Пятерки
(рассказ)
Огромная лиственница толщиной в три обхвата, высотой метров тридцать, простоявшая на самом краю берега реки, может быть, лет двести, отжила свой век. Она начала разрушаться от комля. Гниль разъела сердцевину на половину диаметра ствола. Это, когда лиственницы молодые, ну не старше ста лет, да спиленные, - крепости неимоверной. Зимой особенно. Промороженные, они не поддаются ни топору, ни пиле. А вогнанные в болото для устройства лесной дороги или моста, не гниют столетиями. Недаром именно из этих краев когда-то вывозили лиственничные стволы в Амстердам, Венецию, Петербург для устройства фундаментов дворцов, что и поныне стоят. Но на корню старая лиственница когда-нибудь, да стареет. Вечного не бывает ничего. Вот и эта великанша, красавица, снаружи, вроде, полная сил и могущества, еще, даже, в красивейшем золотом наряде хвои, так привлекающем глухарей, не выдержала резкого порыва ветра, громыхнула у основания на всю тайгу протяжным, громовым треском, и, сначала медленно, потом быстрее и жутче понесла свою раскидистую крону в сторону противоположного берега реки, и упала, подмяв этой кроной целый участок леса. Ствол не выдержал удара от собственной массы, и переломился, оставив крону на той стороне, сам же полностью оказался в реке, начав свой долгий путь до тундры, где его обязательно выловят ненцы для отопления своих чумов. От кроны на стволе остался только короткий, но толщиной с хорошее бревно обломок сука…
Кто не знает, раньше деньги были совсем другими. Вообще, наша страна, наверно находится на первом месте в мире по числу денежных реформ. Вот, американский доллар, например. Если ваша купюра, выпущенная в каком-нибудь 1950-м году, еще не истлела, на нее сегодня вполне можно было бы приобрести товаров, соответствующих ее достоинству. Правда, в том году, году ее рождения, этих товаром было бы раза в три больше. Инфляция! Важно не это. Важно то, что купюра действует!
Последняя реформа денег в Советском Союзе перед описываемыми событиями случилась в 1961 году. Тогда «убрали» один нолик, а большие, величиной со страницу небольшой книжицы серовато-синевато-зеленоватые купюры преобразили в миниатюрные, весьма симпатичные желтенькие рубли, зелененькие трешки, синенькие пятерки и красные (красные!) червонцы. Дальше перечислять цветовую гамму купюр не имеет смысла, потому что большинство населения не часто с ними встречалось. Что сказать о покупательной способности красивых денег? На один Советский рубль (кстати, тогда он был дороже доллара… Какую страну развалили!) можно было хорошо пообедать в столовой (40-50 копеек), выпить пива (22 копейки), сходить в кино (10 копеек), купить сигарет и спичек (11 копеек) и два раза съездить на общественном транспорте (3 копейки – одна поездка). Хорошая зарплата тогда считалась 200 рублей! А триста – просто запредельная. Человек с пятеркой в кармане смело мог идти в ресторан. А с червонцом пригласить туда же и даму, купив ей предварительно неплохой букет красных гвоздик. Дама таяла, а кавалер после ужина за рубль провожал ее на такси до дома.
Ну, да ладно. Речь не об этом.
В семьдесят втором году, на пятьдесят пятую годовщину Великой Революции, к седьмому ноября двадцать человек буровиков ждали в тайге у своей вышки премию. Мало того, что праздник. Так они еще и рекордно отбурились, перевыполнив план на семнадцать процентов. Последние метры давались нелегко. Часто меняли буровые насадки. Старенькие дизеля постоянно капризничали. Работал то один, то второй. А в это время над стоящим колдовали механики. Не хватило бурового цемента – послали ГТТ на соседнюю вышку за пятьдесят километров, взяли взаймы. Заморозки задерживались. Постоянно лили дожди, угнетая и без того измученных работой людей.
Буровая стояла в десяти километрах от реки, к которой пробили дорогу. Река – единственная связь с «большой землей», и, конечно, вертолет. Но премию должны были привезти именно по реке. Однако направленный встретить кассира транспорт два дня простоял на берегу впустую. Лодка не пришла.
Для Петьки, молодого кассира, это была первая поездка в тайгу. Отвезти на буровую премию. Почти четыреста рублей. В их буровой конторе деньги развозили трое кассиров, одним из которых была даже женщина. Но такая женщина, что любого мужика за пояс заткнет. Вторым был предпенсионного возраста тихий мужичок, и он, Петька, принятый на работу всего два месяца назад. Старшие кассиры возили суммы большие, по десять, пятнадцать тысяч. Буровики зарабатывали очень хорошо. А Петру поручили для первого раза отвезти всего-навсего премию к празднику. От поселка до буровой вверх по реке было два дня ходу. Хотя нет, меньше. Два дня, это по «летней» воде, то есть, когда уровень воды в реке минимальный. Многочисленные перекаты тогда оголялись, и проходить их приходилось с большим трудом на шестах или просто тащить лодку, ступая по дну реки, толкая ее вперед. Сейчас же осенние дожди наполнили русло полноводным потоком, что позволяло большую часть пути идти под мотором.
Петька с утра получил в кассе деньги. Все они были разложены по подписанным конвертам. Захватил в бухгалтерии ведомость, зашел в оружейную комнату за обязательным «Наганом». Рюкзачок с едой был собран еще с вечера. На берегу его уже ждала лодка-«комячка» с Николаем Ивановичем, пожилым мужиком коми, работавшим в буровой конторе вот таким лодочником-извозчиком.
Отчалили. Начавшийся неделю назад дождь, прерывавшийся лишь ненадолго часам к двенадцати каждого дня, с утра донимал мелкой холодной завесой. Петька полностью завернулся в дождевик, оставив лишь маленькую щелку для глаз. Он лег на что-то мягкое в носу лодки и видел только правый берег. А Николай Иванович, привыкший к любой, даже самой скверной погоде, на дождь особенно внимания не обращал. Он неплохо «посидел» вчера, и сегодня у него с собой было. Реку он знал превосходно. Ходил по ней с детства. И рыбачил, и охотился, и сено возил, и в город ездил, и сейчас вот работал в буровой конторе, развозил туда-сюда то людей, то почту, то небольшие грузы. Он знал ее от устья до самых верховьев, куда только могла дойти его лодка, знал каждый поворот, каждый перекат, каждый камень на перекатах, каждое более или менее заметное дерево на берегу. Ходил и днем и ночью. Доставить парнишку-кассира до буровой – даже не работа. Просто прогулка. Тем более по высокой воде. Он дал максимальные обороты мотору, и, время, от времени прикладываясь к бутылке, погнал лодку вверх по течению.
Когда стемнело, они прошли уже большую половину пути. Надо было становиться на ночлег, и Николай Иванович уже знал, где. Вот только этот длинный плес пройти, а за ним на перекате с пологим песчаным берегом стояла добротная охотничья изба. Там и заночуют.
Лодка уже вошла в бурлящий, клокочущий поток переката, когда правым бортом встретилась с плывущей комлем вниз громадиной лиственницы. От этого она резко наклонилась влево. Но тут же налетела носом на торчащий сбоку сук. Ее подбросило. В воздухе она перевернулась на правый борт, и все, что в ней было, и люди и вещи оказалось в воде. Изрядно опьяневший лодочник захлебнулся сразу. Петька еще пытался как-то выплыть, но стремительный поток переката вынес его на середину реки, а намокшая одежда, бродовые сапоги, да и «Наган» тоже утянули парня в речную пучину.
Их так и не нашли. По всей вероятности эта река вынесла тела в другую, большую реку, пока они еще не всплыли. А там пришла зима, встал лед, и по весне следующего года половодье все выкинуло в море. Нашли только перевернутую лодку, которую прибило к берегу ниже по течению. Когда представители буровой конторы и милиция организовывали местных жителей на поиски, никому не сказали, что везли в лодке.
- Толкай, толкай, етить твою, - кричал на сына отец.
- Да я толкаю, бать, так она же днищем на камнях сидит. Надо вместе. Отсюда.
- Какое там вместе, у меня нос уже на глубине.
Отец с сыном тащили лодку вверх по перекату. Обычные в начале ноября дожди давно закончились, и вода в реке «упала» почти до летнего уровня. На некоторых перекатах глубина была не больше пятнадцати сантиметров. Приходилось вылезать и волочь ее до более или менее глубокого места. Потом один забирался снова, брал длинный шест, упирался им в дно и держал лодку на месте, пока не заберется второй. Дальше уже оба на шестах поднимались до глубокой воды, где можно было завести мотор. Способ передвижения выматывающий, допотопный, но другого пока не придумали.
Погода стояла ясная, солнечная с небольшим морозцем. У берегов уже образовалась узкая полоска тонкого льда. Торчащие из воды обледеневшие валуны ярко блестели на солнце. Река просветлела, очистилась от мути осенних дождей, перестала принимать в себя коричневую воду засыпающих на зиму болот и была настолько прозрачной, что даже на больших глубинах на дне был виден каждый камешек. Лес уже освободился от листвы и стоял по берегам тихий, прозрачный, недвижимый.
Александр Иванович со старшим сыном Серегой плыли в верховья порыбачить и поохотиться. Из поселка вышли еще по темноте. К двенадцати они не прошли и пятидесяти километров. Три больших по двести-триста метров переката и множество мелких были уже позади, но сил и времени они отобрали порядочно.
- Стой, Серега! Не толкай. Там что-то на дне, - вдруг сказал отец.
Лодка прочно сидела на камнях, и течение не способно было сдвинуть ее с места. Сергей подошел к бате, который, опираясь руками о борт, смотрел куда-то вниз. Нос длинной, шестиметровой лодки действительно уже висел над глубоким местом, а там, в глубине было что-то интересное. Зацепившись за топляк, в воде колыхалась сумка. Александр Иванович шестом, на конце которого сидел металлический крюк, подцепил ее и вытащил в лодку. Это была обыкновенная дермантиновая почтовая сумка.
- Что это? - заинтригованно спросил Сергей.
- Не знаю. Многое чего подбирал с реки, и рюкзаки с водкой и ружья…
В сумке лежали почтовые конверты. Размоченные водой, они, тем не менее, не расползлись и не потеряли формы. Даже надписи сохранились. На каждом стояла фамилия с инициалами, и все. Ни марок, ни адресов, ни почтовых штемпелей.
- Чё будем делать то, бать, - спросил Сергей?
- А хрен его знает, чё делать, - также задумчиво ответил Александр Иванович.
Серега осторожно взял один конверт. Повертел его туда-сюда. Любопытство взяло вверх. Отец не воспрепятствовал, потому что ему самому было интересно. В конверте оказались три пятирублевые купюры! Округлившимися глазами сын посмотрел на отца. Тот тоже был поражен. Во втором конверте лежали уже четыре пятерки… Когда вскрыли все, денег насчитали 375 рублей, и все пятерками. Семьдесят пять пятерок!
- Ни чего себе, порыбачили! – сказал Сергей, - да тут новый «Вихрь» и бензина на два сезона.
- Ты… это… ладно, успокойся, подумать надо, - ответил отец, - давай к берегу.
Мужики стащили все-таки лодку с камней, проплыли немного под мотором, и остановились на небольшом открытом лужку. Все равно время было уже к обеду. И проголодались, и событие нешуточное. Просто так плыть дальше? Действительно, надо было подумать.
Они достали короб с едой, развели костер.
- Бать, давай деньги просушим, - предложил Сергей, - на солнышке они быстро.
- Не знаю. Суши, - как-то скупо и тихо ответил Александр Иванович.
Сын разложил по лужку пятерки. Ах, как они красиво смотрелись, синие бумажки на пожухлой бежевой траве!
- Это, наверное, сумка того кассира, который утонул в начале ноября, - вдруг сказал отец, - помнишь, искали?
- Так кто узнает? Не нашли же никого, только лодку.
- Узнает, не узнает…
У Сергея, который уже видел, как потратить найденные деньги, упало настроение.
- Так ты что, бать, хочешь сдать их?
- Остынь! Я же говорю, надо подумать.
На красивом береговом лужку, окруженном величественными елями, горел костер, сидели два мужика, закусывали, а весь берег был усыпан деньгами.
Как быстро может смениться погода на Севере! Тихое утро, тихое начало дня. Но ветерок обязательно должен был появиться. И он пришел. Пришел внезапно резким порывом. Сначала зашумело где-то вдалеке. Потом ближе. Разом качнулись верхушки елей, окружающих поляну, прилегла к земле высокая промерзшая трава, пригнуло пламень костра, и угли вспыхнули ярче. А пятерки, как синие бабочки вдруг вспорхнули, поднялись в воздух, закружились и полетели в реку. Ветер бросил их в воду туда, откуда они и были извлечены.
Серега вскочил от костра и бросился к лодке. Влетел в нее и начал яростно дергать пускатель мотора. Странно, но мотор, всегда заводившийся с пол-оборота, не хотел запускаться. Парень дергал и дергал, и все впустую. Стоявший на берегу отец, смотрел на уплывающие деньги.
- Оставь, Сережа! Не наше это.
Ухта. Февраль 2009.