Бог создал друзей и дружбу,
Черт – армию и службу.
Бог – отбой и тишину,
Черт – подъем и старшину.
Бог – любовь и ласку,
Черт – автомат и каску.
Бог – женщину и рай,
Черт – сахалинский край.
Утро было туманным и серым. Комки, которые мы натянули на себя в четыре утра, были пропитаны холодной сыростью. Весь гарнизон спит, а мы подорваны по тревоге. Звонок на дверях оружейной комнаты, крики дежурного, бегающие и на ходу застегивающие обмундирование, еще толком не проснувшиеся, но уже вооруженные солдаты.
Я забежал в оружейку, взял свой автомат, схватил пулемет и встал в строй к группе боевого разведдозора. В группе нас было пять человек.
- На выход бегом марш!
Уже через десять минут после подъема мы мчались на КамАЗе в неизвестном направлении. Начало дня предвещало полную синеву.
КамАЗ подъехал к вертушке, и вскоре мы уже бежали по болотистой тайге во главе с Золотухиным.
- БРД, мать вашу, чего болото обегаете, ну-ка напрямик к морю, затем назад и доложить обстановку!
Подгоняемые резким ветром с дождем мы цепочкой побрели, утопая по грудь в болоте, хотя могли обойти это место посуху, срезав путь. Дойдя до моря, мы обнаружили заставу и, вернувшись, доложили ее местоположение.
- Так, ребята! – заорал старшина. – Сейчас бежим по берегу моря 25 километров. Лучше песок на зубах, чем иней на яйцах!
Пробежали 15 километров. Холод и дождь сменились на палящее солнце и жару. Мы бежали не спеша, то и дело падая, отжимаясь, ползая и тому подобное – все, что мог придумать Золотухин. Соленый пот щипал глаза, комки, насквозь мокрые и грязные, прилипали к телу. То дождь и холод, то жара и солнце – такая вот непредсказуемая погода на Сахалине.
Вскоре мы, уже порядком измотанные, заступили в караул.
На инструктаже новый дежурный по части предупредил нас, и особенно меня, что если увидит кого-то разговаривающим с девчонками через забор, то же посадит нарушителя на КИЧу. Вечером я был замечен Золотухиным в этом неуставняке и он, разумеется, тут же меня сдал. Меня сняли с караула и посадили на «губу».
Где-то в двенадцать ночи ко мне заглянул «контра». Он улыбался и дышал перегаром.
- Ну что, сидишь? Круто я тебя поймал, да?
- Речи нет, просто супермен, вернее, суперстукач.
- Поговори мне еще. Завтра будешь ползать по полной, понял?
- Товарищ старшина! – я поманил его пальцем, будто хотел доверить секрет.
Золотухин подошел, и я прошептал ему в самое ухо: «Да пошел ты!»
Золотухин покраснел и, закрыв камеру, вышел. Затем он зашел к себе в кабинет и, отдав ключ часовому, попросил закрыть его снаружи, а сам у себя в кандейке принялся пить водку.
Меня освободили во втором часу ночи, и я тут же заступил часовым на КИЧу.
- Золотухин пьет еще?
- Да нет, уже полчаса, как спит.
Я заглянул в щель. Золотухин спал, как ребенок, - видать перепил. Я открыл дверь и попытался растолкать его, но безуспешно. Тогда я позвонил в караул.
- Дежурный оператор.
- Начальник караула спит? – спросил я.
- Дрыхнет.
Позови свободного!
Пришел свободный, Санек Рубан.
- Саня, посиди за меня, я быстренько.
- Да ради Бога, только давай быстрей.
Я зашел в склад, где находилась разная хозяйственная утварь, и взял обойный клей БФ и пуховую подушку.
- Спасибо, брат! Секу, если что, подавайте.
Саня ушел. Я зашел в кандейку к Золотухину и, вспоминая все его мерзости, стал его раздевать. Через пять минут он был, в чем мать родила, после чего я щедро обмазал его клеем и, разрезав подушку штык-ножом, посыпал старшину пухом с ног до головы. Одежду я спрятал под кровать.
Часов в семь утра пришел командир роты. Дежурный позвонил Золотухину:
- Товарищ старшина, проверка. Начальник штаба сейчас к вам зайдет.
Золотухин, еще не совсем протрезвевший, выбежал на свет божий как раз в тот момент, когда начальник штаба с сопровождающими приблизились к его апартаментам.
Это надо было видеть. Из темноты выбегает, поправляя фуражку, голое, обильно покрытое перьями (даже глаз не видно), словно петух, что-то выговаривающее пернатым ртом, существо. Это было что-то! Я не могу описать удивление, восхищение и недоумение, с которым офицеры вглядывались в это странное создание, дышащее перегаром.
Что было дальше с Золотухиным, я не знаю. Вообще, над ним часто подшучивали. Много он сделал плохого всем нам. Однажды его напоили каким-то лекарством, которое дают психам, самым буйным. Целые сутки он заторможено сидел в одном положении, даже головы повернуть не мог. А мы, взяв у девчонок за забором косметичку, нанесли ему классный макияж.
Как-то раз его напоили пургеном. Караульная дверь закрывается на замок. Золотухин подбежал к караулу и стал судорожно дергать дверь и кричать часовому, чтобы тот открыл. Часовой не торопился. Золотухин нервничал.
- Ну, что вы там все, уснули, что ли? Давай скорее, съел что-то, сейчас днище вырвет!
Кончилось тем, что, не выдержав, он побежал за караул, снимая на ходу штаны. А часовой в это время сообщил начальнику караула, что кто-то пытается проникнуть на территорию части с тыльной стороны караульного помещения.
Караул был моментально поднят в ружье и мы, по всем правилам боевого искусства, во главе с начальником караула перебежками и переползаниями окружили сидящего без штанов Золотухина.
В тот раз Контра попал по полной программе. Но ведь и он стучал по полной, сдавая всех, даже командира роты. Ну, а нам доставалось чаще всего за сон на посту.
Сон на посту был для нас самым что ни на есть важным и постоянным занятием, которым мы занимались в карауле.
- Фима, прикинь, что со мной сегодня в карауле случилось.
- И что же?
- Стою я на Киче часовым, и вдруг заходит командир и говорит: «С поста шагом марш, мы тебя с караула снимаем». Я говорю: «За что?», а он мне типа «Потом узнаешь». Уводит в штаб и говорит: «Теперь будешь служить за городом, на даче, по секретному заданию нашего правительства и ученых».
- И кем же? – поинтересовался я.
- Прикинь, Фима, «мы, говорит, тебя отобрали из всех погранвойск для секретной миссии».
- Ну и что?
- Прикинь, моя миссия – ассиминатор.
- Да ладно заливать-то!
- А ты слушай дальше! Привозят меня в трехэтажный особняк с шестисотым «Мерседесом». Твой, говорят. Хожу по дому – все круто. Помылся в джакузи, переоделся в дорогой костюм, курю дорогие сигары, пью коньяк, слушаю хорошую музыку. И тут приводят такую классную девчонку! Ты Клаудию Шифер видел? То-то, а эта в пять раз лучше. Я ей говорю: мол, давай в ванну и в спальню, а я докурю и приду, нечего время тянуть. Ну, захожу в спальню, а она уже в постели. Раздеваю ее и только начинаю, как звонит телефон. Я ей, типа, подожди, я сейчас. Выхожу, гляжу – на зеркальном столике стоит позолоченный телефон и так противно звонит! Ну, я, конечно, поднимаю трубку…
Он задумался.
- Ну, чё дальше-то было? – не выдержал я.
- Поднимаю я трубку. «Алло», - говорю, - «главный ассиминатор слушает!» А оттуда, прикинь, такой противный голос: «Какой ассиминатор? Не понял! Ты что, боец, опух, что ли?» И тут вдруг телефон в армейский превратился, зеркальный столик – в тумбочку, стены стали серыми, а мой халат – камуфляжем. Я тут же все понял. «Часовой третьего поста» - говорю. Блин, прикинь, проверяющий мне позвонил, а я-то, бля, уснул, ассиминатор хренов.
- Так это сон, что ли?
- Ясен пень, а ты чё думал? Такие вот дела.
С другим часовым этого же поста случилась история еще более нелепая, чему я сам был свидетелем и ржал после этого, как конь, целые сутки. Спускаюсь я на КИЧу с начальником караула, слышу за дверью, как положено:
- Стой, кто идет?
- Начальник караула со сменой!
Открываем дверь, а внизу на коленях, уткнувшись головой в пол, сидит часовой.
- Ты что это, боец, молиться надумал, что ли?
Боец, падая и шатаясь, кое-как встал.
- Да вот, живот что-то сильно скололо.
- Позвонить не мог, что ли?
- Резко скололо. Встать не мог.
- Ну ладно, с поста шагом марш!
Боец поднялся, попытался взять с пола автомат, но не смог, и начкару пришлось самому его нести. После дежурства я встретил этого парня, и он рассказал мне следующее:
- Лежу я, значит, на лестнице спиной, а руки, скрестив на затылке, положил под голову. Два часа, значит, я так проспал. Вдруг слышу сквозь сон – дверь открывается. Ну, я, конечно, подскакиваю. «Стой, кто идет» и все такое, а у самого руки затекли, вот веришь, нет, как чужие висят, даже пальцем пошевелить не могу. Ну я, чё делать, шапка-то на полу, - встаю на колени и втыкаюсь в нее головой. А когда воткнулся, то подняться не могу. Пришлось колики изображать.
Не отставали в этом деле и «бобры» - наружние часовые. Однажды зимой, когда выла свирепая метель, старший смены Пух и младший Башка тихо-мирно бродили по периметру поста. Метель была очень сильная и следы бобров тут же заметало. Оба были одеты в валенки, ватные штаны и тулупы, так что грех не поспать.
Пух – старый бобер, поэтому он спал на ходу, ну, а Башка еще неопытный… Идет, значит, Пух, дремлет. Ходил, ходил и приспичило ему по нужде. Но так как амуницию долго расстегивать, он терпел до последнего, а когда сил терпеть не стало, решил помочиться в уголок. Тут он обнаружил странную аномалию: то место, куда он отливал, стало подтаивать, и в этой проталине образовалось плюющееся и матерящееся лицо, затем снег зашевелился и из сугроба вылез Башка, мокрый, испуганный и злой. Пух после этого случая долго еще икал.
Вообще, бобров частенько заметало в метели, так что смене приходилось долго их искать под снегом. Как говорится, чтобы убрать часового, его вначале нужно найти.
Но когда нас находили спящими, попадало по полной программе. Наш караул становился самым плохим, на нас вешали всю грязную работу, нас презирали командиры – до тех пор, пока в другом карауле не случится какой-нибудь косяк или мы не отличимся в лучшую сторону.
«Королевский развод» по понедельникам мы ждали и готовились к нему, всем хотелось быть лучшими.
- Право для поднятия флага предоставляется… - по окончании развода крикнул начштаба.
- Нам! Комроте, нам, - шептали мы.
- Предоставляется лучшему подразделению за эту неделю…
- Нам, конечно, нам!
- Предоставляется роте материального обеспечения!
Развод окончился, а мы стали ползать, бегать и прыгать, изучая тактику ПВУ. Вот уже две недели мы были худшими и косячными, и чтобы вылезти из этого дерьма нам пришлось прибегнуть к старому, но очень надежному способу, придуманному кем-то в такие вот трудные времена.
Два часа ночи, караул молчит. Полусонные бобры бродят по периметру. Бодряки и оператор смотрят телевизор и попивают крепкий чай. Начальник караула и отдыхающая смена спят. Обычная ночь. Обычная тихая ночь. Сон опустился на весь гарнизон, тишина. Но тишина порой обманчива.
Дежурный по КПП, Тамчелай, тоже наш человек, о чем-то беседует с пожарным патрулем.
- Пацаны, как там, тихо все?
- Да вроде тихо. Все, как обычно.
- Блин, хоть бы какой жулик проник, что ли.
- Дак чё, вашу роту все гоняют? Не повезло вам.
- Ну ладно, сколько там натикало? У-у, полтретьего. Ладно, Тамчелай, служи, а мы в роту, спать. Наша служба на сегодня закончилась.
Тамчелай постоял, глядя нам вслед, и закурил сигарету. Тишина, даже машин в городе не слышно. Вдруг за воротами послышалось шуршание. Тамчелай подошел к двери КПП и открыл маленькое смотровое окошко, за которым нарисовалась шатающаяся фигура.
- Кто там?
- Конь в пальто! Куды я попал-то?
- Это гарнизон погранвойск.
- Слышь, зеленый, дай пройду.
- Не положено. Вали отсюда.
- Слышь ты, военный! Ты знаешь, кто я? Я – Витек и на вас, вонючих уродов, мне наплевать.
Тамчелай открыл дверь:
- Ладно, проходи.
Здоровенный пьяный мужик ввалился на КПП.
- Давно бы так. Глядите мне, уроды!
Мужик прошел через КПП и побрел куда-то по гарнизону. Тамчелай, улыбаясь, сел за стол и нащупал ногой тревожную кнопку.
Резкий сигнал раздался в караульном помещении почти одновременно с криком оператора.
- Караул в ружье! Нападение на КПП!
Уже полчаса, как я спал. Я отдыхающая смена, и мне положено отдыхать два часа перед заступлением на пост. Но любую сработку я, как ни странно, не пропускал и всегда выбегал в тревожной группе, будь я отдыхающим, будь я бодряком. Мне это просто нравилось. Сквозь сон я услышал треск звона в операторской и, машинально засунув ноги в сапоги, схватил свой автомат. Начкараула и разводящий даже не проснулись, а мы втроём уже неслись через плац на КПП.
- Так, Ганыч, давай вокруг казармы. Ты, Санек, вокруг штаба. Я на КПП, встретимся там! - кричал я на ходу.
Группа разделилась, все действия были отработаны до автоматизма.
Свежий ветер бьет в лицо, холодный автомат в одной руке, другая рука придерживает штык-нож, который болтается на ремне. Вот на КПП появился силуэт - это Тамчелай, показывающий направо.
Метров через десять показался нарушитель. Он оглянулся, и тут же был сбит и повален на землю. Почти сразу подбежали Саня и Ганыч.
- Лежать, сука! Руки за голову!
- Так, Саня, держи мужика. А ты, Ганыч, давай на КПП, сообщи оперативному и дежурному по части, что задержан нарушитель.
Ганыч убежал. Мы с Саней обыскали нарушителя и, не найдя у него ничего интересного, кроме выкидухи (выкидного ножа), стали ждать. Мужик, полежав в шоке с минуту, попытался было подняться, но два холодных ствола автоматов заставили его изменить свое решение и лежать тихо, уткнувшись носом в землю.
Подобное у нас случалось часто, этим мы жили. На следующий день мы уже были молодцами, а в понедельник – лучшим подразделением на «королевском разводе».Вот так сон на посту сменяли подвиги. Но в казарме ночами нам частенько не спалось.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/02/27/447