Мы сидим с Теплым Ветерком. Так сказать, присели на дорожку. Две души, объеденные одной целью. Сегодня вечером или никогда. Все почти готово к путешествию через тундру. Теплый Ветерок облачилась в красное вечернее платье и белые элегантные сапожки на высоком каблуке. По вязким болотам самое оно. От нее пахнет французскими духами, потому что она надеется, что это отпугнет хищников. Все на этой женщине сверкает и мигает, будто она новогодняя елка. Теплый Ветерок рассчитывает встретить по дороге туземцев и обменять эти сверкающие побрякушки на пищу. Она очень предусмотрительна. Я согласен, что с пропитанием будет тяжело в тундре. Мы втайне от персонала собрали по крупицам мешок продуктов, и то благодаря нашей диете.
Сейчас в палате мы одни. Теплый Ветерок качается в кресле-качалке, закинув ногу на ногу и обхватив колени руками. Это признак неизлечимого упрямства, и я мысленно готовлюсь к худшему. Мы знаем друг о друге все, и в тоже время ничего. Есть какое-то взаимное недоверие, и это мешает нашей сплоченности. Ирен теребит в руках свою любимую куклу. Слава богу, батарейка села. Ирен хочет забрать игрушку с собой и говорит, что плохая примета - оставлять в больнице после себя вещи. Якобы можно вернуться. Глупая женщина. Я не суеверен, но посидеть на дорожку с Ирен можно. Я даже предложил прилечь, но она замахала руками, словно раненная птица, и предупредила:
- Только с моего согласия!
И вот мы сидим и вздыхаем. На столе недоигранная партия в шашки. За окном полярные грезы. Нашего друга готовят к операции. Накладные усики валяются на его примятой койке. Владимир сдает анализы, и лишь иногда заглядывает в нашу палату. Он тоже, как и мы, готов к побегу, но все еще играет роль идиота.
- Каждому гребцу по веслу! – выкрикивает он из-за двери.
Я смотрю на Ирен и гадаю, почему она коротко стриженная. Несмотря на то, что у нее правильной и красивой формы череп, лысой беглянке сложно затеряться в толпе. Если конечно, это толпа не кришнаитов.
- Ты кого-нибудь влюблена? – спрашиваю я.
Она смотрит на меня так, будто я задал ей вопрос о чем-то непристойном.
- А что это такое, Энчик?
Носок ее сапога вздрагивает и начинает раскачиваться. «Нервничает», - думаю. Кресло-качалка тихонько поскрипывает, когда я собираюсь с ответом:
- Если человек безумно влюблен, это лишний повод обратиться к психиатру.
- У нас достаточно и других поводов. - вздыхает Ирен и поджимает под себя ноги. - Я, например, сюда попала, потому что сильно верила мужчинам.
- Да, мужчинам верить нельзя. – киваю я.
- Можно, Энчик! – не соглашается она. – Вот я тебе же верю!
От этих слов мне даже становится неловко. Она так искренно смотрит в мои глаза, что я невольно краснею.
- У меня вообще-то в каждом городе по невесте и все верят и ждут.
- А я не ревнивая… - смеется она. - Была у меня ситуация в жизни: любимая подруга, ну и муж как муж. И вот как-то я проснулась, - продолжает она свою историю. – а муженька в постели нет. Обошла весь дом, а дом у нас был большой, три этажа! Ну вот, побывала я от подвала до чердака, заглянула к подружке в спальню. Она у нас, как у себя дома жила месяцами. Нигде нет! Я ее спрашиваю: «Моего не видела?». «Нет», - отвечает. Потом он заходит и говорит, что в бассейне купался, а там воды даже не было. Ха-ха. Утром все разъяснилось, он был с ней... Так вот, вместо закатывания скандала, я положила её спать следующей ночью с нами. Сама посередине легла, со словами: «Хочешь ее - перелазь через меня». Так и спали пару ночей, пока он не взмолился. Подругу я не хотела терять, и из-за какого-то козла ссориться не видела смысла, тем более он за ней постоянно волочился. Как женщину я ее понимала. Нудил, нудил и добил... Почему ты спрашиваешь меня про влюбленность?
- Нам предстоит долгая дорога через тундру. – пожимаю я плечами. - Мы должны знать друг о друге все.
- Должны? Не люблю это слово. Я никому ничего не должна, Энчик.
Я встаю, чтобы покинуть палату.
- Ты куда? – спрашивает она, удивившись.
- Пора! – отвечаю. - Встречаемся у заброшенной пристани.
Я прошел по коридору мимо столовой, где все еще бушевало веселье. Санитары поздравляли Железную Стерву и танцевали «Хаву Нагиву». Либермана не было видно. Возможно, он сидел в кабинете и работал над статьей о пользе метода насильственной бессонницы. Мне вдруг захотелось сказать доктору что-то доброе на прощание. Я был жутко не справедлив к нему и скептически относился к его экспериментам. Чувство вины охватило меня, и я даже решился признаться в побеге. Надеялся, что доктор оценит мой поступок и будет снисходителен. Скоро я оказался перед его кабинетом и постучал в дверь. Никто не ответил. Тогда я постучал сильнее, и дверь сама отворилась. Было темно. Я сделал несколько шагов на ощупь, и вдруг кто-то тронул меня за плечо.
- Что ты тут делаешь? Тебе надо идти за лодкой. – услышал я за спиной голос Грома, а когда обернулся, его злые хищные глаза уставились на меня.
От такой неожиданности я даже потерял дар речи. Гром усмехнулся довольный тем, что напугал меня. Он показал мне несколько датчиков на своем теле и оборванную трубку от капельницы, свисавшую со сгиба его руки. Вокруг его головы была обведена фломастером черная линия для будущей трепанации. Сам он был в стерильном халате. Я попытался выскочить в коридор, но мне заслонили путь. Я реально боялся этого человека. Без накладных усиков сложно было определить, что у него на уме.
- Ладно, иди. – прорычал он сквозь зубы.
Я выскочил в коридор и поспешил на улицу. Было время прилива, и нужно было успеть увести лодку в устье реки. В противном случае пришлось бы все тащить на себе, проклиная все на свете. От берега пахло промозглой сыростью. Я посмотрел с тоской на небо. К северу стояли снежные облака, а вдали на островах мерцали слабые огни. Я вспомнил о Руслане. Может быть, доктор этой ночью уплыл к ней. От этой мысли мне стало не хорошо. Я отвязал лодку, воспользовавшись тем, что охрана танцевала на именинах, и оттолкнулся веслом от берега. До заброшенной пристани плыть пришлось с полмили. И хотя море было спокойным, мне пришлось бороться с прибрежной волной и несколько раз меня чуть не унесло в открытое море. Я боялся, что меня могут случайно заметить, но, слава богу, все обошлось. Эту пристань я приметил еще задолго до побега. Мне стоило больших трудов изучить течения, чтобы ориентироваться в море. Здесь брала начало река, по которой можно было преодолеть просторы тундры и выйти к цивилизации. У самого устья имелась песчаная отмель. Летом она превращалась в чудесный пляж с белым, как снег, песком, но зимой она покрывалась тонким льдом и привлекала диких животных изобилием рыбы на мелководье. Проплыть тут можно было только по узкому фарватеру, необозначенному на картах. Подплывая к пристани, я заметил на ней Владимира с мешком наших припасов. Он походил на Деда Мороза, чью упряжку оленей только что угнали озорные детишки.
- Ну, где же она? – волновался он об Ирен. – Ох, уж эти красотки вечно опаздывают.
Гром злился, и чтобы отвлечься, бросал камешки в воду по лунной дорожке. Вдалеке завыла сирена. Несколько прожекторов вспыхнуло в небе.
- Володя, надо плыть! – поторопил я его.
- Погоди, она придет. – скрежетали его зубы, когда мы взвалили мешок в лодку.
Сирена продолжала протяжно выть. Свет от прожекторов доходил и до пристани, ослеплял наши мрачные лица. Наше терпение было уже на пределе, когда кто-то выбежал на берег, запинаясь о камни и матерясь. Я узнал Ирен в шубе и шапке из белька.
- Ну, я же говорил! - обрадовался Владимир и подал руку женщине.
Она, грандиозно ступив каблуками на раскачивающееся дно лодки, спустилась к нам, словно английская королева.
– Ах, мальчики, я еле-еле вырвалась к Вам! Спасибо, что дождались.
- А что там за шумиха в клинике? – буркнул Гром себе под нос и оттолкнулся веслом от пристани.
- Либерман исчез. Некому резать праздничный торт. – шепотом сказала Ирен. - Все словно с ума посходили!
Наша лодка преодолела последнюю отмель. Два часа мы искали проход к реке, натыкаясь на мелководье. Если верить рассказам поморов, во время прилива максимальная глубина в этом месте составляла не более двух метров, и пройти в реку даже на небольшом судне можно было только в тихую погоду. Мне пришлось встать на мыс лодки и мерить глубину дна веслом, давая то и дело указание Грому, чтобы он греб в том или ином направлении. Ирен безучастно сидела, облокотившись на мешок, и смотрела на полярные грезы.
- Мальчики, как же тут красиво! – восхищалась она разноцветным сиянием. - Даже уплывать не хочется!
Скоро мы оказались в болотистой местности с множеством травяных отмелей, покрывшихся льдом и талым снегом. Местами из воды торчали скрюченные и поломанные ветром деревья, в ветвях которых были свиты гнезда. Птицы еще не прилетели в эти места. Весна только пробуждалась. Лишь изредка залетала сюда полярная сова. Размах ее крыльев поразил меня. Она подлетала к нам очень близко, щелкала клювом у самого уха, и в ее круглых желтых глазах отражались наши испуганные лица. Я все еще отмерял глубину. Пузыри со дна, потревоженного моим веслом, поднимались на поверхность и отравляли воздух болотной гнилью. Сирена стихла. Нас окружала одна заснеженная тундра со своим полным безмолвием. Зверь попадался все чаще и чаще. Мы видели стаю песцов, лежащую на пригорке. Они, греясь друг о друга, протягивали удивленно свои осунувшиеся морды в нашу сторону, и внюхивались в прежде незнакомые им запахи. Снег покрывал их согнутые полумесяцем тела и блестел серебром на шерсти от лунного света. Однажды мы наткнулись на белого медведя, пьющего воду у излучины. Он учуял нас и недовольно зафыркал. Очевидно, запах французских духов Ирен все же отпугнул его, и он не стал преследовать нас. Через час болотистая река стала мелеть и сужаться, пока не превратилась в ручей. Выручил старый поморский способ. Мы с Громом пошли вдоль берега по вязкому снегу, потянув за собой лодку за веревку. Ирен с мешком осталась в лодке. Мы все изрядно вымотались и проголодались, и ночлег решили разбить под какими-то корягами на возвышенности. Последние сотни метров дались нам нелегко. Уровень воды постоянно менялся. Сильнейшие течения срывали лодку, прижимали к берегу. От холода я давно не чувствовал ног. Тундра есть тундра. Даже в июне температура здесь не поднимается выше 10 градусов. Владимир расправил свои широкие плечи и взялся за топор. Нам попалась наудачу разбитое судно, выброшенное на берег, скорее всего, пару веков назад. Возраст мы определили по шпангоутам и кованым гвоздям, да и само днище было вытесано из корневых частей елей. Костер быстро вспыхнул, и скоро мы уже с жадностью пили горячий чай, сваренный из еловых шишек и снега. Ирен пошла к лодке за продуктами, и вдруг вскрикнула. Я схватил горящую палку, думая, что на женщину напал белый медведь, и бросился к ней на помощь.
- Что случилось, Ирен?
Теплый Ветерок полулежала на дне лодки. С ее головы слетела шапка, шуба расстегнулась. Огонь от моей горящей палки освещал изгибы ее сексуального тела, красивую грудь и согнутые в коленях ноги.
- Там… - смогла выговорить она, с ужасом показывая на мешок продуктов, который вдруг зашевелился.
- Боже мой, что это значит? – спросил я Владимира, который уже подошел к нам.
Верх мешка раскрылся, и на нас уставилось бородатое лицо в запотевших очках и с баранкой, вместо кляпа, во рту.
- Он сам напросился! – злобно прорычал Гром.
- Михаил Иосифович, извините нас великодушно! – растерялся я и хотел помочь доктору выпутаться из мешка, но мой напарник угрожающе крикнул.
- Не смей!
В его руках блеснул топор.
- Мы так не договаривались. – возразил я. - Ирен, скажи же ему!
- Громчик, милый мой, зачем ты его связал? И где наши припасы? – чуть ли не плача сказала Ирен.
- Не беспокойся, зайка. – ответил Гром. – У меня все продумано.
Я почувствовал укол ревности и, не помня себя от ненависти к этому страшному человеку, бросился на него. Он успел взмахнуть топором, но лезвие врезалось о борт лодки, не задев меня. Зато моя горящая палка опалила ему лицо. Гром завыл от боли, и мы покатились в сугроб, одаряя друг друга хорошими тумаками.
- Мальчики, не надо ссориться! – визжала над нами Ирен.
Гром оказался сильнее меня и проворнее. Ему удалось уложить меня на лопатки, и он с такой яростью бил по моему лицу кулаками, что у меня из глаз засверкали искры.
- Тишина, помоги мне! - молился я, но кроме холодного ветра, засыпающего нас снегом, никто не приходил на помощь.
В снегу я нащупал ржавый кованый гвоздь и вонзил его Грому в бедро. Тот вскрикнул и отскочил от меня, воя, как шакал. Я набросился на него и сбил с ног. Теперь и мои кулаки обагрились кровью. Еще немного, и я бы поверг эти квадратные скулы в труху, но что-то оглушило меня сзади и где-то хрустнуло. Мне показалось, что так трещит мой череп, но прежде чем потерять сознание, я увидел обломок весла, падающий вместе со мной в забрызганный кровью снег.
- Извини меня, Энчик! – улыбалась Теплый Ветерок.