В один из осенних погожих дней конца прошлого века я, наконец, решился отдохнуть от тяжких трудов своей ненормированной бессистемной жизни.
Купил путевку в санаторий чешских "Карловых Вар".
Жена собрала вещи и мы с водителем выехали в сторону аэропорта «Шереметьево».
Погода была для Москвы на редкость ясная, небо манило своей бездонной голубизной, хотелось долго жить и радоваться жизни.
Даже мрачное здание аэропорта из мутного стекла и серого бетона, куда мы на удивление быстро доехали и не менее мрачное выражение лиц работников спецконтроля и погранцов, не омрачало мои мысли.
Наши охранители границ еще с советских времен, когда все, что за кордоном считалось загнивающим, плохим и аморальным, как бы представлялись в нашем воображении существами из нержавеющей стали, являя собой неприступность, неподкупность, твердость.
Главная задача которых заключалась в том, чтобы нас, незрелых, легкомысленных и подверженных обману, оградить от тлетворного, разлагающего влияния чуждого Запада.
И, соответственно, их пронизывающий насквозь, словно рентген, неулыбчивый взгляд из подлобья и боксерская стойка, выражали, да и сейчас, выражают одно - «враг не пройдет».
И любой, кто вздумает пересечь эту границу с неблаговидными целями, разоблачен и наказан будет беспощадно и без промеделения.
Поэтому, в каждом пассажире предположительно виделся чей-то тайный агент или диссидент, готовый при первом же удобном случае предать Родину.
Я решил не обращать никакого значения этим неприятным ассоциациям и ощущениям.
Итак, я был настроен отвлечься, отдохнуть, подправить здоровье и живым, целым и невредимым вернуться в Москву.
Пройдя зону спецконтроля и паспортный контроль, благо, ещё осталось немного времени, я присел на скамейку в зале, ожидая, когда нас пригласят к посадке.
Время шло, но приглашение на борт почему-то затягивалась, диктор по громкоговорителю аэропорта с интервалом в пять минут настойчиво повторяла одну и ту же фамилию какого-то неизвестного пассажира, с просьбой зайти в зал ожидания.
И при этом называла именно наш рейс.
Это длилось более часа.
Наш рейс задерживался, как оказалось, по причине потери одного пассажира.
Наконец, появился и он сам, заблудший, кого так долго звали. Вернее будет сказать, не появился, а его вели под руки, непонятно, то ли его друзья, то ли работники аэропорта.
Подведя его к стойке, крепко обнявшись, они распрощались и удалились.
Наш попутчик зарегистрировавшись, неуверенной походкой, шатаясь из стороны в сторону, прошел в зал посадки.
Оглянулся вокруг себя и глубоко вздохнув, словно ему пришлось только что пришлось разгрузить вагон астраханских арбузов, присел на скамейку.
Мужчина крупного, плотного телосложения, живым весом под полтора центнера, с круглым, большим объемистым животом.
На вид ему можно было дать лет пятьдесят, здоровая, упитанная голова, большой выдающийся вперед подбородок и густая шевелюра.
На его лице явственно отражалось благостное удовольствие, застывшее в самодовольной полуулыбке.
Пунцовые прожилки, вздувшиеся на красном, продолговато-круглом, как большая картофелина, носу и рыхлые, розоватые щеки подчёркивали напряженную работу кишечника.
Красный в горошек галстук сбился на груди вправо, ворот рубашки расстегнулся почти до пупка, ондатровая шапка еле держалась на макушке головы.
Блаженная, довольная улыбка не сходила с его лица.
Невооруженным глазом было видно, что товарищ отметил свою дорогу приемом на грудь приличной порции горячительного.
Я надеялся, чтобы он во время полёта не оказался рядом, так как интуитивно и порами кожи предчувствовал большие проблемы.
Наконец нас повели в самолет.
Пройдя на своё место, я, поставив свою сумку в отсек, извлек из него книгу, очки и присев, углубился в чтение.
Самолёт заполнился пассажирами, уже все расселись по своим местам и я уже уверенный в том, что тот товарищ, где-то далеко, спокойно вздохнул.
Но через минуту, на свободное рядом со мной в кресло, разделяемое лишь проходом, тяжело опустился, выдохнув алкогольные пары… этот веселый красавчик.
Ну- подумал я,- мне как всегда здорово везет-.
И словно прочитав мои мысли, он вытащил из сумки огромную двух литровую четырехгранную бутыль с коньяком и поставил её перед собой.
Самолет еще не разогрел двигатели, но он, вызвав стюардессу, заплетающимся языком стал настойчиво требовать стаканы и закуску.
Она, удивлённая таким нахрапом, ответила, что время для этого еще не настало.
Но он продолжал требовать.
Стюардесса ушла по проходу дальше, он же,не обращая никакого внимания на сидящих в салоне, поднял бутылку и с горла сделал два затяжных, смачных глотка.
Сидящие рядом с ним двое мужчин, поглядывали на него и заговорщически, удивленно перешептывались.
Я углубился в чтение своей книги, подчеркивая тем самы факт большой занятости и увлеченности содержанием страниц. Но не тут то было.
Мой сосед прервал мое занятие, прикосновением к моему плечу.
Он заплетающимся языком предлагал составить ему компанию.
Бутылка в его вытянутой руке висела в проходе.
Я,высоко взметнув брови, грозно взглянул на него.
Так в «Кавказской пленнице» начальник ЖКХа товарищ Саахов при разговоре о шерсти и торге за похищенную невесту смотрел на товарища Джабраилова.
Я потребовал, чтобы он больше ко мне не прикасался.
Видимо его, чуть остудил не предвещающий ничего хорошего орлиный взгляд усатого горца с седых вершин Кавказа.
Он медленно отвернулся и переключился к своим соседям, где-то они нашли стаканы, закуску и дружно выпили со словами «за знакомство».
Питие продолжалось и когда самолёт набрал высоту, пьянка «друзей по стакану» была в полном разгаре.
На замечания стюардессы они не реагировали.
Ряд, в котором сидели я и мой веселый сосед, граничил с салоном бизнес класса. Нас от него разделяла только плотная раздвигающаяся шторка.
В большом отсеке бизнес классе находилось несколько важных персон, которые откинувшись в широких креслах, были заняты своими важными делами и готовились к обильной трапезе.
На лицах их читалась высокая избранность, недоступность и уверенность в том, что шторка-эта разделительная пограничная черта, как государственная граница между простыми смертными человечками и небожителями.
И что эта шторка спасёт их спокойствие от какого-либо посягательства.
Но дальнейшие события показали, что их особое положение намного ниже положения тех, кто сидел в самом хвосте лайнера, у туалета.
Очень скоро началось выяснение отношений между собутыльниками и затем, как убедительные аргументы, в ход пошли кулаки.
Полчаса назад поднимая стаканы за здравие и за знакомство, теперь друзья с остервенением стали мутузить друг друга.
Но силы были неравны, победили количество и молодость.
Инициатор угощения был повержен прямо в своем кресле и его громкий плач заполнил весь салон басом оперного певца.
Сам Федор Шаляпин позавидовал бы басовитой мощи его голоса и легких.
Он обвинял новых знакомых, что из его кармана новые друзья вытянули деньги.
Я пытался пристыдить тех товарищей, но мои слова они не обратили никакого внимания.
Все сидящие в салоне безучастно, молча наблюдали чем кончится это действо и никто не хотел вмешиваться.
Наконец, он, поняв, что ему помощи ждать неоткуда, успокоился и, отвернувшись от своих обидчиков, вытирая и размазывая по лицу сопли и слюни, понемногу стал засыпать.
Но через какое-то время сосед мой проснулся.
Подали еду, он снова, поставив перед собой контейнер, налил полный стакан коньяка и залпом выпил его.
Но уже никому не предлагая составить компанию.
Через несколько минут лицо его приобрело красновато, темно-бурый цвет, сродни цвету коньяка.
Потом он снова наполнил стакан и снова залпом опрокинул его.
Веки над его глазами стали набухать, голова, опускалась всё больше и больше, руки бессильно повисли и наконец, он откинулся набок и громко захрапел.
Весь салон наполнился храпом, который по силе был равен многим децибелам.
И вдобавок, пустая бутыль и контейнер с приборами, стоявшие перед ним, полетели под ноги.
Через некоторое время он проснулся.
Еле, держась одной рукой за шторки, отделяющие бизнес класс и другой за подголовник сиденья, он чуть привстал.
Стюардесса, заметив это, подбежала, пытаясь его остановить.
Но он, не реагируя на замечания, покачиваясь, словно гора висел над головами пассажиров и бормотал что-то себе под нос, .
Я, и те, кто сидел рядом, пытались его остановить.
Но он не слушал никого и порывался пройти вперед, в салон бизнес класса, крича на весь салон два слова -писать... хочу -.
Из салона бизнес класса слышались возмущенные голоса.
А он, потеряв устойчивость и равновесие, цепляясь за головы сидящих у прохода пассажиров, медленно стал заваливаться вбок.
Мне удалось, нагнувшись увернуться из под его здоровенных лап.
И он, со шторами в руках, грохнулся на спину, перегородив проход в середине рядов.
Раздалось одновременное «Ох!!!»
Так пассажиры прореагировали на его падение.
И теперь, чтобы пройти по проходу, требовалось либо шагать по лежащему, либо перепрыгивать.
Стюардесса со стюардом пытались его приподнять, но безуспешно.
Стюардесса призывала помочь ей пассажиров-ни один не сдвинулся с места.
Я поднялся и попытался его поднять, но не смог оторвать эту тушу даже на сантиметр от пола.
За моим креслом сидел молодой парень, крепко сбитый, чувствовалось, что спортсмен.
Видя мои неуклюжие, бесполезные попытки, он попросил дать ему попробовать. Подошел, посадил его на зад и поддев сзади рукой брючный ремень, рывком оторвав с пола и поднял.
Но так как нести можно было только вперед, то внес его прямо в бизнес - класс и с грохотом, словно мешок муки, бросил на пустующие кресла.
С бизнес-класса поднялся гвалт возмущения.
Двое из "небожителей" попытались сделать то же самое действие, схватив пьяного за руки, но уже в обратном направлении.
Но у них не хватило мышечной мощи.
Пьяный развалился в широченных креслах и ухватился за подлокотники мертвой хваткой, что его можно было оторвать лишь подъемным краном.
Он кричал благим матом, сквозь слезы клял всех на свете.
Минут через пятнадцать лайнер стал садиться под эту звучную арию из неизвестной для мировой культурной общественности оперы.
Когда шасси коснулось взлетной полосы и аэробус остановился, в салон ворвались несколько крепких на вид чешских полицейских.
Они без лишних разговоров скрутили ему руки, приподняли, выволокли на трап, минуя туалет, который, по всей видимости, ему уже не был нужен.
Видимо штаны сыграли роль памперсов.
Все пассажиры вышли из самолета в Карловых Варах.
Наняв такси я доехал до санатория.
Прошло две надели, мой срок отдыха подошел к концу и я выехал в аэропорт.
Пройдя регистрацию сел в зале ожидания.
Посмотрев в сторону от себя, я увидел… того самого попутчика.
Он был немного помятый, но посвежевший и похудевший.
Я взглянул на него и, улыбнувшись, спросил:- Как дела?-.
Он, чуть замявшись, проговорил - Спасибо, всё нормально-.
Но он, как мне показалось, то событие не помнил.
Я заметил, что у него нет двух передних зубов нижнего ряда, он прикрывал рот рукой, видимо их ему выбили собутыльники или в местной полиции.
Через несколько минут я заметил, как он поднялся и подошел к бару.
Купил маленькую бутылочку красного вина и, посмотрев по сторонам, встал в угол и чуть подрагивая, выпил с горлышка.
Я выглянул на взлетную площадку аэропорта, Боинг ждал нас на взлетной полосе.
Огромная черная туча заслонила почти весь горизонт и медленно надвигалась в нашу сторону.
Про себя подумал, не к добру это.
Опять этот же пьяница и вдобавок такой мрачный горизонт.
Погода была явно нелетной.
Какое-то смутное предчувствие шевельнулось у меня в груди, слишком много неприятных совпадений.
Даже решил сдать билет и перенести полет на другое время, но подумав, что всё во власти Аллаха, решил лететь.
И вот Боинг, разбежавшись по полю, натужно гудя, оторвался от полосы, унося нас в Москву.
Мой попутчик снова сидел рядом со мной, но уже не пил.
Видимо, или деньги закончились или иссяк запал, что он ограничился бутылкой вина. Я бы очень этим доволен.
Когда мы, согласно предполагаемого времени прилета должны были находиться у Москвы и пилот объявил, что через десять минут будем снижаться, все пристегнули ремни и стали ждать посадки.
Самолет начал снижение, но вдруг, через несколько минут вновь резко начал набирать высоту.
В салоне выключили свет, самолет надрывно гудел, в иллюминаторе не было видно ни зги.
Видимо те самые тучи на горизонте в Карловых Варах нас и нагнали в пути, а может такой погода была и в наших краях.
Прошло десять минут, прошло еще двадцать, самолет и не собирался садиться.
Мы летели, летели, потом кружили, потом, как будто, упирались в темноту
и затем снова летели и конца этому не было видно.
В салоне, если до этого слышались оживленные разговоры, то теперь наступила мертвая, гнетущая тишина.
Лишь изредка слышался тихий шепот, нервозные беспокойства, вопросы - куда мы летим, почему не приземляемся?
Пилот подозрительно молчал, исчезли стюардессы.
Даже не стали отзываться на вызовы.
Самолёт летел и летел.
Пилотное раписание превысило все мыслимые нормы.
Я знал, что горючего в самолете бывает примерно чуть больше, чем положено на данное расстояние.
Так вот, по моим рассчетам, или мы не долетим никуда, или вынужденно сядем где нибудь вне зоны аэропорта со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В иллюминаторе гнетущая, непробиваемая темнота, только слышно, как стучат дождевые капли, барабаня по обшивке.
Я думал, наверное, это конец, этот пьянчуга всё-таки навлёк на всех нас гнев Всевышнего.
В салоне было настолько тихо, что я даже подумал.
Может катастрофа уже произошла и наши души дружно, стройными косяками, как журавлиные стаи, движутся на тот свет?
И в этот самый момент глухой стук колёс о бетонку полосы вывел всех из тревожного состояния.
Слава Богу! Мы сели. Дружные аплодисменты.
Пилот, с акцентом произнёс слова
- Уважаемые пассажиры. Кажется, мы приземлились и если я не ошибся, то это должно быть «Шереметьево».-
Все засмеялись.
И во второй раз захлопали в ладоши.
Мой сосед-поклонник Бахуса старался сильнее всех.
Но мои злоключения на этом не закончились.
В предбаннике аэропорта Шереметьево образовалась длинная-предлинная очередь.
Ко всему духота до невозможности, работает только две-три пропускные кабины.
Видимо аэропорту не хватает людей.
Шум гам, все злые, весь отдых коту под хвост.
Часа через полтора, наконец, нас Родина приняла, разрешила пройти на свою территорию.
Моя сумка в багаже пропала, её загрузили в другой самолет, это произошло со многими.
Никто в аэропорту ничего не может ответить, не в состоянии решить самый простой вопрос.
А за справкой о пропаже багажа еще и очереди.
В этой суматохе и давке пришлось оформлять документы на багаж, все рвались вырваться отсюда.
Времени на все это ушло не меньше, чем на время полета.
Вернулся домой за полночь.
Применительно к моему отдыху, как говорил покойный Виктор Степанович Черномырдин, «хотелось как лучше, а получилось как всегда».
Больше в Чехию не хочу.
Когда-то наша Родина начиналась «с картинки в твоем Букваре и с заветной скамьи у ворот», а в нынешнее время с веселых полетов.
С чего начинается Родина?