли о том, что христианство и Ветхий завет несовместимы, что ветхозаветная догма, по сути является чуждой и несовместимой с Новозаветной историей духа. Фактически эту мысль уже высказывал выдающийся создатель идеи сверхчеловека Ф. Ницше: « Склеить этот Новый Завет, своего рода рококо вкуса во всех отношениях, в одну книгу с Ветхим Заветом и сделать из этого «Библию», «Книгу в себе», есть, быть может, величайшая смелость и самый большой «грех против духа», какой только имеет на своей совести литературная Европа»[37].
В литературных кругах довоенной Германии был известен роман Г. фон Листа, «Возвращение юного Дитриха» (1894), где рассказывалась история молодого тевтонца, в V веке насильно обращенного в христианство.
Х. Чемберлен, в своей работе «Арийское миросозерцание», утверждает, что в религиозном отношении, Европа является вассалом и слугой чужих идеалов, а против иудеев и Ветхого Завета выдвигает следующие тезисы: «Если Кант, единственный из всех, с беспощадною ясностью указывал нам, что, пока мы верим в иудейского Иегову, невозможна никакая наука, и нашим естествоиспытателям остается одна только "торжественная молитва об отпущении" ("Естественная История Неба"). Если тот же Кант доказывал, что у нас не может быть не только науки, но и никакой истинной религии, пока "deus ех machina будет производить мировые перевороты" — это ни к чему, или почти ни к чему, не привело: потому что совершенно изъять семитическое представление о мире из того духа, которому оно было привито в раннюю пору, так же трудно, как устранить металлы из кровообращения, и хотя бы нам даже удалось преодолеть моисееву космогонию, все равно в чем-нибудь другом сейчас же вынырнет та же самая мысль о мире, как о сплетении причин и следствий, т.е. как о чем-то исторически постижимом [38].
А в уже известной нам газете, «Фёлькишер беобахтер», от 11 августа 1921года, Дитрих Экхарт заявляет: «Разорвем в клочья Ветхий Завет, библию похоти и дьявола!»[35].
Однако вернемся к Розенбергу. Призывая порвать с Ветхим Заветом, Розенберг указывает на еврея, как на расового врага арийца, и в первую очередь, на Ветхий Завет, как на учение, которое культивировало и сохранило это «расовое и паразитическое мышление».
По Розенбергу, Яхве, как выражение расовой души иудея, был задуман «действую¬щим совершенно материально, то в случае иудаизма жесткая вера в единого Бога переплетается с практическим поклонением материи (ма¬териализм) и пустейшим философским суеверием, по поводу чего так называемый Ветхий Завет, Талмуд и Карл Маркс высказывают одинако¬вые взгляды. Это статическое самоутверждение является метафизи¬ческой основой для выносливости и силы еврея, но также и для его абсолютной культурной бесплодности и его паразитического образа жизни»[11,96].
И даже там, где "мятежные" евреи Яхве устранили, они посадили на его место то же существо, только под другим именем. Теперь он назывался "че¬ловечество", "свобода", "либерализм" и "класс", - таким образом, критика идуаизма плавно переходит в открытые нападки на марксизм, как политического противника национал-социалистов.
После подобных выводов, Розенберг переходит к критике христианства.
Когда в первом веке, христианство проникло в уже лишенный к тому времени расы Рим, оно принесло с собой сознание, которое делает его победу понятной: учение о грешной природе мира и связанной с ней проповеди о прощении.
Идея христианского прощения, по Розенбергу, принимается и становится понятной лишь там, где уже во всю свирепствует хаос расового смешения.
Чувство греха возникает на почве нечистой крови метиса и расовый позор создает нестойкие характеры, внутреннюю неуверенность и требует искупления.
Однако все, что в Риме обладало характером, сопротивлялось наступлению христианства, тем более, что оно, помимо религиозного учения представляло пролетарско-нигилистское политическое течение. Таким образом, протест против христианства не был только протестом против засилья черни и выступлений рабов против патрициев, - это была открытая расовая война.
Виновником искажения истинного арйиского христианства, о котором пойдет речь несколько позже, Розенберг считает апостола Павла. « Христианское учение, взбалтывающее старые формы жизни, показалось фарисею Савлу многообещающим и полезным. Он внезап¬но и решительно присоединился к нему и, вооруженный необуздан¬ным фанатизмом, проповедовал мировую революцию против Римской империи», - пишет А. Розенберг, а посему, учение Павла «до сегодняшнего дня, несмотря на все попыт¬ки по спасению, создает пропитанный еврейским духом фундамент, так сказать талмудически-восточную сторону римской, но также и лютеранской Церкви».
По Розенбергу, именно Павел придал, подавленному национал еврейскому восстанию между¬народное влияние. Именно это расчистило расовому хаосу Старого Света доро¬гу в наступлении на Рим.
Не удивительно что подобная концепция «очищения» так называемого «германского христианства» от Ветхозаветной догмы, отразилась в известной брошюре "Расовая политика СС" от 1943 года, где указывается чисто еврейская родословная Павла и звучат обвинения в том, что Павел «заразил новой верой сердца жителей Римской империи» [39].
Тезисы данной брошюры перекликаются с центральными мыслями Розенберга о безрасовой сущности христианства, а следовательно и мисси иудеохристианства, как антинордического явления.
Христианство, Розенберг именует сирийско-африкансокй колдовской верой, которая несмотря на все карательные меры со стороны церкви, не смогла сломить дух нордического человека. В качестве противовеса христианско-еврейскому креационизму, Розенберг противопоставляет арийские религиозные учения Индии и Персии. Бог христиан называется Розенбергом демоном, который есть попытка покушения на полярность арийской духовной сущности. Именно против устоев этой колдовской веры, германский дух издавна на¬ходился в состоянии ожесточеннейшей борьбы.
Не упуская из внимания теологические аспекты христианства, Розенберг отмечает факт существования двух видов познания Бога, т.е. элементов апофатическй и катафатической теологии.
По Розенбергу, отрицательная и положительная формы христианства издавна были в состоянии войны. Отрицательная теология опирается на свои сирийско-этрусские традиции, абстрактные догмы и древние священные обычаи, положительная сно¬ва пробуждает силы нордической крови [11,60].
Розенберг не отрицает християнства, как фактора, повлиявшего на основу европейской культуры, он лишь разделяет его на две формы расового миросозерцания – арийского и не арийского.
Одним из провозвестников арийского революционного антицерковного движения, Розенберг выделяет Лютера. Его заслуга - разрушение принадлежащей священникам экзотической мысли, а так же в германизации христианства.
Заслуга Лютера заключается так же в том, что он, своей Реформаций, задержал «распространение колдовского чудовища, которое при¬шло из Центральной Азии», через Сирию и Африку.
Африкански¬ми, в христианстве являются монашество, тонзура, центрально-азиатскими — противо¬естественные самоистязания, которые помогают "приблизиться к Богу", азиатскими являются применяемые и в настоящее время четки, меха¬низм которых нашел свое завершение в мельнице молитв. Азиатским является также и целование папской туфли [11,138].
Другая фигура, воспеваемая Розенбергом – это немецкий мистик М. Экхарт. Именно в нем, по Розенбергу, нордическая душа впервые полностью осознала себя. «Из его личности вышли все… (немецкие)… более поздние великие люди. Из его (Экхарта) огромной души может однажды ро¬диться – и родится – немецкая вера» [11,194].
Таким образом, именно через Лютера и Экхарта, пробуждающаяся германская нация пришла к Гёте, Канту, Шопенгауэру, Ницше, Лагарде и семимильными шагами приближается к своему пол¬ному расцвету.
Так из церковного реформаторского протеста выросло революционное движение, ведомое инстинктом всего тогдашнего немецкого народа, и ставшее одной из самых роковых революций европейской истории.
5 ноября 1938 года, в Виттенберге, в зале университета Мартина Лютера, была произнесена речь А. Розенберга под названием «Мировоззрение и богословие» [41].
В этой знаменательной по своей сути речи, Розенберг указывает на то, что переворот, подобный реформации Лютера, «только в более крупных масштабах, устроило и национал-социалистическое движение».
4.1. Гностические элементы религиозного мировоззрения А. Розенберга.
Как и упоминалось выше, творчество и философское наследие А. Розенберга, в виду идеологических причин, практически не изучено, именно по этой причине, сложно однозначно указывать на гностические корни религиозных воззрений немецкого философа.
Временем расцвета гностических систем был второй век христианства. Первые следы гносиса восходят ко временам апостолов, а последние ясные следы его теряются в VI веке. Зародившись при единственных в истории условиях в эпоху необыкновенного разложения религиозно-философской мысли, гностицизм развернулся в удивительном разнообразии систем, представляющих самые причудливые сочетания отрывков греческой философии и мифологических форм, а так же египетских и восточных религиозных верований.
Гностицизм выступил одной из культурных форм связи оформляющегося христианства с мифофилософским эллинистическим фоном и вероучениями иудаизма, зороастризма, вавилонских мистериальных культов.
Исходной идеей гностицизма неизменно было пессимистическое видение мира и материи: как « источника всяческого зла и погибели. Божество рассматривается как чистая абстракция, которая помещается в «невидимых и невыразимых высотах сверхъестественного мира» .
В отличие от библейского Бога, гностическое божество не может быть запятнано даже участием в творении[43,131].
Уже по мнению Г. Фон Листа, древние тевтонцы обладали гностической религией, позволяющей проникать в тайны природы.
Говоря о Розенберге невозможно не заметить элементы, которые, на первый взгляд, роднят его религиозно-философские построения с гностическими мотивами.
Ведь Розенберг в своих работах неоднократно упоминает и самих гностиков, и даже делает определенные идеологические и философские выводы из упоминания конкретных средневековых ересей.
Но так ли это на самом деле? Имеет ли религиозная философия Розенберга гностические корни?
В «Мифе 20 века», Розенберг упоминает гностика Маркиона. Уже на этом простом основании, исследователь творчества Розенберга, Дж. B. Вискер, выдвигает смелые предположения о практической зависимости идей Розенберга от гностицизма.
Именно идея непринятия Ветхого завета Маркионом, автора первой попытки составления канона Нового Завета, который, в своем основное сочинении «Антитезы», до предела заострил учение апостола Павла о противоположности двух Заветов Библии, послужила, по мнению Вискера, Розенбергу тем фоном, на котором он и развил свое учение.
Как пишет, В. Вискер, « Для Маркиона Ветхий Завет был ложью, поскольку это история ложного бога, обманщика Иеговы. Он сам и большинство, если не все, героев Ветхого Завета были обманщиками и должны быть отвергнуты. Иудеев он считал людьми Иеговы, то есть расой, посвященной ложному богу. Он соглашался с иудеями в одном пункте: их мессия еще не пришел. Иисус Христос не был их избавителем; Он пришел, чтобы освободить людей от ложной религии. В своем антикосмическом дуализме Маркион противопоставил Неведомого Бога низшему Творцу, Иегове. Одним словом, спасение человечества означает освобождение от Иеговы» [44]. Так же, данный исследователь видит элементы гностицизма в мотивах противопоставлении личности Христа ветхозаветному Яхве.
Пожалуй, с подобной трактовкой можно согласиться, но, при более детальном исследовании как личности Маркиона, так и трудов Розенберга, возникает совсем иная картина.
По этой причине, подобная смелая трактовка кажется нам весьма сомнительной, а посему, эти тезисы и выводы требу ют хоть и краткого, но более детального рассмотрения.
Итак, в «Мифе», Розенберг не столько наслаждается мистическо-духовными изысканиями гностиков, сколько твердо стоит на фундаменте своей расовой теории чистоты крови и ценности нордического духа.
Именно по этой причине, в качестве дополнительного обоснования, Розенберг иобращается к истории становлення християнства, дабы вновь подкрепить свою доктрину о борьбе расових душ в истории человечества.
Так, по Розенбергу, грек Маркион, «выступая на защите нордической идеи миропорядка», в противовес семитскому представлению о произвольной власти Бога отвергает Ветхий Завет, как книгу ложного бога [11, 57].
По Розенбергу, «борьбу первых христианских столетий следует понимать не иначе как борьбу различных расовых душ с многоголовым расовым ха¬осом» [11,57].
Таким образом, прямая ссылка на цитаты «Мифа», прямо указывают на несовместимость идей Розенберга и гностической трактовки филосфоии Розенберга Дж.В. Вискером.
Однако стоит ли останавливаться лишь на этом?
Уже Климент Александрийский в «Строматах», отмечает тот факт, что «Последователи Маркиона считают природу злой на том основании, что материя является злом, поскольку произошла от неправедного демиурга. По этой причине, не желая наполнять космос, созданный демиургом, они воздерживаются от брака. Они противятся собственному творцу и стремятся к другому Богу, именуемому благим, а не к тому, который, как они говорят, является богом иного типа» [45].
Автор данной работы, обращает внимание именно на ту часть описания религиозной практики движения маркионитов, где путь духовного очищения достигается именно воздержанием от брака.
Это и является ключевой догматической точкой расхождения догматики национал-социализма и гностических форм мировосприятия.
Таким образом, чисто догматически, Розенбергом, как основателем расовой философской доктрины, подобная теоерия не могла быть принята.
Если Маркион проповедовал тотальний уход из мира, целомудрие и безбрачие ( как способ очищения от мира, созданного злобным деміургом), то Розенберг, наоборот, призывал к росту немецкой нации даже путем многоженства.
Розенберг выводил дух не из духовных упражнений или гностической аскезы, наоборот; раса и кровь в мировоззрении не только Розенберга но и всего национал-социалистического мировоззрения, являются творцами нордического духа.
Именно подобные фундаментальные догматические расхождения и дают основания автору данной работы, утверждать о несовместимости идей мифа крови, и попыток современных авторов создать новый гностический миф о «Мифе 20 века».
Борьба расовых душ, выразившаяся в неприятии и отрицании христианских доктрин, по Розенбергу, выразилась и в Средние века.
Так, по мнению А. Розенберга, от движений вальденсов и альбигойцев, от многих других попыток протеста вплоть до конца средневековья тянется великое историческое развитие европейских народов. В попытке расшатать чуждые расовые идеалы насаждаемые римской церковью, позже, к ним присоединиться новая наука: гуманистическое движение. Оно выходит далеко за пределы церковной рамки и старается в какой-либо форме снова внедрить в Германию античную мысль.
Так накапливается множество сил, взыскующих новой жизни. Но лишь благодаря Мартину Лютеру штормовой прилив прошел через всю Европу .
4.2. Личность Христа в системе ариогерманских
религиозных ценностей.
По мнению Розенберга, из Малой Азии миф о Христе дошел до Палестины, был там живо подхвачен.
Миф о Христе, был тут же связан с ев¬рейской идеей мессианства и, наконец, перенесен на личность Иисуса.
В уста ему кроме его собственных проповедей были вложены слова и учения малоазиатских пророков. Так Галилея связала себя со всей Сирией и Малой Азией [11,56]
Cсерьезная попытка очистить личность Христа от нехристианских примесей Павла, повлекла за собой единодушно выраженную ярость правителей, извлекающих пользу от искажения духовного образа Иисуса Христа, не потому, что были за¬тронуты высокие религиозные ценности, а потому, что возникла угроза политической власти, достигнутой путем запугивания душ миллионов, во время их гордого пробуждения.
Таким образом, великая личность Иисуса Христа, как бы ее не изображали, по-сле своей кончины была засорена и слилась с мелочами малоазиат¬ской, еврейской и африканской жизни.
Пытаясь доказать нееврейское происхождение Христа, Розенберг прибегает к работам Чемберлена, по мнению котрого нет ни малейшего основания предполагать, что Иисус был еврейского происхождения, даже если он и вырос к кругах, исповедующих еврейские идеи. Однако, естественно не найдя должных обоснований удовлетворивших бы тезисы Розенберга, он оставляет эти тщетные попытки и применяет к личности и духовному учению Христа все те же тезисы мифа крови, на основании которого, он и отыскивает в личности и учении Христа те самые, необходимые ему элементы которые, если и не являются нордическими, то уж во всяком случае, являются не еврейским расовым продуктом мышления.
« Мы должны довольствоваться тем, что возможность признать нееврейское происхождение его существует. Совершенно нееврейское мистическое учение о "Царстве Небесном внутри нас" подкреп¬ляет это предположение», - говорит Розенберг на страницах «Мифа 20 века».
Так, по Розенбергу, сирийско-этрусское суеверие, «обвилось вокруг личности Христа» и заступило на его место в качестве "апостольских традиций" [11,132].
Этим сирийско-этрусской вере противостоит религиозная душа Запада, в согласии с учением Иисуса.
Именно Христос утверждает вечную личность про¬тив всего мира.
Эта личность появляется в единственном своем воплощении из неизвестности, она должна здесь на земле вы¬полнить неизвестное задание, разрядиться и снова вернуться к своей первоначальной сущности. Каждая личность - это единство без конца, это - религиозная воля в противоположность философскому монизму.
Розенберг трактует эту личность, как проявление западной души в духе монадологии Лейбница: « Монада находится одна во вселенной, она возвращается к тому, что на языке религии она называет "отцом"».
Именно поэтому Иисус означает вопреки всем христианским Церквям исходный пункт Европейской истории. Поэтому он стал Богом европейцев, даже если и до сегодняшнего дня нередко в отталкивающем искажении.
И так, как некогда Христос бросил вызов иудейской религиозной традиции, так и сейчас, нордический человек должен преодолеть существующие до сих пор ценности "христианских" Церквей.
Итак, попробуем разобраться что же представляет из себя эта новая, отрицающая практически все каноны христианства, новая германская религия национал социализма.
Так же мы попытаемся выяснить кто же на самом деле Бог этой новой религии.
4.3. Вотан, как символ новой эпохи.
По случаю 450-летия со дня рождения Ульриха фон Гуттена, 20 мая 1938 года, на родине этого бесстрашного борца за немецкое единство, в замке Нассау, Розенберг, в своей речи произнес слова, которые пожалуй и определили суть ариогерманской религии: «германизация христианства началась одновременно с христианизацией германцев» [46] .
Что же такое германизация христианства? Только ли это очищение «истинного христианства» от римской «ереси»? Только ли это повторная волна протестантизма?
Пожалуй нет! Розенберг идет значительно дальше Лютера, ибо он ищет не столько веру, сколько чистую нордическую, незамутненную чуждой немецкому духу религию.
Обращаясь к истории Церкви и дохристианским верованиям древних германцев, Розенберг, находит фигуру древнего германского Бога Вотана.
Опять же ссылаясь на изыскания Гвидо фон Листа, стоит отметить, что в Германии, обращение к древним языческим богам, было не новым. Вспомним хотя бы героические оперы Вагнера, посвященные именно германскому эпосу, который, воплощенный в музыке великого гения, вдохновлял своей глубиной и трагизмом миллионы немцев.
Гвидо фон Лист, утверждал, что культ Вотана был древней национальной религией тевтонов [24]. Мифология Листа, о сословии служителей Вотана, опиралась на идею власти посвященных как в старом, так и в новом обществе. Лист указывал на двухъярусную систему: вотанизм – экзотерическая доктрина, предполагала популярную форму мифов и притч, т.е. народную религию, предназначенную для низших социальных классов, и эзотерическую доткрину – арманизм, - систему высших знаний для посвященных.
Несомненно, именно подобные мысли, которые были на устах многих немцев, не смогли пройти мимо исследователя - Розенберга, который пытался сделать свою философию и мировоззрение такими же героическими, масштабными и опьяняющими как и оперы Вагенера.
По этой причине, провести параллели и отыскать сходства в древней религии тевтонов и христианстве, которое, вытеснив древнюю германскую веру, все же вобрало в себя ее элементы, и явилось главной исследовательской задачей Розенберга.
Итак, Розенберг пытаясь воссоздать историю христианизации германской религии, выдвигает следующие гипотезы:
Нордические боги были образами света с копьем и сиянием во¬круг головы, крест и свастика – это символы солнца и плодородной возрождающейся жизни. Намного ранее 3000 года до Р. X., нордические народы, и это можно доказать, несли эти знаки в Грецию, Рим, Трою. Индию. Еще Минуций Феликс выступает против языческого креста; пока, наконец, римская (Т-образная) виселица, к которой был прибит Иисус, не была переименована в этот языческий, теперь "христианс¬кий" крест, и не появилось языческое солнце или небесный крест как небесное сияние над головами церковных мучеников и апостолов.
Так, по мнению Розенберга, произошло замещение германских сакральных символов, на орудие казни Христа.
Христиане, не в силах уничтожить священные рощи Вотана, так или иначе мирились с проявлениями древней нордической религии, которая постепенно вливалась в символы и образы христианства. Так ряд праздников и личностей святых носят на себе отголоски древних германских культовых праздников и воплощают в себе образы богов германского пантеона.
Так, святой Георгий и святой Михаил являются получившими новые имена образами древне-нордических существ, кото¬рые при помощи такого "крещения" попали в сферу управления рим¬ской Церкви.
"Чертовка" – госпожа Венера – превращается в святую Пелагию; из Донара, бога грома и облаков, получается охраняющий небо святой Петр; характер дикого охотника Вотана получает святой Освальд; и на капителях, и на работах по резьбе изображается разди¬рающий волка смерти освободитель Видар (например, крестный ход в Берхтесгадене), который хочет спасти Одина, проглоченного волком Фенриром.
Даже благо¬честивый Храбанус Маурус, самый просвещенный теолог Германии VIII века, позволяет Богу жить в небесном замке. Это представление, по Рознбергу, ухо¬дит корнями не в Библию, а в древнегерманский героический эпос [11,123].
1-го мая древняя Германия праздновала Вальпургиеву ночь, на¬чало двенадцати освященных ночей летнего солнцестояния. Это был день свадьбы Вотана с Фреей. Сегодня, 1-го мая празднует свои имени¬ны святая Вальбург, тогда как все обряды, как волшебство, колдовство были Церковью изменены, и таким образом, символика природы была преобразована в восточную демоническую нечистую силу.
Таким образом, против первоначальной силы древне-нордических традиций, которые так и не смогли полностью уничтожить, глубоко возмущались в Риме (а также в Виттенберге). Но не оставалось ничего другого, как образы других богов объявить христианскими святыми и таким способом передать их черты .
Так, например, папа Григории "Великий" 22 нюня 601 года, пишет аббату Меллиутсу, что если языческие храмы не были разрушены, их можно ''прео-бразовать": "Если потом народ видит свои храмы не разрушенными, он может от всего сердца отказаться от своего заблуждения… и соблюдать старые обряды на отведенных для этого местах".
Но кто же эти германские Боги, и в чем суть Розенберговоской идеи германизации христианства?
Итак, прежде всего это Вотан, бог-воитель, его место заняли христианские мученики и святые, например, святой Мартин. Плащ, меч и конь были его знаками (то есть символы Вотана), рощи, где почитали бога меча стали, таким образом, местами пристанища святого Мартина, святого воина, кото¬рый до сих пор почитается немецкими паломниками.
В изображении святого Освальда, Розенберг тоже читает тайные дохристианские языческие символы; так Освальд сидит на троне в королевском платье и короне вокруг него летают оба ворона Вотана. Только пальма и пастуший посох являются христиан¬скими атрибутами.
Даже легенда о святой печали восходит к образу Одина, как его представляет нам Эдда, так как Один, раненный копьем, провисел девять ночей на "качающемся на ветру дереве''. Образ бородатого распятого мужчины (Один, Донар), который тому, кто обращается к нему с мольбой, бросает золотой башмак, возвращается на многих старинных картинах и в качестве мо¬тива во многих песнях. От этого образа возникла, не совсем понятно как, женская святая печаль Церкви.
Молния и копье являются символами господства.
«Едущий верхом бог с копьем» появляется, поэтому каждый раз обновленным на "христиан¬ских" каменных памятниках и изображениях: это был скачущий через историю христианства вечный странник Вотан. Разделенный на нес¬колько образов, этот бог живет и действует как святой Освальд, святой Георгий, святой Мартин, как всадник с копьем, и даже в образе святой печали проходит по католическим странам и еще сегодня невидимо как "Воде" через души народа в Нижней Саксонии. Это была месть Вотана после его гибели, по¬ка не возродился Бальдур и не объявил себя спасителем мира.
Какова же месть Вотана, кто такой Бальдур и в чем его миссия?
Ответов на эти вопросы Розенберг не дает, но можно предположить, что месть Вотана, заключалась именно в том, что он и явился тем самым народным богом, тем самым народным духом, который невозможно было сломить в немцах, которые и пронесли эту веру сквозь мрак христианских столетий. Бальдур же, несомненно, имеет явные аналогии с Христом, как бог распятый и пронзенный копьем (вероятно здесь тоже влияние Листа).
Как пишет К. Г. Юнг, Вотан – это неутомимый странник, который везде сеет смуту, вызывает раздоры и творит волшебства. По мнению Юнга, христиане сразу распознали в нем дьявола [47, 363].
По Юнгу, как автономный психический фактор, Вотан порождает эффекты коллективной жизни людей и в соответствии с этим также раскрывает свой характер.
Вотан, как полагает Юнг, представляет первобытный немецкий фактор и что он — самое точное выражение и неподражаемая персонификация основного человеческого качества, которое особенно характеризует немца, и именно образ Вотана, по Юнгу, лучше всего объясняет феномен национал-социализма [47,367] . Может именно по этой причине, Розенберг и обращается к Вотану, как образу, как к архетипу выявляющему истинную нордическую разрушительную суть и самого Вотана и национал-социализма.
Проведем аналогии; вспомним эти странные слова Розенберга, о мести Вотана.
Возможно Вотан как архетип выраженный в движении национал-социализма и в воле народного же немецкого духа, мстил таким образом, за попрание духовного наследия языческой Германии, уничтожение ее самобытной культуры, за которую Германия боролась на протяжении всей своей истории, за ту униженную Версалем честь немцев о которой столько писал А. Гитлер?
Все это лишь предположения, но, вероятно именно здесь и кроется суть слов Розенберга о мести древнегерманского Бога.
Юнг определят всю симптоматику одержимости богом Вотаном, которую можно было наблюдать в национал-социалистической Германии, - это выпячивание немецкой, т. е. арийской, расы, акцент на кровь и связь с землей, народные обычаи, возвращенные к жизни, Вагалаусские (Wagalawei) песни, полет валькирий, пророк Иисус в виде белокурого и голубоглазого героя.
По Юнгу, бездонная глубина и непостижимый характер Вотана раскрывает всю суть национал-социализма: непостижимый феномен, который Юнг характеризует как «Одержимость (Ergriffenheit) — состояние существа побуждаемого или почти одержимого.
Одержимость проявляется все более и более в «немецком» вероучении, и становится все более понятным, что «бог для немцев» — это «немецкий» бог.
Бог национализма, - пишет Юнг описывая рассматриваемый нами период истории, - атакует христианство по всему фронту. В России его почему-то назвали технологией и наукой, в Ита¬лии — дуче, а в Германии — «немецкой верой», «немецким христианством» или рейхом.
В словосочетании «немецкие христиане», - говорит Юнг, можно заметить некую внутреннюю несообраз¬ность: уж лучше бы они влились в «немецкое движение за веру», во главе которого стоит Хауэр.
Итак, дабы получить компетентный ответ на вопрос что же такое «ариогерманство», немецкое христианство, мы вновь обратимся к К. Г. Юнгу.
Вильгельм Хауэр (род 1881) — основатель и лидер «Немецкого движения за веру» — вначале занимался миссионер¬ством, а позже стал преподавать санскрит в Тюбингенском универ¬ситете. Догматы его «немецкой веры» были основаны на немецких и нордических сказаниях и традициях, в частности на произведениях Экхарта и Гёте.
Для идеологии движения, было характерно стремление соединить всевозможные и часто несовместимые тенденции. Так, если одни из его членов исповедовали «подчищенное» христиан¬ство, то другие противопоставили себя не только христианству, но и вообще любой религии, основанной на вере в бога. Общее для всех приверженцев движения положение, принятое в 1934 году, гласит: «Немецкое движение за веру ставит своей целью религи¬озное возрождение нации, исходя из наследия германской расы» [47,374].
Как полагает Юнг, в упомянутом движении достаточно вполне разумных людей, которые способны не только верить, но и знать, что богом немцев является Вотан, а отнюдь не хри¬стианский Бог.
Таким образом, выявив основне аспекты ариогермансокй религии, мы можем сделать вывод о том, что, по сути, эта новая национал-социалистическая религиозная конструкция, по своей сути, уходит в далекие глубины языческой древности и обращается к древним германским Богам.
Христианство как религия, была необходима национал-социалистам исключительно как средство манипуляциии массами, а так же как политическое средство для прихода к власти. Более того, обращаясь к Эдде, древней истории, средневековым рукописям, а так же к самому христианству, творцы новой идеи пытались отыскать в самой христовой вере те элементы культов и обрядов древне-германской религии, которая, как и говорит об этом Розенберг, сохранилась в христианстве.
Разделив христианство на два чуждых духовных элемента: нордические и не нордические, национал-социалисты, пытались реконструировать именно древнегерманскую языческую религию, которая, наверняка бы стала национальной религией Германии в случае ее победы в войне.
Таким образом, вопрос о сути национал-социалистической ариогерманской религии, которую пытаются скрыть под названими «ариохристианство», «ариогерманство», «позитивное христианство», должен быть окончательно решен именно в пользу воплощения национал-социалистами неоязыческой реконструкции древней дохристианской германской веры, как составной части национал-социалистической идеологии.
Именно окончательное решение данного вопрса, навсегда окончит спор в среде праворадикальных христиан, утверждающих, что национал-социализм является исключительно христианско-антисемитским движением.
Дабы раскрыть этот вопрос в полной мере, и доказать что ариогерманская религия является языческой по своей сути, и противоречит догматам и учению христианства вообще, мы и продолжим свое исследование в следующих разделах.