третья серия тут:
http://proza.ru/2011/02/24/1980
__________________
ЧЕТВЁРТАЯ СЕРИЯ
Следующей выступала Раненная Птица – сорокалетняя библиотекарша, которая была в Ассоциации со дня основания оной. По её лицу и поведению было видно, что она считает своё попадение в первую четвёрку подтверждением справедливости судьбы и знаком свыше.
Она всегда декламировала нараспев, с острой трагичностью в голосе.
«Я больше не силах терпеть
твоё равнодушье скупое…
Вскоре выяснилось, что первая строка – рефрен, так что стихотворение напоминало подробный, хотя, бесспорно, лирический перечень.
«Я больше не силах терпеть
того, что мой дар – безразличен…
– А где папка? – спохватился Максим.
Пьер и Катя вздрогнули.
– Какая папка?
– Белая, с красным крестом, – Макс опустился на колени и посмотрел под сидениями.
– Целуешь Музе ноги? – схохмил Гриша Товстун, наклонившись вперёд и облокотившись на спинку Максимового кресла.
– Она была у меня, – упавшим голосом призналась Катя.
– Ну и где она?
– «Я больше не силах терпеть
твой тон в отношеньях со мною,
а мне ведь так хочется петь…
Катя молчала, глаза её наполнились слезами.
– Малышка, всё хорошо. Ты только постарайся вспомнить. Куда. Ты. Дела. Эту. Папку.
– Я всё время прижимала её, вот тут, вот сюда… – прошептала Катя, касаясь ладонями своих грудей, – ей хотелось осмотреться по сторонам, но она не смела отвести глаза от лица Максима. – Я всё время держала её…
– И куда же она делась? Испарилась?
– Да какая папка, Макс? – снова вмешался Петя. Он был так взволнован весь последний час, что даже не заметил никакой папки.
– «Я больше не силах терпеть
жестокость твою ледяную,
пусть даже имею вину я…
– Катенька, – медленно проговорил Максим. – Катёнок. Катёночек. Ты же отдаёшь себе отчёт…
– «Я больше не силах терпеть
рассеянность, небережливость…
– О, я больше не силах терпеть! – тихо простонала сзади Лиза Лизэтт. (Стихи были очень длинные.)
Максим потёр лоб, не обращая внимания на ухмылки Товстуна.
– Так. Когда мы пошли в туалет, она ещё была у тебя?
– К-кажется…
Макс схватил Катю за руку и поволок вон из зала. За ними побежал и Пьер. Неля посмотрела на них из президиума с большим осуждением.
– Что они бегают туда-сюда? – брюзгливо заметил Гриша Товстун. – Я думал, хоть тут будет с кем словом перекинуться…
– Да вообще, балаган, – зевнула Лизэтт. – И где, спрашивается, поэзия? Где наши лучшие? Где Чужинец, например?
– А хрен его знает, он какой-то мутный, – сказал Гриша, потом наклонился к Лизиному уху. – А я помню, пришёл в гости в своей тётке, она в «хрущёвке» живёт, поднимаюсь по лестнице, и тут – бац! – столкнулся с Чужинцем в подъезде, на третьем этаже. Он аж в лице изменился. Я говорю: «О! Какими судьбами!», а он что-то пробормотал, типа, «да так…» и убежал вниз… – Товстун усмехнулся. – Думаю, он гей, там живёт в одной квартире музыкант, про него все знают…
– Сам ты гей, – отмахнулась Лизэтт.
Выйдя в холл, Макс, Катя и Пьер увидели, что Рачок, открыв окно, карабкается на подоконник. Максим быстро сориентировался, бесшумно подбежал к нему сзади и мягко обхватил за плечи.
– Дима, это мы – твои друзья. Здесь только второй этаж. Мы хотим, чтобы ты был не только жив, но ещё и здоров. Мы не хотим видеть тебя в инвалидной коляске.
Рачок не пытался вырываться. Он мелко дрожал.
– Зачем ты лез в окно? – пробормотал Петя. – Что с тобой, Димчик?!
– Отведи его в зал, Пьер, – распорядился Максим. – И присматривай за ним.
– Они все не знают… и не видят, – бормотал Дима. – Они все голосуют. Они голосуют, ребята. Они не знают и голосуют…
Петя обнял Рачка, повёл его к двери. А Макс и Катя направились по коридору к туалетам.
Через минуту Катя выскочила совершенно счастливая, прижимая к груди заветную папку.
– На подоконнике лежала, – одними губами проговорила она. – Я же не могла… с нею…
– Слава Богу. Дай сюда.
Максим попытался вырвать у Кати папку, но она только ещё крепче прижала её к себе. На девушку что-то нашло, возможно, из-за трагикомичной сцены с Рачком.
Макс некоторое время смотрел в её глаза, ожидая, что она их опустит, но она не опускала.
– Ладно. Пойдём. И, пожалуйста, – не потеряй папку.
Катя энергично замотала головой, так что волосы отхлестали её по раскрасневшимся щекам.
Тем временем, «трибунал» уже судил первую четвёрку. Как сообщил Пьер, – Неля и Патриарх уже сказали своё слово. В пользу Раненной Птицы.
– Ну, что я могу сказать… – протянул, лениво поднявшись, Харчин. – Конечно, вы все гении. То есть… талантливые. Но надо выбирать! – на его лице плавала какая-то солёная улыбка. – Вот вторая выступающая мне прямо как в душу заглянула, простите за поэзию…
Меценат сел и отдал микрофон Неле.
– Итак, первая книга – будет сборником стихов Раненной Птицы! – объявила она.
Зал неопределённо зашумел. Опять всё внимание было приковано к прозрачному цилиндру. И тут произошло нечто, повергнувшее Петю в мистический ужас.
– Андрей Нарцисс! – прочла председательша, развернув бумажку; секретарь записал. – Айчира Багирова! – объявила Неля, достав вторую бумажку.
– Повенчаны небом, – с шутовским пафосом изрёк Гриша Товстун.
Пьер обернулся и посмотрел на него с изумлением.
– Да что тут такого, Петька? – хлопнул его по плечу Макс. – Ну, подумаешь, выступают друг за другом. Это же слепой случай. Да и не значит ничего.
– Это ж как прикольно, пацаны! Они попали в одну четвёрку! – азартно зашептал Товстун, снова опираясь локтями на кресло Максима. – Из них же двоих кто-то железно – вылетит. И Нарцисик наш в любом случае будет «обтекать»!
Макс подумал, и тоже улыбнулся.
– А ведь реально, Григорий!
Определили всю четвёрку, и начались слушания. На сцену поднялся Нарцисс, напоминающий Принца Флоризеля в известном советском фильме. Длинный чёрный шарф почти волочился по полу, и Андрюша изящным движением накинул себе на шею ещё одну петлю. Уверенно оглядел зал, взял микрофон со стола президиума.
– «Как молнии косой ожёг,
змеясь по скулам тучи,
излюбит в пыль сырой стожок, –
так сердце моё мучит
мгновенный взгляд и взмах руки…
Он читал всегда очень выразительно, но без театрального надрыва. Талантливо читал.
Пьер корчился, как «сырой стожок».
Декламируя уже третье стихотворение, Нарцисс стал прохаживаться по сцене, и вот, оказался напротив тех сидений, где расположилась наша компания. Закончив стихи, он поклонился, зал зааплодировал.
– Дамы и господа! – своим хорошо поставленным баритоном провозгласил Нарцисс. – За мной должна выступать прекраснейшая из женщин, талантливейшая поэтесса, которую, вне всякого сомнения, ждёт слава и успех, – АЙЧИРА БАГИРОВА! Прошу её сейчас подняться на сцену.
Неля с недоумением опустил свой микрофон, – она как раз собиралась объявить выход Айчиры.
О, Айчира была великолепна! Высокая, утончённая, щедро вылепленная природой и искусно украшенная своим умением подбирать и комбинировать вещи. Она взошла на сцену с правой стороны, и Петя успел подскочить и подать её руку, пока она грациозно поднималась по ступенькам.
– Благодарю, Пьер, – сказала она.
– Благодарю, Андрюша, – добавила уже на сцене.
Айчира сделала мягкий жест рукой, который, скорей всего, означал «а теперь Вы свободны, до свидания», а может быть, – «спасибо, дайте микрофон». Но Нарцисс то ли не понял этого, то ли хитро выкрутился (и это намного более вероятно), – он подхватил её протянутую ладонь, поцеловал. И, сделав шаг вперёд, насмешливо сказал в микрофон, глядя в глаза Пьеру.
– О чём мечтаешь ты, глупец?!
Принцесса – и кабацкий служка!
Корона – и льняной чепец!
Алтарь – и… стружка!
Петя вскочил, его щёки залил густой румянец. Постоянный лёгкий шумок, который плавал в зале, – стих.
Пьер медленно подошёл к сцене и, глядя на Нарцисса снизу вверх, выкрикнул:
– А в примечаниях к стихам
поэт признал: «Я просто хам».
– О, как всегда ты вял и снул, но от ответа увильнул, – насмешливо продекламировал Андрей.
Петя оглянулся на Макса. Тот сделал резкий хук правым кулаком.
Нарцисс рассмеялся.
– Жалкое зрелище!
ОН – не созрел ещё!
Неля встала в президиуме, собираясь что-то сказать. Меценат был в восторге, даже умостился на кресле поудобнее, а Сичень-Затятый, похоже, решил, что это часть выступления Нарцисса.
Пьер, наконец, собрался.
– А ты, конечно, виртуозно ловок
с колодою домашних заготовок.
Несколько мужских голосов в зале громко расхохотались. Нарцисс снова сделал шаг вперёд, опять вскинул ко рту микрофон, но замешкался.
Петя выкрикнул:
– Кто любит женщину настолько,
что драться лезет за неё,
не станет поступать жестоко.
Любовь… э, любовь… э…
Похоже, он снова потерялся.
– Ах, извини! Да, я жесток! – парировал Андрей. – Сказал, – чтоб знал ты свой шесток.
– Дерзить, конечно, ты умеешь,
но… но…
– Мои стихи, и правда, дерзновенны,
зато я из-за баб не режу вены.
Нарцисс «поймал волну».
Айчира очень заинтригованно посмотрела на Пьера, затем внимательно – на Андрея. В зале во всю заливались женские голоса.
– Прекратите эту дуэль! – решительно сказала Неля. – У нас регламент!
Петя был серьёзно ранен, тут действительно надо бы прекратить.
Андрей, видимо, собирался сказать ещё что-то, но вдруг Айчира подошла, медленно взяла его за руку, завела её ему за спину и дёрнула вверх. Нарцисс переломился в поясе, крякнув прямо в микрофон. Снова засмеялась мужская часть аудитории.
Она его отпустила. Петя попятился и сел на своё кресло.
Выглядел этот эпизод на сцене довольно двусмысленно. Если гордая женщина крутит мужчине руки, это что-нибудь да значит. Сто процентов! Но ЧТО?..
– Благодарю за внимание, – с достоинством произнёс Андрей, поклонился залу, затем Айчире, отдал ей микрофон и стал спускаться со сцены. Но, обернувшись назад, чтоб ещё раз взглянуть на девушку, он наступил на кончик своего шарфа и с грохотом скатился по ступенькам.
Теперь уже истерически хохотали все.
– Андрюша! – с тревогой вскрикнула Неля.
Нарцисс встал и снова раскланялся. Он изо всех сил спасал своё лицо, но поклоны выглядели теперь шутовскими. Тем более, что к своему месту он пошёл, уже прихрамывая.
– Уступишь книгу красавице, если выберут тебя? – поддал ему Максим.
Андрей остановился и посмотрел на него. Задрав подбородок, ответствовал.
– Разумеется.
Айчира это расслышала, потому что проводила Нарцисса длинным задумчивым взглядом своих раскосых глаз.
Внезапно Максу пришла СМС-ка. Вик. Дол: «Я на выходе из зала!!!»
Максим обернулся. Виктор стоял в дверях и махал обеими руками, скрещивая их над головой, словно ориентировал самолёт.
– Витька что-то узнал, – прошептал Максим.
Айчира уже начала читать свои стихи. Пьер с сожалением и раскаянием посмотрел на сцену, но, сгорбившись, побежал, как солдат под обстрелом, за такими же согнутыми Максом, Катей и Рачком.
Голос Айчиры не дрогнул, но она, очевидно, была сильно задета этим внезапным (и очень заметным для всех) бегством из первого ряда. Особенно, это касалось Пьера, который пикировался из-за неё, что ей весьма и весьма польстило. А тут – на тебе…
Они шли по проходу. Телохранитель Харчина, развалившийся на крайнем сидении предпоследнего ряда, глядя на них, как-то рефлекторно протянул руку за левый борт пиджака.
– Спокуха, Вася, – не удержался Макс, проходя мимо него.
Охранник тут же выпрямился, подобрав ноги и свернув шею на группку спешащих поэтов, – то ли он и правда был Вася, то ли что-то почуял в этих словах.
________________
Продолжение тут
http://proza.ru/2011/03/03/1917