Она знала, что так и будет. Она этого ждала со страхом и ненавистью. Еще вечером, лежа на старом жестком матраце, перед тем как, закрыв глаза, провалиться в пучину тьмы и кошмаров, готовилась к отражению атаки, ругая и проклиная весь мир.
- Это ведь надо же быть такими бездушными, не заметить меня? Ну, вы погодите у меня, приду завтра на работу, устрою вам Трою.
Сравнение понравилось, но злоба душила.
- Почему никто мой ум не видит, не ценит? Я такая остроумная, грамотная… Да без меня всё у вас остановится. Все ваши грамоты и дипломы – это моя заслуга. Если бы я не набрала ваши бездарные тексты, не проверила их, получили бы вы дипломы…
Гнев валил из души грязными комьями. Припомнился сегодняшний рабочий день: несколько во время сказанных гадостей, и вот уже половина мерзких коллег хватается за сердце.
С удовольствием потерла руки. Хохотнула до икоты.
Перед глазами возник образ молоденькой девчонки… конечно, далеко не девчонка, но все-таки - руководитель отдела.
- Молодая дура, вылезла вперед… Руководитель… руками водитель. Тоже мне умница… Ни кожи, ни рожи. Ходит, указывает… Было бы можно, задавила бы собственными руками.
Посмотрела на свои сильные руки, представила: как Она давит собственного начальника… В груди возникла глухая радость, перемешанная с бешенством. Из самой середины, откуда-то из-под желудка начала подниматься горячая волна. Вот уже всё тело и голова заполнены обжигающей злобой. Руки сжимают ненавистные глотки тех, кто так и не оценил её замечательные способности. Пальцы чувствуют, как пульсирует у жертв сонная артерия, как подергиваются мышцы в агонии…
Пальцы начинает ломить судорога. Разжать их нет сил. Пронзает дикая боль. Она втыкается в каждую клетку, иголки злобы ворочаются в теле, разрывая их.
- Ночью от вас покоя нет, - рычит Она, и в ярости дергает рубашку скрюченными пальцами.
Невинная ткань трещит и рвется.
- Вы мне еще и ночной костюмчик порвали? Ну, держитесь!...
Мало помалу Она успокаивается в угрозах всему миру. И тут пришел страх сна. Пришлось бороться со сном, всячески себя растормашивая: кусала и щипала плоть, грызла руки, дрыгала ногами.
Однако усталость и напряжение дня сделали свое дело. Сон, словно росомаха, навалился на тело. Ни рукой, ни ногой не шевельнуть.
Как только последняя искра сознания погрузилась в непроглядную массу ночи, из потайного угла головы выползла маленькая змейка. Черная блестящая чешуя тихо погромыхивала.
Змейка быстро уползала в тихую тьму. Это было хамство. С кем Она будет бороться, воевать? Больно прищемила хвост и с силой дернула. Змейка равнодушно развернулась. Холодные неподвижные глаза смотрели внутрь Ёе естества. Дикий страх охватил тело: - «Зачем было дергать? Пусть бы уползала».
Глаза парализовывали. Хотелось бежать. Ноги стали ватными.
Она видела свои неподвижные ноги лежащие на кровати. Какая разница, что это сон. Конечности не хотели двигаться.
Чем ближе были чешуйчатые глаза, тем больше становилась змея. Чешуи из роговых становились металлическими, они уже не погромыхивали в тишине ночи, а били колоколами.
На длину протянутой руки были видны слоистые железные чешуи на улыбающейся морде. Змея всегда начинала улыбаться, когда подползала так близко. Так было каждую ночь.
Пресмыкающееся приподняло тело и начало плавно раскачивать голову над кроватью. Изо рта высунулся раздвоенный язык. Сухой, холодный и мерзко-шершавый язык пробежался по её лицу, будто змея хотела не только увидеть Её страх, но и почувствовать его. Улыбка на морде стала расширяться.
Ноги уже совсем не чувствовались. От страха грудь и живот покрылись холодным потом. Она с ужасом ждала, когда змеиная улыбка перейдет в хохот.
Змея снова заглянула в душу, прогнулась дугой, словно задумалась. Развернулась, чтобы уползти в тихую тьму.
«Ты куда? А кто меня душить будет сегодня? Ах, ты испугалась!» воскликнула Она и с силой вогнала меж чешуй большую иголку.
Рептилия не вздрогнула. Что ей железной этот укол? Но рассердилась. Чешуйчатые глаза сузились, стали щелочками. Тоненькая, черная щелочка зрачка чуть заметно пульсировала, выдавая напряжение. Доля секунды и голова уже около самого горла. Маленький рот не улыбается, он хочет захохотать, а потому уголки плоских губ начинают медленно раздвигаться. Всё шире, шире… Рот становится таким же большим, как у Буратино, а может ещё больше. Челюсти почти отделились от головы, расходятся в стороны, будто они на шарнирах.
Перед глазами вновь разверзлась всеобъемлющая пасть. Из её глубины медленно выдвигаются два крючковатых зуба. На свету видно, что центральный канал каждого зуба заполнен ядом.
Как только зубы полностью распрямятся, будет молниеносный удар. Это смерть. И от неё не спастись. Так случается каждую ночь.
Но сегодня Она готова.
Пасть раскрылась, словно громадные ворота, закрыла чешуйчатые неподвижные глаза. Надо быстро схватить зубы и резко дернуть. Выломать их совсем.
Удачно! Оба зуба в Её руках.
От боли змея закрутилась клубком. Тело переворачивалось кольцами и с каждым поворотом становилось все больше.
Из вырванных зубов на руки стекал яд. Не каплями, а рекой затоплял пространство сна. Еще секунда и волна вонючей, едкой жидкости с запахом смерти тягуче скроет её.
Откинула от себя зубы, взобралась на обшарпанную тумбочку. Попыталась проснуться, но за горло уже держали тугие змеиные кольца. Около глаз висела громадная чешуйчатая голова и смеялась беззубым змеиным ртом. Кольца сжимались всё сильнее… стало нечем дышать…Захрипела…
И тут Она проснулась. Действительно, было трудно дышать. Что-то душное лежало на лице. Медленно вернулось сознание. Пошевелила руками… оказалось, что Она сама себя душит подушкой. Еле разжала руки, отшвырнула подушку. Глубоко вздохнула. Мякина от давно истлевшего пера попала в глотку.
Тело забилось в удушающем кашле. С великим трудом перевернулась на бок. Подвигала затекшими ногами. Ощутила бешенный ритм сердцебиения. Надо было срочно что-то сделать.
Пошла в душ. Старая решетка душа чуть капала водой, хотя кран открыт на полную катушку. Под кожей пробежали первые змейки раздражения.
- Нет, чтобы подарить новый душ, - грызла Она воздух зубами, - так требуют, чтобы я приходила на работу как все. Да я никогда не обедаю…
В этот момент струя воды прорвалась сквозь коросты ржавчины и окатила Её холодом.
- Сделать не могут, - заскрежетали зубы, - в качестве подарка, могли бы новый поставить. А то им все деньги подавай…
В ярости Она дергала и крутила все ручки и барашки кранов. Струя то била холодом, то сваривала почти кипятком.
Взбодренная душевой битвой, пошла на кухню. Холодный вылинялый чай разъедал старостью язык. Швырнула полотенце.
- Сами дорогой чай жрут, а мне пакетика не подарят. Все норовят деньги стрясти: то на родины, то на крестины. Только и проку от них, что отстали наконец. Все деньги… деньги… Вот вам, а не деньги…
Она показала старому кривому с побитыми боками чайнику руку до локтя. - Что таращишься? Такой же, как эти «коллеги»? У-у-у… дома от вас покоя нет.
Чайник глухо звякнул в углу.
Злоба стала душить. Вокруг шеи обернулась змея из сна. Она реально висела перед глазами. Неподвижные чешуйчатые глаза ледяно смотрели внутрь естества.
Злоба на мир скручивалась в толстую жесткую нитку. Невидимые руки наматывали колючую нить на клубок, из которого прорастали, словно сорняки на поле, острые шипы, отрывались от клубка и втыкались в голову, в грудь, в сердце…