«Поклониться второй своей маме…»
«Я сегодня пришел поклониться
Второй своей маме.
Маме лучшего друга,
Которого я потерял…»
/Владимир Мазур/
Предисловие от автора
Сегодня говорят, в афганской войне смысла не было изначально. «Политическая ошибка» - так это определили. И всё опять стало просто и понятно – для тех, кто там не был. И для тех, кто не ждал… Неужели всё обесценено – наши раны и желтухи, протезы и медали, последний глоток тёплой воды и вой китайского «эрэса»? Седые волосы наших матерей?
«Вы нам только шепните – мы на помощь придём!» Так нас воспитали… Мы выполнили свой долг так, как нам его объяснили. И поэтому герои останутся героями, подлецы – подлецами, мёртвые – мертвыми…
Нам надо держаться вместе. Чтобы построить недостающие памятники. Чтобы помогать семьям погибших. Чтобы выжить.
Как написал один поэт-«афганец»:
«А мальчики совсем не виноваты,
Что кто-то приказал:
«Вперёд, ребята»,
Что мамам на прощанье улыбнулись,
Сказали: «Мы придём» -
И не вернулись…»
А матери – в чём виноваты? Нам бы не оставить их наедине с сыновними могилами…
В основу рассказа положены реальные события. Фамилии главных персонажей повествования изменены.
Часть 1
1
Вадим тронул машину с места, не спеша, закурил, выпустив длинное облачко дыма в приоткрытое окно водительской двери.
-Ну, что, Александр, нам ехать долго и далеко. Ты всё просил рассказать хоть что-нибудь о моей службе в Афганистане. Изволь, я готов. Будешь слушать?
-Конечно. Какой может быть разговор!
- Хорошо. Я постараюсь по памяти припомнить одну из поездок «на караван». Побольше расскажу тебе о своём погибшем друге, к маме которого мы сейчас едем. Это было, кажется, в сентябре 87-го.
На рассвете отроги Таргар – Чёрных гор – ещё в объятиях ночи. Но вот дунул «афганец», дрогнул туман, и обнажились цепи тёмных хребтов, окрашенные светом зари. Тени от вертолётов скользят по скалам, ныряют в сумрачные пади – наша досмотровая группа уже час на караванном маршруте душманов.
Впереди пара МИ-8 под командованием майора Круглова. Чуть выше и сзади – пара вертолётов огневой поддержки, возглавляемая подполковником Матвеевым. Чтобы уберечься от огня зениток и пулемётов, идём в непривычной близости к горам.
Ведущий вертолёт в боевом развороте. Прямо по курсу – караван. Пулемётные трассы прошивают тропу впереди и сзади каравана. Это рубеж остановки.
-Иду на посадку, - звучит в эфире голос Николая Круглова. – Прикрой.
МИ-24 замыкают круг над плато.
Наш вертолёт будто проваливается в воздушную яму. Стремительно набегают чёрные скалы, огромные валуны, кустарник. Командир досмотровой группы, мой друг, старший лейтенант Александр Белоусов, ещё с минуту назад, казалось, дремавший, весь подобрался, глаза цепко всматриваются в местность – где лучше десантироваться, с какой стороны подойти к «горбам», как называют караваны из одногорбых верблюдов.
На караванной тропе любая оплошность смерти подобна. Не однажды было – с виду мирный караван, приветливо машут руками погонщики, но едва досмотровая группа приближалась на расстояние выстрела, из-под рваных халатов выхватывались автоматы, и очередями встречали наших ребят.
-Оружие к бою! – коротко бросает Белоусов.
Щелкают присоединяемые к автомату магазины, лязгают затворы. Все молча готовятся к броску. Поправляет подсумок с запасными магазинами сержант Греков. Я, переводчик, лейтенант Ведерников, отбрасываю складной приклад автомата. Для меня это был первый полёт с досмотровой группой после возвращения из госпиталя: ранили пулей на тропе, когда вёл переговоры с блокированной охраной каравана. Сейчас я втайне завидую молчаливому спокойствию и выдержке разведчиков – отвык воевать за пару месяцев жизни «на белых простынях».
-Пошёл! – рубит рукой воздух старший лейтенант.
Исчезают в проёме двери пулемётчик, радист. Прыгают на ходу. Вот и мой черёд. Главное – приземлиться, как учил меня мой друг Саша, на обе ноги: кругом камни.
До застывшей цепочки каравана метров сто пятьдесят. Но какие это метры! Каждой клеткой тела чувствуешь, ощущаешь ледяной холодок опасности: ждёшь выстрелов. Сто метров – противодействия нет. Семьдесят. Пятьдесят…
Вспомнилось, как накануне, около месяца назад, я после госпиталя летел к разведчикам, дислоцирующимся вблизи пакистанской границы, в памяти всё время звучала песня, написанная здесь, на афганской земле:
«Пролетают машины
Под грохот далёкого боя,
Пронося наши жизни
Навстречу врагам и судьбе…»
Это словно написано о них, офицерах и солдатах из досмотровых групп. Нет, пожалуй, в Афгане опаснее обстановки, в которой оказываются эти парни. О работе разведчиков я знал не из песен: довелось до ранения вместе с подразделением разведчиков однажды выйти на захват каравана. Возглавлял тогда группу кавалер двух орденов Красной Звезды капитан Пайзулло Курбанов.
Наверное, никогда не забуду окраину кишлака Данд, где мы поджидали душманов. Но, оказывается, сами попали в засаду. Внезапно из-за дувала ударил гранатомёт, потом второй, третий. Били по бронетранспортёру почти в упор. К счастью, мимо. Четвёртого выстрела не было – наш пулемётчик сразил расчёт душманов.
Уехал на Родину капитан Курбанов, но слава о разведчиках этого подразделения приумножалась. Только орденами Красного Знамени награждены были здесь более 15 человек.
Перед вылетом на задание в тесном кабинете командир подразделения подполковник Гилёв познакомил нас с караванными маршрутами, протянувшимися с пакистанских баз в Чёрные горы, растекающимися по провинциям Кунар, Кундуз, Парван, идущими в центр страны.
-Бывает, караван насчитывает до 300-400 вьючных животных. Идут не только на верблюдах, используют японские автомашины, тракторы. Пробравшись через границу, караван дробится на мелкие группы. Пробиваются скрытно – ночью, на рассвете. Днём отсиживаются в ущельях, пещерах. Охрана всегда маневренная, на лошадях или мотоциклах, вооружённая новейшим оружием, в том числе американскими зенитными ракетами «Стингер». При обнаружении занимают круговую оборону, вызывают по радио помощь, уничтожают наиболее ценное вооружение. Поэтому схватку с ними всегда ведут самые опытные, проверенные в боях воины.
Среди офицеров-разведчиков старший лейтенант Белоусов был очень авторитетен. Выпускник Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища всегда учил подчинённых смело брать «вертикали», держать дыхание на крутых подъёмах, метко поражать цели на крутых склонах, неслышно брать «языка», владеть штыком и боевыми приёмами самозащиты. Подтянутый, с бронзовым от загара и ветра лицом, Александр, не знал, кажется, усталости, не ведал страха. Буквально до этого нашего совместного полёта его досмотровая группа обнаружила и обезвредила караван с оружием. Разведчики хорошо знают, какой ценой достаётся каждый обезвреженный караван. Душманы идут на месть, стараются выследить группу, завлечь в засаду. Их «клятва на крови» - не пустой звук...
Вот и в тот раз, пригнувшись, Белоусов словно скользит по каменистой осыпи. При этом он не выпускает из виду всю цепочку «горбов», близкие скалы. Указания от командира идут только жестами, взглядами. Каждый в группе знает своё место, свои обязанности. На флангах с ручными пулемётами залегли наши ребята Белкин и Завалин. Сзади притаилась группа прикрытия во главе с лейтенантом Солдатовым. Мы с командиром идём к проводнику. Никто не знает, что ждёт тебя в двух метрах впереди… Не исключено – граната, пуля, удар кинжала.
Протянув в приветствии руки, навстречу нам выходит коренастый бородач в чалме. Зовут Касым. Жестикулируя, говорит, что все сорок пять вьюков на верблюдах пустые, караван следует в кишлак Марванд за дровами. О политике национального примирения Касым ничего не слышал. Душманы под страхом смерти запрещают слушать радио Кабула.
Пока мы беседуем с ним, вдоль каравана проходят разведчики во главе с рядовым Лукашиным. Они проверяют содержимое груза. Вскоре сообщили: всё чисто.
-«Воздух», я – «Барс», - докладывает вертолётчикам радист младший сержант Новиков. – Противодействия нет.
Да, на этот раз караван пустой. Но почему так подобострастно прощается гордый обычно пуштун? Почему ретиво стреляет качма – кнут погонщиков? Караван поспешно трогается.
«По всему видно, что врёт, - сокрушается старший лейтенант Белоусов. – Наверняка ночью доставили груз в тайник, а теперь вот за новым топают. Но попробуй, докажи…»
Зелёная ракета чертит дымовую дугу. Сигнал сбора. Только в вертолёте мы переводим дыхание. И снова винтокрылые машины рубят лопастями воздух у самых скал. Клубы пыли застилают низкое утреннее солнце. Отвернув рукав камуфляжа, я глянул на часы: 6.30. Досмотр каравана занял всего десять минут, а мне сейчас они показались часами.
-Наблюдаю три группы примерно по 20 «горбов». Движутся со стороны границы, - докладывает командир вертолётов огневой поддержки.
Старший лейтенант Белоусов командует:
- Оружие к бою! Приготовиться к прыжку…
Вместе с Александром мы ещё не раз вылетали на досмотр караванов. В день его смерти меня рядом не было, свалился с малярией, пришлось полечиться. Он погиб в бою при досмотре каравана 15 февраля 1988 года, ровно за год до вывода наших войск из Афганистана.
2
Дело было в «Белом доме». Нет-нет, не в американском и не в московском, который в лихие августовские дни 91-го стяжал себе славу бастиона демократии в России. В городе Екатеринбурге. Тоже имеется свой «Белый дом» - огромное высотное здание, более 20 этажей. В то время это было единственное подобное сооружение на весь областной центр (теперь-то их «пруд-пруди», есть и повыше этого «зуба» - так горожане именовали одиноко торчащий «небоскреб»). В те годы (начало 90-х) там размещалось руководство области, Областной совет депутатов.
Подполковник Александр Невский, избранный областным депутатом в 90-м году, третий год приходил в этот дом на работу. Сессии Областного совета, заседания депутатских групп, встречи и прочие заседания. Обычная депутатская работа. Она была бы обычной, если бы не одно «но». Он был единственным «афганцем» среди сотен своих коллег-депутатов, поэтому приходилось буквально «пробивать головой» проблемы ребят, вернувшихся с недавней войны. На встречу со своим депутатом-«афганцем» приезжали молодые люди из разных городов области. Вместе решали насущные проблемы.
В тот январский день Александр выписал пропуск для встречи с «афганцем» - руководителем одного из районных объединений «афганцев» Екатеринбурга. Спустился на первый этаж, встретил высокого молодого человека, приветливо пожавшего ему руку. Познакомились. Вадим Ведерников.
Не спеша стали двигаться к лифту, поднялись на 21-й этаж. Вадим заметно прихрамывал на левую ногу. Выяснилось – потерял её на уровне нижней трети голени – подрыв на противопехотной мине в мае 88-го. Служил переводчиком с фарси, многократно участвовал в досмотре караванов - после окончания института был призван на два года в Афганистан. Планировал даже продолжить службу, но после ранения и излечения решил на военной службе поставить точку.
Невский и Ведерников шли по просторному коридору, покрытому красной ковровой дорожкой и вдруг разом остановились. Будто натолкнулись на препятствие, которое ни обойти, ни перепрыгнуть.
-Послушай, браток, встань да покури там, где положено, - тщательно выговаривая слова, спокойно произнёс Вадим.
Молодой человек лет тридцати, полулежавший на широком учрежденческом подоконнике, лениво оторвался от чтения газеты, беззаботно стряхнул пепел на шикарную ковровую дорожку и остановил свой недоумённый взгляд на возмутителе его спокойствия.
Без всякого чтения мыслей на расстоянии – по одному взгляду – можно было догадаться, что молодой человек не привык к столь панибратскому обращению. «Браток» - это откуда-то издалека, которое не разглядишь из окон фешенебельного красавца. Так обычно смотрит прохожий на невзрачную дворнягу, вдруг с лаем набросившуюся на человека. Больше шума, чем страха.
-Да, браток, ты догадливый, именно тебе я и говорю. Рядом роскошный туалет, а там должна быть и прекрасная курительная комната. Так ведь, Александр?
Он посмотрел на Невского и подмигнул. Тот согласно кивнул и поддержал товарища:
-Всё так. Шагай-ка ты в курилку, мил человек. Беда с этими новыми представителями власти.
Только теперь, кажется, до отутюженного российского чиновника дошло, с кем имеет дело… «Афганцы». Это только они могут так беззастенчиво – упрямо прожигать своими глазами и говорить то, что думают, что бог на душу положит, не думая о последствиях.
Едва успел чиновник раствориться в проёме ближней двери, тут как тут милицейский сержант. Вежливый такой, гибкий. Как будто туловище у него на шарнирах.
-Ну, спасибо, мужики, вы хоть согнали его с подоконника. Вы – первые, кто сделал замечание этим, ну, в общем, новым хозяевам.
-А ты, сержант, какого черта тут стоишь? Для пущей важности что ли? Или дополнением интерьера служишь?
Сержант замялся. Что тут скажешь? Правду-матку режет этот высокий парень. Приходится подделываться под общую анархию. Скажешь что-нибудь не так, на былые милицейские заслуги не посмотрят: вылетишь с тёплого места со звоном. А кому в столь тревожное время охота место терять.
-Ладно, земеля, служи давай, да не прислуживайся! – сказал Вадим, как свинцом приварил. – Пошли, Александр, показывай, где заседает ваш депутатский комитет. Опаздываем уже.
И они пошли, не оглядываясь. С чувством собственного достоинства. Не по собственной воле и надобности поднялись на этот чиновничий этаж. Сами бы как-нибудь, жалко инвалидов, вдов, матерей, потерявших своих сыновей, детей погибших «афганцев». Хоть и часто приходится и тому и другому ходить буквально с протянутой рукой, пробивая льготные документы, чтобы предприятия «афганцев», прежде всего инвалидов, работали в условиях льготного налогообложения, прогибаться не научились.
-Вот тебе, Александр и демократы. В чистом виде. Притом ещё в зародышевом состоянии, что-то будет, если они в силу войдут?
-Да не в демократии дело, Вадим, - Невский указал на дверь, в которую приглашал пройти новому товарищу. - Человеком просто надо быть - будь ты коммунист или демократ, - а не свиньёй. Помнишь, как Булгаков в «Собачьем сердце» устами профессора Преображенского говорит примерно следующее, точно не припомню: «Почему, как только революция, так сразу надо в подъездах гадить?» Очень точное замечание. Мы сегодня переживаем то же самое, но со знаком минус. Я себя не причисляю ни к демократам, ни к консерваторам. Я в своё время читал Гегеля, так вот этот мудрец говорил: «Свобода – это осознанная необходимость»…
3
После завершения совместного заседания депутатского комитета и исполнительной областной власти, решив свои вопросы, новые приятели спустились на первый этаж небоскрёба, где размещалась столовая. Вадим восхищался многообразием, а, главное, такой дешевизной вкусных блюд.
-Хорошо, я смотрю, кормят «слуг народа».
Он невесело усмехнулся. Разговор незаметно вернулся к прежней теме – «о разрухе в головах».
Если под консерваторами понимать коммунистов, то, как выяснилось, Вадим Ведерников никогда в компартии не состоял. И если бы не афганские награды, не боевое ранение и, как следствие, инвалидность, то вряд ли бы поступил и экстерном окончил престижный следственно-прокурорский факультет юридического факультета, получив второе высшее образование. Не потому, что в науках не был силён, а потому, что юридический факультет готовил следственно-прокурорскую гвардию КПСС. Неблагонадёжных не подпускали на пушечный выстрел.
Орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» хоть и были надежной охранной грамотой, однако кое-кто засомневался и в их достоверности. Проверили. Всё подтвердилось: настоящие. Впрочем, работников военкомата можно было понять. Самозванцев, «кровь мешками проливавших», объявлялось немало. Только подобная проверка – свидетельство недоверия. Но человеку-то от этого легче не бывает.
Когда Вадима спрашивали, почему не вступил в партию «за речкой», ведь офицером служил, а это накладывало ответственность, заученно отвечал, что считал себя недостойным до поры до времени этого высокого звания, а сам вспоминал уроки прабабушки Варвары Николаевны.
- Представляешь, Александр, сто три года прожила эта сибирская казачка – царство ей небесное – всё повидала на своём долгом веку: от великолепия мундиров офицеров Сибирского казачьего войска до тюремных отсидок мужа, участника Брусиловского прорыва, уже в годы сталинского террора. Бывало, выйдем с ней в степь, прабабушка и говорит: «Видишь, Вадик, берёзы, осины стоят – все разные. Вот так и в жизни: ничего одинакового не бывает. А вот большевики всё хотели уравнять. Вырастишь, Вадик, учись, работай, воюй – ты казак, только вот в партию не вступай. Вспомню, как они коров, лошадей отбирали – кровь в жилах стынет. Ведь не их всё это было. Люди годами добро наживали».
Я-то хоть и был пацаном, но спорил с ней, возражал. В моих-то школьных учебниках совсем по-другому была изложена история последних 70 лет. Но старушка не успокаивалась: «А скажи-ка, внучок, чему же тебя в мужичьей школе учат? Раньше казачат в областной центр, в гимназию возили, там из них человеков, офицеров делали, а в вашей школе чему хорошему учат?»
Не сдавал я идейных позиций, сыпал вопросами:
-Ну, если ты никого не любишь, что же ты сыновей на войну отправила?
-Беда была: все воевали. Чего уж тут было выбирать…
Словно в воду глядела прабабка: и Вадиму выбирать не пришлось. Правда, романтическую службу летчика-истребителя, о которой грезил с детских лет, пришлось отвергнуть: медкомиссия «зарубила». Поступил в институт Востоведения, вдруг влюбился в этот уголок на планете. Получил специальность историка Среднего Востока, свободно говорил на фарси – неожиданно открыл в себе способность к языкам. Призвали на два года на службу офицером, как человека свободного, не обременённого семьёй. Был направлен в Афганистан переводчиком.
«Спрятанная война», как назвали её позже «бушевала» уже несколько лет. Если судить по газетам тех лет, то это уже не было время закладки аллей советско-афганской дружбы, рытья каналов и прочей идеологической писанины. Писали о войне, которую ведут и наши советские воины. Печально знаменитые «чёрные тюльпаны» раз за разом переваливали через границу, отвозя «ребятишек» домой. В цинковых гробах. Так что Вадим знал, куда едет. Но решил пройти через это испытание судьбы. В октябре 86-го он уже писал письма своей маме из Джелалабада. И так почти два года. Прошёл. Выдержал.
После первого ранения, когда вывозили на «вертушке» из горного ущелья, три дня находился между жизнью и смертью. Пришёл в себя: рядом у кровати сидит знакомый офицер, плачет: «Вадик! Мы уже думали, что ты больше никогда не придёшь в себя…»
После лечения в госпитале Кабула светила перспектива дослуживать в Союзе – отказался. Как бы посмотрел в глаза своим дорогим разведчикам, с которыми успел сродниться…
Странно, но ненависти к афганцам не было. Больше того, вспомнилась узкая дорога в горах и звонкий мальчишеский крик: «Шурави! Шурави!» Старый знакомый, мальчишка-афганец, бежал к БТР. «Здравствуй, шурави! Как ты живёшь? Как твоё здоровье?» Мальчик был очень похож на его племянника. Поэтому и запомнил. Мальчишка ответил взаимностью. А ещё он уважал советского офицера за знание языка своей родины. У Вадима ничего не было: ни конфет, ни жвачки. Он сдёрнул с головы шлемофон.
-На, держи бакшиш. Будет холодно в горах, будешь носить.
Нет, ненависти не было…
Вадим допил компот, вытер губы салфеткой, собираясь подняться из-за стола.
-Слушай, а хотел бы ты показать недавно приезжавшим в Екатеринбург американцам, воевавшим во Вьетнаме, пулю от американской винтовки М-16, вытащенную из твоего живота на операционном столе и едва не стоившую тебе жизни? – Невский внимательно смотрел на Ведерникова, ожидая ответа.
- Зачем? Они бы мне показали пулю от автомата Калашникова, - не задумываясь, ответил Вадим.
… После этого дня знакомства встречались ещё несколько раз. А накануне 15 февраля, очередной, четвёртой уже годовщины вывода наших войск из Афганистана, Ведерников позвонил и предложил съездить в Полевской, небольшой городок на юг от Екатеринбурга.
-Понимаешь, там живёт Анна Васильевна, мама Саши Белоусова, моего «афганского» друга, погибшего в этот день. Пять лет исполняется. Я уже четвёртый год поеду в его день памяти. Для меня она вторая мама. Никого кроме неё не осталось: моя родная мама умерла вскоре после моего возвращения из Афганистана, а батю мы с ней похоронили ещё во времена моего студенчества. Она чудесная женщина. Я тебя с ней познакомлю. Поедешь?
- Конечно, Вадим. Я готов. Встречаемся завтра на автовокзале.
-Ну, что ты! Поедем на моём «Жигулёнке». Мне ведь был положен «Запорожец», как инвалиду. Но я собрал деньжат, доплатил энную сумму и вот уже третий год езжу по нашим «раздолбанным» дорогам. Не боись, не опрокину. У меня ведь только часть ноги не хватает, а не мозгов – езжу «с головой». Диктуй домашний адрес.
4
К дому Белоусовых подъехали в двенадцать часов. И очень вовремя: Анна Васильевна спешила на встречу, которую организовали воины–«афганцы» и представители городской власти для родителей погибших в Афганистане воинов. Буквально «на бегу» обняла и крепко, по-матерински, расцеловала Вадима, а затем своего нового гостя Александра. Предложила пойти вместе с ней, а уж оттуда заедут на могилку её сыночка, а затем вернутся домой. Ведерников и Невский, конечно, согласились.
Вошли в небольшую уютную комнату. Невский невольно замер. Прямо на него смотрели с портретов в траурных рамках лица молодых ребят. А внизу, под портретами, в стеклянной витрине – свидетели последних дней их жизни: фотографии, документы, афганские и советские газеты, письма. На соседней стене был стенд «Афганские будни», рассказывающий о том, как входят в жизнь вернувшиеся с войны.
Только Александр подумал: «Сыновья…. Как же матерям не хватает вас, как хочется услышать ваши голоса!» И словно в ответ на эту немую просьбу председатель городского Комитета СВА включил магнитофон. Зазвучали «афганские» песни. Казалось, это ребята с портретов поют и рассказывают всем собравшимся о своей жизни и службе в Афгане, о том, что скучают по дому и своим близким, о том, как воюют.
«И вот опять летим мы на задание,
Режут небо кромки лопастей.
А внизу земля Афганистания
Разлеглась в квадратиках полей.
И кому судьба какая выпадет,
Предсказать пока что не берись.
Нам не всем ракетой красной высветят
Право на посадку и на жизнь»
/Слова Игоря Морозова/
После нескольких песен, исполненных мужчинами, зазвучал женский голос. Молодая девушка пела об Афгане. В её песнях не было взрывов, стрельбы, засад, стонов раненых. Но была безысходная боль матери, потерявшей своего сына. Её негромкие, как молитва слова, звучали почти набатом, страстным призывом к людям во имя жизни встать на пути войны.
Проникновенность её стихов, подкупающая простота мелодий, сильный голос, умелое владение гитарой всё это вызвало у слушателей чувство сопричастности, доверия и сопереживания.
«Повстречались две сестры у реки.
У обеих были судьбы горьки.
Разожгли они сердцами костёр,
Да не шёл у них никак разговор.
Всё молчали и смотрели в огонь.
Вдруг одна из них раскрыла ладонь,
А поверх её судьбы – борозды
Заискрил геройский орден Звезды.
Говорила еле слышно: «Сынок
Заслужил, а вот вернуться не смог.
Днём и ночью смотрю на Звезду,
А сама всё верю и жду».
А другая молчала сестра,
Протянула ладонь у костра,
Из ладони, казалось, пустой
Зазвенел протяжно дождь золотой.
Только звёзды огнём не брались,
А взлетали безудержно ввысь.
И среди одиноких светил
Вниз смотрели глазами могил.
И ушла в рассвет, не став говорить.
«Кто ты?» - мать едва успела спросить.
Лёгкий ветер ей ответ прошептал:
«Сын твой Родиной меня называл».
/Стихи Елены Орловой «Две сестры»
(погибшим в Афганистане посвящается)/
Так началось знакомство с «афганцами» в г. Полевском. Надо сказать, что бывать в семьях погибших в Афганистане ребят Невскому приходилось часто, но всегда это было сопряжено с тревогой и болью: как живут и переносят своё страшное горе отцы и матери, как относятся к ним живущие рядом люди, помогает ли кто-нибудь им в это трудное для всех время, не забыли ли вернувшиеся с войны своих погибших товарищей?
В этот день в Полевском Комитете СВА собрались родители погибших афганцев, горвоенком, первый заместитель главы администрации города, ребята-«афганцы». За чашкой чая с домашними пирогами и вареньем в удивительно сердечной, непринуждённой, практически, семейной обстановке обсуждались самые насущные проблемы Комитета и семей погибших.
Чувствовалось, что матери душой болеют за дело «афганцев», а ребята, в свою очередь, стараются заменить родителям их погибших сыновей, помочь им морально и материально.
В этих целях решено было открыть магазин. Комитет берёт в аренду лесопилку, город выделил для работы 1000 кубометров леса. От этого отдача будет не скоро, но уже сейчас из своих пусть небольших, но самими заработанных средств, Комитет каждой семье погибшего выделил материальную помощь в размере 700 рублей, оказывает помощь в приобретении мебели и бытовой техники.
Выходя из здания после окончания этой встречи, невольно подумалось: «Этим матерям не грозит одиночество. Рядом с ними боевые товарищи их погибших сыновей»…
На кладбище к скромному обелиску старшего лейтенанта Александра Витальевича Белоусова Невский и Ведерников положили букетики красных гвоздик. Как капли пролитой крови лежали они на чистом белом снегу. Посидели в скорбном молчании. Анна Васильевна поднялась первой, поправила свежий веночек на могиле родного сына:
-Всё, Сашенька, оставайся с миром. А я твоих боевых сослуживцев, сыночков моих дорогих, приглашаю в свой дом. Угощу их, о тебе будем говорить-вспоминать.
Пожилая женщина низко поклонилась обелиску и пошла по протоптанной в снегу тропинке, не оглядываясь. Невский и Ведерников заспешили за ней.
= окончание следует =
Фото В.Кузьмина "Горе матери".