Пара недель – это очень много. Особенно когда практически ничего не делаешь, просто маешься бездельем и совершенно не знаешь, чем заняться. Время надо было беспощадно убивать. Однако, киллер из меня получался какой-то слабоватый, поэтому жертву я подранил, но до контрольного выстрела в висок дело пока никак не доходило. Как понимаете, речь идёт о полноценном выполнении положенной программы лётной подготовки. Спать уже просто «не влезало», а других занятий попросту не находилось. И желания чем-то заниматься, ублажая внезапный круглосуточный досуг, кстати, тоже не возникало. Всё обрыдло до невозможности...
В таком положении и состоянии души пребывали очень многие. Особенно те, кто вместе со мной выполнил рейс в Душанбе. Полёт оказался весьма познавательный, но, вместе с тем, и вполне бесполезный. Как экскурсия в музей, где всё «вываливается» гидом-экскурсоводом сплошным потоком, перемешивая эпохи, времена, жанры, личности и даты, информативно скользя по верхам и не сильно зацикливаясь на конкретных деталях, если не принимать во внимание всеобщую любовь и неподдельный интерес к «жареным» фактам чьей-то биографии. Осилить технологию работы экипажа Ту-154 за «один присест» невозможно. И учебные полёты в количестве десяти часов являлись чисто ознакомительными. Так было принято, так положено и никуда от этого не деться.
Логика услужливо подсказывала, что если уж некоторым товарищам удалось рвануть «вперёд», опередив коллег на добрую половину программы, то им же и следует побыстрее дать «зелёный свет», чтобы не путались под ногами и освобождали жизненное пространство для других, предоставив внеочередную возможность «добить» положенные лётные часы. Но это – логика рациональная и строго эгоистическая. Была и логика другая. Подровнять налёт таким образом, чтобы все оказались в равных условиях, и никто не жаловался на несправедливость.
Однако справедливость и несправедливость, как и правда, которая у каждого своя, тоже сильно отличались друг от друга пристрастной и лично-собственнической чертой –каждый считал, что его мнение самое правильное, подставив в условный список первоочередников именно себя, любимого, на первое место.
У инструкторов выработались свои понятия о правде, логике и справедливости. Они и решили, что надо сделать так, чтобы на первоначальном этапе всё произошло «чин по чину» – всем практически поровну и в одно время. Поэтому те ребята, кто не побывал на душанбинском рынке, отлётывали «по кругам» в первую очередь. А дальше уже вмешались обстоятельства. Обстоятельства для тех времён самые тривиальные и привычные. Летний сезон, массовые пассажироперевозки и вызванная этим нехватка авиационного керосина для тех, кто выполнял какие-то другие, например, грузовые рейсы.
Учебные полёты вообще не рассматривались высокими инстанциями гражданской авиации с точки зрения надобности и необходимости, а тем более – первостепенности. Они даже мешали планировать распределение топлива, ежедневно мозоля глаза заявками на керосин. В общем-то, ничего странного и необычного. Плановое хозяйство, экономика и распределительная система всего-всего по остаточному принципу давно уже дала основательную трещину, угрожая вот-вот развалиться. В стране имелось разливанное море нефти, но не отыскивалось нужного количества керосина... Про бензин ничего сказать не могу. Личного автотранспорта у меня не только не было, но даже и сама мысль об этом выглядела слишком призрачной и несбыточной, как понятие о коммунизме или возможности побывать на Марсе, а вероятность обладания автомобилем казалась возмутительной и фантастической...
Но система всё-таки на последнем издыхании функционировала, а пассажиры, чаще всего, этого даже не замечали. Рейсовые полёты обслуживались в первую очередь, но... тоже не в самую первую. Всё же первейшими нужно считать рейсы литерные. Для них было, как при том самом коммунизме, абсолютно всё и абсолютно всегда. Если чего-то вдруг и не находилось, это восполнялось за чей-то счёт. Даже за счёт пассажирских перевозок.
Многим лётчикам, если только не всем, это казалось настолько привычным, что считалось: сетовать на сложившиеся обстоятельства – просто смешно. Лётный состав не удивлялся, а только тоскливо поглядывал на небо, словно оттуда вдруг появится пара-тройка топливозаправщиков. Между прочим, в те времена существовал обычай и заведённый порядок, когда по приходу на работу для выполнения рейса экипаж первым делом даже не заходил ни на метео, ни в штурманскую комнату, а интересовался в АДП (аэродромный диспетчерский пункт) технической годностью аэропортов по предполагаемому маршруту полёта.
Если технической годности не имелось, или в бумаженции с длинным перечнем аэропортовых услуг что-то отсутствовало либо не устраивало, то на метео смело можно не идти. Практический смысл пропадал. Зачем тебе данные погоды, если не обслужат так, как надо и положено? В техгодности аэропорта указывалось практически всё: готовность и состояние ВПП, регламент работы, обеспечение гостиницей, пригодность в качестве запасного аэродрома, обслуживание воздушных судов конкретными техническими службами, а самое главное – заправка топливом. И даже в конкретном количестве на каждый конкретный рейс. При этом, указывались типы ВС, виды обслуживаемых рейсов и многое другое. Прочитав такую бумагу-телеграмму, командир сразу намётанным глазом определял, ждёт ли его простенький полёт с беззаботным поплёвыванием, или есть определённая «вражеская засада» и долгие перекуры в коридорчике с незлобивыми и привычными матюками.
Сквернословие – нехорошая черта. Но в те времена самыми отпетыми и злостными матерщинниками становились почему-то перегоночные экипажи и лётный состав «грузовиков». Особенно в периоды обострения проблем с авиационным топливом. Тут уже не стеснялись в выражениях, кроя трехэтажными словесными конструкциями и партию, и систему, и власть, и авиационных начальников.
Впрочем, это происходило в узком кругу, предварительно убедившись, что вражеские уши отсутствуют. Я не являюсь мастером-виртуозом крепких выражений, но как истинный ветеран-авиатор, приверженец сложившихся традиций и человек фильтикультяпистый, могу в определённых условиях достаточно заковыристо зафильтикультипнуть, а потом выфильтикультипнуть в обратную сторону. Но до истинных асов мне далеко!
И уже нет возможности для дальнейшего самосовершенствования... Перегоночные полёты и сопутствующие факторы остались позади, но накрепко засели в голове, а существовавшие проблемы перегонщиков не идут ни в какое сравнение даже с проблемами лётчиков грузовых самолётов.
Иерархия важности рейсов определялась достаточно чётко в документе, именуемом «Табель сообщений о движении воздушных судов», если не изменяет память. Там даже литерные рейсы подразделялись по значимости заглавными буквами алфавита, в зависимости от того, кто находился на борту – заштатный председатель обкома или сверхзначимая персона предсовмина, например. Литерные рейсы вызывали в авиационных службах дрожь в коленках, страшную суету, оторопь, панику и сразу же отодвигали обслуживание других рейсов на задний план. Примерно так это выглядит сейчас на улице, когда в обеих столицах ожидают помпезного приезда первых лиц государства. Всех – в сторону!
О чартерных рейсах в советские времена имелось откровенно смутное представление. Это считалось чуждым и враждебным понятием, присущим только авиации загнивающего капитализма. Наши родные рейсы подразделялись достаточно просто и условно – рейсовые полёты и внерейсовые. Рейсовые – это те, которые фигурируют в центральном расписании. Остальные – внерейсовые. Грузовые перевозки и перегоночные полёты – в списке последних.
В телеграмме о техгодности аэропорта так и указывалось – топливом обслуживаем рейсовые, гостиницей – рейсовые, запасным – рейсовые... Остальным – фиг с маслом! Как хотите, так и выкручивайтесь... Могли конкретный грузовой рейс указать и именно ему что-то пообещать, если для этого нашлись веские основания (скажем, очень ожидали свежие помидорчики, фрукты, или райком приказывал срочно принять какой-то хитромудрый и особенный змеевик для местного самогоноваренного заводика)...
Перегонщикам не обещали ничего и никогда! Все летели на свой страх и риск, связывались по телефону, умоляя принять самолёт-вертолёт, вымаливали и выканючивали «трохи» бензинчика-керосинчика, обещали всё, что угодно, вплоть до откровенного обмана. Главное – суметь выкрутиться, вылететь, невзирая на техгодность, которая являлась непригодностью, долететь и умудриться на месте не получить «по морде» за такое нахальство.
Кстати, не всё так уж гладенько выглядело и для рейсов по центральному расписанию. Командир вполне мог вычитать в техгодности, что топливом обеспечат лишь до первого пункта следующей посадки по минимуму. А этого минимума запросто могло не хватить для выбранного запасного аэродрома, поэтому вся суетливая катавасия с принятием решения на вылет превращалась в настоящий подвиг. Абсурд и вечные проблемы!
И даже в свете грузовых перевозок можно припомнить такие факты: даже если огурчики-помидорчики и заморские ананасы-бананы в конечном аэропорту были обожаемыми, страстно желанными прямо сейчас, и даже если топливом «грузовик» милостиво обеспечивали, из этого совершенно не вытекало, что экипажу предоставят места в гостинице для отдыха. У экипажа вполне могло к этому моменту закончиться рабочее время. А отдыхать, по мнению некоторых товарищей, дело последнее!
Складывалась парадоксальная ситуация – выполнять работу требовали одновременно все, но обеспечивать её как-то не очень спешили. Во многом, экипажам помогали бывшие коллеги – списанные на землю лётчики, которые тогда почти везде работали в службах АДП и ПДСП (производственно-диспетчесрская служба предприятия). Если бывший коллега работал в АДП, тогда многое успешно разрешалось даже без участия командира. Диспетчеры АДП, когда-то на своей шкуре испытавшие все прелести выполнения полёта ещё до момента отрыва самолёта, пытались заранее собрать всю необходимую информацию, чем значительно облегчали жизнь экипажу.
Командир вполне мог ещё на дальних подходах к окошечку АДП получить на руки всю необходимую информацию: техническую годность основного аэродрома и запасных, метеообстановку по маршруту и в аэропортах посадки, сведения о загрузке и многое другое. Чувствовалась грамотная и надёжная рука товарища! И даже если что-то лежало вне компетенции местного АДП, диспетчер ПДСП не стеснялся позвонить напрямую в Москву в ПДСУ( аналог ПДСП, но с полномочиями пошире — по управлениям гражданской авиации), чтобы утрясти неувязки и уяснить кое-какие вопросы. В ПДСУ тоже работали те, кто уже стал «бывшим» по факту, но только не по призванию. За это им – низкий поклон от всех экипажей и поколений лётчиков! Но не всё зависело и от них.
Усилия служб могли вдребезги разбиться об эту телеграмму с техгодностью. Нет чего-то – и всё! Объективные факторы и субъективные. Везде местные условия, особенности, проблемы, нормы и лимиты... Не помогали даже окрики из московского ПДСУ. Проблемы на местах являлись хроническими. И частенько совершенно расходились с мнениями, которые сложились в центральном аппарате. Ситуация иногда вполне напоминала описанную в одной армейской истории.
Утверждают, что в одной из воинских частей при входе в солдатскую столовую всегда дежурил бдительный и заботливый замполит. «Отец родной» встречал пообедавших служивых одной-единственной фразой: «Вам хлеба хватает?... Скажите, вам хлеба хватает?» – К слову сказать, хлеба всегда хватало и даже оставалось. Солдатики согласно кивали и уносились подальше прочь от такого батяни. Но знаменитая фразочка замполита всем уже изрядно надоела. Один из пытливых и любознательных служивых всё-таки решил нарушить традицию и проверить, что же ещё предусмотрено репертуаром «папули». Он на привычный вопрос простодушно ответил: «Нет!»
Наверное, в глубине души очень надеялся, что из обширных галифе тут же появится какая-нибудь сдобная булочка с маком или, на худой конец, миндальный сухарик... Замполит опешил, растерялся и сник. Но потом собрался с силами, развёл руками и сокрушённо выдал неожиданный ответ: «А-а-а... К сожалению, ничем помочь не могу!»
В общем, в советской стране часто сами создавали трудности, а потом героически их преодолевали. Одной рукой писали, другой зачёркивали... Но работа кипела, как в муравейнике. Жизнь в «Аэрофлоте» той поры прекрасно описана в сказке про незадачливого деревянного Буратино. Тогда ещё шуточка бытовала, что вся гражданская авиация – та самая Страна Дураков.... Цитату не стану приводить, но что-то наподобие: «Ещё только поднималось солнце из-за горизонта, а в Стране Дураков уже давно кипела напряжённая и бессмысленная работа...» – Однако самолёты всё-таки летали, невзирая ни на что! Как в песне: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой...»
Под такие «винты» суровой действительности попал в Ульяновске и я. И далеко не один. Грустно было и тошно. Очередь на отлёт программы устанавливалась инструкторами, но сразу нашлись шустрые ребятишки, которые вошли с ними в тесный контакт. Обнаружились и веские причины, и веские основания, и многое другое, чтобы побыстрее отлетать программу и убыть восвояси... Таким образом, вскоре я остался не то, чтобы в гордом одиночестве, но в числе не очень многих коллег, которые не обладали ни нужными связями или подходами к инструкторам, ни умением сочинить какую-то основательную причину, чтобы побыстрее закончить программу. Пришлось ждать очереди и тупо убивать время.
А как, скажите на милость, можно убивать время? Сначала я честно бродил беспечным туристом по всевозможным ленинским местам, мемориалу, даже пару раз прошёл мимо деревянного домика, где, по утверждениям историков и судя по надписи на прибитой доске, можно было убедиться, что именно здесь провёл детские годы вместе с многочисленной семьёй будущий вождь мирового пролетариата. Потом всё порядком надоело. Решил отдыхать очень культурно и посетил местный кинотеатр.
Помню, что именно в Ульяновске впервые посмотрел фильм «Где находится нофелет?» – Стало ещё скучнее. Сменил пешие прогулки по терренкурам улиц на поездки и пересел на трамвай. Откровенно говоря, городишко тогда был чистенький, ухоженный и местами даже уютный. Но это – в центре. Судьба занесла в такой район города, куда соваться без риска для жизни вечерами было нежелательно. И даже опасно. Но я тогда этого не знал и бездумно сунулся. Правда, днём и на трамвае, даже не выходя на улицу...
Подобные районы есть в каждом городе. Хоть в небольшом, хоть в крупном. Там всегда ошиваются тёмные личности, желающие поближе познакомиться, поговорить «за жисть», а заодно приватизировать твой кошелек. Увечья тоже могут быть разной степени тяжести... В Ульяновске такой район называется Киндяковка. Не стану пороть отсебятину и пользоваться не проверенными лично слухами, которых существует невероятное множество. Лучше уж доверюсь мнению тех, кто знает об этом районе если не всё, то достаточно много. И это весьма интересно. Думаю, что даже не все граждане бывшего города Симбирска это знают. А те, кто переучивался в Центре ГА СЭВ, узнают слегка побольше, чем знали до этого.
«Если специально долго ехать на четвёртом трамвае или случайно в маршрутном такси типа пятьдесят второго или шестьдесят седьмого проспать всё Засвияжье, то рано или поздно окажешься в Киндяковке. Такая ситуация сложилась в Ульяновске, куда попасть тоже очень легко. Например, самолётом прилететь на один из двух ульяновских аэропортов. А если приехать в Ульяновск на поезде на центральный вокзал, то сразу за вокзалом будет Киндяковка.
Досужие остроумцы ещё называют это место КНР, что значит Киндяковская Народная Республика. Думается, эта шутка появилась не только из-за совпадения в одну букву. В каком-то давно устаревшем смысле этого слова Киндяковка и есть Китай.
Посмотрим на цифры: население Киндяковки на декабрь 2001 года составило 312 145 человек, из них 153 455 человек мужчин, 158 683 человека женщин и ещё 7 человек. По данным ЮНЕСКО из местных жителей 34 233 человека – дети до 7 лет, остальные постарше. 2 567 человек привлекались к уголовной ответственности, остальные делятся на тех, кто боится быть привлечённым и на тех, кто слегка не в курсе. При этом общее количество людей когда-либо живших в Киндяковке приближается к миллиарду, но пока составляет лишь полтора миллиона.
Вот ещё несколько цифр: 7, 12, 34, 101. Первое и последнее числа – простые. 7 – это наиболее часто встречающееся среди жителей Киндяковки любимое число. У каждого третьего с семёркой связано какое-то замечательное происшествие. 12 зон аномальных явлений зарегистрировано на территории, принадлежавшей Киндяковке до Второй Мировой войны, включая выявленную совсем недавно зону микроволновых термогаллюцинаций трёх тысяч шахтеров донецкого бассейна (события 1998 года). В тридцати четырёх домах запасы продовольствия на одного жильца в год превышают аналогичный показатель для Соединенных Штатов ровно в два раза. И, наконец, пятеро жителей Киндяковки были замечены в нетрезвом виде в Геленджике в ту ночь, когда к пристани причалил баркас без опознавательных знаков, а затем в Центральной городской библиотеке имени Горького пропали бесценные сборники японской поэзии, датированные двенадцатым-пятнадцатым веками нашей эры. Эти же пятеро жителей Киндяковки принимали участие в тайной полуторачасовой домашней голодовке в память о бойцах сто первой дивизии.
Когда сталкиваешься с подобными фактами, то невольно осознаёшь небывалую силу и глубину самого этого места, где когда-то один мудрец сказал: «Не смотри на меня, а посмотри себе под ноги, там ты увидишь гораздо больше грязи, но разве это грязь, по сравнению с содержимым моей печени?» – Хочется разобраться в этом явлении, так сказать, вооружённым глазом, и первым нашим исследовательским орудием станет исторический подход.
Зачастую название «Киндяковка» связывают либо с немецким словом kind, что значит ребёнок или с английским kind, что значит добрый. Это верно, но не совсем. С этими словами связана фамилия братьев Киндяковых, которая дала имя местечку. Даже не с самими этими словами, а с более древним словом kiandak, попавшем в германские языки из скандинавских, где означало «добрый ребёнок, в раннем возрасте потерявший обоих родителей.»
Да, судьба братьев Киндяковых не баловала ни их самих, ни людей окружавших их. Братьев чаще всего звали Густавус и Адольфус. Загадочная история этой необычной семьи восходит к самим Нибелунгам. В некоторых списках этого древнейшего эпоса упоминаются два мальчика, стоящих на краю деревни, сожжённой героями дотла вместе с хутором, находившемся на противоположном берегу реки. Это произошло в тот момент, когда все жители деревни и хутора праздновали в лесу языческий праздник плодородия, начавшийся употреблением мухоморов и закончившийся дикой оргией, в которой от сердечного приступа скончались оба родителя маленьких Густавуса и Адольфуса.
С тех пор в разных районах Европы появлялись братья Киндяк. Иногда с ними связаны лишь обрывочные истории грабежей и разбоя. Пару раз, в Чехии и в Польше, они задерживались надолго и становились влиятельными помещиками. Известно, что в браке их преследовал страшный рок. Стоило одному из братьев взять себе жену, у него рождались мальчики-близнецы. Их по семейной традиции называли в честь отца и дяди. Но вскоре и счастливые родители, и дядя таинственно погибали, и младшие братья Киндяк вновь становились единственными в семье. Эта семейная драма часто скрывалась управляющими их капиталом в коммерческих целях. Так рождались легенды о бессмертных братьях, над которыми годы не властны, но которые периодически на десять-пятнадцать лет исчезают из всеобщего поля зрения.
В начале восемнадцатого века зловещих братьев заносит в Поволжье. Петровские войска пленили их под Нарвой вместе со шведским обозом, в котором они промышляли мародёрством и спекуляцией. Царь Пётр лично соизволил посмотреть на отъявленных братцев. Молодой и находчивый самодержец придумал наказанье для них: замерить фарватер Большой и Малой Невы, пройдя по дну с привязанным к спине грузом и верёвкой, другой конец которой стравливали плывшие сверху на лодке шкипера. Обоим была обещана жизнь, если они дойдут до другого берега. Густавусу выпала жребием Малая Нева. Вся придворная сволочь собралась поглазеть, как здоровенный мужик своими ногами пойдет на дно полноводной реки.
Действие разворачивалось на стрелке Васильевского острова, рядом с царским походным шатром. Пётр был зол: среди придворных была кухонная девка Варвара, которую он никак не мог покорить. Он блудил с ней уже неделю, но ему всё казалось, что она до сих пор, извиваясь на сеновале, думает о своём тупом деревенском женихе, уже неделю как ждущем братьев Киндяк на дне Невы. И вот теперь вся забава могла закончиться банальным забиванием плётками до смерти заупрямившихся иноземцев.
Братья выглядели ошалевшими, они сидели посреди круга из солдат охраны на земле спиной друг к другу, по-турецки подогнув под себя ноги, положив руки на колени. Они чуть раскачивались и очень странно дышали. Звук их дыхания мог бы рассмешить, но выражение их лиц вселяло в охрану ужас, поэтому солдаты, нарушая приказ, так или иначе, смотрели куда-нибудь в сторону. Пётр тоже взглянул. Увидел закатившиеся глаза, расслабленные лица без усов и с аккуратными эспаньолками. Совершенно парадоксально это зрелище вызвало у Петра легкую панику и тошноту. «Видимо тут и забью, сам забью, если не поднимутся.» – Велел привязывать к спинам груз – двухпудовые пушечные ядра.
Удивительно, но пленники послушно вставали, поднимали руки и поворачивались пока к ним привязывали в рыболовных сетях чугунные ядра, орудия их страшной пытки. Ещё перед этим в ноздри им залили воск. Теперь они стояли, сильно подавшись вперёд, каждый перед своим рукавом реки. Солдаты расступились, но ни тот не другой, казалось, совершенно не интересуется открывшейся панорамой реки. Ужасная невозмутимость, как будто они уже утопленники. Пётр уже начал подумывать, не разбудить ли их плёткой, но тут началось. Братья как по команде сменили тягучий и путаный ритм своего дыхания на резкие и глубокие вдохи выдохи. «Вяжи» – заорал Пётр на солдат, и те привязали к сетям за спинами пленников концы двух мотков верёвки. Засуетились шкипера у лодок. С Финского залива рванул ледяной ветер. Придворная толпа подалась к зрелищу, солдаты двинулись сдерживать публику, возникла суматоха. Пётр вспомнил о Варваре и попытался отыскать её в толпе…
Как братья ушли под воду, как-то почти никто и не заметил. Царь Пётр даже впал в растерянность, что с ним редко случалось. Ему вдруг стало неясно, что теперь делать, чем должно продолжиться зрелище. Шкипера плыли на своих лодках и усердно выкрикивали друг другу результаты замеров, запоминая их по профессиональной привычке. Всё выглядело как обычная работа. Даже толпа престала напирать, кто-то пошел прочь, решив, что больше ничего интересного не случится. В принципе, ничего интересного больше и не было. Густавус вышел первым, но видели это только шкипера и рота охраны, встречавшая его на том берегу. Говорят, долго валялся потом на земле, думали, не очухается. То же и с Адольфусом. На шкиперских лодках ближе к вечеру привезли их обратно на стрелку. Пётр увёл их в шатер и беседовал с ними до утра. Никто не слышал, о чем они говорили. Утром братьев отправили в далёкую приволжскую крепостицу, а Пётр ещё неделю был не в духе. Варвару вскоре увезли в монастырь, шкиперов послали в Голландию, солдат демобилизовали.
По приезде на Волгу братья Киндяк перебили всю свою охрану, но, почувствовав какой-то зов, пошли по междуречью Волги и Свияги и остановились на краю татарской рыболовной деревушки. Неподалёку стояла Симбирская крепостица. Братья занялись перевозом и торговлей рыбой. Здесь они услышали легенды об этом месте, которое позвало их, и которое называется теперь по обрусевшей их фамилии – Киндяковка.»
(продолжение следует)