Была грунтовая дорога. Была пунцовая стена.
За ней неспокойно спал город. После сытного обеда. Который был сном.
Бояре облеклись летаргией, думали думу они: Тепло и мягко… наше лисье манто!
А супротивные силы им супротив отвечали:
- Чувствует стан нашей зимней земли, думает стан наших грез цитадели…
Но каменны члены и пульса нет – то паралич сковал.
Уйдите прочь, бояре! – был супротивных клич – С далеких земель к нам придут мудрецы!
Снимите чистые лекала. И прорастет земля вовеки меденцом, и медом станут реки.
- Покуда не уйдем – не зарастет земля. И терема и горницы и стойла. Нам за Дунаем хитрый
инглишмен плетет коварно козни. И ждет когда ослабнем и уйдем… а вы, шакалы.
А крепостные, молча, не удел, свое ярмо тащили. И только изредка в глубинах молчаливых хат
свой сытый век кляли.
И каждый с челобитной шел к своим пророкам, и батюшка всея серчал от гнева.
А время шло своей тропой. Шло параллельно к людям. Сменилась фаза сытой ночи
и утро вторглось в сонный стан. Ветрище рьяный задувает. В порывистом дыхании новизны
в пунцовых стенах трещины пошли и грабли заржавели.
То сумерки страны настали. Дряхлеет молчаливая земля, а трещины идут, идут – врата стоят.
Чу! – опасливо гонцы сигналят. – По розе дорог артерии ползут… в них кровь бежит дурная!
Был сломлен вскоре каждый аванпост, на кольях все гонцы – бояре чуют бунт.
Трах! – И штурм пробил врата без крови, ведь крови не осталось у земли.
По улицам разлился с боем сердца и громом прогремел в ушах:
Злобо адом земных кроет
Рай от земных затворя.
То как царь оно державит
То рабом дрожит, скуля.
- Раз время супротив меня, то пусть низвергнет в прах! – царь батюшка низверг себя в портки
и палками был изгнан за ворота.
На смену княжеству бояр пришли другие господа. А как же мы? – серчал народ, но вскоре
иссерчал и стал другим народом.
Была грунтовая дорога. Была пунцовая стена.
За ней неспокойно спал город. После сытного обеда. Который был сном.