В прокрустовом ложе. Главы 1-10

Анатолий Гончарук
Романы Анатолия Гончарука
в серии «Невозможный Иванов»


Борзый «минус»

Исключение из правил

В прокрустовом ложе

Обманутые Крымом

Лейтенантство – время золотое

Время взрослеть

Страна героев

Гайсинские летуны

Шаман корабля


Анатолий  Гончарук
    
                «Каждый выбирает по себе.                Выбираю тоже, как умею.
                Ни к кому претензий не имею.
                Каждый выбирает по себе».
Ю.  Левитанский
               
               
В прокрустовом ложе



















Знакомство
«Не очень беспокойся сегодняшним огорчениям.
                Завтра будут новые».
А. Шенберг
После отпуска совершенно не хочется идти на занятия, и я трижды напрашивался в наряд по роте. Все на занятиях, а я себе целый день живу спокойно: хочу в чипок иду, хочу – книги читаю, хочу – так отдыхаю.
После третьего наряда я решил сделать перерыв, надо ведь и отоспаться. Лекция по литературе была ротной, на таких лекциях можно гарантировано поспать. В аудиторию вошла стройная и привлекательная шатенка, по виду моя ровесница.
– Рота, встать! – скомандовал старшина, и стало ясно, что эта девушка и есть наш новый преподаватель.
После приветствия она усадила нас и начала читать лекцию по чехословацкой литературе. Наши курсанты ее уже хорошо изучили, (в смысле преподавательницу), поэтому, не стесняясь, стали укладываться спать.
– Как ее хоть зовут? – спросил я у Лео, сидящего рядом.
– Ольга Олеговна, – вяло ответил приятель, – да ты спи, спи. Она никого не трогает. Прикинь – все спят, а она лекцию читает! Могла бы в принципе и так посидеть, а она отрабатывает! На первой лекции, только она вошла в аудиторию, все как завыли: «У-у-у!» Улей, прямо! Все, не беспокой меня больше, а при пожаре выносить в первую очередь.
Минут через десять вся рота уже дремала или вовсе крепко спала, один я, небрежно развалившись, бесцеремонно разглядываю ее. Но вскоре и я стал укладываться удобнее. Мне показалось, что она даже вздохнула с облегчением. Я уже почти заснул, когда до слуха донеслись слова Ольги Олеговны: «В творчестве таких чешских поэтов, как Андрей Плавки …»
И тут я решил пошутить, о чем уже в скором времени мне пришлось горько пожалеть.
– Василь Трусняк, – не поднимая головы, но очень отчетливо произнес я. Оказалось, что спят далеко не все, и в аудитории раздался восторженный хохот. Бедная Ольга Олеговна покраснела, швырнула в сердцах мелом об стол и, расплакавшись, выбежала из аудитории. Вернее, вылетела как пробка.
– Девчонка еще совсем, – вздохнул наш «замок». В аудитории тем временем поднялся невообразимый шум и гам.
– Толик Иванов это праздник, который всегда с нами, – шутит Веня. – Однако сегодня целая проблема получилась. Может быть, ты догонишь ее и извинишься?
– Не говори Иванову, что ему делать, – перебил Веню Миша, – и он не скажет, куда тебе идти!
Мне было видно, как преподавательница, выбегая за дверь, налетела прямо на начальника кафедры полковника Назарина. Он с удивлением спросил, что это с ней, но та так ничего и, не ответив, убежала в дамский туалет. Полковник вошел в аудиторию, и рота поднялась по команде старшины: «Смирно»!
– Кто? – только и спросил полковник Назарин.
Я поймал себя на мысли, что сегодня мне очень повезло. Вот только в чем именно я пока не понял.
– Я! Сержант Иванов, – честно признался я и застыл на месте.
– Ко мне. И за мной. Старшина, обеспечьте порядок. Сержант Иванов, я сейчас постараюсь, чтобы перед вами возникли серьезные обстоятельства по жизни, а ваши проблески юмора надолго исчезли.
Что ж, как говорит мама Жора: «Каждого ждет дальнейший результат». Начальник кафедры привел меня в свой кабинет и вызвал по телефону командира роты. Ротный не заставил себя долго ждать, а полковник принял его с должным почетом.
– Рассказывайте, Иванов, да все по порядку, продуманно, но быстро. И имейте в виду, у меня шутки коротки.
Пришлось мне ему честно рассказать, как все было. Лгать мне сегодня, никакого смысла нет. Стукачи все равно все в точности передадут ротному, даром, что спали. Так что врать и выкручиваться в этой ситуации небезопасно и невыгодно, проще говоря, себе дороже. На объяснения ушло полторы минуты. 
– Ну что ж, сержант, твоя правдивость делает тебе честь.
– Разрешите идти, товарищ полковник? – спросил ротный, – я его накажу своей властью так, чтобы впредь ни ему самому, никому другому даже  в голову бы не взбрело срывать занятия, к тому же женщине.
– Вот это правильно, майор, – довольно ответил полковник. – Недостойно, недостойно повел себя ваш сержант. Я вообще не люблю двусмысленных сальных шуточек на грани дозволенного. И проследите, майор, чтобы недостойный поступок вашего сержанта подвергся суровой критике товарищей. В общем, чтобы все было, как книжка пишет. Требую провести массивную работу по…
По-видимому, полковник имеет в виду общевоинские уставы в части, касающейся, дисциплинарных взысканий. За дверью сквозь стиснутые зубы ротный сказал:
– Ну все, Иванов, хотя мы это дело и спустили на тормозах, в увольнение ты все равно не пойдешь до тех пор, пока не получишь прощение преподавателя. Ты меня понял?
– Чего ж тут непонятного? Только как я с ней помирюсь, если в увольнение не пойду? – отважился я, поскольку безвылазно сидеть в училище у меня нет ни малейшего желания. Мой расчет прост – на нейтральной территории, да еще с глазу на глаз, мне выпросить прощение будет намного легче, чем в училище, где Ольга Олеговна занята и все время на людях.
– Хитрый ты, Иванов, – поразмыслив немного, сказал ротный, исподлобья разглядывая меня, – ну допустим. Почему бы и нет? Ладно, будем считать, что уговорил. Так и быть – даю тебе одно увольнение, так сказать, один шанс. Но если ты не оправдаешь возложенных на тебя надежд – об увольнениях забудешь надолго, ты меня знаешь! Помни, что лично я пар еще не выпустил. После выходных я попробую это компенсировать. Как думаешь, у меня получится?
Час от часу не легче, если ротный захочет согнать на мне зло – кто же ему помешает? Когда я подходил к аудитории, уже началась перемена. Веня как раз разговаривал с какими-то очередными своими земляками.
– Я сейчас вам расскажу такой смех!
Увидев меня, Веня замолчал. Смех, о котором он собирается поведать своим земам это обо мне, а мое присутствие в этот момент его несколько сковывает. Я даже почувствовал себя здесь немного лишним. Но это мне все равно, неприятно другое. Мама Жора с присущей ему объективностью тоже может провести свой разбор полетов. Ну что же, придется продолжить нашу добрую традицию и дальше пикироваться с родным командиром взвода. Да и это неважно. Мне не остается иного выбора, как подружиться с нашим преподавателем. Что ж, нужно подумать, как решить неотложный вопрос с красивой женщиной.
Так, она преподаватель словесности. Может поведать ей о том, что я пробовал себя на литературном поприще? Нет, сыро. Думай, Толик, думай, раз вляпался! Не бывает ведь безвыходных ситуаций. Бывают ситуации, выход из которых не устраивает. Значит, надо искать приемлемый выход.

Космополиты
Веня на самоподготовке читает статью о строительстве Беломоро-Балтийского канала. Сейчас много пишут о культе личности того времени.
– Надо же, – вслух читает и искренне удивляется Веня. – Канал 227 километров, 19 шлюзов. ... Ого! На его строительстве погибло 200 тысяч человек!
– А знаете, откуда пошло название «зэк?» – вдруг спросил Батя. – Именно при строительстве Беломоро-Балтийского канала имени Сталина родился этот термин. Строили канал репрессированные, которых официально называли «заключенными каналоармейцами», или сокращенно «з/к (зэ/ка)». Уже позже это слово стало нарицательным, и теперь применяется ко всем заключенным.
КорС о чем-то сосредоточенно думал, а потом спросил:
– Иванов, ты как-то говорил, что твой школьный военрук был в 1968 году в ЧССР? Интересное что-нибудь об этих событиях он вам рассказывал?
– Ну, так, кое-что, – уклончиво ответил я. По вполне понятным причинам мне совсем не хочется говорить на эту тему при всем взводе.
Глаза у Королева и Лео загорелись, и они придвинулись ко мне поближе. Поскольку я молчу, КорС потребовал:
– Рассказывай! Ну, не будь таким прошеным.
– С какого такого чуда? – счел я за лучшее уклониться.
– Хватит тебе словоблудием заниматься. Ну не томи! Я тебя слезно прошу, – дурачится КорС.
– Например, в 1969 году в ЧССР устроили судилище над теми, кто читал «Законы» Платона, – озадачил я его.
– Так это что же, это, получается, – потер Королев лоб, – Платона, жившего в V веке до нашей эры, боятся наши идеологи в ХХ веке?
– Вот самому бы почитать! – мечтательно сказал Лео. – Чтобы понять, почему это так важно.
– Это вряд ли, – огорчил я Лео, – я узнавал – «Законы» после революции у нас не переиздавались.
– У меня есть то, что вам нужно, – подсел к нам Батя. – У меня есть и «Законы» и «Держава» дореволюционного издания. Да, да, по случаю приобрел. Лично я получил особенно сильное впечатление от «Законов».
– Уже читал? Что ж ты молчал? Рассказывай! – потребовал я.
– Может, я просто дам вам ее почитать? – осторожненько так поинтересовался Батя, опасаясь за последствия своей дерзости, и с надеждой посмотрел на нас.
Мне ясно почудилось, что Батя очень сильно боится.
– Рассказывай. Среди нас стукачей нет. А если и есть, то тебе уже и так не сдобровать: книги купил, прочел, другим о них рассказываешь. Так что ты и так получишь по самое нельзя!
Бате ничего не остается, кроме как начать свой рассказ.
– Если по порядку, то начну с разгрома так называемых космополитов в 1948 году. Тогда уничтожающей  критике подвергли философские труды, в которых указывалось на евреев, как возможный объект платоновской концепции «идеального государства» и коммунистических взглядов вообще. Платон описал четыре формы государства: тимократию, олигархию, демократию и тиранию.
– Не говоря уже об «идеальном государстве», – вставил КорС.
Интересно, а он откуда об этом знает? Может, он и сам уже «Законы» тоже читал, а теперь вот нас проверяет?
– Да. Платон утверждает, что он изобразил жизнь людей, которые спаслись во время библейского потопа на вершинах гор. Если в двух словах, то учение Платона это как бы элемент Ветхого Завета – программы человечества. Он, как и Библия, в сжатом виде зафиксировал то, что со временем разворачивалось в ужасных масштабах, – Батя помолчал, словно собираясь с мыслями.
– Давай, развивай мысль дальше, – пошутил Лео.
– В «Законах» Платон описывает в буквальном смысле абсолютистско-полицейское, тоталитарное государство с неимоверно суровым законодательством, запретом всех свобод, прославлением построенной на 10 тысяч лет общественной системы, которая как будто обеспечивает общее счастье. Эта система нацелена на строительство коллективистского общества. Жестокое наказание за наименьшую вину; участие в государственном сговоре наказывается в «идеальном государстве» смертью. То же за антигосударственные действия, за сокрытие изгнанника, за переход государственной границы.
– Это ты сейчас о сталинизме, или вообще, об СССР? Это ведь наша страна – страна всеобщего блага? – хитро прищурился КорС.
– Точно! Это у нас преследуются те, кто имеет свое мнение. Там еще много правил описано. Например, за проповедь «нечестивых» идей и «неправую» магию – пожизненное заключение, или, внимание, «лечение» в психушке!  Жестко регламентируется жизнь рабочих и крестьян.
– Что, – ухмыльнулся я, – неужели и раскулачивание предусмотрено?
– Именно! Если вольноотпущенный накопил достаток, то его «раскулачивали» и уничтожали. Тех, кто занимается сразу двумя ремеслами, да еще и хвалит свой товар и выгодно его продает – тюрьма, штраф и изгнание за границу. За непочтение богов, начальников и родителей – смерть. За намерение убить кого-то – смерть, – Батя был настолько поглощен своим рассказом, что стал говорить очень громко, не замечая этого. И я решил его перебить.
– За намерение? Ты ничего не перепутал? Не за убийство?
– За намерение. А для поддержания стабильности в обществе во имя торжества идеалов общего благоденствия – целесообразны массовые репрессии! … В «идеальном государстве» все люди должны жить легко, весело и радостно. Все обязаны горячо одобрять любые действия государства, все время танцевать и петь от радости. Платон пишет, что вся держава сверху донизу должна петь, танцевать и хвалить своих руководителей.
– Прямо как в довоенные 30-е годы в СССР, – крякнул КорС.
– Это еще не все. Единственным смыслом песен и танцев должна быть хвала государству, неимоверное славословие в адрес законов, законодателей, ведущих политиков и стратегов. По замыслу Платона, это всеобщее веселье, песни и танцы должны скрывать звериную жестокость тоталитарного государства.
– Эй, вы, там, – сказал «замок», – я вам уже говорил, говорите тише, чтоб рак не свистнул! Космополиты, блин с вами. Сами своими руками, то есть языками, строите «памятник» своей глупости.
Королев, который обычно на замечания сразу начинает в позы вставать, молчит. Батя тоже молчит, но понятно, что это еще не все.
– Люди это только куклы, игрушки в руках богов и стратегов, и по собственной воле ничего делать не могут и все тут! Именно сквозь эти куклы проходят нити, через которые осуществляется управление государством. Дернули за одну ниточку – люди делают одно. Потянули за другую нитку – люди делают другое, – рубит он правду-матку с плеча.
– Да это же наша советская концепция человека-винтика, – ахнул Лео, и оглянулся по сторонам.
– Раньше считалось, что описанное в работах Платона – утопия, – внимательно и иронично заметил КорС. – Но в ХХ веке практически все, описанное у него, было воплощено в жизнь.
– Причем, заметьте, – осмелился я и негромко добавил, – в очень жестокой и циничной форме. 
– Платон знал, что нельзя отрицать приоритет личности во имя всеобщего благоденствия (светлого будущего!), идеи коллективистского государства, – говорит Батя. Он здорово умеет говорить кратко, самую суть. Никому это лучше не удается, чем ему.
– Это же предупреждение! Да, – взволнованно заговорил Лео, сбиваясь. – Платон предупреждал нас, что нельзя замахиваться на основы цивилизации, на личность, как главную ценность социального прогресса!
– Да, – жестко сказал Батя, и черты его лица приобрели непривычную для него резкость, – иначе рождаются страны кукол и кукловодов, тирания и деспотия. Выходит, что Библия и Платон предупреждают об одном и том же.
– Предлагаю прекратить наш разговор, – силясь улыбнуться, предложил Королев, – а то продолжить его мы запросто сможем на Колыме. Причем прямо завтра.
– Прикольная перспектива – грызть свои локти завтра на Колыме! Ладно, Толик, он сибиряка, и ему особо не привыкать, – неудачно пошутил Лео, тема ведь эта не поражает никого тонким лиризмом и не настраивает на романтический лад. – До встречи на Колыме! Хотя лично я мечтаю побывать на Индигирке!
– Только локоть укусить не удастся в любом случае, – говорит КорС.
– Ошибаешься, – улыбается Миша. – Попроси Иванова, он сломает тебе руку, и ты сможешь укусить свой локоть! Заметь, с удовольствием сломает! Я сфотографирую это дело, и у тебя будет доказательство того, что ты таки смог укусить свой локоть! Прикинь, сколько споров ты сможешь выиграть! Так что с тебя причитается в любом случае!
– Как это, в любом? – насторожился КорС.
– За то, чтобы тебе руку не ломать, теперь тоже придется выставить магарыч! Так что выбирай: или, или!
Что касается меня, то я в который раз словил себя на мысли, что мои малограмотные бабушки знают гораздо больше о Библии и, соответственно, о жизни, чем я, такой умный и современный.
– Толик, – снова придвинулся Королев, – а что еще интересного рассказывал ваш военрук?
Нужно хоть что-нибудь рассказать, подумал я, хорошо понимая, что от КорСа просто так не отделаешься. Если уж он чего-то захочет, то сразу становится такой целеустремленный, как носорог или танк!
– Вряд ли я смогу тебе сообщить что-то новое о тех событиях. «Пражская весна», либерализация экономики, появление частного предпринимательства, гласность, новые независимые от партии общественные организации. Объявление о построении «социализма с человеческим лицом». Как результат – введение в ЧССР советских, немецких, болгарских, румынских и польских воинских частей. Общая численность группировки составила 200 тысяч человек и 5 тысяч танков. Вооруженные силы Чехословакии не сопротивлялись. Их просто разоружили. Страну заняли за несколько часов. Сначала в ЧССР думали, что начались совместные учения войск ОВД. Вначале, в самые первые часы наши войска даже приветствовали, бросали на танки цветы, кричали «Ура!», махали руками. Наши войска захватили радиостанцию в Праге, после этого по всей стране заработали подпольные передвижные радиостанции на грузовиках «Татра». По ним наши войска называли оккупантами, агрессорами  и призывали народ к сопротивлению. Правда, сопротивляться чехи не стали.
– Конечно, – проворчал Королев, – они еще слишком хорошо помнили, как в 1956 году мы потопили в крови восстание венгров.
– На улицах снимали названия улиц, номера домов. Наших солдат призывали возвращаться к своим «Наташам»; им кричали: «Иван, иди домой!», «Вы нас – танками, мы вас – шайбами!» Камнями, правда, часто забрасывали, плевали на наших солдат. Немецкие солдаты с чехами не церемонились: стреляли поверх голов, били их прикладами.
– И много людей погибло в ЧССР? – спросил Лео.
– 72 мирных жителя, 11 наших солдат. После того, как наши войска восстановили прежний порядок, из ЧССР выехали за границу почти 300 тысяч чехов и словаков.
– Толик, ты еще забыл рассказать про студента Яна Палаха, который в знак протеста сжег себя на Вацлавской площади в Праге, – напомнил Батя, и задумчиво обронил: – Предпринимательство, гласность и танки. Разве то, что сейчас происходит у нас в стране не похоже на то, что начиналось в ЧССР в 1968?
– Похоже, – кивнул головой Королев, – только танки к нам ввести некому. Бать, а ты куда намылился?
– Мороженого поем, я давно заметил, что оно мне здорово от стресса помогает, – и, Батя, подражая голосу то ли Левитана, то ли Игоря Дмитриева, негромко сказал: – Нынешнее поколение советских людей будет жить при капитализме.
К счастью, Вася сегодня в наряде, так что никто никак на эти слова не отреагировал. Зато в аудиторию вошел взводный и сразу спросил, о чем это мы там так увлеченно шепчемся. Батя растерялся и прячет глаза, и я взял инициативу в свои руки:
– Да я начал рассказывать один забавный случай, свидетелем которого был в увольнении, но не успел!
Взводный тоже пожелали послушать эту историю, и я стал вдохновенно импровизировать:
– Зашел я в аптеку, чтобы цитрамона купить, а дед передо мной просит крысиного яду да побольше. «Что, дедушка, – шутит фармацевт, – так бабушка довела?»
Как сказал мама Жора, история ему офигенно понравилась. После этого он заметил, что взвод при его появлении поднимался медленно, и уже в следующий раз мы должны вставать как пробки из бутылки.
– Да, товарищи курсанты, – вспомнил вдруг мама Жора, – я чего заходил-то! Вы теперь третьекурсники, а это значит, что не грех вам начинать думать о своей семейной жизни. Знакомьтесь, встречайтесь, влюбляйтесь, женитесь! Пора вам понемногу становиться мужчинами, а слово мужчина состоит из двух слов «муж» и «чин». Мужьями вы станете после женитьбы, ну а чин получите уже после окончания училища.
– А курсант это не чин? – спрашивает КорС.
– Королев, ваша зарплата позволяет вам содержать семью?
– Зачем же тогда нам сейчас жениться? – недоумевает КорС.
– Потом вам на это может не хватить времени, – шутит мама Жора, – или расхватают всех красивых девушек, что тогда будете делать?
И он, довольный собой, с легким сердцем оставил нас, а мы продолжили спокойно заниматься кто чем.

Студенческое пари
Суббота, закончился парково-хозяйственный день, и мы с радостью готовимся к увольнению. Со всех сторон слышатся шутки на разные темы, это радость распирает каждого, кто идет в увал.
– Веня, а Веня, – с самым серьезным видом допытывается Мишка, – ты ведь у нас вроде как москвич? А скажи-ка нам, как расшифровывается аббревиатура «ЗИЛ?»
Веня понимает, что правильный ответ (то есть официальное название завода) Мишку не устроит, но поскольку другой версии у него нет, он молчит.
– А ведь ты должен знать, как никто другой, – насмехается Миша. – ЗИЛ это «завод измученных лимитчиков»! Уж ты-то, как один из них, должен это помнить!
Дружный смех прерывает своим появлением и хмурым выражением лица мама Жора. Интересно, чего это он сегодня такой невеселый? По его приказу дежурный по роте строит весь личный состав роты на взлетке.
– Товарищи курсанты и сержанты, – начинает мама Жора заунывным тоном, – хочу вас огорчить.
– Кто бы сомневался, – хмыкнул я, но Мишка толкнул меня плечом, чтобы я пока помолчал.
– Иванов прав, как это ни странно. Я неправильно выразился, – поправил сам себя взводный, – у меня для вас, как водится, две новости: плохая и хорошая. Не буду тянуть кота, сами знаете за что, а сразу перейду к делу. Увольнений сегодня в училище не будет из-за высокой активности крымских татар.
– Вот блин, – сплюнул Мишка, и вместе с ним еще человек двадцать.
– Хорошая новость – сидеть в училище вам не придется!
– Видать нашел нам какую-нибудь работенку. На все два дня, – зло сказал Лис.
– Я имею в виду, что я договорился с пединститутом, и вы все идете на вечер отдыха со студентами филфака!
– А зачем нам студенты? – удивился я, и рота стала шумно обговаривать слова мамы Жоры. – Канат с ними перетягивать будем? Лучше мы в роте спокойно телевизор посмотрим, книги почитаем или спортом позанимаемся.
– Иванов, ты такой дотошный, даже противно, – нахмурился взводный, ожидавший бурных проявлений восторга и благодарности, но обманутый в самых своих лучших чувствах. – Разве не понятно, что я оговорился? Конечно же, я имел в виду со студентками!
– Это другое дело. Так бы сразу и сказали! А какой курс?
– Четвертый вроде, – ответил взводный. – Там разберемся!
И хотя все остальные курсанты поняли слова взводного точно так же, как я, спорить с мамой Жорой я не стал. Те, кто не должен был идти в увольнение, стали получать парадную форму и ботинки. Настроение снова стало приподнятым.
– Да, – вспомнил вдруг мама Жора. – Курсант Марковский, вы, когда думаете вернуть в библиотеку книгу?
– Какую книгу? – растерянно переспросил Леха.
– То есть как это, какую? – поразился мама Жора. – Вы разве за два с лишним года успели взять еще и вторую книгу?
Под дружный смех курсантов Леша припомнил, что книгу он в библиотеке взял одну, но он ее не потерял, так что на следующей неделе непременно вернет в библиотеку.
– Зачем только вы ее взяли? – удивляется взводный.
– То есть, как это зачем? – рассмеялся Королев. – Она ему заменяет подушку на сампо.
– Только для этого? – снова удивился взводный. – Планшетка в качестве подушки мягче. А я-то был уверен, что вас и одна книга чему-нибудь может научить.
– Так и есть! Он научился раскрывать книгу на разных страницах, а то на первом курсе всегда раскрывал ее на одной и той же странице, – говорит «замок».
Когда мы добрались до института и вошли в зал, где должна была проходить дискотека, мы сразу стали оценивать внешность девушек. В помещении тихо звучит ненавязчивая музыка.
Меня заинтересовала группка из пяти студенток, которая обсуждает «Белую гвардию» Михаила Булгакова. Мне самому очень нравится эта книга, поэтому я решил присоединиться к их разговору. И я решительно направился к этой группке. Одна из студенток, которая стоит лицом ко мне, сверкнула глазами подружкам, словно, говоря: «Один клюнул! Развиваем успех!»
– Ой, девочки, – восторженно щебечет невысокая пухленькая девушка, – лично мне так импонирует полковник Турбин!
– Да, да, – поддержала ее другая девушка, – А как геройски он погиб! Полковник, с пулеметом…
Я, было, замедлил шаг, но потом изменил направление движения и подошел к высокой шатенке с длинной, лебединой шеей.
– Извините, девушка, – с легким поклоном обратился я к ней, – вы позволите мне составить вам компанию?
– А я просто скучаю, – поправила она кокетливую челку.
– Что ж, поскучаем вместе, – пожал я плечами, и стал подпирать стену рядом с ней.
– Вы же собирались присоединиться к нашим интеллектуалкам? – заинтересованно посмотрела на меня девушка. – Меня, кстати, зовут Лера. Вы передумали и больше не хотите обсуждать книгу?
– Меня, кстати, зовут Толя. Хочу, только вот мне неинтересно обсуждать книгу с теми, кто ее не читал, – ответил я.
Как специально, музыка прекратилась, и мои слова услышало подавляющее большинство присутствующих в зале. Никак не отреагировать на мои слова девушки уже просто не могут.
– Мы читали, – с вызовом ответила за всех худая девушка, производящая такое впечатление, будто она много старше, чем есть на самом деле.
– Значит, – злорадно ухмыльнулся я, – давно читали. Лет этак тридцать тому назад! Поэтому могли и забыть!
– Нахал, – сверкнула глазами худая девушка и демонстративно повернулась ко мне спиной.
Что тут скажешь? Нахал и есть! Я даже и не спорю совсем!
– А есть ли здесь кто-нибудь, кто читал «Белую гвардию?» – спросил я.
– Я читал, – отчетливо произнес мама Жора, и мне от этих слов сразу стало нехорошо. Отчего-то подумалось, что мама Жора может подсудить студенткам, чтобы и конфликт, значит, сгладить, и мне лишний раз насолить. Видимо эти мысли явственно отразились на моем лице, так как Лео ткнул меня кулаком в бок и негромко сказал:
– Ты что? Даже не думай так. Мама тоже патриот нашего училища, так что будет объективен! Не сомневайся!
– Товарищ курсант, а давайте с вами поспорим, – предложила одна из студенток. – На сто рублей! Что, слабо?
Королев, стоящий за спинами студенток, показал мне рукой на свой внутренний карман кителя, что деньги есть. После этого он начал движение ко мне по криволинейной траектории.
– Спорим, – принял я вызов, чувствуя, как во мне нарастает кураж.
– Кто это тут о чем спорит? – в зал вошла приятная женщина лет сорока. Как оказалось, преподаватель литературы пединститута, дежурившая сегодня от администрации вуза. Когда ей в двух словах объяснили из-за чего весь сыр-бор, она живо заинтересовалась этим пари. В это время КорС, проходя за моей спиной, сунул мне в руку деньги. Лео в это время встал справа от меня, заслонив собой обзор. Так что со стороны все выглядело так, будто я вынул деньги из заднего кармана брюк. Которого, кстати, на курсантских брюках нет.
– Так, значит, спорим? – повторила невысокая пышка.
– Деньги на бочку, – громогласно заявил Рома, насмешив присутствующих.
После этих слов я положил на стол четыре 25-рублевые купюры, а студентки вывалили целую стопку пятерок, трешек и однорублевых банкнот.
– Товарищ сержант, если вы не будете возражать, – обратилась ко мне Елена Сергеевна, институтский преподаватель литературы, – я бы тоже хотела войти в состав жюри, поскольку тоже читала «Белую гвардию».
Поскольку я не против, то жюри составили мама Жора и Елена Сергеевна. Третьего члена жюри так и не нашлось, так как «Белую гвардию» из присутствующих больше никто не читал.
– Ну-с, молодые люди, с чего начнем? – предложила Елена Сергеевна.
– Для начала определимся, так сказать, в терминах, – предложил я, и оба члена жюри согласно кивнули мне. – Мы спорим относительно «Белой гвардии» Булгакова.
– Кто же это оспаривает? – удивилась Елена Сергеевна.
– Пока никто. Только у меня сильное чувство, что ваши студентки обсуждают экранизацию, которая называется «Дни Турбиных».
Студентки категорически закивали, утверждая, что я сильно ошибаюсь, а они имеют в виду именно «Белую гвардию».
– Что ж, – довольно улыбнулся я, – так кем же, по-вашему, был главный герой «Белой гвардии» Алексей Турбин?
– Полковником! Командиром артиллерийского дивизиона, – ликующим тоном выкрикнули сразу две студентки.
После этих слов Елена Сергеевна заметно поскучнела, а мама Жора расцвел в улыбке от уха до уха и даже покраснел от удовольствия.
– Что скажет жюри? – улыбнулся я, мысленно потирая руки от удовольствия и предвкушения близкой победы.
– А что скажете вы, молодой человек? – нервно постукивая пальцами по столешнице, спрашивает Елена Сергеевна.
– Алексей Турбин был скромным врачом. И девушки должны были бы помнить, каким именно врачом он был.
– Хорошим, – выкрикнул Леха, едва сдерживаясь от смеха.
– Почему это мы должны непременно помнить, каким он был врачом? – с вызовом спрашивает пышка.
– Потому, что он был гинекологом, – торжествующе сообщил я, внутренне уже торжествуя легкую победу. – Продолжим?
Курсанты, да и часть студенток рассмеялись, а Елена Сергеевна спросила:
– Скажите, товарищ сержант, а почему Булгаков сделал своего главного героя именно гинекологом?
– Потому что во время описываемых событий он и сам жил в Киеве и работал именно врачом-гинекологом! Другими словами, эта книга несколько автобиографичная.
Спорившие со мной студентки дружно ахнули. А КорС пропел:
– И из собственной судьбы я выдергивал по нитке!
– Что ж, должна признать, что ваша ГалиФе, то есть Галина Федоровна, – тут же спохватилась Елена Сергеевна, – вас там учит хорошо.
Я хотел было рассказать о других отличиях книги от фильма, но Елена Сергеевна сказала, что вполне достаточно и того, что я уже сказал.
– А есть ли другие, принципиальные отличия книги от фильма?
Вопрос Елены Сергеевны обращен к студенткам. Они какое-то время стояли, потупившись, словно не зная, что дальше делать, но потом честно под всеобщий смех остальных студенток и курсантов признали, что книги не читали.
– Мы были уверены, что фильм снят полностью по книге.
– Вот ведь какая скверная история получилась. Через неделю устрою вам зачет по знанию этой книги, – твердо пообещала им Елена Сергеевна. – Дифференцированный!
– Может, соревнование устроим между вашими студентками и студентами и нашими курсантами? – предложил мама Жора.
– Нет, – решительно тряхнула головой Елена Сергеевна, – рано еще нашим студенткам с вашими курсантами тягаться. А вы, товарищ сержант, чего деньги не берете? Берите, берите! Уговор, как известно, дороже денег!
С разрешения мамы Жоры, я с Лео, Ромой и КорСом сходили в соседний продуктовый магазин. Купили десять тортов «Розовый», лимонада, колбасы, масла, батонов, пачку чая, но смогли потратить только 50 рублей. Оставшиеся 50 рублей я пытался отдать проигравшим девушкам, но они с благодарностью, полной достоинства, категорически отказались их брать. Елена Сергеевна даже возмутилась от моего предложения вернуть деньги.
– Молодой человек, вы их честно заработали, вот и пользуйтесь на здоровье. А нашим студенткам урок будет! А это, уж поверьте мне, товарищ сержант, дорогого стоит!
Общими усилиями мы устроили сладкий стол, но поскольку почти все девушки от торта отказались, то мы сами наугощались (не пропадать, же добру?) до полного отвращения к сладкому. Весь вечер я танцевал с Лерой, а когда мы с ней попрощались, КорС провел меня недоумевающим взглядом, потом догнал меня и с удивлением спросил.
– Толик, мне показалось, или ты даже не взял у нее номер телефона?
– Нет, Сергей, тебе не показалось.
– Так чего ж ты? – удивился Сергей. – Ты ей понравился, я спорить готов. На сто рублей! Кстати, верни мне мои денежки. … Пожалуйста, пожалуйста.
– Иванов у нас и так «работает» на износ, на самом пределе, – рассмеялся Литин, – больше уже просто не потянет!
– Литин, тебе еще не говорили, что ты дурак? – спросил Лео, напирая на того грудью.
Ну, конечно же, Литин вовсе не дурак, поэтому он не стал ввязываться в ссору, и предпочел, молча, отойти в сторонку.
Вечером, когда мы уже лежали в своих постелях, Мишка, негромко спросил, перебив мне сон:
– Толик, а действительно, чего ты не захотел продолжить знакомство с той девушкой? Только честно, либо вообще никак.
– Понимаешь, она меня предупредила, что она девушка, – замешкавшись на несколько секунд, ответил я.
Не рассказывать же Мишке, хотя он и нормальный мужик о том, что я ни о ком, кроме Новеллы думать не могу и не хочу?
– Понятное дело, что не юноша! Постой! Ты имеешь в виду, что она девочка?
– Вот именно. А мне с опытными женщинами куда интереснее, чем с девочками. И потом, если для нее это важно, чего ж я буду ей жизнь портить?
– Ну, ты даешь! Вот уж никак от тебя не ожидал такого, – крякнул Миша.
– Просто ты меня, Миша, с Литином спутал, вот и все. Спи уже.
– Послушай, так у тебя что, ни одной девочки не было?
– Знакомиться – знакомился, но дальше этого дело не шло.
– Скажите, пожалуйста, – удивился Мишка. – Я думал, что ты.… В общем, я теперь себя гадом каким-то почувствовал. И зачем только ты этот разговор начал?
– Я? – удивился я и расхохотался во весь голос. – Я?
– Эй, там, третий взвод,  – донесся от тумбочки дневального родной голос мамы Жоры. – Хочу обратить наше с вами внимание – не трындеть была команда!

Неожиданность
В понедельник на утреннем осмотре командир роты подал неуставную команду:
– Рота! Кубики Рубика к осмотру!
В сильном замешательстве многие курсанты-добровольцы достали кубики из своих планшеток, и ротный их тут же отобрал.
– А то преподаватели жалуются на вас, – объяснил он. – Говорят, что вы вместо того, чтобы конспектировать программный учебный материал играетесь как маленькие дети кубиками Рубика. На первый раз отдам вам их в субботу после ПХД. У того, кто попадется еще раз, отберу до выпуска!
Недовольные курсанты потопали на занятия. Второй парой была ротная лекция по литературе. Старшина доложил ГалиФе о наличии личного состава, и мы расселись по своим местам, готовясь к ротной лекции. Володька Еременко, когда садился, сильно толкнул стол, и моя ручка покатилась и упала на пол. Я наклонился за ней, когда ГалиФе спросила:
– Старшина роты, а что, сержант Иванов в наряде? Я что-то не запомнила, что вы сказали, и не вижу его в аудитории.
– Никак нет, – вскочил я из-за стола, опередив старшину. – Я здесь! Галина Федоровна, я ручку уронил, вот.
– Сержант Иванов, – тепло улыбнулась ГалиФе, – я ставлю вам пять в журнал! Вопросы есть? Вопросов нет! Садитесь.
– Везет же некоторым, – с надрывом простонал Зона
– В чем же его везение? – удивился КорС. – Читай столько, сколько он читает, и тебе будет «везти!» Одно плохо: после этого пари моя вера в знания наших учителей слегка пошатнулась.
У меня заканчивается двенадцатимесячное пребывание в кандидатах в члены КПСС, и я уже настраиваюсь на прохождение процедуры приема в члены партии, но взводный «обломал» мне всю малину.
– Иванов, а ты не готовься пока к вступлению. Членом ты станешь нескоро. Я намеренно вычеркнул тебя из списка. Я не желаю нести ответственность за тебя.
– А курсанта Марковского вы из списков тоже вычеркнули? Нет? Да, конечно, от него ведь партии будет больше пользы, – насмешливо говорю я. 
– Я придерживаюсь того мнения, что с твоим языком тебе туда еще рано. Ты его используешь не по назначению.
– Товарищ капитан, а какой язык должен быть у …
– Не морочь мне голову, Иванов, – начал терять самообладание взводный. – Я все сказал!
– Хух! Я все понял, мой вождь! – поднял я вверх кисть правой руки, как это делают индейцы в гэдээровских фильмах. – Так даже удобнее.  Хотя если бы я был генеральским сынком, то вы бы не посмели.… Эх, отняли у меня надежду! И как я теперь без нее? – безотрадно сказал я. – А как партия без меня, но с Бао?
Пацаны рассмеялись. У меня оно почти всегда так – всем весело, за исключением меня самого, но причина этого во мне. Хотя мне приятнее думать, что и в маме Жоре тоже. У нас с ним каждый день как последний бой. Взводный сплюнул, но удержался от своих умозаключений, и весь в расстроенных чувствах ушел. Он даже слегка побледнел, бедняга. Трудно ему дается общение со мной. Мне, правда, тоже. Наградил же Бог меня земляком, чтоб ему пусто было! Только меня и видит, будто других нет.
– Симоныч, ты в увольнение куда? – подошел ко мне Лео.
– На море поеду. А что?
– На какое? – мои слова привлекли пристальное внимание Васи, и он встревает в наш разговор.
– На Азовское, конечно, – прощаю я его бесцеремонное вмешательство.
– Как это? – пытается осмыслить сказанное Вася, но Лео оттирает его плечом в сторону. Вася, как ни странно, намек понимает и удаляется.
– С девушкой? – внешне небрежно, с искусственно-каменным выражением лица равнодушно спрашивает Лео. Однако его хитрющие глаза выдают в нем какой-то интерес.
– Нет, – честно отвечаю я. – Хочу просто покупаться, позагорать и отдохнуть от всех условностей.
И чего это у всех ребят сложилось обо мне мнение, что я всегда и везде с девушками? Я уже стал забывать, когда у меня была какая-то девушка. Все мысли мои теперь только с Новеллой. Как же я хочу, чтобы мы поженились! Кажется, ничего другого я больше и не хочу.
– Меня возьмешь? – просит Лео. – Хорошо должно быть сейчас на море.
– Поехали, – легко согласился я.
– Только ты это, не заплывай далеко, а то я не очень хорошо держусь на воде и всегда боюсь за тебя, – потупил взгляд Валерка.
– Что поделать, дружище, если меня так влечет манящая даль моря, – шучу я.
– Тогда просись служить на флот, вдруг возьмут! А меня вот ни небо, ни море никогда не манило.
– Нет, Лео, в тебе никакого романтизма! – смеюсь я.
– И прочих измов, чтоб ты знал, тоже нет!
– Сменим тему, а то измы тебе боком вылезут. Я почему-то глубоко убежден, что так и будет.
– Мужики, слушайте сюда, – веселится Бао, – Иванов вместо девушки берет с собой на море Лео!
– Завидуй, молча, – бросил Миша, и все рассмеялись.
– Знаешь, и я не возражаю, – Лео не обратил никакого внимания на слова Бао. – Толик, ты действительно расстроился, что тебя сейчас не примут в партию?
– Ничуть! Во-первых, это дело поправимое – все равно примут, а во-вторых, с кандидатов спрос меньше. 
– Ах ты, приспособленец! Как это говорил о тебе КорС? А! Иванов, ты – Бендер в партии, вот! 
Надо ли говорить, что КорС весть о том, что меня в партию еще не принимают, встретил с нескрываемым восторгом?

Спецназовец
«Передний край? Он может быть везде:
                В Афганистане, в Ливии, в Анголе.
       Короче, там, где человек в беде,
       Где есть война, страдание и горе».
С. Демяшов
– Иванов, – вошел в аудиторию, где мы ожидаем второй пары, мама Жора, – оставь кого-нибудь за себя и бегом в канцелярию роты. И вещички свои с собой прихвати.
В канцелярии ротный, ни с того, ни с сего, с серьезным видом вручил мне увольнительную записку. Этот его серьезный вид совсем не вяжется с его смеющимися глазами.
– Вот, Иванов, за тебя ходатайствуют несколько очень серьезных людей, чтобы ты провел увольнение со своими старшими товарищами.
– Товарищ майор, какими еще товарищами?
– Иди на КПП-1, там тебя ждут и все доступно объяснят.
Теряясь в догадках, и сгорая от нетерпения, я переоделся в парадку, и направился на КПП-1. Там меня ожидает мой тренер по боксу Баринов и кто-то очень высокий, атлетического сложения, одетый в гражданское платье. Когда этот кто-то обернулся, оказалось, что это Вовка Баца! Тот самый, которого у нас называли звездой первой величины. Но как, же он изменился! Мало того, что он похудел, стал поджарым, подтянутым, так и в глазах у него что-то поменялось. Он стал решительнее, собраннее, и злее, что ли? Впрочем, на отношение ко мне это никак не сказывается. Я подумал, что из ребят по секции бокса, с которыми Володя поддерживал хорошие отношения, один я и остался. Все остальные уже выпустились из училища.
– Вот, Володя, – говорит тренер, – Иванов, как ты и просил. Приятного вам, ребятки, отдыха!
И тренер, с чувством пожав нам обоим руки, ушел. Баца посмотрел на меня сверху вниз, пожал мне руку и сказал:
– Ну, что, пошли. Я в Симферополе проездом.
– Пойдемте, а куда?
– Ты, что, Толик, со мной на «Вы?» – удивился Баца, остановился и улыбнулся. – Забавно, конечно, но ты это прекращай. Мы с тобой были на «ты», на «ты» и останемся.
Мы направились в ресторан «Англетер», где Вовка заранее заказал столик на двоих. По дороге он все время оглядывался по сторонам, словно пытаясь убедиться, что Симферополь такой же, как и во время его учебы в училище. Выпив по стакану сока, мы стали ожидать горячие закуски.
– Ты знаешь, где я служу? – спрашивает меня Баца.
– Откуда? – искренне удивился я.
– Служу я в спецназе. Слышал о таких войсках?
– И как ты попал в эти войска? – не скрывая зависти, спрашиваю я. Надо ли говорить, как это престижно – служить в элитных частях советской военной разведки?
– Случайно. Приехал после выпуска из училища домой, пошел в военкомат, чтобы встать на время отпуска на воинский учет, а там какой-то худощавый молодой мужчина прямо бросился ко мне: «Кто ты? Откуда?» А я возьми и пошли его куда подальше. Когда отпуск окончился, приехал я в родной стройбат, мне там с сожалением вручили предписание в другую часть. Приезжаю туда, а это спецназ. А тот мужчина – капитан, теперь он мой командир. Пока я был в отпуске, он сделал так, что меня перевели служить к нему.
– А по географии это где? Или это секрет? – еще больше заинтересовался я. Все-таки, как ни крути, а это единственный спецназовец, которого я знаю! Многие кроме самого слова «спецназ» о нем вообще ничего не знают.
– Нет, для тебя это никакой не секрет. По географии это Афганистан, – жестко говорит Баца.
– Ты так изменился, – вырвалось у меня.
– Ты прав. Во мне проснулась, если можно так сказать, страсть к войне. У меня там появилась друзья, но война некоторых их них уже забрала. Зато, выполнив сложнейшие задания командования, испытываешь огромное чувство глубочайшего удовлетворения, что ты все-таки не зря туда приехал.
– Чувство мести за погибших товарищей, это очень сильное чувство, – осторожно говорю я.
– Ты сто раз прав, и все-таки мы там воюем не только из мести. Мы профессионалы, и выполняем поставленную боевую задачу. И нам противостоят прирожденные воины.
– Тем почетнее победы над ними. А моральный дух у кого выше?
– Вот, чувствуется, что ты будущий замполит! Толик, ты не против, если я выпью немного? – шутит Баца. – Удивлен? На войне, бывает, без этого никуда. Разумеется, на задании об этом и речи быть не может. Но во внеслужебное время – да.
Тут нам принесли закуски и водку. Володя налил себе и, думая о чем-то своем, выпил. И мы стали кушать, но этот обед Баца разбавлял своим рассказом.
– Что б ты знал, моральное превосходство прекрасно видно на примере того, как воюющие стороны относятся к мертвым и пленным. Нашим солдатам для самоутверждения, преодоления боязни перед противником и повышения своего боевого духа не нужно раззадоривать себя издевательствами и пытками пленных или глумлением над трупами моджахедов.
– А они это делают? – удивился я.
Мои знания о войне, как ни крути, преимущественно сложились под впечатлением книг и фильмов о Великой Отечественной войне, а там такого было немного. То есть, пытки, конечно, были, но чтобы отрезать части тела?!
– Еще как! Понимаешь, по их верованиям вид изувеченного «неверного» с выколотыми глазами и отрубленными половыми органами придает моральные силы «воину ислама», поднимает его дух, вселяет в него чувство уверенности и непобедимости. Расчленение трупа для моджахедов к тому же имеет еще и глубокий религиозный смысл. Они верят, что в день Страшного суда душа не сможет обрести тело, которое разорвано на части.
Помолчали, мне даже есть перехотелось, хотя Володя, как бывший курсант, специально для меня заказал всякие вкусности.
– Правильно я понимаю, в плен вы их не берете? В смысле, я бы не брал.
– Правильно понимаешь. Не берем. А они, знаешь, еще и дезинформируют наших. Так что проще сразу их на месте кончить. Они с нами тоже не церемонятся. Только по телевизору тебе об этом не расскажут.
Я слушаю Бацу и проникаюсь все большим и большим уважением к нашему спецназу, и к Володе лично.
– Может, ты еще чего хочешь? У меня денег много, я получаю зарплату чеками Внешпосылторга, так что не стесняйся!
Я не стесняюсь и заказываю еще мороженое, насмешив этим Бацу.
– Володь, я не пойму, ты не жалеешь о том, что попал на войну?
– Конечно же, нет! Война это очень суровое испытание для любого человека. В любом случае мир неизмеримо лучше войны. Ты думаешь, я должен войну ненавидеть? Нет! Я ни капли не сожалею о времени, проведенном в Афганистане. И скоро я снова туда возвращаюсь. Там меня ждет самая интересная на свете работа! Ты знаешь, казалось бы – неустроенный быт, минимум развлечений, часто скудное питание, постоянный риск, огромные физические и психологические нагрузки во время операций, приобретают там своеобразную привлекательность, становясь одними из самых ярких переживаний и воспоминаний. Мне, безусловно, нравится быть на переднем крае войны!
– Без этого жизнь стает пресной, что ли?
– Типа того, – Володя снова налил водки и, молча, выпил.
– А как этот капитан, который теперь твой командир? – вспомнил я. – Кстати, командир чего? Роты? Или батальона?
– Командир группы. Группа, чтоб ты знал, это примерно дюжина человек. Он настоящий. Во всем, понимаешь? У него очень высокие профессиональные качества, он бережет людей, не заставляет их понапрасну лезть под пули, всегда готов помочь солдату. В его, то есть, в нашей группе сложились очень дружеские отношения. А выполнение боевых задач зависит и от этого. Ты это запомни.
– Думаешь, я тоже могу попасть служить в спецназ? – екнуло мое сердце.
– При отборе в части специального назначения требуются хорошее физическое развитие, выносливость, быстрая реакция, и всего этого у тебя в избытке. Если тебе придется выбирать, иди в спецназ, не пожалеешь. Но ты понимаешь, я хотел сказать другое. Главное – нужно всегда и везде оставаться человеком. Вот в спецназе каждый офицер не только сам несет весь свой груз, который весит порой до 40 килограммов, но и берет на свои плечи что-нибудь дополнительное, если есть такая необходимость.
Мы оба вспомнили, как еще сравнительно недавно Баца выжимал меня, словно гирю, и улыбнулись.
– Ты прав, я всегда ношу больше. На операции офицер спецназа ест точно такой же паек, как и солдаты, спит точно в таких же условиях. А вот у мотострелков, я это много раз сам видел, во время пеших переходов по горам все снаряжение офицера, все его личные вещи за исключением оружия часто, густо носят солдаты. Ты таким не будь.
Помолчали, подумали каждый о своем, Володя снова выпил. Потом продолжил:
– Толик, что я хочу тебе сказать по опыту своей службы в Афганистане – в нашей армии нет подразделений, предназначенных исключительно для ведения антипартизанской войны. Функции специальных антипартизанских подразделений уже по ходу афганской войны возложили на спецназ. Ты не поверишь, но настольными книгами моджахедов являются пособия, написанные на основе воспоминаний таких мастеров партизанской войны, как Ковпак, Вершигора, Медведев, Федоров, прославившихся во время Великой Отечественной войны. И если уж этот опыт изучают и используют наши враги, то нам и подавно нужно в этом разбираться. Ты меня понял?
Я понял. Мы несколько часов провели вместе, гуляли по городу, ужинали снова в этом же ресторане, и все время Баца рассказывал мне про афганскую войну. Он был очень окровенен со мной, но к концу вечера смог удивить меня еще больше.
– Ты знаешь, Толик, я столько раз бывал на краю смерти, но выживал, да и у других ребят были такие ситуации, что выжить можно было только чудом. Одним словом, я, окончив училище, был таким же бойцом партии, коммунистом и атеистом, как ты, а теперь я поверил в Бога. Собственно, это одна из причин, по которой ты здесь.
– Так ты хочешь, чтобы я поверил в Бога?
– Хочу. Только к Богу люди приходят сами. Или не приходят. Я тебе искренне желаю, чтобы ты пришел. А пока просто не отвергай ничего того, чего пока не понимаешь. Держи глаза и уши открытыми, – улыбнулся Володя.
Ночью я долго не мог уснуть от той информации, которой поделился со мной Володя. А когда, наконец, заснул, то мне снилось, что это не Баца, а я воюю в Афгане и вижу все ужасы этой войны…
Утром я подошел к командиру роты и поблагодарил его за то, что он отпустил меня в увал. Ротный внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал.
После обеда я сходил в училищную библиотеку и взял там книгу Сидора Артемовича Ковпака «От Путивля до Карпат». На самоподготовке, вооружившись ручкой, цветными карандашами, офицерской линейкой и чистой тетрадью, я принялся штудировать эту книгу. Но на этот раз я читал ее не как художественную книгу, а как учебник по тактике действий партизанский подразделений. А на широких полях тетради я записываю свои собственные соображения по поводу антипартизанских действий.
КорС и Миша жизнерадостно сунули свои носы в мои записи и удивились.
– Этого же нам не задавали? – обескуражено спрашивает КорС.
– Это мы не проходили, – пропел Веня.
– Я сам себе задал, – ответил я и дальше углубился в изучение книги. – А вам этого, действительно не задавали.
Кто его знает, может, эти знания мне еще ой, как пригодятся? Не стал бы мне Баца просто так советовать изучать эти книги. Веня тоже заинтересовался, чем это я занят.
– И охота тебе ерундой заниматься, – высказал он свое мнение.
Я не счел нужным хоть как-то отреагировать на его слова. «Замок» это заметил и сам поинтересовался.
– Симона, а ты почему не пытаешься Вене ничего доказать или объяснить? Непонятно как-то даже.
– Это незачем, все равно мы останемся каждый при своем мнении.
– Потому что читаете разные книги? – недоумевает «замок».
– И поэтому тоже, – недовольно отвечаю я. Мне не нравится, что у меня отнимают время, которое я бы с удовольствием потратил бы на дальнейшее изучение книги Ковпака. А ведь впереди еще книги Вершигоры, Федорова и других корифеев партизанской войны.
– И нуль лирики, – вздохнул Зона, так и не дождавшийся моего ответа Вене.
 
А это кто?
                «Та армия вдвойне отважней бьется
                И пяди не уступит ни одной,
                Где наряду с железным полководцем
                Есть знаменосец партии родной!»
О. Колычев
До общего подъема роты еще двадцать минут, а до подъема замкомвзводов – пять. Вдруг в роту входит незнакомый старший лейтенант, невысокий и пухленький.
– Дежурный по роте на выход! – негромко сказал дневальный на тумбочке.
Подхожу, чтобы представиться, но старший лейтенант машет мне рукой, мол, занимайтесь, занимайтесь... Ну, на нет и суда нет. Старлей ходит по роте и, молча, разглядывает нашу наглядную агитацию: стенную газету, фотогазету, сатирическую газету, боевые листки взводов и так далее. После команды: «Подъем» незнакомый старший лейтенант исчез из роты, и я о нем забыл на время.
На разводе на занятия ротный представил личному составу нашего замполита роты. Надо сказать, что до этого момента в военно-политических училищах не было замполитов рот. А тут приняли решение ввести эту должность с тем, чтобы будущие офицеры-политработники видели эту работу, так сказать, изнутри. Во всяком случае, нам это преподнесли именно так. Об истинных причинах принятия такого решения можно только догадываться. Вот этот-то незнакомый старлей по имени Дмитрий Сергеевич Бакай стал нашим замполитом роты. Но мы, то есть суточный наряд по роте, этого еще не знали.
После развода ротный вместе с командирами взводов повел роту на занятия, а замполиту сказал:
– Иди в канцелярию. Я скоро приду.
– А канцелярия открыта? – спрашивает старший лейтенант Бакай.
– Закрыта, – крикнул удаляющийся ротный. И, как само собой разумеющееся, добавил, – ключ возьми у Иванова.
Дневальные наводили порядок, а я стоял у тумбочки дневального, когда снова вошел по-прежнему для меня незнакомый старший лейтенант. Я уже во второй раз за сегодняшнее утро попытался представиться этому офицеру.
– Товарищ старший лейтенант! Дежурный по тридцать ...
Но он во второй раз за утро снова оборвал меня взмахом руки. Странная особа, ничего не скажешь.
– Товарищ сержант, – обратился ко мне этот незнакомый старший лейтенант, – а где можно найти Иванова?
– Придется немного подождать, товарищ старший лейтенант, – зачем-то соврал я неожиданно даже для самого себя. – Его сейчас нет, но он скоро придет, буквально с минуты на минуту.
Старший лейтенант присел на один из стульев на взлетке и стал ждать. Так что скучать в одиночестве мне не пришлось. Через двадцать минут в ротное помещение пришел командир роты. Увидев старлея в роте, он удивился и спросил:
– Дима, а ты чего здесь, а не в канцелярии?
– Иванова нет, а ключ же у него, – спокойно ответил Дима.
Ротный перевел взгляд на меня, так как ему показалось совершенно нелепым то, что он сейчас услышал. Дневальные прыснули со смеху и попрятались за тумбочками. Я ожидал, что сейчас на мою голову обрушится вполне заслуженный и справедливый командирский гнев, но ничего такого не произошло.
– Как нет? – рявкнул ротный, и указал на меня рукой. – А это кто?
Но я смотрю не на него, а на Диму. А тот на меня. Мне показалось, что старлей немного смутился и от того улыбнулся.
– Не смешно, грустно. Кстати, Дима, – обратился ротный к Диме, – познакомься – командир третьего отделения третьего взвода сержант Иванов.
Я, молча, поскольку не хочу торопить события, кивнул и щелкнул каблуками. Что касается замполита, то он все время отмалчивается.
– Иванов у нас, как видишь, доминирующий и прямой, что, впрочем, заслуживает уважения. Любит решать проблемы, причем главное для него – достижение цели, а о чувствах людей он даже не задумывается. Он нисколько не боится навлечь на себя наше негодование, потому что самоуверен и самонадеян до предела. И ничуть не заботится о том, как он выглядит, и что о нем говорят. Что ты, Иванов, смотришь на меня басом? А еще Иванов постоянно доставляет своему командиру взвода разное беспокойство, но тот ничего не может с ним поделать, и вообще он всегда топчется по всему святому.
Про себя я подумал: а кто его знает, где он находится этот самый пресловутый предел?  И еще я подумал, что ротный дал мне весьма лестную оценку. Надеюсь, что после нее замполит если не навсегда, то надолго потеряет желание общаться со мной. Только вот насчет самоуверенности самонадеянности ротный переборщил, это явно не про меня. Или я о себе слишком хорошего мнения?
–  И ты, Иванов, тоже познакомься. Это наш замполит роты старший лейтенант Бакай, – закончил командир роты, после чего, как ни в чем, ни бывало, направился в канцелярию. – Пойдем, Дима, со мной.
Дима послушно последовал за ним. Так мы и познакомились с нашим замполитом роты. На перемене между первой и второй парами за забытым конспектом прибежал Лис.
– Видал нашего замполита роты? – прямо с порога спросил он. После этого он замолчал, так как не может перевести дух. Видно, он бежал всю дорогу от учебного корпуса и по лестнице на четвертый этаж нашей казармы тоже.
– Видал, – хмыкнул я, всем своим видом показывая, что ничего примечательного в нашем замполите я не заметил, – и что?
– Занятный малый. Знаешь, с каких слов он начал свое представление перед ротой?
Я, молча, изобразил неудовольствие, откуда же мне знать?
– Ага, понятно. Он сказал: «Я к вам направлен из войск, а в войсках, как известно, дураков не держат». Вот и его держать не стали! А еще он сказал, что после солдат, точнее после военных строителей, он теперь готов хоть в клетку с тиграми! В общем, мы его как нашего начальника пока всерьез не восприняли. Ну ладно, я побегу, а то на пару опоздаю.
Лис так эмоционально это рассказал, что мы с дневальными еще долго потешались над нашим замполитом, и проворонили появление в расположении ротного.
– Что, над своим же замполитом насмехаетесь? – неприятно удивился ротный. – Веселенькое свинство. Товарищи курсанты, у вас что, нет своей лишней работы? Зачем вы еще себе ищите проблемы? Иванов, ну-ка подойди сюда, – позвал он меня. – Ты меня сегодня в очередной раз удивил. Надеюсь, то, что ты сегодня проделал с нашим замполитом роты, больше не повторится?
Кто же виноват, что сам замполит подает нам поводы для насмешек? Разве кто его заставляет действовать так решительно и глупо? Он ведь сам выставил себя немного на посмешище. А еще мне очень хочется спросить ротного, неужели замполита можно и второй раз так же обвести вокруг пальца? Но я об этом ничего говорить не собираюсь.
– Ну что вы такое говорите, товарищ майор? Разве можно дважды с одинаковым успехом войти в одну и ту же реку?
На самом деле мне было действительно интересно узнать – замполит сможет или не сможет подавить свою обиду на меня?
– Ну-ну, – вяло кивнул ротный. – А что у нас с порядком в расположении?
– С порядком у нас полный порядок, товарищ майор!
– И когда ты, Иванов, успеваешь все успевать? Ты у меня почти молодец!
После ухода ротного я отправился в художественный фонд библиотеки, чтобы сдать прочитанную книгу и взять другую.
– О, – обрадовалась библиотекарь тетя Зина. – Последний из могикан явился!
И оба библиотекаря рассмеялись этой нехитрой шутке. Я на всякий случай оглянулся и убедился, что сказанное ими относится именно ко мне.
– А почему последний из могикан? – не понял я.
– Так за эти три дня весь ваш взвод у нас побывал! Даже (о, чудо!) курсант Марковский сдал книгу, взятую им еще на первом курсе! Мы уж думали, что не видать нам больше этой книги. Один ты почему-то не спешишь к нам.
– Не было времени читать, – пожал я плечами. – А на счет Марковского – никакого чуда нет. Это его взводный обязал сдать книгу.
Я покосился на стенд, на котором висят фотографии самых читающих курсантов и самых читающих офицеров. Убедившись, что моя фотография на месте, я повернулся к бибработникам.   
– Интересуешься? – подмигнула тетя Зина. – Хочешь, мы тебе что-то расскажем? По большому секрету?
– Если скажу, что не хочу, – лукаво улыбаюсь я, – вы мне действительно поверите?
– Ха-ха! Мы, знаешь, иногда проверяем, кто, как читает на самом деле.
– А это как? – слова тети Зины вызвали у меня неподдельный интерес.
– Например, слегка склеиваем страницы, а потом смотрим – расклеены они или нет, – рассмеялись оба библиотекаря. – Вот, например, полковник Гладьев имеет дома очень пристойную, нет, даже очень хорошую библиотеку. Ему нет необходимости брать книги у нас, но ему нравятся статус одного из самых читающих офицеров. Поэтому он часто берет книги у нас.
– Даже чересчур часто!
– Ага, но книги возвращает непрочитанные! А вот ты книги читаешь. Во всяком случае, книги ты возвращаешь с расклеенными страницами! Читай, Иванов, уверена, что ты никогда не пожалеешь о том, что столько времени уделял чтению.
Тут я припомнил, что и вправду в книгах часто встречались склеенные страницы, словно их никто никогда не читал. А это, оказывается, наши библиотекари проверяют нас! Вот дают!
– Слушай, Иванов, а дома ты до армии в библиотеку был записан?
– С пяти лет! Сначала в детскую библиотеку, затем в взрослую. Тоже два года числился в десятке самых читающих гайсинчан.
– И давно у вас библиотека существует? – проявила профессиональный интерес тетя Зина.
– Насколько я знаю, первая библиотека в Гайсине была открыта в 1902 году. Носила она имя Пушкина. Но в ней были предусмотрены годовые членские взносы в размере 3 рублей. В то время не каждый человек мог заплатить такие деньги, так что обслуживала та библиотека всего несколько десятков человек.
Библиотекари помолчали, обдумывая услышанное, а потом тетя Зина сказала:
– Ваш взвод, если продолжит такими темпами, скоро станет самым читающим подразделением в училище. Да! Вы что, сейчас проходите по программе «Белую гвардию», что все ею заинтересовались?

Дембель
Это был хороший день. Впрочем, по порядку. Мое отделение еще убирало спортгородок, когда к нам прибежал Вася, и стал кричать, чтобы мы все шли в роту.
– Случилось чего?
– Пацаны, вы Родионова Вовку помните? – спросил Вася. (Трудно задать более глупый вопрос, но мы нашему Васе уже не удивляемся, да он и сам уже нисколько не боится выглядеть глупо). – Я в приятном шоке! Он из Афгана домой возвращается и к нам по дороге завернул!
Мы спешно оделись, собрали инвентарь и двинулись в расположение роты. В кубрике на бывшей своей кровати восседает Володька собственной персоной. На его голове красуется голубой берет, на плечах старшинские погоны, а на груди десантная тельняшка с синими полосками, на кителе парадке медали «За отвагу» и «ЗБЗ» («За боевые заслуги»). А еще он черен от загара, весел, привлекателен и не перестает улыбаться. Пацаны из первого и второго отделений, молча, расступились перед нами.
А он крепко обнял всех нас, но крепче всех – меня и КорСа. Мне даже в какое-то мгновение показалось, что он еле сдерживает дрожь рук и губ.
– Рад вас видеть, – сказал он. Видно, что за речкой он смог по достоинству оценить наше отношение к нему.
– А уж как мы рады тебя видеть! Трудно было?
– Поначалу да. Но не из-за войны, а из-за нее. Смешно сказать, но сейчас я о ней и не вспоминаю. Не знаю, как бы у меня сложилось, если бы я не попал в Афганистан, но именно там я научился ценить жизнь. И я забыл ее и почувствовал огромное облегчение. Теперь я точно знаю и хорошо понимаю, что жизнь прекрасна не годами, а днями, часами, каждой минутой и мгновением. И еще много чего другого понимаю.
– Может, все-таки нужно было с ней поговорить, – спросил Вася. – Может у вас еще все образовалось бы.
– О чем не знаешь, в том не нуждаешься, – тихо, спокойно, но как-то зловеще ответил Родионов. Лично у меня от его тона по спине промчались противные мурашки.  – Теперь об этом даже нет нужды говорить. Я даже рад, что все так вышло.
– Как ты теперь? – спросил Лео.
– Все будет хорошо, – выразил убеждение и улыбнулся Володя. – Подам документы в институт, а пока поработаю на заводе.
– Давай лучше снова в военное училище, – предложил Веня, и глаза у него загорелись. – К нам, а?
– Нет. Я, конечно, приобрел бесценный опыт, но с меня хватит. Я прошел войну, а такое бесследно не проходит, – твердо сказал, как отрезал, Родионов. – Я теперь предпочитаю заниматься исключительно мирным трудом.
Он ведет себя так, словно не знает, куда ему деть глаза. Вокруг  столпились курсанты двух взводов и с интересом слушают нас. Некоторые из них о чем-то негромко перешептываются. Поведение Родионова кажется многим далеко не случайным. Интересно, через что ему там пришлось пройти?
– Рота! Выходи строиться, – скомандовал дежурный по роте, и курсанты других взводов потянулись на выход. Только наш взвод остается на месте.
– И вы идите, – встал Родионов, хотя и не спешил трогаться с места. – Мне трудно было сказать, вы так здорово меня приняли, но у меня через сорок минут поезд. Билет у меня в кармане.
В последний раз ребята обнялись с Володей и ушли. Остались только мы с Королевым.
– Мне кажется, – нарушил тишину КорС, – что ты недооцениваешь себя. Не стоит этого делать. Ты заслуживаешь лучшего.
– Еще раз спасибо вам. Верите, я до сих пор вас обоих с благодарностью вспоминаю, – Володя обнялся с Королевым так, что кости захрустели. После этого Вовка кулаком довольно сильно стукнул Королева в плечо, и тот направился к выходу. Тут прибежал Лис и сообщил, что прямо сейчас будет построение всего училища.
– Ты извини, – неловко говорю я Вовке, – надо спешить. Мы крепко обнялись и пожали друг другу руки.
– Толик, ты будь осторожней, – внезапно сказал Родионов севшим голосом. – Сильные и гордые люди легче всего попадают на подвох. Поверь, я в Афгане много чего понял, на многое глаза раскрылись. Мне будет приятно узнать, что у тебя все в порядке. Впрочем, ты все сможешь, ты ведь никогда не оглядываешься.
Было хорошо заметно, что Вова сильно волнуется, у него даже заблестели глаза. Казалось, что он хочет что-то сказать мне, но никак не может подыскать нужные слова.
– Не раскисай, – саданул я его в бок, – это тебе не к лицу. Пиши нам, а мы будем писать тебе.
Мы распрощались, и я направился на плац к роте, а Родионов, так и не собравшись с мыслями, на КПП. Один раз он неуверенно оглянулся, но потом пошел быстрее и больше не оборачивался.
– Здорово, что он вернулся, – шепнул мне в строю Лео, тут же заработав замечание взводного.
И я согласно кивнул ему, а сам подумал, что сегодня очень хороший день. Тут подали команду «Смирно!» и все в строю притихли. Учатся в нашем батальоне два брата-близнеца Короленко. Родились они с разницей в 15 минут, но похожи были как коза на ворону. «Младший» ростом 197 см, и умудряется весить при этом тридцать кг в мокрой шинели с вещмешком и автоматом. Шутка, конечно. На самом деле в нашу армию юношей, которые весят меньше 50 кг, просто не берут. Но все равно он очень худой, даже гнется от своего роста, а еще он светлокожий, светловолосый и голубоглазый.
«Старший» брат наоборот – ниже среднего роста, смуглый, кареглазый и черноволосый. Но при этом он квадратный, как настоящий несгораемый шкаф. Голову он повернуть не может, поэтому при необходимости поворачивается всем туловищем. Плечи у него даже для такого здоровяка, как он, несуразно широкие. Все годы учебы он в нашей батальонной команде по перетягиванию каната был «якорем».
И вот  в прошлую субботу, находясь в городском увольнении, старшенького братца нелегкая зачем-то занесла на «зеленку». «Зеленка» это парк такой, у кинотеатра «Симферополь». Курсантам туда, числом меньше семидесяти, вообще соваться незачем – обязательно получат, и сильно получат.
Почему-то никто не догадался спросить его потом, а зачем он туда вообще пошел? Один! Да еще в форме. Нас и в гражданке-то вычисляют сразу: из-за наших «кожаных» затылков, выправки, речи, а тут в форме! Верх наглости, что и говорить, просто вызов гражданским. Те, когда увидели его одного и в форме на «зеленке», до того удивились, что он спокойно прошел мимо двух скамеек, на которых сидели гражданские парни. А те ошалело оглядывались по сторонам, потому что на ум им приходило только одно объяснение – кадет ведет себя так нахально потому, что где-то рядом стоят в засаде человек триста курсантов. Никак не меньше.
Спохватившись, они бросились на нашего Короленко с кулаками. Одно хорошо, бдительные граждане сразу бросились в опорный пункт милиции и предупредили, что на аллее парка сейчас произойдет смертоубийство.
Нет, обманул. Не одно это хорошо. Еще  хорошо то, что это был старший брат. Во всяком случае, он продержался на ногах до прихода милиции и дружинников. Когда те подоспели на выручку, он все еще стоял на своих двоих и отвешивал направо и налево удары с силой парового молота. Почему-то мне кажется, что эффект от воздействия парового молота был бы не меньший, чем от его кулаков. Увольнение у него на этом окончилось, а в воскресенье его (с глаз долой!) поставили в наряд дневальным по роте.
И вот сейчас все училище выстроили на плацу по этому поводу. Генерал читает в матюгальник (в микрофон то есть) милицейский протокол об этом происшествии. На плацу гробовая тишина, все, затаив дыхание, слушают о том, что в результате драки одного (!!!) нашего курсанта с неустановленным количеством гражданских лиц,  двенадцать (!!!) этих самых гражданских лиц госпитализированы с травмами разной тяжести!  Генерал подробно читает.
– «Гражданин Шувар – двойной перелом челюсти. Гражданин Чубарь – перелом переносицы, тяжелое сотрясение головного мозга. Гражданин Космеда – сломаны три ребра. Гражданин Немчинов – сломана рука…» 
У остальных результаты не менее впечатляющие. Генерал дочитал, и строй вообще переплюнул даже хрестоматийную кладбищенскую тишину. Слышно, как в городе раздаются звонки троллейбусов, и поют птицы.
– Так,– заговорил генерал, – курсант Короленко в строю? Выйти из строя.
А нужный Короленко, как я уже говорил, в наряде по роте. Зато в первой шеренге, в полусонном состоянии стоит его братец-доходяга. Пока командир роты раскрыл рот, чтобы доложить, что виновник торжества находится в наряде, кто-то из курсантов решил пошутить и со всей силы пнул младшенького Короленка в зад, и тот от этого усилия и неожиданности вылетел из строя на пять шагов. Только сделав, эти пять шагов, длиннющий и худощавый Короленко возмущенно оглянулся на строй, но ротный, который уже и так стоял весь потный от страха, сделал такие глаза, что Короленко, молча, повернулся и замер.
– Вы кто? – изумленно спросил генерал. Я заметил на лице генерала выражение невыразимого изумления и разочарования.
– Курсант Короленко, – честно ответил младший, и ведь не соврал же!
– Ну и ни хрена себе? – ошалело сказал в свои микрофоны генерал.
После этих слов даже птицы замолчали.
– Так это вы там, так отличились? – спросил начальник училища, и снова повторил:  – Ну, ни хрена себе!
Даже старшие офицеры, поддавшись желанию увидеть набедокурившего курсанта, нарушили дисциплину строя. Безо всякой команды правая и левая оконечность строя сломались, и училище стало в каре. Всем хотелось посмотреть на героя. Но то, что они увидели, поразило их как громом.
– Никак нет, товарищ генерал-майор, не я, это мой брат, – наконец совладал со своими чувствами и ответил младшенький.
– А где брат? Сюда его!
Вызвали брата. Вышел этот «шкаф» и доложил, что прибыл, мол. В микрофоны прозвучал вздох облегчения генерала. Младшенькому братцу он сказал:
– А вы, какого рожна тут стоите? А ну, станьте обратно на хрен в строй!
Все училище было уверено, что старшенького сейчас же отчислят из училища. И все любовались его мощнейшей фигурой напоследок. Но генерал всех приятно удивил!
– Вот, – не став тратить время на раздумья, сказал он, – в уставе нет для курсантов военно-учебных заведений такого вида поощрений, как предоставление внеочередного отпуска с выездом на родину. А я объявляю курсанту Короленко десять суток отпуска за то, что не опозорил честь курсанта Симферопольского военно-политического училища! Командир роты, сегодня же отправить этого молодца домой и доложить об исполнении!
– Неужели я не сплю? – простонал Королев – Симона, давай в ближайшее же увольнение пойдем на «зеленку» и повторим подвиг?
Ротный все исполнил в точности. А младшенький  брат потом долго обижался, что старшенький ездил к маме-папе без него.

Примирение
Как все военные, я знаю, что успех невозможен без серьезной предварительной подготовки. Перед увольнением я сходил в управление училища и у дежурного по управлению, а дежурил как раз мой приятель младший сержант Телегей из 30-й роты, переписал из адресной книги офицеров, прапорщиков и служащих училища домашний адрес Ольги Олеговны.
Валера, сын хозяйки квартиры, купил для меня два билета на концерт группы «Пикник» и принес мне их еще вчера. Не переодеваясь в гражданку, я поехал на Москольцо (это улица так называется – Московское кольцо), где жила наша Ольга Олеговна. Нашел ее дом, подъезд, в котором находится ее квартира, но идти почему-то не решался, невзирая на все мое геройство. Я как раз стоял у подъезда и обдумывал, как и что ей сказать, когда распахнулась дверь и из подъезда вышла Ольга Олеговна собственной персоной. 
– Здравствуйте, Ольга Олеговна,  – набрался я смелости и подскочил к ней. – Это вы? А я тут совершенно случайно, представляете? И у меня есть два билета на «Пикник». Может быть, вы составите компанию курсанту с запятнанной репутацией? Очень вас прошу.
– А я, было, подумала, что ты как будто караулишь кого-то. А что на пикник уже без билетов никак? – улыбнулась она, разумеется, ни грамма не поверив мне о случайности нашей встречи.
– На концерт группы «Пикник», – тут же поправился я, изо всех сил пытаясь скрыть от нее свое замешательство.
– Это другое дело. Учитесь выражаться правильно, Иванов. Тем более что учиться никогда не поздно. 
– Но зачастую бесполезно. А вы и фамилию мою запомнили? – улыбнулся я.
– Случайно, совершенно случайно, не обольщайтесь. Просто фамилия ваша легко запоминающаяся. Погоди, а во сколько начало?
– Через один час и 50 минут, – по-военному четко доложил я.
– Ладно, я в принципе готова, пойдем, – тряхнула она гривой своих волос. А я обратил внимание на то, что Ольга Олеговна даже симпатичней, чем это мне показалось сначала.
– Прямо сейчас? – растерянно переспросил я.
Ничего более глупого, чем этот вопрос в сложившейся  ситуации и быть не может. У меня даже пересохло в горле от этого нелепого вопроса.
– Дама ждет подвигов, а их, похоже, не будет, – бросила Ольга Олеговна на меня долгий испытывающий взгляд. – Что, юноша, мороженым даму угостить не сможешь? Или не хочешь? Как это вы, курсанты, говорите, зажал?
– Да что вы, Ольга Олеговна! А разрешите взять даму под руку? – подобрался я, понимая, что настало время для решительных действий.
– Нет уж, лучше я вас, – с невозмутимым спокойствием говорит она.
И она действительно взяла меня под руку, а через полквартала я ей купил букет гвоздик. А еще через квартал на нас чуть не наехал ротный. Он ехал на своей «шестерке», никого не трогал и вдруг увидел нас. Каково же было его изумление! Это надо было видеть! Увлеченный увиденным, он сначала чуть не врезался в нас, а потом в фонарный столб. Но в последний момент ротный сумел-таки, вывернуть руль и остановился. Мы успели и в парке посидеть, и на концерт вовремя придти. По нашему виду было ясно, что мы счастливые обладатели билетов, поэтому к нам через каждые два шага приставали люди с удивительно однообразными вопросами.
– Нет ли лишнего билета?
На концерте Ольга Олеговна вела себя довольно пристойно, по крайней мере, она танцевала, подпевала, размахивала руками, но проделывать все это, сидя у меня на шее не предлагала. Да оно и к лучшему.
После концерта мы стали еще как-то ближе, и пока я ее провожал домой (через ресторан), то я уже знал о ней почти все. Кстати, она оказалась практически моей ровесницей, просто, в школу ее отдали на год, раньше, меня, а сразу после школы она поступила в университет, а я, только, через год после окончания школы в военное училище. Мы с ней договорились следующее мое увольнение тоже провести вместе.
            – Ну как, успешно? – встретили меня в роте товарищи по взводу.
            – Да. Мы даже подружились.
  – Может, поженитесь? А что? – лукаво подмигнул мне Рома. – Беременность ведь не отложишь!
Оказалось, нас с Ольгой Олеговной видели многие курсанты нашей роты, в том числе Веня. Он радостно поспешил растрезвонить об этом всей нашей роте, однако эта новость почему-то никого не шокировала. А вот ротный на следующее утро пожал мне руку и восторженно сказал:
– Ну, ты молодец, Иванов! Сукин ты сын, чтоб ты знал! С первой попытки, это же надо! Искренне восхищаюсь! Где только мои двадцать лет?
Я тактично промолчал, скромно потупив взор. Мне думается, что дело не совсем во мне, то есть, конечно, во мне, просто, если бы я ей не нравился, то ничего бы у меня с первой попытки не получилось, это меня ротный перехваливает.
– Скажи, – проницательно смотрит на меня ротный, – ты понимаешь, что нельзя курсанту просто так гулять с преподавателем?
– Что вы имеете в виду? – удивился я, хотя язык у меня так и чешется сказать, что встречаюсь я не с преподавателем, а с преподавательницей. Хотя определяющее здесь не должность, а то, что она очень интересный человек и собеседник. То есть, конечно же, собеседница.
– А то, что если такие отношения обязывают, – тщательно подбирает слова ротный. – Ты же не хочешь дискредитировать Ольгу Олеговну в глазах окружающих?
– Вы хотите сказать, что я должен на ней жениться? – поразился я. – Но ведь у нас просто духовное, я бы сказал, общение и все!
– Ну, ну, – крякнул ротный и больше ничего говорить не стал.
С утра Веня, как обычно, не знает, какие сегодня занятия, и почему-то спрашивает всегда об этом у меня.
– ЗОМП – практическое занятие, – отвечаю я, – истпарт, политическая и военная география, стройконструкции.
– Взвод! Получать химозу! – командует «замок», и мы все берем свои ОЗК, бахилы и противогазы.
– Хорошо, хоть жара спала, – шутит Дима, – всего плюс тридцать два градуса.
– В тени! – поддерживает шутку Баранов. – Блин, сбылось все то, о чем и не грезилось и не мечталось!
– И даже в тяжком бреду не представлялось, – добавил КорС.
На самом деле температура всего двадцать восемь, но, тем не менее, с нас сошли все семь потов. Всю вторую пару мы только тем и занимались, что выполняли норматив по одеванию ОЗК на время. Как сказал преподаватель, будем осваивать надевание и раздевание противогаза и ОЗК.
Преподаватель намеренно, так сказать в воспитательных целях, не делал никаких поблажек для тех, кто вкладывался в норматив, поэтому «умирали» все вместе. И перерывов хотя бы время от времени преподаватель тоже не делал. Все это благоприятствовало укреплению нашей нелюбви, как к самому предмету, так и к преподавателю лично. Хотя он считает, что это способствует укреплению воинского коллектива и взаимовыручки. Наконец утомительное занятие окончилось, и мы, красные и потные, усталые и раздраженные поспешили в роту, чтобы успеть сдать до следующей пары химзащиту и умыться.
В аудитории, где предстояло занятие по истории партии, вдруг обнаружилась балалайка. Видно, здесь готовились к смотру художественной самодеятельности. Борька Ищук взял балалайку, и, играя на ней, неожиданно для всех стал петь частушки.
– Я частушек много знаю: и хороших и плохих,
   Вы послушайте, ребята, кто не знает никаких!
Борька действительно, как, оказалось, знает частушек много, но вот, что касается хороших, он нас сильно обманул. Самой «приличной» частушкой в его репертуаре оказалась частушка про безмятежно плывущий по реке топор из города Чугуева. Впрочем, всем его песнопения очень понравились, усталость заметно поубавилась, а хорошее настроение прибавилось. Концерт прервал преподаватель, вошедший так тихо, что никто из нас его появления и не заметил. Вследствие этого, подполковник Козлов смог прослушать несколько частушек.
– Что и говорить, – неожиданно громко сказал он, приведя нас всех в растерянность, – впечатляет. Весьма, весьма образно!
Это он, наверное, о матах так высказался. Боря держится невозмутимо. Наша радость была подпорчена. Правда, ненадолго.
– Курсант Ищук, а что это было? – с любопытством уставился преподаватель на Борю.
– Понимаете, товарищ подполковник, у многих курсантов было плохое настроение. Вот я и решил показать всем, что плохое настроение это следствие плохих мыслей, а свои мысли всегда можно изменить на лучшие. И мне кажется, что мне это удалось! – гордо закончил Ищук, вызвав смех взвода и улыбку преподавателя.
– И теперь все думают только веселые мысли? Что ж, поблагодарим певца, но мы несколько отвлеклись от темы. Теперь можем взяться за скучнейший предмет, который называется «История коммунистической партии Советского Союза», не возражаете? Тогда сосредоточьтесь, откройте свои конспекты, начинаем лекцию.
Однако лирическое настроение передалось и преподавателю. Проявилось это неожиданно и интересно. Подполковник Козлов стал рассказывать нам об истории, но не по учебникам.
– Вы, конечно, слышали о том, что Гитлер и его теоретики утверждали, что от обезьяны произошли все люди, кроме немцев? Кроме этого они считали, что евреи стоят от людей еще дальше, чем животные. Поняли что-нибудь? Поздравляю, вы нормальные люди!
– А гитлеровцы что, были ненормальными? – выразил всеобщее удивление Батя.
– В клиническом понимании, безусловно, нет. Больше того, среди них было много образованных, умнейших людей, сильных и волевых. Кстати,  вам известно, друзья, что нацистские военные преступники так ведь и не поняли, за что их судил Нюрнбергский трибунал? Они не понимали вопросов: «В чем заключается вина евреев?», «Почему славяне – низшая раса, а скандинавы – высшая?» Разговора между судьями и обвиняемыми, по сути, не произошло. Кто скажет, какая была главная цель у немцев в ходе Второй мировой войны?
– Завоевание всего мира! – первым вскочил Веня.
– Другие мнения будут? – доброжелательно улыбнулся преподаватель, и мне показалось, что посмотрел на меня. Честно сказать, к ответу Вени мне было нечего добавить. А вот КорС руку поднял.
– Разрешите, товарищ подполковник? Курсант Королев. Завоевание всего мира должно было быть не конечной целью, а всего-навсего одним из переходных этапов.
Подполковник согласно кивнул головой, а взглядом словно сказал:
– Продолжайте, Королев.
– Главной целью гитлеровцев, их «Черного ордена» СС было очищение планеты от «людского болота» и селекция расы «сверхлюдей», «чистых арийцев». Именно они должны были управлять низшей расой – «унтерменшами».
– Превосходно, вам пять! – восторженно сказал Козлов, потирая руки. – Садитесь, товарищ курсант. Продолжим. Суть расовой доктрины гитлеровцев тесно связана с их специфической трактовкой термина «арий, ариец». Вообще «арий» это не имя какого-то одного народа. Арийской расы как таковой, со своими специфическими признаками лица, строением черепа, особенностями крови, уровнем интеллекта и так далее, нет. Арии это общее, собирательное понятие, которым чаще всего называли народы породненной языковой группы, которые из-за определенных исторических обстоятельств, а не благодаря своему характеру или интеллекту, сыграли ведущую роль в формировании образа жизни, который основывался на земледелии.
– То есть переход к оседлости, который обеспечил «прыжок» в новую цивилизацию? – не поднимая руки, спросил Батя.
– Частично. В том смысле, что проблема ариев не сводится только к этому. Вначале арийская проблема возникла как языковая проблема. Ученые вдруг выявили странное языковое родство индийцев, иранцев, германцев, древних греков и славян! Позже возникли термины «индоевропейские народы», «ираноевропейские народы» и прочие.
Я сижу и слушаю, затаив дыхание, потому что узнаю то, о чем до этого урока вовсе и не задумывался.
– В конце ХІХ века немецкие историки и этнологи понятие «индоевропеец» взяли и заменили на «индогерманец», а потом и «ариец». Попутно они усиленно формировали мысль, что все значимые политические и культурные достижения в Европе были созданы исключительно арийцами, то есть германцами! Они даже считали, что и саму Европу нужно переименовать в Великую Германию. Вот так! В начале ХХ века в Германии достаточно большая группа единомышленников – философов, этнологов, идеологов, астрологов: Лангбен, Горбигер, Гаусгофер, Гюнтер, Штеккер, Гундольф, Федер, Лагарде и многие другие пытались доказать расовое превосходство немцев над другими народами, и в первую очередь над славянами. Они считали, что немцам присущ специфический дух, который проявляется в чрезвычайной силе и героическом характере.
Подполковник перевел дыхание, и обвел нас взглядом. Тут Юлька поднял руку:
– Товарищ подполковник, а причем здесь евреи?
– Непростой вопрос. Уничтожение немцами евреев было для них делом священным. Гитлеровцы уничтожали, например, цыганские лагеря (поселения), но не всех цыган. Некоторые цыгане даже служили в гитлеровской армии. Славян немцы планировали заставить работать на себя. И только евреев они собирались уничтожить полностью. Правда, сами они так грубо не выражались. Немцы говорили «окончательное решение еврейской проблемы». Только евреев немцы называли «абсолютным злом», «антирасой», «евреи – хуже животных» и даже «нелюдями».
– Почему же немцы так относились к евреям?
– Для любого народа земли почетно, если о нем говорится в Библии, – неожиданно ответил подполковник коммунист Козлов, – немцы считают, что они главнее славян и старше славян, потому что они ведут свой род от Ашкеназа, старшего сына Яфета (сына Ноя). Мы же с вами, я имею в виду славян, по их мнению, происходим от внука Яфета Рифата, сына Гомера. В І тысячелетии нашей эры германцы (готы, тевтоны) много раз пытались навести у нас свой «порядок». Неудачно, правда: и готов мы разбили с помощью гуннов, и тевтонов сюда не пустили. Немцы считают себя самой перспективной расой. Но это выдумки. На самом деле самой молодой и перспективной расой являются славяне, которые сформировались как раса только в І тысячелетии нашей эры. Немцы старше нас на тысячу лет. Они признают, что славяне тоже представители белой расы, но считают нас вторым сортом. Теперь вернемся к евреям. Кто такие евреи, пришедшие в Европу, в частности в Германию, Украину, Прибалтику?
– Бывшие хазары! – выкрикнул я, и добрым словом вспомнил школьного учителя истории Вассерштрома Генриха Иосифовича.
– Совершенно точно, товарищ Иванов. Это именно бывшие хазары, а не палестинцы, осевшие на побережье Средиземного моря. Хазаров еще называют евреями-ашкеназами, в то время как палестинских евреев называют евреями-сефардами. Кстати и Моисей был по матери ашкеназом. Вы уже догадались, что между немцами и евреями-хазарами существует неразрешимое противоречие? Ашкеназ является сакралом, духовным символом, как евреев, так и германцев!
– Товарищ подполковник, сержант Иванов. А это на самом деле так или это просто немцы так думают? – спросил я громко, чтобы мой вопрос был услышан.
– Немцы так думают. Но они в это верят, и это для них свято. Общий сакрал это очень-очень серьезно. Это источники, судьбоносный фундамент великого духа немцев. Сакрал, одним словом. И на этот же сакрал претендуют евреи.
– Или-или? – спросил Королев.
– Именно. Выходит, что не от германцев белая раса получила духовный заряд (назовем это пока так), а от евреев.
– Это, – вставил Веня, – что-то вроде религиозного фанатизма.
– Неправильный ответ. Религиозный фанатизм это когда убивают иноверцев. Но стоит иноверцу сменить религию, и война заканчивается. В отношении «немцы – евреи» это правило никогда не срабатывало и не срабатывает. Здесь дело совсем в другом. Понимаете, друзья мои, нельзя изменить свои гены. Евреев преследовали вовсе не за веру, как думает товарищ Нагорный, нет. Не за язык, не за их образ жизни, не за национальность. Кстати, евреи довольно часто меняли и национальность, и религию, но их все равно уничтожали. Я бы сказал, что это уникальное явление в истории человечества.
– Разрешите? – поднял я руку, – сержант Иванов. Разве немцы не могли выдумать себе другой астрал?
– И этот-то притянут за уши, и он самая удачная их версия своего прошлого. Для немцев очень важен вопрос о месте их народа в культурно-цивилизационном процессе в Европе. Вообще же речь идет о духовном господстве над Евразией.
–  Товарищ подполковник, а для нас этот вопрос не важен? – робким голосом задал вопрос Вася, неуверенно поглядывая по сторонам.
– Мы интернационалисты, новая общность – советский народ, – начал скучно говорить подполковник, но договорить не успел, так как в аудиторию вошел начальник учебной части.
– Взвод! Встать! Смирно! Товарищ полковник!
– Вольно, вольно, садись. Продолжайте. С вашего разрешения я поприсутствую на занятии.
Полковник прошел и присел за свободный стол, а подполковник Козлов стал лихо излагать программный материал по истории партии. Той самой истории, которую пишут победители.

О комиссарах
Сегодня я насмешил ротного, так что настроение у нас обоих хорошее. А было это так: перед утренним осмотром я проверял порядок в тумбочках своего отделения и в тумбочке Баранова испачкал пальцы правой руки краской голубого цвета. Это наш «шаровик» ночью в ленинской комнате что-то рисовал, поставил гуашь в тумбочку, но не закрыл крышкой голубую краску. Видимо Артем, лег поздно, так что спать очень хотел. Я как раз шел в умывальник, когда из канцелярии 32-й роты вышел наш ротный. Я ему отдал честь, а он заметил, что рука у меня в краске.
– Иванов, – строго спросил ротный, скользнув взглядом по мне, – что это у тебя с рукой?
– Пустяки, товарищ майор, – улыбнулся я, – просто порезался!
Ротный смеялся до слез, так, что чуть фуражка не слетела с его головы, потом махнул рукой и спросил.
– И что заставило дворянина идти учиться на комиссара? – впрочем, на мой ответ он не рассчитывал, снова рассмеялся и пошел в нашу роту, а я продолжил свой путь в умывальную комнату.
Первой парой у нас была история партии. Перед лекцией Королев сидел и читал какую-то книгу. Вдруг он рассмеялся, что для него весьма нетипично.
– КорС, ты смешное что-то вычитал? – спрашивает «замок». – Так огласи, пусть все посмеются. Ну, не будь свиньей!
Я ожидал, что Королев обидится, но он снова рассмеялся.
– Я читаю биографию Уинстона Черчилля. Только что прочел следующее его высказывание: «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных».   
Мы еще не отсмеялись, как в аудиторию вошел подполковник Козлов. После доклада старшины роты и приветствия, когда мы расселись по своим местам, преподаватель начал лекцию.
– Товарищи курсанты, кто из вас может доложить, как и когда появились комиссары?
Вот то, что сейчас происходит в аудитории и называется «лес поднятых рук» в самом что ни на есть прямом смысле.
– Не торопитесь, товарищи курсанты, – улыбается Козлов. – За правильный ответ сразу ставлю пятерку, а за неправильный – двойку. Поскольку первым поднял руку курсант Россошенко, то ему и предоставим слово.
По аудитории прошелестел шепот разочарования.
– Комиссары в армии и на флоте рождены в огне Великой Октябрьской социалистической револю¬ции, – бодро ответил Вася, так как нам именно так говорили нам на лекциях по истории КПСС.
Некоторые курсанты пытались выкрикнуть этот же вариант ответа с мест, рассчитывая на положительную оценку.
– Товарищи курсанты, не перебивайте своего выступающего товарища. Каждый говорит, что он думает. Садитесь, товарищ Россошенко, – довольно говорит преподаватель, – вам два. Пора уже вам взрослеть, а то вы в чем-то все еще играете в «Зарницу». Курсант высшего военного училища должен читать не только программный материал. Ну, что, товарищи курсанты, есть еще среди вас желающие получить легкую пятерку?
Желающих больше нет. КорС посмотрел на меня, я на Батю, тот на Королева, но никто из нас правильного ответа тоже не знает.
– Тогда, записывайте, товарищи курсанты. Первые комиссары появились еще в XVIII веке, когда воз¬никла потребность у итальянских республик, армии которых формировались в основном из наемников, контролировать лояльность войск и тех, кто ими командовал. Позже подобные должности вводились, как правило, в годы революций и сопро¬вождавших их катаклизмов, например, Великая французская революция, Война за незави¬симость в США. Что касается нашей страны, то зачатки института политических комиссаров, действительно относятся февральской буржуазно-демократической революции 1917 года. Новая власть попыталась укрепить свое влияние в армии и на флоте, действуя через специально назначаемых, облаченных предста¬вительскими полномочиями, доверенных лиц – комиссаров. Итак, комис¬сар – это лицо, уполномоченное на исполнение  какой-нибудь  ответственной политической, административ¬ной или хозяйственной должности.
Мы торопливо записываем, так как действительно этого не знали.
– Что действительно интересно, так это то, что комис¬сары большевиков были введены в части армии и флота для того, чтобы противодействовать уже активно действовавшим комиссарам Временного правительства. За командирами из старых офицеров тоже нужен был жесточайший контроль. Комиссарам также вменялось в обязанность политического просвещения личного состава, насаждение духа революционной дисциплины и организованнос¬ти. Они контролировали каждый шаг командиров, любой приказ был недействительным без их подписи, ведали подбором кадров, докладывали в вышестоящие инстанции обо всем, что считали нужным. При этом система ответственности за состояние дел была предельно жесткой.
Что тут скажешь, подполковник Козлов это вам не подполковник Дураков, шаблонность изложения материала которого уже давно стала притчей во языцех. А вот подполковник Козлов во время своих лекций не только с удовольствием выслушивает любые вопросы, но и от утвержденной учебной программы, как сейчас, может отступить.
– В одном из приказов председателя Реввоенсовета Троцкого говорилось: «Если какая-либо часть отступит самоволь¬но, первым будет расстрелян комиссар, вторым – командир».  Практика введения нового института оказалась удачной. Тот же Троцкий сказал по этому поводу так: «В лице наших комиссаров... мы получили новый коммунистический орден самураев, который – без кастовых привилегий – умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса». Институт военных комиссаров явился действенным органом «пролетарской диктатуры». Через него партия большевиков эффективно прово¬дила свою политику в действующей армии и на флоте. Говоря словами того же Льва Троцкого: «… комиссары, представи¬тели правящей партии, делегированные центром для ответственной работы, отда¬ют себя делу целиком, не требуют для себя никаких привилегий, являются первыми туда, откуда грозит наибольшая опасность. Это нравственное влияние комиссаров не могло не привлекать лучшую часть коман¬дного состава к тому классу, который имеет тысячи и десятки тысяч таких работников для своих нужд».
Конспектируют абсолютно все, так как исторические корни нашей профессии без преувеличения интересны всем.
– Фрунзе, – продолжает преподаватель, – так оценивал роль политических органов в годы гражданской войны: «Кто вносил элементы порядка и дисциплины в ряды создававшихся под гром пушечных выстрелов наших молодых красных полков? Кто в часы неудач и поражений поддерживал мужество и бодрость бойцов и вливал новую энергию в их пошатнувшиеся ряды? Кто налаживал тыл армии, насаждал там Советскую власть и создавал советский порядок, обеспечивая этим быстрое и успешное продвижение наших армий вперед? Кто своей настойчи¬вой и упорной работой разлагал ряды врага, расстраивал его тыл и тем подготавливал будущие успехи? Это делали поли-тические органы армии, и делали, надо сказать, блестяще».
Тут Литин попытался что-то сказать Роме, но преподаватель тут, же пресек эту попытку, что называется, на корню.
– Курсант Литинский, вам меня слышно? Или мне встать, чтобы вам было меня видно? В первые недели Великой Отечественной войны Красная армия столкнулась с огромными проблемами. В частности, в плен сдавались не только отдельные воинские подразделения, но и целые части. В связи с этим 16 июля 1941 года по решению ЦК ВКП (б) был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в РККА».
– А я и не думал, что история института комиссаров настолько интересна, – шепотом говорит Батя, не поднимая головы, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания преподавателя.
А тот взял со стола какую-то карточку, видимо, будет цитировать.
– Кстати, наши враги о наших политработниках периода Великой Отечественной войны высказываются очень хорошо. Так, например, немецкий военный историк П. Карель в своей работе «Восточный фронт» высказался о роли комиссаров так: «Хотя в начале войны роль комиссара, возможно, и была неопределен¬ной, со времени Курской битвы он все больше и больше воспринимался бойцами и командира¬ми как опора в борьбе с недальновидными начальниками, бестолковыми бюрократами и духом трусливого пораженчества... В действительности комиссары были полити¬чески активные и надежные солдаты, чей общий уровень образования был выше, чем у большинства советских офицеров... Он должен быть в состоянии самостоятельно решать чисто боевые задачи... политрук роты стать командиром роты, комиссар дивизии – командиром дивизии. Чтобы соответство¬вать такому уровню требований, корпус политработников, естественно, должен состоять из жестких людей, преданных влас¬ти, и в первой половине войны эти люди, как правило, составляли главную движущую силу советского сопротивления и твердо следили за тем, чтобы войска сражались до последней капли крови. Они могли быть безжалостными, но в большинстве случаев они не жалели и себя». Надо же, даже младший сержант Иванов конспектирует! Что-то в лесу огромное сдохло? А! Завелся один-единственный динозавр, но и тот прожил недолго! Что, Иванов, неужели вам интересно? Или вы, по своему обыкновению, письма строчите?
Подполковник улыбается, и я тоже улыбаюсь. Он не подошел, чтобы проверить, что я на самом деле пишу. Наверное, в этот раз, уверен, что я действительно занимаюсь делом.
Лекция оказалась на удивление содержательной, а послевоенная история политработников тоже интересной. После того, как пара закончилась, и подполковник Козлов вышел из аудитории, КорС снова вынул из планшетки книгу, которую читал перед занятиями. «Замок» тоже заметил это и спросил у Королева.
– Слушай, а Черчилль еще что-нибудь забавное о животных говорил?
– А как же, – улыбается Королев. – Вот: «Терпеть не могу лошадей: посередине они неудобны, а по краям опасны».
Кто слышал эти слова, рассмеялся. В это время ко мне подошел Артем Баранов и доложил, что он снова идет на «шару».
– Нужно сделать макет шалаша, в котором, во время разлива, скрывался Ленин, – сказал он, подавляя зевоту.
– Отдохнуть тебе нужно, выспаться, – говорю я, – а то ты уже не соображаешь, что говоришь.
– На том свете отосплюсь, – беззаботно махнул рукой Артем.

Мишка влюбился
«Дочь горшечника Дибутада увидела на стене тень своего возлюбленного и обвела его профиль кинжалом. Благодаря этому рисунку ее отец изобрел стиль росписи, украшающей греческие вазы. В основе всех вещей лежит любовь».   
А. Камю
Мой приятель Миша Кальницкий (наши койки стоят в казарме рядом) во время летнего отпуска познакомился на море с девушкой. И не просто познакомился, она ему очень нравится. Отпуск закончился, и теперь они просто переписываются. Но у Миши есть проблема – у него сравнительно скудный словарный запас. Поэтому у девушки сложилось впечатление, что Миша грубоватый и хамоватый. В их отношениях наметился не то, чтобы раскол, но некоторое охлаждение. А Мишке терять эту девушку не хочется. Своими страданиями он поделился со мной.
– Ты понимаешь, она говорила мне, что любит меня. Я ей говорил, что люблю, а теперь… Я не понимаю, что с нами происходит.
И решили мы ей писать письма вдвоем. В смысле я диктую, а Миша записывает. Я стараюсь больше, чем для себя самого. Мы сидим на самоподготовке, и я негромко диктую. И хотя я стараюсь говорить тихо, слушает нас весь взвод.
– Здравствуй, ... Миша, как ее зовут? Здравствуй, Таня. Я очень-очень скучаю по тебе. Мне так не хватает тебя. От одной мысли о тебе у меня чаще бьется сердце, мне так хочется видеть тебя, слышать тебя. Я считаю тебя единственной в мире. Знаешь, Танечка,  с первой минуты  нашего знакомства для меня началась новая жизнь. Во мне пробудился мужчина, пробудился отец. Я хочу быть твоим мужем, хочу, чтобы мы с тобой были вместе, чтобы у нас с тобой были дети.
– Симона, ну ни фига ты себе даешь, – восхищается Зона.
– Ничего он не дает, – перебивает Зонины восторги Королев. – Если бы ты, Зона больше читал, то знал бы, что это Симона просто перефразирует Сухомлинского.
– КорС, не мешай, – со скрытой угрозой в голосе сказал Миша, и Королев тут же уткнулся в учебник. – Давай, Толик, продолжай.
– Слушай, Миша, – задумчиво говорю я, – ты хоть пару слов о ней скажи, совершенно же невозможно работать! Где и как вы познакомились?
– На пляже в Новом Свете. Я ее увидел, когда она выходила из моря, – улыбаясь, говорит он.
– Пока вполне достаточно, – улыбнулся я. – Пиши далее. Мне всегда нравилась жизнь, хотя я никогда особенно об этом не задумывался. Но встретив тебя, я понял, что любить – это значит хотеть жить. (Королев громко хмыкнул, но промолчал). Таня, я люблю тебя! Я все время думаю о тебе, и чувствую, что во мне есть столько нежности, ласки, что мне самому не верится, что я способен так любить. Вот сейчас пишу, а сам вспоминаю ту нашу первую встречу на пляже. Помню, как увидел тебя, выходящую из воды, такую грациозную, такую стройную, такую красивую, что у меня и сейчас дух перехватывает от одного этого воспоминания. Тань, я уже говорил тебе, что я тебя люблю? Я очень люблю тебя! Как я счастлив от того, что у меня есть ты! Я и не подозревал о том, какое же это огромное счастье – любить и быть любимым! Мысли путаются, может я что-то не так сказал? Я хочу сказать, что счастлив от того, что люблю тебя, и что ты тоже любишь меня! Я мечтаю о том, чтобы ты стала моей женой. И знаешь, я чувствую, что никогда не смогу обидеть тебя. Я всегда буду считаться с твоими мыслями, желаниями, убеждениями, чувствами. (Королев снова хмыкнул, потому что это я снова перефразирую слова Сухомлинского). У меня упрямый характер…
– Да уж! – все-таки не выдержал и съязвил КорС. – Что есть, то есть!
– КорС, желаешь продолжить вместо меня? Пожалуйста.
– Нет, – немного подумав, отказался он, честно признав при этом, – я вот, читал те же книги, что и ты, но у меня так не получается.
– У меня упрямый характер, но я буду учиться уступать тебе. Я не хочу, чтобы мой характер мешал нам в нашей семейной жизни. Я тебе еще не говорил? Ты очень хорошая, Танечка! Миллион раз я вспоминал то, как ты сказала мне: «Я тебя люблю!» Это были лучшие слова, которые я слышал в жизни. Это была лучшая музыка, которую мне приходилось слышать.
– Добавь, что музыку он слушает много, – смеется «замок». – Благо командование вечно отправляет нас в музыкальную филармонию, чтобы мы культурно развивались, блин!
– Знаю многих ребят, которые женились только потому, что встретили симпатичных или красивых девушек. Я и раньше удивлялся этому, а теперь я понимаю, что жениться нужно только по любви! Как же я счастлив от того, что у меня есть ты! У меня нет никаких сомнений по поводу того, что я тебя люблю по-настоящему, потому что мне нужна только ты одна. Я умираю от любви к тебе.
– Ой, держите меня, а то не удержусь! – рассмеялся КорС. – Слушай, Симона, поскольку ты все время только то и делаешь, что перевираешь разных классиков, я тоже позволю себе привести одну цитату, так сказать, в ее первозданном виде. Некто, Маргарита Наваррская как-то заметила: «Мне столько раз приходилось слышать о людях, которые умирают от любви, но за всю жизнь я не видела, чтобы кто-нибудь из них действительно умер».
Весь взвод дружно веселится от его слов.
– Ладно, Миша, – весело смеюсь я, – так и быть, про умирание вычеркни. Мне хочется жить для тебя, для наших будущих детей и именно в этом я вижу свое счастье. Когда мы с тобой познакомились, когда пришла моя любовь, моя душа наполнилась неземным блаженством! Я все время испытываю ощущение огромного счастья! Это все потому, что я люблю тебя, а ты любишь меня! Может ли быть что-то лучше этого? Нет, не может! Таня, мы с тобой будем очень счастливы! Знаешь, почему я так утверждаю? Потому что в семейной жизни самое главное – любовь, а она у нас есть! Я знаю, что любовь это очень хрупкое чувство, но я приложу все силы для того, чтобы сберечь его, чтобы сберечь нашу с тобой любовь! Танечка, любимая моя, я люблю тебя всем своим существом, сердцем, душой, головой и телом.
– Нет, ну про тело не надо, – покраснел Миша. – Она такая стеснительная, воспитанная. Мне бы не хотелось выглядеть в ее глазах еще более вульгарным, чем я и так есть.
– Ну, нет, так нет, – легко согласился я. – Я учусь с ребятами из своего взвода уже третий год, но только сейчас заметил, какие они хорошие. Нет, они не стали лучше, они такие же, какими были раньше. Просто я люблю и становлюсь лучше и добрее.
Взвод хохотнул, но никто ничего говорить не стал. К тому же, как мне кажется, многие торопливо записывают то, что я диктую Мише, чтобы потом еще раз творчески переработать и отослать письма своим девушкам.
– А еще я заметил, что я начинаю учиться любить и себя, и все больше и больше. Таня, я не могу молчать, мне очень хочется сказать тебе, что я люблю тебя страстно, ты так волнуешь меня.
– Толик, – перебивает меня Миша, – хватит об этом.
– Ты знаешь, милая, а я стал лучше учиться. (Королев расхохотался, но потом взял себя в руки, и снова уткнулся в конспект). У меня появилось столько сил, хочется что-то делать, вот я пока и направил эту энергию на учебу. Мне так импонирует твоя доброта. Некоторые мои приятели гордятся тем, что у них красивые подружки или жены, а я горжусь тем, что ты у меня добрая. Ты настоящее сокровище!
– Ну, все, спасибо, – снова перебил Меня Миша. – Думаю, хватит. Остальное я допишу сам.
Он пожал мне руку, но тут снова влез КорС.
– Надеюсь, позволительным будет мне привести еще одну цитату? «Много кратких безумий – вот что вы называете любовью. И ваш брак кладет предел множеству кратких безумий – одной большой и долгой глупостью». Фридрих Ницше, однако, чтоб вы знали.