Надо бы переждать дождь, механически подумал Стэн и также механически зашел в ресторанчик в двух шагах от входа в здание департамента образования графства Феерфакс. Он устал. День был долгим. Результат его речи, вероятно, будет нулевым: все, до кого он хотел достучаться, остались глухи. Он видел это в лицах, в опущенных глазах, в позах, выражающих инквизиторскую непоколебимость в собственной правоте. Дождь жестко тарабанил по асфальту, прохожие спешили к своим машинам, прикрываясь кто-чем, папками, рюкзаками, капюшонами. Стэн не думал обедать в этом ресторане, есть не хотелось. Он заказал воду и кофе. Он был один. Теперь почти совсем один. По жизни. Ник уже в ином и, говорят, в лучшем мире, а Сэнди так больна и разбита горем, что и ее скоро не станет. Стэн даже не почувствовал грусти, он уже ничего не чувствовал, так, какое-то онемение. Он не мог вспомнить, когда они все вместе были где-нибудь в ресторане, и было ли такое в их жизни вообще. Странно, почему это имеет теперь хоть какое-то значение? Будет ли что-либо иметь значение для него после того, как его единственный сын покончил жизнь самоубийством, и он, Стэн, полковник в отставке, не смог ничего сделать, чтобы это предугадать и предотвратить. Какие силы вторглись в его жизнь и разрушили его, почему на его долю выпали такие испытания? Перед глазами вновь встала предсмертная записка Ника, всего один вопрос: «Почему все должно было ТАК случиться?»
****
Ник был у них поздним ребенком. Стэн и Сэнди служили вместе, в разных подразделениях, но в одной дислокации. Служба не совсем была совместима с семейной жизнью, и они тянули с ребенком сколько могли. Когда Ник родился, Сэнди подала рапорт об отставке и посвятила себя Нику. Они были счастливы, как никто вокруг. Ник рос смышленым и в возрасте четырех лет уже читал, по слогам, но все же. В школе с ним не было никаких проблем. Он играл в школьной футбольной команде, был бойскаутом, у него была масса друзей. Все началось внезапно, и их жизнь поменялась так быстро. Три года назад Сэнди начала падать в обмороки. Доктора поставили страшный диагноз – у Сэнди была редкая наследственная болезнь, которая развивается в одном случае из тысячи, и этот случай выпал им. Спасения никто не обещал, советовали крепиться и надеяться на лучшее. Надежда не помогала, у Сэнди отмирали мышцы: сначала ног, потом рук, потом всего тела. Через два года при полной ясности ума, она стала инвалидом, куклой без движения, прикованной к коляске, она не могла сама есть, самостоятельно сидеть, говорила через компьютерный синтезатор. Днем за ней ухаживали приходящие медсестры, ночью – Стэн и Ник. Ник понимал мать без синтезатора, по мычанию, глазам, едва уловимым движениям кончиков пальцев. Он научился промывать трубки дыхательного аппарата, менять простыни, умывать Сэнди. Но как любому пятнадцатилетнему подростку ему хотелось и другой, нормальной жизни, такой, как у других ребят, там, в школе. Стэн его понимал и поэтому поощрял любые занятия: футбол, немецкий, театральная студия, походы и поездки с бойскаутами. Школа была его второй семьей.
То, что Ник в один прекрасный день решил купить какой-то препарат, действие которого напоминало марихуану, оказалось громом среди ясного неба для Стэна. Он до сих пор пытался понять, а было ли это на самом деле. Пакетика с таблеткой при Нике не нашли, но признательное заявление он подписал, еще до приезда в школу родителей, и признался, что да, заказал по интернету. Зачем? Не знаю…Хотел попробовать, друзья сказали… Таблетка эта не запрещенный препарат, он легальный – так было написано на вебсайте, вы же можете это проверить… Я сделал полную глупость… Маме не говорите, пожалуйста, это ее убьет, накажите меня… Я никогда больше такого не сделаю, я так виноват…
И они наказали…
****
В зале было полно журналистов, семьи соучеников из класса Ника. Стэн удивился, как они все смогли прийти в разгар рабочей недели. Слушания по делу Ника проходили в зале собраний департамента образования по запросу сенатора от штата Вирджиния. Директор Департамента Доктор Дейл сидел справа по другую сторону от Стэна и намеренно не смотрел в его сторону. Вопросы задавал секретарь, помощники сенатора и ассистенты Департамента школ записывали каждое слово. Дело приняло нешуточный оборот, родители одноклассников Ника подняли целую компанию против политики нулевого терпения, следовать которой каждый из них подписывался при поступлении ребенка в эту престижную частную школу.
Стэн говорил спокойно, без надрыва и без эмоций. Прошло больше месяца с того дня, вернее с той ночи, когда Ник выстрелил себе в висок, Стэн превратился в монотонно работающий механически-заводной организм, он двигался, встречался, ел, пил, говорил, но как будто это было не с ним, во сне, в другом мире. Стэн пытался проснуться, вернуться в ту жизнь, где Ник ходил в школу, приносил «эйки» по немецкому, на ходу жевал пиццу, собираясь на футбол, убегал к школьному автобусу, чмокнув Сэнди в щеку. Но наглухо закрытая дверь никогда не откроется.
- Я прошу вас понять, почему я согласился прийти сюда и поговорить с вами. Я ведь мог и отказаться, правда?..
В зале стояла полная тишина, слышался только бег пальцев по клавиатурам. Джуди, адвокат Ника, нанятая Стэном по совету других родителей перед повторным слушанием дела Ника, напряженно смотрела на лица представителей школьного совета, тех людей, которые постановили, на основании страницы 20 Свода школьных правил, выдворить Ника из школы на срок в шесть недель, а также запретить ему посещать тренировки по футболу, занятия скаутов, появляться в радиусе 5 миль от школьного кампуса и даже звонить своим друзьям или встречаться с ними. За то, что Ник купил ту злосчастную таблетку, которая и наркотиком-то не была. «Эффект, сходный с расслаблением, легким замедлением нервной системы, может вызвать приятные головокружения и желание спать».
- Я хотел, чтобы вы все еще раз подумали, что такое « политика нулевого терпения», к чему она приводит, когда ее применяют, как догму, невзирая на лица и обстоятельства, чему она учит наших детей… ваших, ваших детей. У меня Ника уже нет. И его ничто не вернет.
Послышались сморкания, сдерживаемый кашель, скрип стульев по полу.
- Не все из вас знают, как появился сам термин «политика нулевого терпения». Так вот, в 1986 году прокурор Сан Диего разработал и внедрил законодательство, разрешающее арестовывать и конфисковать любое морское судно, если на нем были обнаружены даже малейшие следы наркотиков. Уже в 1988 году эта политика была развернута на федеральном уровне, и позволяла таможенным службам задерживать машины и любую другую собственность тех, у кого был найден хоть миллиграмм наркотиков. Затем эти люди передавались в федеральные суды для дальнейшего разбирательства. Понятие «нулевое терпение» стало популярно, его тиражировали, распространяли, включали в него все новые и новые модели абсолютно неприемлемого поведения, нас обязывали подписывать новые обязательства в плане воспитания детей и ответственности за них, нас приучили к бездумному согласию со всем, чего хотела от нас администрация школы. Да кто бы и спорил с этой политикой?! Она ведь так хороша на бумаге. Идея приучить детей с детства к мысли, что наркотики и жизнь в обществе несовместимы, она сама по себе прекрасна. Нулевая терпимость к ношению оружия, к дракам, к дедовщине, к расовым высказываниям и к прочему делает наши школы безопасными. Какой родитель будет против подписать бумагу о этом? Все правильно, все так…
Стэн помолчал, глотнул воды из стакана, стоящего на салфетке.
- Мы приучаем детей к жизни и хотим, чтобы она, эта жизнь, была близкой к идеалу со школьной скамьи. Только это не сказка, и так не бывает. Взрослые люди, сознательно (или не очень) делают ошибки, и они, как правило, за них отвечают. Но тут школа, дети должны делать ошибки, это предполагается, на то они и дети, на то они и ходят в школу, чтобы учиться на ошибках, своих ли, чужих, учиться. И, в том числе, учиться эти ошибки прощать, быть милосердными, и просто понимать другого. Нулевое терпение перечеркивает все это. Нулевое терпение сродни инквизиции. Та тоже за малейший намек на колдовство посылала на костер…
Стэн посмотрел на доктора Дейла, который сидел, подперев голову рукой, смотрел в какие-то бумаги, прямо перед собой.
- Доктор Дейл, в своей книге «Создание Успешных Школьных Систем», вы утверждаете, что применение политики нулевого терпения обеспечивает безопасность школ, а также ответственное отношение детей и родителей к процессу обучения. Вы отвергаете право на защиту, объяснения, право на покаяние и избрание наказания соразмерно вине. Вы заставили моего сына подписать признательную бумагу до того, как он смог поговорить с нами. Вы не приняли во внимание факт, что мой сын искренне раскаялся и просил не выгонять его из школы. Вы проигнорировали ходатайство его тренера по футболу и учителя немецкого языка, вы выгнали из своего кабинета группу его одноклассников, которые просили разрешения хотя бы встречаться с Ником на территории кампуса… Вы настояли на том, чтобы Ник не мог приходить в школу не десять дней, а все шесть недель. А потом были зимние каникулы. Почему вы так сделали? Вы же знали, что он всегда был хорошим учеником, у него даже замечаний-то никогда не было. Отчего в одночасье он стал таким закоренелым преступником, что к нему не было снисхождения. Это и есть нулевая терпимость?
Доктор Дейл пожевал губы. Его карьера в школьной системе была стремительной и очень успешной. По молодости преподавал математику, получалось неплохо, но он переметнулся на административное поприще, написал несколько книг, своих собственных и в соавторстве, получил пару мастерских степеней. Он был дисциплинирован, строг и недосягаем. Ему пророчили большое будущее, поговаривали, что следующим продвижением может быть место советника по образованию при Президенте… Теперь, конечно, это все рухнуло. Доктор Дейл был безмерно зол на этого Стэна, на его мальчишку пальнувшего себе в голову, этих людей, винивших во всем его, Дейла. Это было по-меньшей мере несправедливо. Такая политика применяется в каждой второй школе Америки, как еще сдерживать в подростках порочные наклонности современного общества? Мы и так по лезвию ножа ходим каждый день. Тут слова не скажи, там на ребенка косо не посмотри, а то ведь адвокаты у всех есть, время такое. Он посмотрел на Джуди, вот стервь, все нервы ему вымотала, дотошная такая, все письма пишет, официальные, с копиями во все инстанции, это она добилась слушания через своего сенатора. Демократка, так ее! Он оправился, побоялся, что его мысли вдруг отразятся на лице. Он откашлялся и, не глядя на Стэна, произнес:
- Я утверждаю, что не существует никакой объективной связи между самоубийством Ника Станбана и наказанием, которое было определено ему в соответствии с Правилами школы. Данный вопрос считаю необходимым адресовать тем психиатрам и социальным работникам, которые не смогли диагностировать состояние депрессии подростка, которое и привело его к трагическому решению.
В зале разошелся неодобрительный гул. Кто-то сказал: «Как вам не стыдно!» Секретарь постучала по столу, призывая к тишине.
- Опять не то…Извините, доктор Дейл, не те слова…Не те…- Стэн потер лоб рукой, на секунду закрыл глаза.- Как бы все это объяснить? Я так долго думал обо всем, а теперь вот не могу вам сказать. Либо вы неправы с вашей заскорузлой нетерпимостью, либо мы тут все, родители, неправы. Мы приводим детей в школы, чтобы их воспитывали и учили. А вы говорите, имейте ввиду, что, если ваш ребенок совершит ошибку (смотри пункты такие-то), то мы к нему будем относиться, как преступнику, выкинем его из школы. Нет человека, и нет проблем! К чему пытаться его понять, говорить с ним, дать ему самому возможность осознать и исправить ошибку. Нет, ваше наказание будет другим, вы вырвете его из привычной среды, разрушите его социальные связи, создадите нетерпимость к его ошибке и к нему самому у его друзей, откажете ему в праве на сострадание. Вам ведь так легче, да? Ни для кого не секрет, что только один из десяти человек возвращается в свою школу после карательного исключения. А вас вообще волнует вопрос, как продолжают жить те девять, что уже не вернутся к вам? Кем они станут, научатся ли прощать сами, или, как вы, будут непримиримо мстить всем, кто сделает хоть малейший промах в жизни, на работе, в семье? Нулевая терпимость стала такой модной, как будто мир взрослых – это мир абсолютных праведников…И почему, скажите мне, мы должны руководствоваться принципом нулевой терпимости в школе, если мы хотим воспитать граждан страны, где культурная и общественная толерантность является базовой ценностью, обеспеченной законодательством.
Секретарь воспользовалась тем, что Стэн замолчал и тихо задала вопрос:
- Таким образом, господин Станбан, Вы предлагаете быть толерантными к подросткам, распространяющим наркотики в школе?
Стэну вдруг захотелось выйти на улицу. В конце концов он уже все сказал. Это ни к чему не приведет, глупо, ему ничего не изменить, и зачем ему-то это надо? Ника нет. Других детей у него не будет, а значит и проблема эта уже не его. Наплевать что ли?
- Нет, я конечно же к этому не призываю, - устало продолжил он, - какая чушь! И Вы это прекрасно понимаете. Я хочу, чтобы в ваших школьных правилах появились полутона, добавьте оттенков, жизнь не бывает белой и черной. Она, видите ли, цветная. Вы забрали цвета из жизни моего Ника всего на шесть недель и он предпочел черноту навсегда. Немного разумного сомнения, минутный отказ от рясы непогрешимого священника-догматика, внимание к тому, кто уже покаялся, - и мы бы тут с вами не сидели, и ничего бы не обсуждали. А мой Ник сейчас бы, - Стэн посмотрел на часы, - он бы как раз сейчас пришел из школы… Я его так любил…Он был у меня единственным сыном, доктор Дейл…Спасибо за ваше время.
Стэн кивнул, а затем глядя прямо перед собой, прошел к выходу.
****
Все пройдет и это тоже. Соломон, кажется, сказал. Три месяца минуло с того слушания по делу Ника Станбана. Джуди работала над адвокатской справкой по запросу сенатора, который всерьез взялся за законодательное движение по вопросу правоприменения политики нулевой терпимости в школе. Вчера, когда Джужди вместе с мужем и сыном была на игре Вашингтон Кэпиталз, она с удовольствием наблюдала ритуал, с которым команды встречали каждую забитую шайбу в ворота противника. «Раз, два, три… это твоя вина!» кричат они забившему шайбу - и трибуны болельщиков взрываются ревом «раз два три…», указывая на того, кто ее пропустил. Никто не думает о вине, это ведь только игра, где так легко и забавно обвинить кого-то, сложить вину – это ритуал. Джуди подумала, что вот так и в жизни, вину определяют легко, не особо задумываясь о последствиях. Экономика в упадке, убиты четыре маленькие девочки, расхищаются федеральные средства – «Раз, два, три…это все [ заполните скобки] виноват (ы)!» А вот кто виноват в смерти Ника? Джуди считала «раз два три…», но дальше не было однозначного ответа. Нужно ли винить в этом политику нулевой терпимости? Администрацию школы? Отсутствие солидарности у детей, их родителей и учителей? Или родители Ника чего-то недосмотрели?
Пытаясь найти ответ Джуди просматривала записи на блоге, который создали одноклассники Ника в его память. Родители писали: «Насколько ужасна наша школьная система, если мы должны учить наших детей не говорить с учителями, в подобной ситуации, молчать на вопросы полиции и администрации. Я говорю своему сыну, если с тобой такое случится требуй немедленного разговора с родителями, ничего не пиши и ничего не подписывай!» Другой пишет: «Удачи! Ваша апелляция никогда не будет рассмотрена, ее просто отвергнут, нас, родителей, на дисциплинарном совете не ставят ни в грош, ибо мы заранее дали индульгенцию школе на такие действия, поставив подпись под политикой нулевой терпимости». Еще одна запись: « Запросите копию справки об успеваемости вашего ребенка и немедля нанимайте адвоката. Он вам понадобится, если не хотите, чтобы, в придачу к исключению, вашему ребенку еще и криминальную характеристику не прилепили».
Вот чему научила политика нулевой толерантности: когда твой ребенок попал в беду, заводи адвоката! Семьи, которые разбираются с проблемой самостоятельно, с открытым забралом, полагаясь на честность, откровенность и покаяние, как это было в случае со Станбанами, могут заплатить за это страшную цену. Джуди наняли слишком поздно, она только теперь может защищать своего клиента – посмертно. И она начала быстро-быстро печатать, отчаянно боясь потерять мысли: общество должно проявить нулевую нетерпимость к сложившейся в школьной системе, при которой родители и дети противостоят администрации, где адвокатов нанимают разруливать проблемы, где споры переносятся в залы суда. Слова ложились мелким бисером на экране монитора, а Джуди смотрела на фотографию Ника: красивый, статный, спортивный парень, в футбольной униформе, с мягкой улыбкой на лице. Фотография была сделана за неделю до исключения из школы, нулевая терпимость для Ника тогда была не более чем абстракция…