РедБулл

Дмитрий Белый
     Считаю дни. Понедельники, субботы. Умножаю их на два, делю на три - получается ровно месяц. От нечего делать получается.
     По небу перемещается совсем другой месяц: толстый-при-толстый белый банан с заостренными концами. Он отчетливо виден из окна моей квартиры. Такая толстая-при-толстая буква «С».
     На «C» начинается слово «солнце». Таким вот образом месяц выдает свою родословную: мол, я обрубок луны и это только по вине солнца. Сочувствуя, киваю жертве головой: «Ох, как я тебя понимаю». Раз десять киваю.
     В доме напротив усталый муж запечатывает рот очередной подгорелой котлетой. Смотрит в мою сторону. «Чего этот любопытный, так нагло уставившийся на меня, слушает? Кивает головой, не переставая… Реп какой-нить, наверняка. Чего от них можно ожидать?.. Современных». У любителя котлет трудности на работе. Завалы из аппендицитовых дел. А жена еще не вернулась. Официальная версия:  «Я сегодня задержусь на работе. Ок, пупсик?». Голову пупсика же прочно оккупировала неофициальная версия: «Я пересплю сегодня с Максимом. Ок, пупсик?». Ок не ок. Ко не ко. «А кто сегодня переспит со мной? Я просто… брошенный пупсик».
     На стоянке перед домом стоит машина. Случайные прохожие отчетливо слышат, как она бубнит себе под фары. На самом деле изнутри машину разрывает заграничный, басистый реп в исполнении товарища Эминема. В водительском сидении сидит старый-престарый гусак. Зовут его то ли Скрудж БигМаг, то ли просто Скрудж Мак Дак. Живой такой, не обсыпанный специями гусак. Он отстукивает клювом несложный ритм, наклонив немного голову, так что она почти упирается в руль. Цак-цак-цак-к-к. 
     Несколько детишек швыряются снежками, этаким самодельным мороженным. Не клубничным и не банановым, а обычным - тротуарным. Их смех разносится на мили в разные стороны, снуёт под машинами, заползает под пальто проходящих мимо людей. Самым шустрым и нагловатым смешинкам удаётся даже продраться к бюстгальтерам. И тогда они поскальзывались на самом пышном месте и проваливались в маленькую щелку на подобии монет, падающих  в нутро телефонных автоматов. Ох, как же им было там тепло. Им повезло больше, чем зубам, стучащим на морозе (азбука морза в действии).
     А я по-прежнему смотрю в окно. В устройстве мира ничего не меняется: молодые смеются, взрослые хмурятся, пожилые ждут. Время все столь же категорично. Неуловимо, бомжевато. Сегодня оно здесь, а завтра там. Без постоянного места жительства. Как и мои глаза, скребущие взглядом по стеклу. Чшкт-чшкт-чшкт.
     Реп в головах, а классика – в небесах.
             Сколько этих «ля» и «си»
             Я сжимал в своей груди.
             Я музыковыжиматель.
    
     … Наливаю в стакан воды, поднимаю его в воздух.
     Пупсик, не отрываясь, смотрит на меня. Я делаю вид, что как будто чокаюсь с ним. Он в недоумении, в недокомплектации. Пью. Глотаю. По усам ничего не течет. Да и усов не имеется. Пишу на листке бумаге слова, прикладываю А4 к окну. Пупсик в доме напротив надевает очки и начинает читать. Пробегает минута и я вижу, как он начинает смеяться. Трясется всем телом, вертит им покругу на подобии воды, что спускается в унитазе. Котлета с вилки падает на пол. Пупсик поднимает ее, подходит к открытому окну и выбрасывает тленку в ночь. Та падает на лобовое стекло машины того самого Скруджа. Правда, к моменту приземления она оказывается уже вовсе не котлетой - а не пойми чем. Носком? Шайбой? Ах, нет, полупрозрачным бюстгальтером! Взгляд Скруджа теплеет и натыкается на бирку. Мелким шрифтом на ней написано «Искренний смех окрыляет круче, чем Ред Булл…».   
     Смеялись мы вместе, вчетвером (включая детишек - примем их за одну единицу). Из-за такого наезда не смешно было лишь Ред Буллу…