Если б девушки служили,
Мы б на дембель не спешили.
Птица, командир нашей роты, построил нас, как обычно, на взлетке. Сегодня суббота, а это значит – ПХД.
- Так, четыре человека – в спальное помещение, двое берут плоскогубцы – и на второй пост, натягивать колючку. Четыре человека – с молотками на забор. Костюченко старший.
Надо сказать, что забор, разделяющий гарнизон и «гражданку», ремонтировался каждый вечер. Забор был высокий, деревянный, с подпорками и кое-где с огромными дырами. Мы его делали до заступления в караул, а после заступления, ночью, ломали, чтобы потом снова делать.
Перепрыгнув через забор, мы поставили на секу бобров (часовых), а сами расположились в тени. Отправили одного за сигаретами и начали угукать проходящим девчонкам:
- Девушка, а вашей маме зять не нужен?
- Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?
- Красивая, твои бы ножки, да на мои плечи!
- Требуется сиделка, а лучше – лежалка!
Так мы развлекались, знакомясь с проходившими мимо девушками. Тут неожиданно выплыла одна – мы все замерли. Красотка, ноги от ушей, обалденная улыбка. Рядом две на ее фоне незаметные подруги.
- Она моя! – забил я. Пацаны промолчали.
- Девушка, не скажете, сколько времени?
- Свободного нет.
Подруги залепетали:
- Ой, солдатики! Вы кто? Пограничники? Лен, давай постоим!
- Да, девчонки, постойте! Давайте знакомиться: я – Фима, это Волчок, это Тамч.
Девчонок звали Саша, Люба и Лена. Тут кстати вернулся боец с полным пакетом пива. Мы сидели, пили пивко, душевно беседовали, вешая девчатам лапшу на уши и произнося красивые тосты:
- Выпьем же за то, за что мы так давно не пили. За самых нежных, самых любимых, обаятельных, неотразимых. За самых желанных и самых ранимых… Короче, за нас, мужики!
Девчонки пили пиво, смеялись. Разговаривали о погоде, о любви, об острове Сахалин. «Сахалин, Сахалин, голубые дали. Мы такие дали кое-где видали!»
Все было классно, но тут часовой крикнул: «Сека!» Мы моментально подхватили молотки и стали стучать по давно отремонтированному забору.
- Ну, как дела? – послышалось с другой стороны заборы.
По голосу мы узнали старшего сержанта Золотухина, начальника гауптвахты. Это был самый мерзкий тип из всех мерзких типов. В нем таилось много талантов, таких как стукачество, чухоморство и т.п. Он был контрактником, мы называли его «контра», ненавидели и презирали.
Он начал перелезать через забор, чтобы поглядеть, чем мы заняты, но штакетина сломалась и он грохнулся, матерясь и отплевываясь, а когда поднимался – на голову ему упала доска.
- Товарищ старшина, не стойте, где попало!
Мы засмеялись.
- Отставить смех! Что это вы такие веселые и красные? Пили, что ли?
Он тщательно обнюхал нас и, сильно обрадовавшись, полез назад, чтобы нас сдать.
- Товарищ старший сержант, может, договоримся? Нате, пивка выпейте! – Мы протянули ему бутылку пива, и он сел с нами пить, по-отцовски рассказывая, как он до дембеля шкрябал унитазы.
- Ладно, ребята, никому не скажу, но только глядите – в первый и последний раз, поняли?
- Поняли! – хором ответили мы и даже помогли ему перелезть назад.
Однако к вечеру мы уже ползали по плацу под надзором Золотухина, который все-таки нас сдал. Мы ползали и думали о девчонках, которые к нам завтра придут, и о том, какую бы пакость сделать «контре» – Золотухину.
- Старшина у нас хороший, старшина у нас один, - сказал я в полголоса, и другие подхватили:
- Соберемся на гражданке и п… ему дадим!
Старшину эти угрозы бесили, и нам пришлось ползать, бегать и прыгать до двенадцати ночи.
Добравшись до кроватей, мы упали без сил, но перед сном обязательно помолились. Наша армейская молитва на ночь звучала так.
Молитва солдата:
Упаси нас Бог от ночных тревог,
От подъема раннего, от крика дневального,
От занятий тактических, строевых и физических,
От турника высокого, от марш-броска далекого,
От старшины-беса, от пайки недовеса,
От сна плохого, от офицера тупого,
От командира части, от врача в санчасти,
От губы временной, от бабы беременной,
От самоходов разных, от девок заразных,
И преврати море Азовское в пиво «Жигулевское»,
А море Каспийское в водку «Столичную»,
Да помоги нам пресвятая дева Демобилизация.
Аминь.
На следующую ночь я уже был в самоходе с Леной. Затем еще и еще знакомился с девчонками и вскоре вдоль забора табунок девчонок кричал: «Фима, выходи!»
Но выйти было не так-то легко. Ночью от этого на пацанов наваливалась нестерпимая тоска. Девчонкам так нравились погранцы и их форма, но у нас в части все увольнительные были запрещены. Самые смелые частенько ходили в самоходы, а тем, кто не решался, оставалось только выглядывать в окна.
В одну из таких ночей послышался печальный голос Ко-ко (такое погоняло было у Козина). Пацан этот сам по себе был маленький и особой силой не отличался, но зато был веселым, заводным и занятным, всегда мог поддержать разговор.
- Пацаны, так охота к девчонкам.
- Охота – так сходи.
- Конечно, я уйду, потеряюсь, а вы за меня будете ползать… А знаете, у меня ни разу с девчонкой ничего не было.
- Да ладно заливать!
- Правда, пацаны, я ведь не знаю, как к ним подходить даже.
- Да ты чё, Ко-Ко, девственник, что ли?
- Получается, да.
Мы хохотали, всячески подковыривая Ко-Ко замечаниями типа «Тренируйся на матрасе или на подушке!» Кстати, моя подушка в этом плане была очень оригинальной. Я попросил однажды местного художника нарисовать во всю подушку обнаженную женщину, с одной стороны – передом, с другой – задом. На животе ее было написано: «Приятных снов и эротических сновидений, Фима!»
Но тут вмешался Витал:
- Чё вы ржете? Мужику 23 года (Ко-Ко пришел не со своим призывом и был среди нас самым «старым»), а он девчонок боится. Надо ему помочь!
- Я помогу тебе, Ко-Ко, - сказал я, и мы разработали зловещий план.
Как-то ближе к вечеру, увидев из окна в детском садике, который находился метрах в двадцати от казармы, одиноко сидящую на лавочке молодую симпатичную девушку, мы начали действовать.
- Ко-Ко, настал твой звездный час! План помнишь?
- Помню.
- Вот и хорошо, только не тупи, понял?
Мы впятером перелезли через забор, когда уже порядком стемнело, и подошли к девушке. Она, видимо, кого-то ждала.
- Девушка, вы к кому? – спросил я.
- К Веселому.
- А он уволился.
Мы окружили девчонку, стараясь выглядеть при этом как можно страшней и наглей. Витал выхватил у нее сумочку, а мы толкали ее (слегка, конечно), как стая маньяков. Девчонка перепугано молчала.
И тут раздался шум, и наверху забора в лучах прожектора, как в боевике, возник силуэт.
- Отпустите ее! – заговорил он голосом Ко-Ко.
Мы замерли, изображая неожиданность.
- А ты кто такой?
- Я Ко-Ко, а эта девчонка ко мне пришла, ясно?
Мы испуганно зашептались:
- Это же Ко-Ко! Сваливать надо, это же Ко-Ко
Ко-Ко спрыгнул с забора и направился к нам. Подойдя к Виталу, он выхватил у него сумочку. Будучи на голову ниже нас всех, он держался очень уверенно, так что его маленький рост и не замечался.
- Да ладно, Ко-Ко, мы же не знали, что она к тебе! – начали отмазываться мы, а он, как в крутом боевике, стал раскидывать нас, бить и пинать. Минут пятнадцать мы имитировали жестокое побоище. При этом кто-то не рассчитал и нанес Ко-Ко хороший удар в челюсть, разбив ему губы.
Наконец мы позорно ретировались через забор, а там притаились и прислушались.
- Ой, спасибочки, - лепетала девчонка.
- Да ладно, не стоит.
- Круто ты их один пятерых!
- Понимаешь…
- Света.
- Понимаешь, Света, я не могу глядеть, когда издеваются над девчонками.
- Ой, у тебя кровь!
- Ерунда, до свадьбы заживет. Хотя, свадьба то ли будет, то ли нет.
- Почему ты так говоришь? У тебя что, нет девушки на гражданке?
- Была, но не дождалась.
- Бедненький!
Ко-Ко еще долго вешал Свете лапшу на уши о том, что у него на гражданке два магазина, а сам он из Москвы и тому подобное. Наш план удался как нельзя лучше, и с чувством исполненного долга мы ушли спать.
Прошла неделя дружбы Ко-Ко со Светой, и как-то в первом часу ночи он пришел, загруженный пивом и продуктами, и накрыл нам отличную поляну. Мы отпраздновали первую ночь с девушкой в жизни Ко-Ко.
А через три дня после праздника в ночи послышались стоны Ко-Ко:
- Пацаны, пацаны…
- Ну чё ты стонешь опять?
- Пацаны, у меня что-то не то, болит.
- Ну-ка покажи! Э-э, Ко-Ко, влип ты. Ты знаешь, что это? Это гонорея, Ко-Ко.
И пришлось Ко-Ко лечиться. Целую неделю он не вылазил из ПМП., принимая уколы. Такая вот она, первая любовь.
А нас, в свою очередь, стали бросать девчонки, которые нам писали и ждали. Одного ждала, писала, но почему-то вдруг вышла замуж. Второму просто перестала писать. Не избежал этой участи и я.
Пацаны реагировали по-разному. Кто сильно переживал, а кто радовался. Однажды ко мне подошел один из наших, тихий, спокойный пацан.
- Что такой грустный, брат? – поинтересовался я.
- Знаешь, Фима, моя девчонка недавно погибла.
- Как так? – не поверил я.
- А вот так. Недавно от нее письмо получил, писала, что ждет – не дождется, когда я приеду. Свадьбу сыграем, уже платье свадебное брать собралась. А еще написала, что денег скопила и скоро приедет попроведать меня, на самолете прилетит. А ты знаешь, кроме нее меня никто не ждал.
Я знал, что он сирота: отца потерял после трех месяцев службы, а мать померла давно уже. Как ни странно, его все же взяли в комроту, хотя это категорически запрещено.
- Ты знаешь, Фима, я ведь любил ее сильно, жениться хотел после армии, а теперь что делать?
Я заметил слезы на его глазах и обнял его.
- Брат, я даже не знаю, что посоветовать. Не думай об этом! Время, говорят, лечит. Впереди у тебя долгая жизнь, послужи до дембеля, а там, может, по контракту останешься. Все наладится. Забудь!
- Да я бы рад забыть, Фима, но ведь…
Он замолчал и уткнулся головой в руки. Настала пауза и тишина, которая почти физически давила на плечи. На душе было тягостно.
- Но ведь… - снова заговорил он. – Помнишь, на той неделе мы по новостям разбившийся ТУ-104 видели? Помнишь, еще удивились, что жертв почти нет? Кроме четырех…
Он уже плакал, как ребенок, горько всхлипывая.
- Неужели она… - догадался я.
- Да, Фима, брат. Она же ко мне летела.
Подошел дневальный. Я попросил его принести воды, достал из тумбочки тройной одеколон, протянул его всхлипывающему парню, поставил рядом кружку с водой.
- На, выпей!
Он сделал несколько глотков, запил водой и постепенно успокоился. Мы зашли в туалет и молча выкурили по сигарете.
- Ладно, Фима, не все так плохо, - заговорил он.
- Ну, вот и хорошо. Крепись, этим ее не вернешь, а жить надо дальше. Короче, в караул сегодня не пойдешь. Никому не говори, что произошло, иначе тебя с роты выкинут и, еще того хуже, могут в ПНО отравить, ну, ты же сам знаешь.
- Ладно, но в караул я пойду. Не бойся, я же не такой дурак, чтобы натворить чего-нибудь. Ты же меня знаешь.
В карауле я не спускал с него глаз. Специально попросил дежурного поставить меня с ним в одну смену и на один пост. На втором посту все разговоры были о погоде, о делах в роте, обо всем, кроме гражданки, и казалось, что он забыл о происшедшем. С двенадцати до двух часов ночи мы рассказывали друг другу всякие смешные истории, травили анекдоты. И после возвращения с поста я старался быть рядом с Деном. Но вдруг сработала сигнализация в штабе.
- Караул в ружье. Нападение на штаб.
Начальник караула, мирно спящий, даже не открыл глаз. Мы убежали в штаб, занимая оборону, как положено, мы ворвались к дежурному. Оперативный дежурный так же тихо спал и, подскочив при нашем появлении, стал спросонья хвататься то за фуражку, то за телефон, то за пистолет. Ложная тревога сработала.
- Отбой!
Из-за дверного проема встал Тимербай:
- А где Ден?
- Не знаю, за мной вроде бежал. Наверное, не слышал отбоя. Лежит у входа в штаб, как положено, где же еще.
И тут мы услышали автоматную очередь. Она раздалась в пустом штабе так громко и бесконечно долго, что мы успели сбежать по лестнице. Онемевший дежурный указывал пальцем в сторону туалета.
То, что мы увидели в пороховом дыму и в пыли от штукатурки, повергло нас в ужас. Стены и потолок были изрешечены пулями и обильно покрыты кровью с осколками черепа, клочками волос и плоти. Ниже на полу, прислонившись спиной к стене, лежало почти обезглавленное тело, тело Дена. Рядом на полу лежало письмо, фото девчонки и лист бумаги, на котором неровным, скачущим почерком было написано: «Извините, братья, я не могу больше жить и надеюсь, что вы меня поймете. Какая-то тяжесть давит на мои плечи. Закрывая глаза, я вижу ее перед собой, она зовет меня, и я не могу и не хочу противиться этому зову. Я слышал ее голос: «Иди за мной, и мы снова будем вместе». Простите меня, пацаны, встретимся на том свете».
Он разрядил себе в голову весь магазин. Теперь его изуродованное тело, засыпанное штукатуркой, лежало, дергаясь в агонии, на полу.
Это безумие. «Не углядел! Не удержал!» - корил я себя. Но как же так, ведь он вроде успокоился – и вот. Этого я себе не прощу.
И началось: психологи, проверки, расследования, обыски, инструктажи, вскрытие писем… Весь гарнизон стоял на ушах.
Но все рано или поздно заканчивается. Так и этот случай скрылся за толщей серых солдатских будней.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/02/25/1290