… - Помнишь, ты сказала в 10-м, что ли, классе: «А что Вы можете противопоставить материальному достатку? Машине, квартире? Любовь и дружбу? В эти глупости верят только дураки!» Ну вот, я была в числе этих дур. Верила. И осталась ни с чем. А вы, такие умные, орали «Шизгару давай!», совершенно не понимая тупыми мозгёнками, что «Шизгара» - это такое же дерьмо, как и «Любовь, комсомол и весна». И чего ты хочешь теперь? Весны и любви? Уже без комсомола. Ну, это понятно – времена не те. Ну да. Ну да. И от меня ты хочешь, чтобы я уступила тебе Сергея. А иначе что? Ты меня убьёшь? Ножичком порежешь? Или кислотой обольёшь? Ну, вообще-то это уже статья. Либо 105 – убийство, либо «умышленное причинение вреда здоровью». Либо 111, либо 112. В зависимости от того, чем ты меня бить собираешься. Но ты же дура. Ты же даже не потрудилась подумать, я уже не говорю – обстановку изучить. Может – и табуретки ломать не придётся. Сергей мне и так не нужен. И я согласна тебе его уступить. По сходной цене. А что ты на меня так смотришь? Что у тебя есть, чего бы тебе не жалко было отдать за любовь? Квартира, машина? Дача? Я согласна на любой вариант. Мы идём к нотариусу, ты оформляешь договор дарения на меня – и забираешь Серёжу. Не буду мешать вашему счастью. Я серьёзно. И не смотри на меня такими дикими глазами. Наше общее детство прошло на одних букварях. И я тоже хочу получить свой кусочек шизгары. Ты отдаёшь мне что-то и что-то получаешь взамен. Ты всю жизнь верила в деньги, я, как дура – в воздушные замки. Теперь мне тоже хочется чего-то осязаемого. Ну, так – как? Ты согласна пожертвовать какими-то материальными благами ради любви? Или того, что ты этим словом называешь. Машину ты себе новую купишь, а с милым и в шалаше рай. А я хочу хоть сейчас пожить нормально. Ладно – не можешь отдать квартиру, или машину – дай денег. Столько, чтобы я смогла себе квартиру купить. В конце-концов – это несправедливо – тебе и деньги, и мужик. А мне что? Я обещаю, что не буду вам мешать и как только получу своё – сразу же оставлю вас в покое.
********
Серёгу все звали Серым. Он и впрямь был какой-то серый, как пылью присыпанный. Волосы как пакля, лицо серое и глаза – серенькие и пустенькие. Нет, это был не тот мужчина, ради которого стоило идти на край света. В Сибирь, там, или ещё куда… И не любовь это была, а обыкновенное одиночество. Когда – лишь бы кто, только бы не одна. Да я уже и не боялась одиночества. Кто-то, кажется, Фаина Раневская, сказала однажды, что одиночеству надо учить с детства. Я и училась. Сколько себя помню – вокруг было оно – сияющее и бесконечное. Как снежная равнина. В детстве, помню, было такое – белое, как ватное, небо, и под ним – до самого горизонта – белая-белая равнина. Я тогда подумала, что именно так и выглядит одиночество. И что это – так и будет со мной до конца дней. Потом кто-то был рядом. Но надолго не задерживался. Я даже не всегда могла вспомнить имена и лица этих кого-то. Теперь иной раз мне даже кажется, что я и видела их только мельком. Боковым зрением. Кто-то. Общее имя для них всех – Кто-то. И Серый тоже был из этих Кого-то. Серый, как мышь, вылезшая из пыльного угла. Или из подпола.
- Уйди. – сказала я, - Сгинь, рассыпься.
Он смутился и стал что-то лепетать про любовь. Но я видела, что это не любовь. В его глазах была та же равнина Одиночества. Только не белая, а серая. Равнина была осенняя и небо над ней было серое.
- Врёшь. – сказала я, - Ты трус и поэтому врёшь. Боишься этого бескрайнего пространства. Боишься, что не дойдёшь и потеряешься. А ты не бойся. И ты поймёшь, что это не страшно.
Серый испугался. То ли не понял, то ли наоборот – понял слишком хорошо. Но не сбежал. Наверное – бежать было некуда.
Я подумала, что про любовь хорошо мечтать лет в 16-18. Когда в неё ещё веришь. В молодости, а точнее – в юности – вообще легко веришь во всё подряд. От недостатка жизненного опыта. Потом, когда приходит опыт, вера обычно испаряется. А в сухом остатке остаётся только оно – то самое, которое как белая равнина. И остаётся только идти и идти вперёд. Даже когда ноги уже не двигаются. Куда? Вот на этот вопрос я бы и сама не смогла бы ответить…
Серый испугался и теперь волокся за мной, как приблудная собачонка. Всё надеялся, видимо, что я помогу пройти эту его серую равнину. Свою помощь мне он, тем не менее – не предлагал. Счёл, наверное, что я вполне справлюсь за нас двоих. Только равнина у нас была у каждого своя и идти по ней каждый должен был сам.
Ну а явление этой фёклы меня просто позабавило. Любовь… Когда-то и у меня это было. Давно. Больше всего это напоминало болезнь. Ну да. В каком-то классе, помнится, я "переходила" на ногах грипп. Ходила в школу с температурой. Любовь была очень похожа на это состояние. Теперь вспоминаю – как и не со мной. Самое смешное – что соперница - моя бывшая одноклассница. И не сказать, чтобы была звезда класса. Как и я, впрочем. Но я тогда этим не заморачивалась. А её, видимо, распирало. У нас в классе учились несколько «мажоров» - детки тогдашних «шишек» - партийных и советских. Они держались особняком, общаясь только между собой и никого вокруг не замечая. Мне до них тоже особого дела не было, мы даже не всегда здоровались. А вот одноклассников моих, похоже, это уязвляло. Собственно, тот разговор был на каком-то классном часе… Про дружбу, любовь и прочие «вечные ценности». Вечно только одиночество. Я понимала это, но помалкивала. Всё равно не поймут ведь. А «шизгара» - это такое же фуфло, как и построение коммунизма к 2000 году. Но мои одноклассники хотели шизгары. И ещё – джинсы, как у дочки Второго Секретаря райкома, которая сидела со мной за одной партой. Почему она сидела со мной? Могла бы пересесть к Витьке Красуцкому, или Машке Голубевой – они как раз её круга были. И у них были джинсы, и магнитофоны, и кроссовки… А Машку в школу и из школы вообще возили на машине с шофёром. Но дочка Второго Секретаря райкома ( как же её звали-то?) сидела со мной. А мы даже не всегда здоровались. Однажды я спросила её, дочку Второго Секретаря, как сочетаются идеологически вредные джинсы с идеологией, которую проповедовал её папа. Это начинались уже времена свободомыслия. И дочку Второго Секретаря райкома заклевали. Она ушла в слезах. И больше не сидела со мной за одной партой. А мне и дела не было. Почему я о ней вспомнила?
************
- Я так поняла – шизгара тебе счастья не принесла. – сказала я бывшей однокласснице, - И ты захотела глупостей вроде любви. А как же материальные ценности?
- Прекрати издеваться! Он же тебе не нужен!
- Не нужен. – согласилась я, - А тебе? Вот и докажи, что нужен. Чем ты готова пожертвовать? Достатком? Жизнью? Нет, жизнью – это слишком. Пожертвуй достатком. Тебе всегда хотелось иметь. Материально иметь. Деньги, вещи. Быть допущенной к благам. Добилась? Имеешь? Теперь тебе хочется ещё чего-то. Просто потому, что у тебя этого нет. И тебе хочется просто потому, что у тебя – нет. А надо, чтоб было. И всегда-то тебе, бедной казалось, что тебя обделили и чего-то недодали. Тебе ведь не Сергей нужен как таковой. Тебе нужно то, чего у тебя нет. А харя не треснет? Или - или. Это жизнь, девочка. У меня, между прочим, вообще ничего. Так дайте мне хоть что-то. Ты делиться не приучена? Вижу, что нет. А придётся научиться. Или меняться. Ты мне – машину, я тебе – мужчину. По-моему, обмен равноценный.
*********
Дочка Второго Секретаря райкома сидела со мной, которая совершенно не обращала на неё внимания. И не потому, что нас так посадила классная. Она сама ко мне села. Почему? А кто её знает?! То ли хотела продемонстрировать мне свою милость – но мне было абсолютно пофигу, то ли играла в демократизм. Но той, кто пришла ко мне сейчас с требованием отдать ей мужчину, хотелось, чтобы папина дочка сидела с ней. Чтобы на неё падал отблеск чужой славы. Ну, или милость. И она сама говорила дочке Второго Секретаря (как же её звали?):
- Садись лучше со мной!
Дочка Второго Секретаря перестала сидеть со мной после того классного часа. Но и с этой Фёклой тоже не стала. Ну да. Мы её так и звали – Фёкла. Почему? Из-за внешности, наверное. Круглое простоватое лицо с маленькими поросячьими глазками, нос картошкой, облезлые какие-то брови, волосы в две крысиные косицы заплетены. Сейчас-то она на себя лоск навела – модная стрижка, одежда из бутика, макияж. Пытается быть дамой. Только за вывеской всё равно – та же Фёкла.
В пятом классе Фёкла украла у Машки Голубевой пенал. Пенал был японский, с глазастыми девочками. Фёкла клялась и божилась, что это – её. Хотя все отлично знали, что она врёт. Был скандал и на линейке Фёклу чуть не выгнали из пионеров. Машка потом демонстративно выбросила пенал в урну. И я видела потом, как Фёкла, озираясь, доставала его…
И про них с Серым я тоже знала. Серый ходил и к ней. Видимо – не знал, на ком остановиться. Кто из нас при этом был запасным аэродромом? Да какая разница? Моя дверь всё равно больше не откроется для него.