Сеня ошалело глядел на экран монитора, такого он совсем не ожидал. Вместо обычной деловой переписки с номерами заданий, сроками, ответственными и информацией, что ему надо обеспечить, значилось несколько фраз, будто из другой жизни: «Сеня! Совершенно неожиданно Вы стали для меня очень важным человеком. В субботу экскурсия отдела, поедемте со мной. Ваша …» И далее стояло имя пухленькой молодой блондинки, которая сидела в соседней комнате. Люся.
Сене с женщинами не везло. Женился он рано, на третьем курсе. Сперва он делал Ниночке курсовые работы, а потом завертелось, и на его руках оказалось два пацана, погодки. Что-то у Ниночки было не в порядке со здоровьем, и он выбивал в профкоме путёвки в санаторий. Самому было не доехать. Ведь кто-то должен был возиться с мальчишками, варить обед, ругаться с тёщей. Хорошо ещё, в садик братья ходили с удовольствием и почти не болели.
Но вот, после очередного санатория Ниночка молчала дня три, а потом неожиданно забрала сыновей и куда-то уехала. Развод оформили без скандала. Сеня не знал даже, куда звонить, но Ниночка позвонила сама года через полтора: «Ты, может быть помнишь, что отец? Если хочешь, забери мальчишек на месяц, мы с мужем уезжаем в отпуск к нему на родину».
Про отцовство Сеня не забыл.
С тех пор это повторилось ещё пару раз.
Женщин у него не было. Вернее, как-то им очень заинтересовались. Ещё бы! Не пьёт, не курит, не гуляет, вкалывает, как проклятый. «Сеня, Сеня!» И он бежит, где-то легко коснётся клавиатуры, где-то подскажет про явную несуразицу. Когда надо – останется допоздна. Что ему? Дома никто не ждёт. Вот и заинтересовались. Потом – несколько встреч в местах культурного досуга, лёгкая задержка руки в его руке, чуть более продолжительный чмок при расставании. И всё бы ничего, но слегка поторопились, когда попытались нагрузить его чем-то кухонно-магазинно-базарным вдобавок к мелким ремонтам по дому. Сеня вдруг остановился и как-то угловато, но твёрдо исчез из поля зрения претендентши.
После этого, он обходил представительниц самого прекрасного пола сторонкой. Не дано – значит, не дано. К своим сорока с хвостиком это стало ясным.
И вот, вдруг, ни с того, ни с сего – эти красивые слова от молодой женщины, которая была ему приятна. А может, действительно поехать на эту экскурсию в красивый парк у моря, где он ни разу до этого не был?
Сеня немного засмущался, но сел в автобусе с Люсей рядом. Она что-то щебетала, почти не умолкая, иногда перекидываясь парой фраз с соседями. Все здесь были свои.
Парк был прекрасен. После официальной экскурсии с посещением дорожек вдоль ручья по живописному склону к морю, аллеи из вековых деревьев, к домику, где когда-то жил русский поэт Серебряного века, мимо корпусов спортивно-оздоровительного комплекса – снова в тишину и уют парка, созданного по образцам знаменитых Петербургских всего-то сотню с небольшим лет назад.
Сеня был почти наверху блаженства. Теплый летний вечер, отблеск солнца в лёгкой зыби моря, ласковая рука девушки в его руке и какое-то ожидание. Иногда чуть перехватывает горло от случайных прикосновений тёплого бедра, и забытые желания вдруг начинают грезиться наяву. Вот только одно оказалось небольшой досадой – Сеня так и не смог переломить себя. Он не подошёл к краю высокого обрыва там, вверху, на небольшой смотровой площадке над морем. Люся смеялась, тянула его за руку, он отшучивался, но остановился в паре метров от обрыва.
День клонился к вечеру. Исходив парк вдоль и поперёк, нарадовав глаза, зачерпнув ладонями тёплой у берега чуть солоноватой балтийской воды, они поднялись по склону вверх на зелёную лужайку с яркой листвой кустарников и деревьев, напоенных вдоволь солнцем и влагой. Теперь они стояли совсем близко друг к другу, почти прижавшись, и жилка на Люсиной шее пару раз вздрогнула, будто что-то происходило у неё внутри. Но Люся почему-то так часто оглядывалась. И вот в то мгновение, когда Сене казалось, что вот-вот их тела сольются, и что-то произойдёт сладкое и желанное, она вдруг оглянулась, поправила кофточку от случайно скользнувшей Сениной руки на нежную кожу её талии, поднесла палец к губам и, будто бы шепнув: «Я приду, жди», - быстро пошла по дорожке вверх за промелькнувшим там высоким брюнетом, начальником соседнего отдела, приехавшим сюда с неотступно следовавшей за ним супругой.
Сеня ничего не понял. С минуту постоял молча, смотрел на свои разгорячённые пальцы, а потом медленно пошёл по дорожке вверх. Никого не было видно. Он огляделся и прошёл ещё чуть-чуть за поворот. Тоже никого. Он ступил с дорожки несколько шагов, случайно посмотрел вбок в высокую траву и увидел две тёмно-бордовые вишенки на упругих и нежных конусах, копну пшеничных волос, крылья расстёгнутой кофточки и уверенную мужскую руку, точно знающую, что и как нужно женщине.
Сеня растеряно смотрел несколько секунд. Его и Люсины глаза на мгновение встретились. Он попятился к дорожке, на миг остановился, а потом стремительно пошёл вверх. Его что-то несло. Почти подбегая к самой верхушке обрыва, опустил глаза, чтобы не видеть край и, не раздумывая, шагнул в пустоту.
Сзади раздался отчаянный женский крик, и всё смолкло.
Сеня почему-то не лежал внизу на камнях у лениво плещущей волны. Какое-то дерево и куст метрах в трёх от верха обрыва приняли его левый бок и руку. Земля и трава прочертили грязно-зелёные полосы на его брюках и рубашке. Ссадины кровоточили. Левый рукав пропорол какой-то сучок, едва впившись в тело. Ноги едва слушались. Сеня сполз по довольно пологому обрыву к воде.
Чертыхаясь и суетясь, кто-то пытался повторить его путь, тщательно выбирая безопасные точки опоры для ног.
«Ты что, кретин! Из-за бабы! Да они все… Это я, я придумал это дурацкое послание и всё остальное, чтобы сбить с толку мою благоверную…»
Сеня не слушал. Он сидел на ещё тёплом камне, опустив ноги по колено в воду, с мокрыми брюками и порванной рубахой. Ботинки с носками остались где-то на склоне или в зелёной тине. Сеня медленно раскачивался, безразлично глядя на красный диск солнца, собирающегося нырнуть в воды Балтики.
«Семён Николаевич! Семён Николаевич», - нестройно кричали несколько женщин вдали. Это, будто, совсем не относилось к нему.
Сеня совсем не помнил, как оказался в автобусе. Ботинки так и не нашлись. Брюки понемногу подсыхали. Кто-то намазал чем-то его раны. Они саднили.
Через несколько кресел строгая шатенка что-то громко выговаривала высокому брюнету. Из потока слов выделялось: ребёнок, жизнь. Что-то упоминалось про маму. Высокий брюнет молчал.
А с другой стороны, на кресле у окна, почти впившись губами и носом в стекло окна, сидела Люся. Её плечи вздрагивали и конвульсивные всхлипывания периодически заслоняли голос шатенки.
На Сеню никто не смотрел.
Не знаю, как и почему это пришло ему в голову, но он вдруг встал, прошёлся между кресел к пустому сидению рядом с Люсей. Сел. Она оторвала лицо от стекла и долго смотрела в его глаза, а потом уткнулась головой к нему в колени и обхватила Сеню руками. Так они и ехали, пока, вдруг, совершенно неожиданно, Сеня запел. Сначала очень тихо, а потом вполголоса какую-то старинную песню, которую раньше никто не слышал. Конечно, в песне пелось про извечную русскую тоску, а ещё про любовь, которая всё-таки случается в нашем мире. И даже иногда двое бывают счастливы.
Таллин. Февраль