От порыва северного ветра и на земле перехватывало дыхание. А здесь, на крыше семиэтажного здания, ветер буйствовал с особым жестоким остервенением. Он неожиданно налетал каждый раз с другой стороны, хлестким ударом норовил свалить с ног, мотал из стороны в сторону и обжигал никнувшее лицо раскалённым металлом.
Женская фигура со свертком, крепко прижатым к груди, в растерянности топталась на месте. Ветер гнул её как одинокую тростину в бескрайнем вымороженном поле – сломал, подхватил и бросил на крышу дома, откуда сквозь холодные снеговые тучи взвивается прямая дорога в небеса. Плотной слой снега, в котором вязнут ноги, когтями держит обречённое тело и каждый шаг вперёд, к краю крыши, лишал последних сил. Ветер то подталкивал её, то возвращал назад и путь, длиной несколько десятков метров, казался бесконечным. Но упасть и замёрзнуть было слишком просто и, наверное, не было уверенности, что именно так и случится. Время утрачивало привычный ход и переставало существовать для неё, двадцатишестилетней женщины с годовалым ребёнком в руках, как перестали существовать и все другие меры, с помощью которых делается так называемая идентификация себя и прочего, что окружает.
Вдруг ветер стих и, показались яркие звёзды, и медленно выплыл из гущи застывших туч огромный бледный диск луны. Мутный отражённый от снега свет обозначил раскинувшиеся внизу полу стертые тьмой городские кварталы с мерцающими и двигающимися огнями. Девушка выпрямилась и оглянулась – край крыши был совсем недалёко. Она прижала крепче ребенка и шагнула решительнее к темной полосе обрыва. Ребёнок шевельнулся и пихнул ножкой в живот почти точно также, когда она его вынашивала. Это свежее ощущение всколыхнуло память…
…Саша мечтала о ребенке, наверное, с тех пор, как перестала играть в куклы. Когда она встречала молодых мамаш с младенцами в колясках или милых карапузиков, начинающих делать первые шаги, – она замирала с восторгом и благоговением. Это было для неё живой сказкой, очевидным волшебством. И в тоже время неразрешимой загадкой: как же самой сделаться мамой настоящего живого младенца? Этот резонный вопрос и задача с неведомым ещё тайным решением как внезапно сделанное открытие потрясло маленькую Сашу, и на долгие последующие годы стало одной из самых волнующих запретных тайн.
Мир, природа, животные, растения занимали её ум, воображение куда больше, чем вечные дрязги с вредными дворовыми девчонками. Больше всего юную исследовательницу природы привлекали обыкновенные растения. Короткая жизнь растений была спрессована как фильм, где за два часа экранного времени свершается человеческая судьба, – так и неисчислимые экземпляры зелёного разнотравья за теплый сезон года рождались, расцветали, приносили плоды и умирали.
Саша в первых лучах теплого весеннего солнца садила зёрнышко в горшочек с правильно подготовленной землей. Старательно поливала, вглядываясь в питательную почву. Вот появлялись нежные зелёные расточки, утолщённый сочный стебелёк тянулся вверх, выбрасывая всё новые и новые листья, которые как распростертые руки, передавали тепло и свет в тот же стебелёк – средоточие души (равно основы) растения. Когда внешнего тепла было собрано достаточно, когда стебелек становился крепким стеблем, его развитие завершалось тугим бутоном, который набухал и наливался ещё быстрее и – непременно! – в яркий солнечный день оболочка бутона лопалась.
Великолепный цветок красы неописуемой завораживал Сашу. Она прыгала от счастья! Она не дыша, разглядывала лепесточки снизу и сверху, тычинки и пестик. Разнообразие соцветий в цвете и форме, утончённость и благородство, простота и скромность… – любая черта, любой оттенок, нюанс, любое слово, созданное для обозначения всего того, что может быть названо красотой, элегантностью, изысканностью – применимо и для цветов. Они до краёв заполнили жизнь Саши. Простое любование ими, как ни странно, порождало множество вопросов: отчего так? почему?
Саша стала искать ответы в книгах, но, находя ответы на простые вопросы, открывала вопросы сложнее, и вообще, бездна знаний о цветах так поразила Сашу, что она в отроческом возрасте решила поступать в сельскохозяйственную академию на факультет растениеводства. И поступила!
Годы учёбы прошли в постижении именно теоретических основ ботаники и агрономии. Саша занималась старательно с редкой прилежностью. Вела аккуратно длиннющие конспекты, заучивала наизусть их, сдавала все экзамены исключительно на отлично. На последнем курсе Сашу настойчиво уговаривали остаться в аспирантуре. Наверное, и следовало бы остаться, если бы ни величайшее событие, открывшее для счастья все, что хотела, истолкованное между тем превратно завистливой людской молвой…
Отвлеченная жизнь в научных изысканиях, в кропотливой селекционной работе над созданием новых сортов цветов – ей нравилась. Законы Менделя, рецессивные гены, комплиментарность, эпистаз и полимерия, закономерности Моргана, мутации, инбридинг и аутобридинг – чудесно размышлять, искать, творить! Она призадумывалась остаться, не будь по началу странного чувства, исподволь вносящего смуту в стройный логический ход мысли учёной головы. Это трепетное ожидание потрясающей реальной любви, (равно цельности развития, что находила она у растений) в результате которой она разовьет, расширит, своё эмоциональное понимание мира, окружающего, что дается сначала в ощущениях, вслед за которыми и приходят новые зрелые достойные мысли.
Такая любовь у каждого должна быть – а её не было. В академии никто не принимал всерьёз высокую полнотелую круглолицую статную девушку с густыми русыми волосами как партнера на развесёлых студенческих вечеринках. Как-то случалось, объявлялся подвыпивший наглец, что прельщался аппетитными формами студентки-отличницы, и недвусмысленно лапал и двигал насупившеюся девушку к своей обсиженной кровати. Ух, какая волна отвращения и негодования поднималась в чистом сердце Саши. Она могла одной левой дать такую сочную оплеуху возомнившему склизкому кобельку, что у того надолго пропадало желание заниматься сексом вообще с женским полом. Ей почему-то было противно так размениваться на мелкую монету, хотя это было в правилах, так делалось, и боялись другого: не залететь, не подцепить заразу.
Она не то чтобы берегла себя для кого-то – ей на самом деле было противно, когда нагло трогают за интимные места по позыву собственной похоти. Для Саши важна была дистанция, именно то расстояние, ближе которого приближаться нельзя, иначе в душе поднимается бурлящая волна отвращения ли, неприязни ли, неприятия. Она то же самое неприятие душевного чуждого настроя замечала у цветов. У цветов подлинно есть разум и душа. Когда однажды она заболела, упала духом из-за череды неурядиц, продолжая ухаживать за цветами, готовыми вот-вот распуститься, – они все поникли и завяли. Саша была изумлена! Растение чувствовали настроение, им необходим был как свет, тепло и вода, так и любовь, проистекающая невидимым щедрым потоком от хозяйки. Именно любовь была основой, залогом развития. Та любовь, которая наподобие отшлифованного кристалла начинает лучиться прежде незримым светом. Та любовь, на которой зиждется всё сущее, и которой оно пронизано.
Саша печалилась: ей никогда не выйти замуж. Ну, за кого выходить? Студенты-однокурсники красные и потные от ежедневно заливаемого в прокуренные глотки пива. Недавняя производственная практика в городском тепличном комплексе показала, что и там с мужчинами напряг: какие-то небритые экземпляры, с животами! ссутуленные, со всклоченными волосами, в грязной неопрятной одежде, со странным блеском злобно-игривых глаз. Первое время Саша дивилась, глядя на них: это и есть сильный мужской пол!? Она – румяная статная русская девушка, а эти российские мужичонки, пожалуй, в одной пышной груди её смогут потеряться, охмелеют вторично от неё да от собственного алкогольного перегара, и выйдут одни слюни да следы похоти, как слизни на капусте, и эта вонючая пакость останется на ней несмываемым гадким пятном.
Ах, как хочется настоящего крепкого парня сильного высокого, с добрыми открытым лицом, с умелыми руками, который обнимет так, что дух захватит, подхватит её на руки точно пушинку. Вскоре она уже не дивилась – она уверилась, что так оно и есть: мужчины её окружения измельчали во всех измерениях, их можно использовать, но любить невозможно и немыслимо. Любовь здесь, напротив, противопоказана. Саша на производственной практике занялась исключительно работой и склонилась к тому, что истинная любовь может быть только к науке. Она нашла интересную тему – это радикальное усовершенствование технологии выращивания цветов, и в частности герберов. По результатам практики она подготовила обстоятельный отчёт, более похожий на научный трактат, и с трепетом предъявила его на кафедре Семёну Самойловичу, профессору, доктору наук, который звание и учёную степень получил в далекие советские годы, когда как никогда процветал дух настоящей науки, и ученые звания не покупались.
Пожилой профессор, высокий, с благородной сединой и величественной осанкой, был для всех студентов непререкаемым авторитетом, высшим существом, живущим по иным законам, в ином измерении, являющегося на лекции, семинары, скорее напомнить, что есть другие ценности в жизни, не только Пиво, Доллар и Секс. Тем более Саша воспринимала его как божество. Семён Самойлович был прекрасным оратором, он умел увлекать аудиторию, доводил до сведения сухие научные истины также увлекательно и эмоционально, как можно говорить о пере питиях человеческих страстей, об увлекательном путешествии, незабываемом приключении. Наука была его страсть, увлечение, жена и возлюбленная.
За отчёт по практике Семен Самойлович с удовольствием вывел в зачетке четким каллиграфическим почерком отлично (Саша потом поцеловала это слово и подпись) и вдруг предложил Саше место лаборанта на кафедре. Зарплата не ахти какая, но деньги студенту лишними никогда не бывают, и в перспективе могут оклад повысить, предложить остаться работать на постоянной основе – тогда в аспирантуру дорога заказана. Саша воодушевилась этой идеей: ей в самом деле лучше заняться наукой, изучением жизни растений, в реальной жизни людей Саше как-то неуютно и скучно. Пропади оно пропадом это стремление к комфорту, рейтингу и престижу, к шику и блеску, к разным там норковым шубам, навороченным автомобилям и прочим атрибутам состоявшейся жизни.
Саша с нерастраченной страстью взялась за более тщательное изучение научных трудов по ботаники, улучала любую возможность общения со своим шефом Семеном Самойловичем. В её глазах, да и самом деле, он был продолжателем плеяды корифеев научной мысли, хранителем вековых традиций науки. Семён Самойлович, примечая редкое похвальное рвение студентки, поручал работу сложнее, что не входило в обязанности рядового лаборанта. Саша была только счастлива увеличением нагрузки: каждый день общаться с обожаемым профессором. Она изучала его также старательно, как и его предмет, его лекции, запоминала и копировала его манеру говорить, думать, общаться. Влюбилась??? Да не может быть!
Однажды Семен Самойлович попросил её помощи в организации собственного юбилея, который он решил устроить у себя на кафедре. В одной из аудиторий сдвинули столы в линию, закрыли их белыми скатертями – получился вполне презентабельный праздничный стол на двадцать персон. В числе приглашённых был преподавательский состав кафедры, кое-кто из ректората. Застолью надлежало придать чинный тон добротного ресторана, вроде как его выездной сессии. Поэтому сервировка стола, посуда – всё должно быть на достаточно высоком уровне, также как и закуска, напитки. Закуску заказали в близлежащем ресторане: это были тщательно упакованные в порционные пластмассовые баночки салаты, заливное мясо, трехслойные бутербродики…и другие разные вкусности в небольшом, точно тестовом количестве. В качестве горячительных напитков куплено с десяток бутылок превосходного французского коньяка и столько же отличного десертного вина. После употребления закусок, вин и коньяка предполагалось чаепитие с большим праздничным тортом, изготовленным по заказу. Был назначен и тамада – Саша. Она со своим молодым задором, звонким сочным голосом и беспредельным уважением к юбиляру-шефу вкупе с тщательно составленным и отрепетированном сценарием, с легкостью поведет праздник в подобающем веселом русле.
Так оно и было, настолько всё было хорошо, что гости не расходились довольно долго. Уже начало темнеть, коньяк выпит и торт съеден, отдана дань почтения юбиляру, дифирамбы ему скатились до пьяной болтовни. Саша так же легко как вела, так и закончила праздник под шумные аплодисменты. Гости, наконец, разошлись. Остался опустошённый стол, с перепачканными скатертями, грудой посуды и горой подарков. Остались Саша и Семён Самойлович. Саша вызвалась помочь убрать подарки в кабинет шефа, прибрать посуду и прочее. Семён Самойлович, взволнованный и поздравлениями, оказанным ему почтением, и сознанием значимости юбилея как некоего итога собственной жизни, с теплотой поблагодарил Сашу за умело проведенный юбилейный вечер, за искренность желания помочь.
Саша, смущаясь и краснея, тихо сказала, что один номер выпал из программы: это танец с юбиляром. Вальс из музыкальных иллюстраций Г.В. Свиридова к повести А.С. Пушкина «Метель». «Не вопрос!» – молодцевато приосанившись, без промедления был дан ответ расхожей фразой. Заиграла легкая акварельная музыка из созвучия струнных и духовых инструментов, грянули литавры, седой кавалер галантно положил руку на талию и закружил девушку в стремительном вальсе. Ах! Это было чудно, великолепно, потрясающе! Этот вальс, эту мелодию Саша запомнила как своё лучшее мгновение.
Когда неожиданно стихла мелодия вальса, они взглянули друг другу в глаза и глаз оторвать не могли, также как и рук друг от друга. Саша дышала тяжело и сердце бешено колотилось. Она оглянулась назад: за спиной был столик, заваленный подарками. На краешек этого столика она присела, чтобы передохнуть и унять внезапную расслабляющую дрожь в коленках, но волнение было не столько от танца, сколько от другого, и как только ясно осознав, что это – другое, сердце заколотилось еще сильнее и глаза затуманились.
– Тебе плохо? - обеспокоено спросил он и мягко тронул рукой её плечо.
– Нет, мне хорошо, но я хочу, чтобы было еще лучше мне и вам.
Она, собравшись с духом, уверенно взяла его руку, поцеловала и положила себе на живот, и прерывисто прошептала, вдруг осмелившись, точно падая в яму:
– Я хочу …я хочу, чтобы вы меня любым образом сделали женщиной, здесь и сейчас. У меня еще никогда не было мужчины. Я девственница. Я хочу, чтобы вы были моим первым мужчиной.
– Боже мой! Это ли не подарок! – невольно с милым простодушием воскликнул он. – Однако, Сашенька, как это делается, я знаю не больше чем ты, потому что всю жизнь у меня была одна жена, которую я взял с ребенком.
– Ага! Это означает одно: и вам необходим практический опыт! Умоляю вас, давайте подтвердим практикой еще одну известную нам обоим лишь в теории истину.
– Дефлорация – целый ритуал. Здесь строгая цепочка шагов, если вспомнить древние восточные учения. Наспех не получится хорошо.
– Наспех и не надо, вы давно уже МОЙ в моих мыслях и желаниях. Я вас люблю. Вы всё знаете, и всё сможете, у вас бездна нерастраченных сил, я это чувствую. Вы это тоже хотите – хоть раз, но мысль об этом у вас появлялась, не скрывайте, появлялась. У каждого мужчины должна быть девственная девушка, которую он сделает женщиной.
– Ты, Сашенька, забыла, что отпраздновали сегодня далеко не двадцатилетний юбилей.
– А скажите, двадцатилетний юбилей как вы отметили, как провели?
– Никак. Может быть, писал очередную научную работу.
– Та-ак. Будите ли вы отрицать, что может быть и такое: чего не было в двадцать лет, пришло через пятьдесят? … Я верю, что мера добра и зла постоянна, вы это говорили, я хорошо помню, и то, что не пришло сегодня – придёт завтра.
Она снова взяла его руку и стала целовать, обхватывая губами пальцы……. Потом, когда свершилась то, что она хотела, и как хотела: хорошо, просто, естественно, как словно они были созданы для друг друга, – они оба ощутили редкую упоительную легкость в каждой клеточки тела, как после удачного отдыха, когда приходит долгожданное освобождение от гнетущего груза застарелых проблем и закисших давних желаний.
Саша проводила Семёна Самойловича до дома, где ждала его не по годам постаревшая жена, и вернулась в студенческое общежитие, повзрослевшая и познавшая ещё одну тайну жизни. В последующие дни Саша никаким образом из-за своей врождённой деликатности не напомнила обожаемому профессору о случившейся близости. Она продолжала оставаться исполнительным, вдумчивым и старательным лаборантом и студентом, вот только в лице прибавилось улыбок, и голос стал веселее. В пятницу Семён Самойлович попросил её остаться, чтобы разобрать пришедший из типографии раздаточный материал. Они прошли снова в ту аудиторию, где всё так хорошо получилась. Дверь бесшумно закрылась на ключ. Саша удивлённо вскинула глаза, осторожно подошла так близко к шефу, что ощутила лицом его дыхание и, невольно отметив: оно не было дурно пахнущим, затем с удовольствием положила свои руки ему на плечи и, улыбаясь, спросила: «Вы еще хотите? – и тут же поспешно ответила. – Я согласна!»… Итак, каждую пятницу, они встречались в этой аудитории и занимались любовью. Разница в возрасте внесла, добавила редчайший и драгоценнейший колорит отношений: нежность и восхищение молодостью, чистотой с одной стороны и чрезвычайная бережность, интуитивная податливость ласкам, дабы возбуждение обоих нарастало легко и плавно – с другой стороны.
Семён Самойлович помолодел после юбилея на немалое удивление коллегам, которые гадали: в чем же дело? Это ли умиротворённая величавость почтенного возраста, когда задуманное в молодости реализовано, найдены ответа на вечные вопросы, и оставшиеся дни даны в подарок, чтобы уж больше ничего не делать, но наслаждаться гармонией мироздания и, что однозначно, собственной удавшейся жизнью. А что, если он проходит курс восстановительного лечения чудодейственными таблетками? Либо…Некоторые стали замечать, что из смешной великанши, лаборантки Саши, пестуется (как проклюнулась бабочка из кокона и сбросила невзрачную оболочку) умудрённая секс-дива, которая вроде бы и пробует скрыть свою сладчайшую сущность, но это выпирает во всём, как выдает беременных живот. Такой вот получился плод любви: кто просто сразу же зачинает и рожает по физиологическому ритму, другие превращают это в искусство взаимопроникновение двух сущностей мира, и рождают в себе нового совершенного человека. Между тем, подошло время дипломного проекта, Саша всё время теперь проводила на кафедре: руководителем её проекта был Семен Самойлович. Была выбрана хорошая неизбитая тема, дипломный проект должен получиться неординарным. Прошло три месяца как они стали близки. Одним из любимейших занятий, наряду с тем основным, отточенным контактом тел, для Саши стало благоговейное слушание неиссякаемых рассказов, заметок, наблюдений, живых эссе о науке, о жизни, и людях вообще. Семён Самойлович говорил красиво и увлекательно, а сказать ему, что понял, узнал, думал, чувствовал за долгую жизнь, было ой как много. Саша слушала любимого учителя уже по всем сторонам жизни, как дети слушают доброго сказочника – с открытым ртом. Она даже не могла понять, что ей больше нравиться: изысканная любовь? изысканные удивительные монологи обо всем и вся? Иногда закрадывалась несбыточная мысль, как сделать так, чтобы эта сказка никогда не закончилась. С десяток лет, а то и больше, у любимого человека есть, чтобы оставаться деятельным потентным мужчиной – этого бы хватило обоим, чтобы сполна насладиться друг другом и родить даже ребеночка. Какое это было бы счастье родить себе и ему ребеночка! Семен Самойлович поведал с вздохом и о своей супруге, с которой прожили сорок пять лет. Из года в год у неё обострялись и копились хронические заболевания. Она проходила непрерывное лечение, дома кругом склянки с лекарствами, пилюлями, биологическими добавками. Необходима была операция по замене шейки бедра, это стоило приличных денег, которых только-только далось наскрести. Работу по дому за небольшую плату выполняла соседка. Саша сразу вызвалась за символическое жалованье наняться домохозяйкой к шефу. Раз в неделю производить уборку квартиры, может быть стирку, может быть приготовить. Это было бы неплохо, но как с этической стороны: привёл в дом вторую женщину, а старой жене, с которой прожили практически половину века, сделавшийся разбитой болезнями старухой, прочно подсаженной на таблетки и пилюли, остается смириться, что жизненной прыти у супруга не поубавилось, и с благодарностью за счастливо прожитые годы вручить его другой, молодой доброй девчушке, даже с небольшим расчётом, что неизбежная старческая немощь супруга будет скрашена и обеспечена уходом и заботой.
Саша мужественно отвергла опасения: никакой второй женщины, никакого развода и нового супружества, со временем она сама будет иметь и хороший дом, и учёную степень, и свою нишу в науке – сейчас она хочет насытить себя первой любовью с исключительным мужчиной, второго такого в её жизни не будет, так же, как всё лучшее даётся и существует в единственном числе. Она это говорила и плакала: ну как же так, ну почему они не могут быть вместе???
Так она и стала старательной домработницей, прилежной студенткой, исполнительным и ответственным лаборантом, очарованной и очаровательной девушкой, любящим светлым существом, для которой каждая близость с выбранным мужчиной – это новый бриллиант в её ауру неотразимости…
Приближалась к завершению дипломная работа и вдруг поползли слухи о предстоящем супружестве Саши и Семёна Самойловича, что прежняя жена будет отвезена в дом престарелых с её же согласия, оттого, что и самому Семёну Самойловичу требуется уход и опека (многозначительное хихиканье) со стороны растущих специалистов. О жене позаботится государство, о муже – лучшие представители оного. Нашлись сердобольные анонимные доброжелатели, которые организовали сбор пожертвований на обустройство комнаты в доме престарелых и создание брошенной жене подушки безопасности в виде открытия счёта для небольшого вклада в банке. Между тем, Семён Самойлович хотел порадовать Сашу удивительным событием: его незабвенная женушка сократила, пожалуй, вдвое ассортимент фармацевтической продукции. В ортопедическом центре подтвердили, что операция по замене сустава будет через два месяца; очередь их близиться.
Они даже устроили праздничное чаепитие втроем: Семён Самойлович, Дарья Петровна и Саша. Сели за стол, где был торт, сухое вино и шоколад, и главное – было весёлое настроение, была надежда и вера, что в следующий раз стол будет накрывать Дарья Петровна. Все трое переливали друг из друга возрастающую чистейшую радость, каждый что-то добавляя и улучшая: новый нюанс, новый аккорд, новую улыбку, легкий, заражающий теплотой, смех. Так вот этот вечер и последующие приготовления к операции были извращены слухами, сплетнями и сочтены как приготовление к отправке в дом престарелых.
И когда у Семёна Самойловича представитель профсоюзного актива попросил номер счета супруги в банке, чтобы перечислить пожертвования – он был в страшном недоумении. По мере того, как ему хладнокровно изъясняли подробности и подоплёку сбора денег, он мрачнел и уходил в себя. Кому первому могла прийти в голову идиотская мысль, что он свою супругу сдает в дом престарелых как ненужный хлам в утильсырьё!? Именно сама возможность такого предположения, сплетни-пересуды в стенах родного университета, возмутили и раздосадовали. Состоялись разборки и на высшем уровне, в кабинете ректора: в чем всё-таки дело, что за слухи, что за разговора – поясни, коллега; неужели заслуженный именитый профессор завёл шашни со студенткой? а про импичмент президента Клинтона помните? а про такую статью …КЗОТ РФ пункт…? Милейший Семён Самойлович, образумьтесь! Вам и работу оставлять нельзя – ну где брать деньги на оплату лечения Дарьи Петровны. Что, если эта Саша Никитина просто-напросто аферистка: ей есть что взять у вас! Квартира, имя, положение…Семён Самойлович отмалчивался, сама суть и тон разбирательства были невыносимы, улыбка сошла с его лица, быть может, бесповоротно. Если бы незавершённая работа на кафедре и необходимость оплаты операции – он бы ушёл, чтобы никогда не возвратиться.
Почему бесцеремонно лезут в его личную жизнь, по какому праву, что за неистребимое страсть перемывать косточки другим на основании каких-то анонимных доносов? Ему хотелось сказать в пустоту ректорского кабинета: «Живите сами полнокровно!!! Живите собственной жизнью вы, сплетники и сплетницы! Что за идиотские пересуды…».
Саша поджидала его в лаборатории кафедры, бледная, с воспалёнными от слёз глазами, с отчаянием и холодом в душе. Она прислушивалась каждому звуку в коридоре и наконец услышала знакомые шаги. Дверь отворилась – она бросилась к нему в объятия. Слезы так и брызнули из глаз и промочили насквозь его белую рубашку.
– Что я сделала плохого, что мы сделали плохого? Неужели любовь – это плохо? Если любовь возникла в этих казённых стенах – она уже незаконна? Ведь всё основывается на домыслах! Нас кто-то видел, кто-то действительно фактологически уличил в прелюбодеянии? (слово-то какое ужасное!). Разве не так? Любовь не может быть аморальна, где бы она не возникла и к кому бы то ни было! Почему они вмешиваются в наши дела? Разве ты и я не выполняем полностью своих должностных обязанностей?
– Умысел. При такой разнице в возрасте и в положениях они предполагают только корыстный обоюдный умысел. Мы все еще живём в советской стране, где для признания вины не надо фактов, но достаточно сложившегося мнения. Новая мораль скроена из старой, с ляпами и наспех. В их понимании я прельстился молоденькой девушкой, ты – моим положением. Однако, зачем тебе моё положение: в аспирантуры ты и так можешь поступить при желании, знания у тебя предостаточно. В любовь никто не верит, никому теперь не объяснить, что не только корысть правят миром.
– Не могу понять, что же мы делаем неправильно? – плакала Саша, не отпуская из объятий Семена Самойловича.
– Мы всё делаем правильно, Сашенька, – говорил он, поглаживая её по русым волнистым волосам. – Это мир вокруг нас неправильный, и нам его не исправить.
– Но почему, почему…
Они нашли друг другу верные слова, что неприступной стеной встали на охрану их хрупких и сильных чувств. Но с этого дня практические любовные отношения не заладились и вскоре прекратились: ровно кучка негодяев-завистников вылила со злорадным смешком ушат грязи, угроз. И по началу каждый раз, когда наступала минута близости, возникал навязчивый страх, что вот придут, уличат и растопчут ради состряпанного корпоративного кодекса чести, и чтобы как прежде мужская готовность наступала лихо и смело, требовалось время, которого не было, требовалось очистить мозги, цепенеющие от кошмара сплетен. Поэтому сама Саша однажды взяла под руку милого профессора на тихой улочке как раз в пору шикарного цветения диких яблонь, и тихо сказала, что до защиты дипломного проекта остался месяц, и в основном осталась оформительская работа собранного и отредактированного материала, ей надо засесть за эту работу основательно, чтобы защитится на отлично, а после защиты решила ехать работать в город, где проходила практику – так будет лучше: вы сбережёте здоровье, вылечите жену, мне, конечно, очень будет вас не хватать, но что делать (лбом стену не прошибёшь), испытала любовь – испытаю еще и разлуку; было всё замечательно. Главное: мы любили! Жизнь не кончается после смерти, и там где-то в незабвенном райском уголку, где-то в центре Вселенной на уютной чудесной планете собираются души тех, кто прошли горнило всяческих испытаний, их души – эталон и залог равновесия добра и зла. Мы там встретимся и будем продолжать любить. Вы только помните обо мне всегда, чтобы ниточки наших душ не порвались. Семён Самойлович мягко смотрел добрыми умными внимательными увлажнившимися глазами и ничего не говорил.
Она убеждала себя и не верила своим словам. Она держала себя в руках, но лицо было мокрое от слёз. Она приводила разные доводы, но прорывались слова, которые крепко держала в себе: «Я люблю тебя, слышишь, люблю! И не хочу разлуки!»
Он всё понимал, её милый, милый профессор и целовал её руки, как она ему целовала в первый раз, и словно говорил ей: «Прости за нечаянную, ворвавшуюся любовь, но любовь в этом мире обречена на боль и страдание. Прости, что не сумели сразу отринуть её. Это было не в наших силах. Мы оба жили, чтобы только состоялась эта незабываемая наша весна. Но родная моя, Сашенька, люди безжалостны и завистливы. Им не понять то, что было и есть у нас – и за это они нас будут гнать, травить, тихонько гадить».
Кто знает, не будь той искусно устроенной мнимыми доброжелателями травли, мир был бы богаче на двух любящих людей.
…Выстраданная первая любовь удивительным способом воплотилась в яркие образы самых счастливых мгновений, которые всплывали и проносились при взгляде в себя, в свой мир, построенный на детской мечте и на самых значимых воспоминаниях, так же как проносятся плотным потоком кучевые облака, из которых то всплывает очертания залитого светом города, то брызжет яркий свет, то сгущается мрак и зловещий ветер пригоршнями бросает в лицо снег и обволакивает усиливающимся холодом одинокую женскую фигуру с прижатым младенцем к груди…
…Александра, выпускница университета, по прибытию на место работы, в агропромышленный комплекс Аурико, сразу была назначена техническим руководителем тепличного цветоводческого хозяйства, иначе – главным агрономом. В оранжерее выращивались цветы, которыми из года в год отвоевывали рынок. Объём продаж рос медленно; для увеличения прибыли требовалось как снижение затрат на производство, так и расширение ассортимента: освоение новых сортов. Тут как раз нужен был специалист с глубокими знаниями и типологии цветочных растений, и агротехники, каковым и стала Александра.
Коммерческое руководство предприятия не могло не заметить, что с приходом нового агронома, цветов с плантаций стало сниматься несколько меньше, но объём продаж несколько увеличился за счёт того, что снизился объём нереализованного товара. Все цветы, поставляемые на прилавок, были одинаково крепкие, крупные, сочной окраски – как ухоженные детки у заботливой и умелой мамаши.
Постепенно Александра освоила выращивание ряда редких капризных цветов, которые стали логотипом оранжереи, и распродавались на ура, и по спецзаказу. Причём, получалось это только у неё или под её обстоятельным руководством росли и расцветали экзотические растения. Почему так? – было непонятно владельцу оранжереи. Ему, чья задача заключалась в извлечении прибыли, хотелось, чтобы каждый цветовод обладал такими способностями.
Когда-то на его цветочном предприятии был учреждён и внедрён модный институт наставничества, опробованы методики коучинга. Но как передать тот опыт, в основе которого особенные черты человеческого характера, которые по современным понятиям считаются ненормальностью, пережитком, отсталостью, например: целомудрие, душевная чистота, исключительная добросовестность, подлинное радение за вверенную работу, а не лихорадочный поиск сиюминутной выгоды.
Владельцу оранжереи трудно даже представить, что цветочные растения, точно локаторы, распознают как просто плохое настроения работницы, так и грязные флюиды злобного человечка, приблизившегося на недопустимо близкое расстояние к ним – это и отражается на жалком товарном виде. Основа мастерства – это редкий душевный настрой, который не поддаётся наладке извне, это искусство, это талант.
Александра вскоре стала непререкаемым авторитетом в оранжереи. И к тому же мал помалу она, не в силах противостоять природному влечению, взялась за селекционную работу и приближалась к созданию несколько новых сортов роз. Владельцем были подняты цены на необычные селекционные цветы – однако цветы стали еще более продаваемые. Это был парадокс, как может быть парадоксом была и сама Александра. От клиентов отбоя не было, но и товар, элитарные цветы, не могли получить в количестве, удовлетворяющим спрос, поэтому стали работать только на заказ. Некоторые клиенты были настолько требовательные и неуступчивые, что Александре приходилось самой обслуживать их. Так она познакомилась с Игорем.
Несмотря на то, что всё своё время Александра проводила с цветами, оставалась допоздна в оранжереи, ссылаясь на исследовательскую работу, что так и было, сердце её не было закрыто для других чувств и терпеливо ожидало повторения любви. Образ милого профессора прочно слился с воспоминаниями о студенческой поре, что составило некую незыблемую основу собственного жизненного опыта.
Когда её настойчиво стал вызывать один и тот же клиент, озадаченная Александра находила в себе терпение спокойно отвечать на многочисленные придирки по качеству своей продукции. Она старалась с легкой улыбкой, доходчиво и внятно объяснять въедливому молодому человеку на, казалось бы, изначально сугубо личные вопросы его проблемы. А проблема состояла в том, что молодой человек ухаживал за дочкой новоявленного финансово-промышленного навороши, в основном занимающегося организацией сбыта горюче-смазочных веществ. Эта была модная и капризная цаца, скучающая принцесса Анжела, которую трудно или невозможно ничем ни удивить, ни взволновать.
По странным законам любви, а быть может по неким практическим расчётам, молодому честолюбивому амбициозному менеджеру, как растению влага, стало крайне важно влюбить в себя богатую и красивую цыпочку. Одним из донжуанских приёмов было дарение редких необычных цветов, какие и в Европе не найдёшь. Он сделал заказ на полгода, и расписал по дням какие цветы и в каком количестве ему должны быть предоставлены. И после чего он напрямую обращался к Александре, когда что-то в вынесенных цветах ему не нравилось. Александра с необыкновенным спокойствием, от одного тона которого, плавного и велеречивого, пропадали флюиды нервозности, растолковывала те или иные особенности цветов.
Она уже знала, что звать его Игорь, что он всего лишь системный администратор одной из консалдинговых компаний, каких пруд пруди, что его внешний шик: новенький автомобильчик, тщательно отглаженный костюм и белейшая рубашка, аккуратная физиономия со следами немалых умственных усилий – это бутафория, иллюзия преуспевающего предпринимателя. На самом деле Игорь тоже из какой-то тьму-таракани, из какого-то небольшого городка, из неполной семьи, и образование полу высшее экономическое, получено на последние деньги. Стартовый капитал, чтобы развернуться, взяться за настоящее дело, прыгнуть в первую городскую шеренгу игроков делового мира, взять, разумеется, неоткуда. Время захвата и передела собственности некогда огромной страны давно прошло. Анжела, принцесса гламура и единственная дочь бензинового короля, была последним шансом стать серьёзным обеспеченным господином.
Игорь как коробейник рассыпал свежие достоинства, которых не было у молодых людей круга Анжелы. Это и молодая горячность и живой цепкий ум, легкость общения; недоставало лишь знание особых манер, что отличает от современных простолюдина и барина. Важно, что он оказался хорошим прирождённым любовником: неутомимым, неистощимым, изобретательным – это было хорошим козырем в её кругу золотой молодёжи. Между тем, развить отношения дальше бойфренда как-то не получалось. Он ухаживал по всем писанным и не писаным законам любовной науки, но само это слово – любовь – было не произносимо в их кругу, утратило первоначальный смысл. Любовь, как понимал Игорь, есть состояние зависимости счастливого настроения его избранницы от него.
Однако, если с пеленок дитя нежили и холили, оберегали от контактов несовершенного мира, то ни о какой эмоциональной развитости не могло быть и речи, равно и способности к большой страсти. Просто однажды попробовав по совету подруги натуральный секс с энергичным поджарым симпатичным мальчиком, девушка-мажор тут же записала это в разряд отборных развлечений. Замужество для Анжелы было непонятным словом: зачем оно ей?
Игорь интуитивно понимал, что зацепив избранницу на сексе, можно подсадить её как на иглу в этом интимном увлечении, превзойти и затмить всё и вся. Но холёная красавица на первых порах даже не могла испытать полноценный оргазм, ей было приятно – и не более того. Лишь после месяца едва ли не ежедневных интимных встреч, когда она отправлялась к нему также как на занятия фитнесом или теннисом, Игорю, наконец, удалось вызвать отчетливую вспышку эйфории после получаса внимательных возвратно-поступательных движений. Уже в следующую встречу эта вспышка была ярче, сильней и продолжительней. Теперь достигнув устойчивого результата на чувственном уровне, он взялся в подсознание Анжелы закрепить себя как единственно верный способ испытывать постоянно образцовый оргазм, становившейся необходимым как глоток воздуха. Свой образ именно романтического любовника, а не самца с большими яйцами, он создавал, в том числе и преподнесением редких цветов.
Анжелу цветы удивляли: с виду скромные букетики, поставленные в вазу с водой, они начинали расти, вытягиваться и раскрывать соцветия в своей полной необычной красе. Анжела весело принимала и цветы, наслаждалась интимной близостью, ходила с Игорем по своим элитарным клубам – большего ей и не надо было. Чтобы позлить ли, озадачить ли свою бестолковую избранницу высшего сословия, Игорь решил поухаживать за другой. И в качестве другой очень подходила Александра.
Своим развитым мужским чутьём он понимал, что Александра еще получше всякой будет в постели, но главное не это – несмотря на скромные материальные условия жизни она была исполнена природного достоинства. Как будто он живет в Рублевке и папа у неё – мультимиллионер. Её речь была нетороплива, слова выговаривались очень внятно, движения плавны и грациозны, взгляд тонко очерченных серо-голубых глаз внимателен и благосклонен, а уж женскими прелестями Бог не обидел: это и высокая грудь, и аппетитный развал бедёр, и нежная гладкая кожа (он все разглядел).
Как-то прекрасным весенним деньком букет из нежно-розовых гербер, вынесенных лично Александрой, придирчивому клиенту был тут же переадресован ей.
– Как же ваша девушка? – удивилась Саша и сделала шаг назад.
– Моя девушка, совсем не моя, она – папина и мамина. Ей никогда не повзрослеть, она – пустышка. Знаете, есть такие безделушки с яркой обложкой, сорвёшь которую – внутри пусто, или набор деталюшек-зачатков, для самостоятельной сборки, эдакий киндер-сюрприз, не поймешь для чего и нужен потом.
– Что же вы так плохо о своей девушке. Стоит ли торопиться с оценкой? – укоризненно проговорила Саша.
– Бывает, что и медлить нельзя. Она из богатой семьи, и ей моя оценка – до одного места. Я дарю эти цветы вам в знак благодарности за ваше умение создавать такую красоту. Разве вы можете мне отказать в этом желании? Вы вообще удивительная девушка. Таких как вы, возможно, остались единицы. Вас надо беречь, я выдал бы вам охранную грамоту, но, к сожалению, полномочиями такими не обладаю. Знаете, я счел бы за честь, хотя бы провожать вас с работы домой: я видел вы ходите одна. Почему так поздно у вас заканчивается работа? В это время можно наткнуться на отморозка, на психа с отклонениями. Меня совсем не затруднит подвозить вас домой. Соглашайтесь, прошу вас.
– Как я понимаю, вы оставляете свою девушку и беретесь за меня?
– Отчего бы и нет, вдруг да получится: у вас же есть некоторый интерес ко мне. Вы всегда обстоятельно мне говорите про цветы, не в пример другим. У меня интереса ещё больше. Обещаю, как только интерес этот исчезнет, докучать подобными предложениями не буду. Добиваться внимания, которое утрачено, интерес, который пропал, разбираться, выяснять, искать тропки, что связывали – не в моих правилах.
Александра позволила провожать себя – действительно, отчего бы и нет? – и принимала приглашения, проводить редкие свободные вечера в кафе, где тусовались элитные детки. Анжела пялилась на них.
О себе Саша рассказала без утайки, без украшательства и стеснения. Умолчала лишь о своей первой светлой студенческой любви, коснулась этого слегка, в общих чертах: была большая любовь, но обстоятельства жизни разлучили.
Они встречались месяц, и затем также неожиданно Игорь предложил после вечера в кафе ехать к нему домой. Зачем было понятно. Александра мысленно представила как это может произойти – и отвращение не почувствовала. Что ж, она поехала, ведь третий год была одна, и осталась на ночь. Все произошло также просто, естественно, грамотно. Принцесса Анжела в мгновение стерлась в памяти Игоря.
Разговоров о любви, никаких признаний, никакого намёка на это слово-понятие – не было, но Александра поставила одно условие верности: она должна быть у него одна, делить ни с кем другим постель ни он, ни она не должны. Так был заключен гражданский брак. У Игоря была собственная однокомнатная квартира в старом доме, куда и поселились. Прожили вместе год: поводов для расставания не было. Они даже не ссорились и были интересны друг друга такие какие есть.
Обосновав надежный прочный тыл: спокойную уравновешенную Александру; Игорь неожиданно быстро пошел вверх по служебной лестнице, точно с Александрой он обрёл некую житейскую мудрость, что ему как раз и недоставало. Он взял за правило поверять Александре свои дела, касающееся организации эффективной работы подчинённых ему людей. Она внимательно выслушивала и ненавязчиво объявляла, что по этому поводу думает. Её лаконичный ответ всегда был чистым сгустком здравого смысла.
На корпоративные вечеринки они ходили вместе. Александра окуналась в другой мир, в незнакомый мир людей, чья задача выгодно перепродать оригинальный продукт, потеснить конкурентов, увеличить объёмы продаж, и находила для себя много любопытного, также как открывают незнакомые страны, нравы и обычаи. Всё же, мир растений был ближе, понятнее, роднее – это как обетованная земля души, страждущей гармонии, которой уже миллионы лет. Так что она ни чем иным не прельщалась.
Сослуживцы Игоря находили спутницу своего руководителя приятным и очаровательным троглодитом, очень ценным редким экземпляром исчезающей культуры прошлого, но при этом внешне она выглядела вполне достойно и презентабельно: рослая, полногрудая, с щедрой линей бедер – она казалась увеличенной копией всех модных девиц отдела Игоря, эдакая древняя богиня плодородия. И непонятно кто исчезает? Кто выражается? К тому же, Игорь убедился, что с Александрой он смотрится очень эффектно, и что она стала ему стала верным преданным другом. Он сможет добиться сам, с поддержкой Александры, добиться того, что он мог бы поиметь, войдя в семью Анжелы.
Он сделал предложение Александре соединить свои жизни вместе, скрепить это официальным брачным договором и пожелал, зная как сильно этого хочет Александра, родить ребёнка. РЕБЕНКА! Когда-то все равно придётся стать отцом, и как раз Александра идеально подходит в качестве матери его ребёнка. У НЕЁ БУДЕТ СВОЙ РЕБЁНОК! У Саши имена давно были готовы: если сын – Илья, дочка – Настя.
Так всё и произошло, сначала как по писанному: они поженились, отыграли свадьбу, отгуляли медовый месяц. Саша зачала, легко выносила плод и родила сына. Уже при первом взгляде на младенца Игорь с затаённым страхом заметил: что-то не так. Какой-то не такой ребенок. Александра молчала и плакала и, наконец, сказала, сынишка их серьезно болен, у него подозревают органическое поражение центральной нервной системы. Это означает, что по мере его развития либо будут развиваться отклонения, такие как паралич, атрофия нервов, слабоумие, либо диагноз не подтвердиться, и они смогут вырастить ребенка с некоторыми отклонениями, но дееспособного, годного к самостоятельной жизни.
Игорь был потрясён. Как! Они оба совершенно здоровые люди, медицинские карточки у обоих чистые! Они соблюдали все установленные правила, как родить здорового ребенка. Ни капли спиртного, никаких лекарств не принимали, никаких стрессов. Игорь даже бросил курить, чтобы не отравлять табачным дымом беременную жену. И что получилось?!
Александра глухим чужим голосом поясняла, что некоторые болезни могут возникнуть на генетическом уровне, то есть, кто-то из наших родственников имел те или иные отклонения в начальной форме; и вот в нашем ребенке это сложилось, наслоилось в большее, что кардинально исказило правильную наследственную информацию. Так рождаются дети, чья участь – страдать за своих дальних родственников.
Игорь после сурового раздумья заявил, что ребенка следует сдать в соответствующее учреждение, отказаться от ребёнка, затем провериться самим в генетическом центре: смогут ли они иметь здоровых детей? Слабоумный инвалид разрушит личные планы у обоих. «Мы большую часть времени будем восстанавливать здоровье малыша по крупицам, если оно еще и восстановится. То, что у других детей приходит само собой – здесь затратим уйму труда, времени, денег. Ради чего? Чтобы исправить ошибку природы, огрехи наших далёких и близких предков – нет, я сомневаюсь. Напротив, я более уверен, что мы здоровы. Это результат плохой экологии, попустительства, разгильдяйства соответствующих государственных структур, которые обязаны надзирать за тем, чтобы воздух, вода и продукты не были отравлены промотходами и прочим дерьмом. Так что бремя расходов на содержание подобных детей должно нести государство, пусть анализируют, ищут причины, методы лечения, способы социальной адаптации», – жестким тоном заключил Игорь.
Александра помертвела. Нет, никому не отдаст своего маленького больного сына, если он родился, живет со страданием (его же постоянно терзает боль!) – значит так предопределено, и нам должно принять это испытание, облегчить ему жизнь, и суметь вырастить…
– Зачем?! – недоумевал Игорь. – Он даже не сможет ухаживать также за тобой, когда ты станешь старая, больная и дряхлая.
– А вот это мы еще посмотрим.
– Ну как хочешь! Я ухожу. Я тебе уставляю свою месячную зарплату. Думаю, за это время ты сделаешь правильный вывод и выбор. Или я, или он.
Александра осталась одна в квартире с изувеченным непонятной болезнью ребёнком, который, однако, изо всех силёнок недоразвитых конечностей тянулся к полной материнской груди и сосал с наслаждением теплое и вкусное молоко. Через два месяца, когда заканчивались деньги, у Илюши началась странная рвота, после чего он запрокидывал головку назад и тяжело дышал. На фоне легкой простуды подскочила температура и случились судороги. Их срочно госпитализировали на машине скорой помощи. Лечили целый месяц, еще на десять дней оставили для обследования и уточнения диагноза. Окончательных диагнозов определили два и третий под вопросом – все как один неизлечимы. Выписали из больницы, поставили на учёт к двум врачам-специалистам, рекомендовали незамедлительно оформить инвалидность ребенку, чтобы хоть какие-то деньги на лечение иметь. Процедура установления очевидной инвалидности оказалась изматывающей беготней по кабинетам поликлиники: снова сдать кучу анализов, снова обойти несколько врачей, далее – врачебные экспертные комиссии.
Тут пришла телеграмма, что умерла мама – Александра кусала губы до крови: она даже не сможет выехать на похороны, потому что оставить Илюшу не на кого. Темной ночью она плакала и просила прощения у матери. Горячие слезы капали на Илюшу, он проснулся и своими не сложившимися ручонками размазывал их по щёчкам, было сам всплакнул, но быстро притих, с удивлением разглядывая исходящуюся в тихом плаче маму, потом прижался и обнял её как мог… Только–только пришло успокоение, основанное на том, что там в тайном вечном мире, маме будет хорошо, как пришло новое известие.
Пришло срочное послание, от Дарьи Петровны. Буквы выстроились в страшный ряд: Семён Самойлович при смерти, жить ему осталось считанные дни. И снова Александра не имела возможности выехать и проститься с дорогим и любимым человеком, её учителем. Вскоре пришло второе послание, что скончался. Александра разыскала икону Николая чудотворца, подаренную мамой, поставила её на стол, упала на колени и. Верно, целую вечность, простояла в святом молитвенном экстазе, прося, моля и плача, чтобы Бог призрел души рабов своих Татьяны (мамы) и Семена (любимого учителя).
Заболел Илюша: вновь началась рвота, повторились судороги, он снова стал лежать, запрокинув головку назад. Их госпитализировали, сразу отправили на компьютерный томограф. И диагностировали, что в головном мозге имеются существенные уплотнения, возможно и скорее всего – это опухоль. Александра согласилась лишь на консервативное лечение, направленное на снижение внутричерепного давления, после чего пройти повторное обследование…
Грянула настоящая суровая зима. Сутками валил хлопьями снег, поднималась метель, гоняя и уплотняя тонны снега. Как страшное знамение вырвался из полярных широт лютый холод, остановил игривость зимушки-красавицы и показал ледяной оскал мертвого царства, пришел и окреп другой ветер: плотный и бесконечный, который разносил и доставлял арктический холод в каждый дом, каждую квартиру, вонзаясь в каждого человечка железными когтями бесцеремонной лапы, вытягивающей последнее тепло.
Александра с ужасом смотрела, как понижается в квартире температура, и ничего она сделать не сможет. У коммунальщиков пошли авария за аварией. Периодические отключения электричества, тепла, воды. Ещё день-два – и лопнут батареи отопления. Илюша капризничал. И вдруг шалая мысль закралась в смятённую бедами Сашину голову – это никогда не закончится: этот холод, пурга, нескончаемые беды, у Илюши точно опухоль мозга. Она решилась остановить расширяющийся поток беды: она поднимется на крышу дома, прижмёт к груди Илюшу и сделает шаг, что приведёт их в вечность, потому что третей смерти она не выдержит. Ушла мама, ушел Семен Самойлович, собрался уйти Илюша. Как будто есть так называемый муж, от которого уже с полгода никаких вестей. Там в вечности она встретит своих любимых, Илюша несомненно будет Ангелом и отмолит её грех самоубийства. Великая загадочная вечная жизнь, она совсем рядом – стоит лишь сделать последний шаг, и полет высвободит лишние килограммы бренного тела. Однажды она видела как взмывает в космос ракета, поочередно отбрасывая сгорающие части своего тела.
Она прижала крепче ребенка и шагнула решительнее к темной полосе обрыва. Ребёнок шевельнулся и пихнул ножкой в живот почти точно также, когда она его вынашивала. Александра встала на парапет крыши, Илюша примолк. Вдруг хлынули слёзы, и туман застил глаза. Она нагнулась и поцеловала милого сыночка, которому не суждено вырасти большим и пройти свой собственный жизненный путь. За короткие полгода он хлебнул страдания на целую взрослую жизнь. «Прости меня» – шепнула она и шагнула вперед…
Огромная пасть лязгнула над ухом, схватила за воротник. «Ага, – сквозь безмерную нечеловеческую боль подумала Саша, – это гадкая гиена тащит меня в ад». Раздирал душу надрывный детский плач. В полу беспамятстве от сильнейшей никогда прежде не случавшейся боли и от страха, что такую же боль, быть может, испытывает Илюша, Саша закричала, чтобы не трогали младенца. Она не могла открыть глаза, лишь чувствовала невыносимую боль, которая разрасталась как ровно голое тело швырнули на эшафот и секли не кнутом, но кромсали стопудовой гирей. Саша судорожно вздохнула, чтобы больше не дышать.
…Белый свет резал глаза, и была странная вязкая тишина. Какое-то время Саша не могла сообразить: где она, что с ней. Всплыло видение белого света, в котором могучая человекоподобная глыба, крепкий старик с белейшими ниспадающими волосами и проницательными добрыми глазами строго встречает каждого. Ему достаточно мгновения, чтобы определить существо прибывшего в его вечные непоколебимые покои: станет ли оробевший проситель частицей его великой силы или полетит вниз в адское пламя. Саша знала, что за себя просить нечего, но где Илюша? как матушка её? умиротворен ли Семён? Она осмелилась и тихо вопросила: «Младенец Илья, где? Спаси, Господи, его душу!»
– Жив твой сыночек, – шепелявый голос прогнусавил у самого уха также неожиданно, как та лязгнувшая пасть.
Саша вздрогнула и раскрыла глаза, привстала, чтобы рассмотреть где она. Больничная палата на две койки. Белые стены и белый потолок. Рядом на стуле сидела толстая санитарка неопределяемого возраста.
– Я жива?
– Жива-жива! Меня хорошо видишь? А уж я-то живее всех живых!
– Но я шагнула вниз с крыши семиэтажного дома.
– Чего вам, дурам, жить не хочется? Которые уже сутки к тебе приставлена ухаживать, горшки за тобой выношу, так что писать-какать захочется кликай меня. Шагнула вниз – эх!… Ты, знаешь ли, милая, что правая нога у тебя стала короче на четыре сантиметра. Бедро у тебя в двух местах сломано, и тазовая кость деформирована похоже, но тебе врачи об этом подробнее скажут. Чего тебя, мужик бросил?
– Было такое, – мотнула головой Саша.
– Пошли его к чёрту ладанному! Мужики – они в большей части еще какие сволочи! Не надо их жалеть. На алименты подай, пусть платит исправно, и довольно с него. У меня вон, опять, пьёт мужик, и пьёт с четвёртый десяток. Все нервы вымотать видно хочет, но я терплю. Выгнать его некуда. Знала бы ты каково жить с вечно пьяной мордой, да в придачу измывается по пьяному делу. А ты видишь, какая я! – и задвинуть могу, скрутить в бараний рог. Дак он, паразит, за нож хватается.
– У меня ребёнок больной: опухоль мозга поставлена под вопросом. Пока я ребёнка выхаживала, мама умерла и ещё один дорогой человек умер.
– Ну, то что ребёнок больной – это плохо. Про опухоль – надо ещё раз проверить, потому что есть врачи, которые сразу ставят смачный диагноз неизлечимой болезни. Так спроса меньше. Им чё – свою задницу прикрыть. Я вон прихожу к врачу, так меня сначала спрашивают, сколько мне лет, а уж потом, что болит. А скажешь семьдесят лет, говорят, что же хотите, уже и мозги иссохли, и прочее в негодность пришло.
– В любом случае он будет смешным инвалидом. Сможет ли сам ходить?
– А ты верь, что сможет! Все – разные. Жизнь каждому для чего-то даётся. Не бывает людей второго сорта.
– Муж мой, бывший, говорит, что бывают, очень даже бывают. Одни, что и могут – велосипед себе купить, другие – самолёт. Мой Илюша на инвалидную коляску себе сам не заработает.
– Ты думаешь – это главное: на чем задницу свою перевозить? Мало ты еще пожила, чтобы узнать, что главное. Тут словами не скажешь, в книжке вычитать – пустое! Поймёшь сама, пока что живи и терпи, не покушайся на то, что дано не тобой.
– Как же!? Выходит моя судьба – это терпеть, смиряться с тем, что от меня уходит лучшее в обычном понимании. Любовь поблазнила, мелькнула вспышкой – и ушла; мечтала, что буду заниматься наукой – занимаюсь увеличением прибыли хозяину, выращивая любимые цветы. Думаю, ладно наука, любовь – это блажь, буду жить проще. Вышла замуж, чтобы создать обычную семью, чтобы родить – семьи нет, ребенок вышел не на радость, а на горе. Думала, что все последние дни буду жить с мамой – не смогла приехать даже на похороны; так же и с другим человеком: надеялась, будем вместе, но не знали как. Есть ли край горю? Конец, предел?
– Ты поживи! Узнаешь.
– Как у вас просто: поживи, вытерпи…Как выдержать горе-горькое, бесконечное и бескрайнее. Просвет хоть на секундочку должен быть! Любая живая жизнь возникает в лучшие мгновения, и я считала, что мы дальше это мгновение увеличиваем, из года в год, увеличиваем счастье, радость, но не напротив, собирать и копить неудачи и потери. Вот была моя вера.
– Правильная вера. Остается тебе запомнить, что счастье придёт к тебе в самом неожиданном виде, совсем не такое, какое ждала. Чтобы это произошло, взвалить поудобнее на себя придётся свою тяжкую ношу, оторвать её от земли и суметь выпрямиться, не взирая ни на какие обстоятельства. Попробуй: терять-то тебе теперь нечего.
– Как нечего? А сын! Где он? Мне хотя бы краешком глаза посмотреть, что жив он. Вы не скрываете от меня ничего? Он, правда, жив?
– В реанимации лежит.
Из глаз Александры брызнули слезы. Как там он один, под присмотром такой же санитарки, её маленький, её крошечный комочек нескладной жизни? Ему несладко. Он лишен главного лекарства – он лишен её. Когда его донимали непонятные боли он хилыми ручонками прижимался к ней. Она поглаживала теплой ласковой рукой непропорционально большую головку, и он успокаивался и засыпал, прижимаясь еще крепче к ней. Тогда им обоим было хорошо. Она думала, ну и пусть её ребёнок не похож на других, он – особенный. Даже никак не свыкнувшись с мыслей, что для других он несчастный уродец, помыслов остановить хрупкую жизнь никогда не было. Если бы не этот ужасный предварительный диагноз, что все отклонения объясняются прогрессирующей опухолью мозга, и время для успешной операции упущено, что теперь по существу остаётся смиренно ждать конца. Даже если так, почему она поднялась на крышу? Ужас объял Александру. Из каких соображений она самочинно решила прекратить его и свои страдания? Получилось наоборот – страданий, боли стало больше. У неё множественный перелом бедра. Аппаратом Илизарова выправляют ногу. Два месяца будут выправлять, потом в кость вживят протез – итого три месяца продлится её лечение, если не будет осложнений. Что с Илюшей сделалось после падения, она толком и не знает.
Семиэтажный дом, на крышу которого поднялась Александра, стоял на пригорке, на выровненной площадке. Одна сторона дома примыкала к уклону, вторая – к откосу. В каком-то беспамятстве Александра подошла к стороне, смотревшейся на пригорок. Отсюда дом был на два этажа ниже. Она оттолкнулась от крыши и полетела словно на чьих то крыльях по плавной дуге вниз, вытянутыми ногами встретила землю, покатилась кубарем, и увязла в сугробе. Возможно, начатое дело довершил бы двадцатиградусный мороз, если бы не случайный прохожий, выгуливающий собаку. Услышав детский рёв, пёс ринулся на эти звуки и быстро обнаружил место, откуда они исходили, отрыл скорчившуюся фигуру и лаем подозвал хозяина. Была тут же вызвана скорая помощь, которая сработала, на удивление, очень быстро и слаженно. Оставалось одно непонятным: как Саша отклонилась на три метра от вертикального падения и попала на пригорок, который вполовину уменьшил высоту падения. Санитарка баба Маша однозначно сказала, что это души умерших любимых отвели беду, подхватив и смягчив падение.
Саше хотелось одного: скорее увидеть Илюшу. Для этого, во-первых, нужно было самой выздороветь. Но ждать три-четыре месяца – немыслимо. Она умолила своего врача отпустить её повидаться. Баба Маша, её сиделка-санитарка, взялась сопроводить.
Так ранним воскресным утром по пустынной улице в больничном городке медленно со скрипом и скрежетом колёс передвигались две бесформенные фигуры: баба Маша толкала инвалидную коляску, а в коляске сидела, закутанная в байковые одеяла, Саша. В приёмной детского отделения Саша пересела в другою коляску, и баба Маша уже покатила её по больничным коридорам. У дверей реанимационной палаты Саша молча крепко сжала руку своей сопровождающей, чтобы она чуточку повременила, не въезжала в палату, и дала Саше справиться с захлестнувшим волнением: сынок должен увидеть её спокойной, с ясной улыбкой в лице.
Баба Маша, между тем, особо не церемонясь, вкатила коляску в палату. Илюша лежал в детской кроватке с перилами, лежал на спине без подушки. Трубочки и проводки опутывали его маленькое тельце. На шум, произведённый вошедшими, Илюша раскрыл глаза, увидел Сашу и внятно сказал: «Мама!» Саша, сдерживая слёзы, бросилась гладить своими теплыми ласковыми руками изувеченную свою кровинушку, что-то говоря ему бессвязное, но милое и дорогое. Со страхом она поняла, как дорог он ей, и в какой близости от кошмарной смерти они стояли. Как это было бы ужасно увидеть их обоих мертвых в разных гробах, ведь смерть или исход, что было замыслила Саша, окончательно разлучит их: тела будут лежать врозь, души потеряются в бескрайнем мире теней. Илюша безусловно стал бы Ангелом, она – продолжала бы мучения в другом измерении, и наверняка те мучения ужаснее, в полном одиночестве неприкаянной души.
Лицо Илюши стало осмысленным, лучившимся ангельской радостью. Он тянулся ручонками к ней, но мешали провода и трубочки, мешала боль, принуждающая его лежать неподвижно. Саша не могла подвинуться ближе – мешала инвалидная коляска и сломанная нога в стальном браслете аппарата Илизарова. Зашёл врач, молодой интеллигентный мужчина, сразу быстро подошел к ним и мягко прекратил болезненные для обоих движения навстречу друг другу.
- Скажите, мальчик, …Илюша, будет жить?……
NB: Полностью рассказ опубликован в книге "Пирамида преступных желаний" - http://www.proza.ru/2013/08/23/217