[редактировано 9.08.2011]
----------------------------------
Сегодня колокола рая прозвонили неспроста. Новая ступень обещала приблизить человека к величию собственного эго и пониманию более сложных вещей бытия, которые не описывались ранее в учебниках этики либо психологии. Сохранность материи – самоцель в обретении биологической целостности. Для социума требования специфичней. А вот дух значительно сложнее по своей структуре, чем остальные две части формирования личности. И личность остаётся в выигрыше от этой тройственности. Дух способен не только на страдания и счастье, он непосредственно участвует в цепочке под названием бог-небо-человек. И порой отвергает первые два звена. Но никогда не возвеличивает третье. А чтобы оседлать третьего кита самоопределения, человеку необходима индивидуальная среда, игровое поле для действия…
Неоновая лампа мерцала, походила на истеричку, которая импульсами выплёскивает на окружающих свою агрессию. Треск её работы и жужжание назойливой мухи – вот та симфония ада, уготованная творящей милосердие рукой Господа для Роберта. А он, немой и недвижимый, лежал и смотрел в идеально белый потолок так внимательно, будто хотел увидеть на нём хоть одно чёрное пятнышко, крапинку, - всё равно, лишь бы отличие цвета. Не каждому суждено дойти своим умом до понимания того, что одеяния ангелов не спроста застираны до божественного свечения. И, не найдя червоточин в сиянии личной нирваны, сознанье Роберта решило, что пора…
***
- Док, сколько я пребывал в небытие? – Роберт теребил нелепые безразмерные рукава одеяния для смиренных больных, однако смотрел на Герберта Смита, главврача психиатрической лечебницы, хоть и усталым, но уверенным взглядом.
- Два года и три с лишним месяца, - констатировал доктор Смит и, не скрывая интерес, разглядывал только что оправившегося от сильнейшего психического расстройства пациента. – Я думаю, без чудес не обошлось. Вы помните себя до того, как встали с кровати?
- Отчётливо. Я лежал и размышлял о мелочах, будто во сне. Но я не псих. И сейчас и ранее всё было настолько явным, что я смогу написать для Вас целую книгу о своих думах и пережитых моментах.
- Именно в этом и заключается расстройство психики – что не привычно, не обыденно, то должно подвергаться сомнению, - доктор Смит, чтобы занять пальцы, по старой привычке начал катать по столу шариковую ручку, словно наслаждаясь стуком сменяющихся граней. – Я всего лишь врач, не стану отрицать ритуализацию некоторых процессов, что происходят в мозге человека, так как для многих это своего рода мир, особенная религия, если можно так выразиться. Но порой таким людям необходима помощь.
- Я Вас не осуждаю, - вздохнул Роберт, - просто два года прошло, а ведь у меня была девушка. Это явно своего рода испытание, проверка нашей любви. Интересно, как она там…
Герберт Смит с сочувствием посмотрел на пациента.
- Я думаю, твои испытания, Роберт, только начались…
***
Роберт сидел на стуле и смотрел в окно. На улице царствовала весенняя природная суета удивительной красоты больничного парка. Впервые в жизни парень был не в силах восхищаться, хотя природа – это то, что вдохновляло его на творчество и на жизнь в целом. Парень был недвижим, как гора, лишь внешние природные силы, возможно, пытались столкнуть его со стула, но на это им понадобились бы годы.
Послышались шаги за дверью. Звуки каблуков и двух пар мужских ботинок, они звучали отчётливо, но так далеко оказались мысли Роберта, что маскарад выглядел почти неподдельным. Дверь открылась, посетители вошли.
- Спасибо, доктор Смит, что проводили, как его самочувствие в целом? – голос был нежный, но тревожный.
- Отлично, мадам Ангелина, он не хворает, наш медперсонал внимательно следит за каждый больным, уж поверьте.
- Ладно, милая, давай быстрее, ты же знаешь…, - этот голос Роберту был не знаком, но уже дал понять, что бальзам на душу не прольёт.
- Оставляю Вас, у меня, к сожалению, много дел, спешу, побудьте с ним, таким больным нужна компания, - Смит раскланялся и направился в свой кабинет.
- Дорогая, скажи, зачем мы сюда приходим, он ведь даже не осознаёт, что мы здесь, - голос этого парня стал немного громче.
- Успокойся, ты знаешь, кто это и знаешь, что мне не легко, но я должна… должна и всё…, - Ангелина осталась прежней, те же принципы, та же чистота души, но Роберт был настроен на восприятие информации, желал собрать по кусочкам всё то, что он благополучно проморгал за два с лишним года, глядя в потолок.
- Знаешь, тебе не кажется…
- Может быть, ты замолчишь, Дэн, дай мне побыть с другом.
- Хорошо, я выйду…
Роберта как молнией поразило. Он вспомнил этого Дэна. Невезучий. Не его тогда выбрали в качестве бой-френда. Да, Роберт отлично понимал, почему Дэна трясёт от ненависти, когда он видит своего «павшего» оппонента. Боится, что его хрупкий, несчастный мирок, который держится на доверии и абсолютной любви Ангелины, рухнет, погасив фальшивый семейный очаг своими обломками. Ведь личность определяет, прежде всего, способность совершить поступок, от которого, возможно, будет зависеть его будущее. Роберт был такой личностью, Дэн – нет. Вот и весь сюжет семейной драмы….
Ангелина стояла и молчала. Роберт не имел возможности повернуться к ней, он лишь наблюдал отражение её лица в оконном стекле. То, что он чувствовал, невозможно назвать определённым термином. Нет слов, звуков, художественных замыслов, чтобы отразить состояние души человека, который независимо от себя потерял всё, что любил. Остался здоровым калекой.
- Прости, будучи здоровым, ты посчитал бы меня предательницей, но я ничего не могу с собой поделать….
Слова звучали как скрежет пенопласта. Но почему-то Роберт всё ещё видел в ней безграничное тепло и любовь. Несмотря на удушливые факты, убеждения парня не желали покрываться коростой ненависти.
- Ладно, Роберт, - почти прошептала Ангелина, наивно полагая, что бывший возлюбленный её не услышит, - я пойду, а то Дэн сердится, не хочу его расстраивать. Здоровья тебе, желаю, чтобы…, - тут она замялась, - ты поскорее обрёл счастье.
Она вышла…. Вышло и терпение Роберта. Наверное, впервые в жизни он пытался заплакать… и у него не получилось….
***
- Как Вы думаете, Док, любовь – это дар или грандиозный обман? – Роберт сидел на том же стуле и смотрел в окно, не видя при этом ничего, кроме своего внутреннего разрушенного мира.
- Роберт, пойми, два года, диагнозы не утешительные, а девушке, между прочим, двадцать три года. Желание иметь здоровую семью, ребёнка - вот естественная природа человека, - Герберт Смит сидел на кровати, стараясь аккуратно подбирать нужные слова. Но скрыть сочувствие ему не удавалось.
- Она клялась в любви мне целый год до этого. К сожалению, я уже не помню себя в момент, когда моё сознание потерпело фиаско, но я не верю, что она сразу сдалась и побежала к этому уроду искать утешение.
- Роберт, прошло много времени, войди в её положение, где твой здравый смысл…
- Док, я не понимаю, как можно сохранить здравый смысл, когда твой мозг без объяснения причин отправляет тебя в вынужденную изоляцию на два с лишним года, а твою девушку трахает другой парень? Даже если бы она снова вернулась ко мне, то я бы испытывал отвращение до конца своей жизни…, - комок в горле кипятил слёзы Роберта на подходе к опухшим от обиды глазам.
- А ты думал – жизнь светла и прекрасна…, - доктор Смит тяжело вздохнул… - У меня тут гитара в коморке, принести? Ангелина говорила, что ты неплохо играл…
- Не упоминайте её имени, Док, - резко ответил Роберт, - да, принесите, пожалуйста, у меня есть задумка для новой песни…
***
Учиться писать кровью по звёздному небу – искусство, которое не под силу обывателю. Это и наказание, и приз одновременно. Сколько нужно слов, чтобы оправдать пугающую мистическую красоту космоса? А сколько нот? Увы, но человеку порой не хватает даже безграничной силы творчества, чтобы передать в произведении искусства все свои чувства. Иногда творцу хочется вложить в работу свою душу, но он быстро понимает, что может оставить только её автограф.
Убежденные в своей правоте люди подвластны лишь собственным желаниям. Они – свободны, готовы общаться с внешним миром на равных, ничего не утаивая. И не просят ничего взамен. Реальна лишь смерть, а остальное – творчество. Время всё расставит на свои места.
И ангелу станет утешением маятник, подвешенный на струне, что стал первой осмысленной червоточиной на застиранном до тошноты саване вселенной…