Западня

               


     Всё выглядело как несчастный случай.

     Двое рабочих из медеплавильного цеха залезли в неработающую плавильную печь и задохнулись там от угарного газа.  А полезли они туда, чтобы собрать предназначавшиеся к уничтожению талоны на бесплатные обеды.

     – Сходи в морг на вскрытие, – распорядился прокурор, передавая мне тощую папку с протоколами.  Было видно, что  распоряжение  он даёт без воодушевления и когда протягивал папку, смотрел в сторону.

     Мы презирали друга друга.

     Точнее, я не то чтобы презирал шефа – я воспринимал себя как бы выше его. Я считал примитивными карьерные мечты прокурора. Я помнил Винникова ещё по академии. Он старше меня лет на пять. Я только-только, и месяца не будет, как окончил академию, а он уже проработал два года и вот – прокурор. И меня уже учит, как составить отчётность, чтобы показатели следственные по прокуратуре были высокими. Набрать, например, из милиции мелких делишек – вот и кривая раскрываемости поползла вверх. И не дай бог, если какое-то ЧП! Чрезвычайных происшествий Винников боялся. Ведь это всегда лишнее внимание к прокуратуре со стороны руководства. Так и делишки  в отчётности высветятся и – прощай повышение!

     Меня же Винников презирал за то, что я не служил в армии. Мне двадцать один год и в осенний призыв меня, скорее всего, заберут. А возможно и нет, как прокурор договорится с военкомом. А может быть,  он и не презирал меня. Просто мы разные. Я неплохой психолог и сам себе поставил диагноз – инфантильный и наивный. Наивный следователь – неплохо. В смысле, неплохо звучит. А на деле, не каждый руководитель будет в восторге иметь у себя в штате такого оперативного работника.

     Пусть прокуратура у нас и совсем маленькая: он – прокурор, да я – следователь. Но, похоже, Винников уже измечтался перескочить в город покрупнее, чем наш городишко.   Пожалуй, эти его карьеристские устремления мне были даже противны. Более противны, чем желание новоявленных нуворишей потуже набить деньгами свою мошну. Хотя вот наш судмедэксперт Голигузо и не нувориш, но коттедж его на въезде в город – одно из самых красивых строений в городе.

     Когда праздновали у нас здесь моё вливание в коллектив, я по наивности, сидя за общим столом, спросил У Голигузо:

     – Наследство, видать, Григорий Палыч, получили значительное? Или у судмедэкспертов зарплата такая большая?

     Голигузо усмехнулся и ответил:

     – Трупаками торгую.

     – Трупаками? Это как?

     Перед визитом в морг у меня ещё оставалось немного времени, и я решил дополнительно осмотреть место происшествия.

     Медеплавильный цех произвёл на меня сильное впечатление. Что-то подобное я испытал, побывав мальчишкой в Новоафонской пещере в Абхазии.  Огромное, казалось бы, замкнутое пространство,  с узким коридором в неопределенную черноту. Тогда, в пещере, я захотел отстать от родителей, спрятаться за камень, чтобы когда за последним экскурсантом погас свет в пещере, насладиться Чернотой и Тишиной.

     Этот цех был неработающим к моменту происшествия. Двое погибших рабочих были тут скорее смотрителями, чем плавильщиками. Их дело было следить за тем, как в печах представители профсоюзного комитета уничтожают неиспользованные талоны на обед и на молоко, а работники канцелярии – секретную документацию.

     Цех готовился к ремонту.  Две печи, уходящие ввысь под купол цеха, уже долгое время стояли погасшие, а третья время от времени служила таким вот не свойственным цеху целям. Из черноты складского помещения, как из преисподней, ко всем трем печам подходили железнодорожные пути. Но сейчас они были свободны от вагонеток. Просторный как храм цех был пуст. Только чёрные стены и пол каким-то непостижимым образом таили в себе память бушевавшего недавно в печах огня. Возможно, такое впечатление складывалось из-за рассеянной повсюду в виде красноватых мелких гранул золы.

     Итак, вот здесь, на скамейке у аппарата с газированной водой, они обычно коротали своё рабочее время. Смотрели. Смотрители ведь. Вот переполненная окурками стеклянная литровая банка из-под маринованных огурцов. А вот, через коридорчик, в тупиковом помещении – их шкафчики с одеждой. Здесь они переодевались. Словно перед выходом  на ринг. Словно перед схваткой. Да так оно и есть. Каждый из нас, сам того порой не замечая, каждый день выходит на ринг на схватку со Смертью. Да со смертью. Это и есть наша самая главная схватка.

     Я тщательно осмотрел одежду погибших.  Проводивший первоначальный осмотр дежурный следователь из милиции выполнил с поразительной, прямо можно сказать,   небрежностью самое важное следственное действие. Потоптался возле печи, пока вытаскивали трупы, черканул пару строчек в протоколе и был таков!

     Но я-то знаю, поспешность здесь не приемлема. Меня учили осматривать всё досконально…

     Смотрим, смотрим их одежду. Джинсы, что у того, что у другого…Джинсы есть, а людей, их хозяев, нет. Что в карманах? Ничего. Пусто. Только жареные семечки. Грызи-погрызывай, пока не объявили твой выход.

     Вот их сумки…документы, пропуска. Кое-что заберут в отделе кадров, что-то в милиции, ну а что-то и останется для равнодушных потомков на память. Вот пообтрёпанный, захватанный грязными рабочими руками томик дешевого детектива, вот автобусные билеты...

     Шаг за шагом, концентрическими кругами, от стен к центру, как учили меня в академии, я обследовал цех и приближался к основному – к печи, к этому жертвеннику и в то же время идолу суетного человеческого бытия. Здесь люди отдавали главное – время своей жизни,  отдавали, потому что так было заведено – отдавать где-то время своей жизни, пока, в конце концов, не отдали и саму жизнь целиком.

     Я оглянулся. Мне как то стало не по себе. Провожатых со мной не было, и я чувствовал себя как нежеланный свидетель в храме, поруганном  колдовством.

     Вот она печь! Некоторое время я смотрел на равнодушное остывшее жерло. Да, здесь, на бетонном полу они лежали некоторое время, извлеченные из жаркого пространства печи и остывали. Остывали вместе с печью.  Сейчас от печи шел только могильный холод.  Я присел на карточки и осторожно, чтобы не испачкаться золой, глянул в этот гигантский камин. Я мог бы, конечно и не приседать – в зев печи можно было пройти, почти не сгибаясь.

    Судя по первоначальному протоколу осмотра, оба вагранщика зависли где-то там вверху. Здесь внизу были угли, а они сверху спустились по встроенной лестнице, чтобы подобрать прибитые  к стене тягой огня заветные талоны. Там они оба, как ком в горле, потом и застряли. Будь у них достойная зарплата, за талонами этими проклятыми они, конечно же, не полезли бы.

     Я ковырнул носком ботинка золу у печи. Потухший огонь… остывшая зола…символы смерти.

     Повертел головой и ещё раз, задрав голову, прицелился через жерло печной трубы в видневшийся вверху кружок  синего неба. Угорели, значит? Конечно, эксперт Голигузо причину смерти установит. И скорее всего, диагноз подтвердится. Вопрос в другом – сами ли они туда залезли? Ведь в смертельной ловушке можно оказаться и не по своей воли. Верно?
 
     Интересно, а как их оттуда вытащили? Протолкнули чем-то сюда вниз, позволив им рухнуть сюда в свободном падении? Или же обвязали предварительно веревками?

     Ну, а можно ли вообще залезть в печь сверху? Может быть, там и лестницы-то никакой нет? Какой же я следователь, если всё буду принимать на веру? Надо проверить!

     Я вышел из цеха в боковую дверь, которую можно было принять за  дверь в подсобное помещение, и оказался в узком сумрачном коридоре, ступеньками круто уходящем вверх.

     Судя по всему, это был технический туннель, идущей вокруг печи. Ряд тусклых лампочек на боковой стене уходил вглубь и исчезал за ближайшим поворотом. Чувствуя себя матросом в гигантской подводной лодке, я стал подниматься по лестнице.

     Гулкое эхо моих шагов, красноватый свет на стенах узкого коридора заставили  меня в какой-то момент пожалеть, что я не взял себе в провожатые кого-нибудь из администрации завода. Однако, колебания мои были недолгими. Я мастер находить оправдания уже принятому решению. Сейчас моё решение было продиктовано тем, что я люблю работать один, без посторонних глаз, обстоятельно и неторопливо. Опять-таки, времени уйдёт много на хождения и согласования по служебным кабинетам завода.

     А мне ведь надо ещё успеть в морг!

     Однако, только входная дверь в этот туннель скрылась за первым поворотом как я немало был смущён одним обстоятельством.

     Впереди, из-за поворота, вниз по ступенькам спускался кот. Серый, в полоску, такой миниатюрный тигр! Спускался он на своих мягких лапах не спеша и обстоятельно, а поравнявшись со мной, даже не посмотрел на меня. Прошёл дальше. Я проводил его взглядом.
 
     И тут, словно маленькие юркие черти мимо меня зашмыгали другие коты. Они были уже не такие степенные и вальяжные, как первый кот и в их передвижениях не было никакого смысла. Носились беспорядочно туда – сюда. Разве что на меня еще не залезали! Возникшая было у меня оторопь скоро прошла. Ну почему бы им тут не завестись? Тепло, сухо и мышей, наверное, хватает. Один из котов, весело задрав свой хвост кверху, увязался за мной.

    Поднимался я долго. Уж больно ступени оказались крутыми! Даже моё молодое, ещё не изношенное сердце заколотилось.

     Так я, пожалуй,  и в морг не успею!

     Мне нравилась моя работа. Началось с увлечения детективами. Я любил находить в тексте зашифрованные автором подсказки, чтобы подготовленная развязка воспринималась мной не как сюрприз, а как победный финиш. Потом мне нравилось олицетворять себя с главным действующим героем, который всегда на коне, всегда впереди и всегда одерживает победу над Злом. При мне всегда находился томик детективного романа, который я раскрывал при первой же удобной возможности. В электричке по пути на работу, в метро. Хотя, конечно же, несмотря на свою житейскую неопытность – признаюсь, у меня ещё не было женщины – я уже был уверен, что Зло и Добро – это сплошная наша выдумка. Так, некоторые условные вешки, чтобы нам, баранам, как то можно было идти по этой жизни.

    Мне приходилось уже бывать в таких цехах, как этот. Ходил вместе с классом на экскурсию. Я даже знаю, что из этого туннеля, обхватывающего печь как гигантский удав вековую секвойю, есть технологические выходы в жерло печи.

     Я поднялся уже на отметку 30 метров, об этом гласили надписи красной краской справа на стене. Теперь надо внимательно смотреть – должен быть люк в жерло печи. Так и есть. Я увидел слева по ходу движения  колесо штурвала на окрашенной в красный цвет металлической двери.

     Штурвал туго, но провернулся, и я с усилием вытянул на себя массивную, словно в банковском сейфе дверь. Вот это и есть технологический выход в жерло печи. Танцующий возле меня кот, по-прежнему, выгибая спинку, скользнул вперёд на небольшую площадку за дверью. Я так же прошёл дальше. Там и оказался выход к металлической лестнице, протянувшейся снизу вверх по внутренней поверхности печи. Похоже, здесь эти бедолаги и проникли в печь. Я наклонил голову и посмотрел вниз. Да, жутковато, однако!

     Тёршийся о мою ногу котишка, танцуя, тоже подошёл к самому краю, искоса глянув в зев печи.

     Я извлёк из своей кожаной папки лист бумаги и рулетку, стал измерять площадку.

     И надо же такому случиться – столкнул вертящегося рядом кота в печь!

     Я глянул вниз. Слава тебе, Господи! Котишка застрял между кирпичной кладкой печной стенки и железной скобой-ступенькой. Недалеко, в двух метрах от меня.

     Ну, теперь точно в морг не поспею!

     Я положил на пол папку с документами и стал осторожно спускаться вниз.

     Котишка дрожал и беззвучно мяукал. А возможно это уже я не слышал его мяуканья из-за своего страха.

     И тут скоба, на которую я опёрся ногой, обломилась!  Не помню, как я летел вниз. Но приземлившись, понял – я не жилец…

     …Смешного тут мало. Совсем, пожалуй, ничего смешного.

     Во всяком случае, когда меня закатили на тележке в секционную, я совсем не смеялся шутке судмедэксперта Голигузо, который, покрутив резиновые перчатки, ловко натягивал их на свои холёные руки и шутил:

     – Поспел вовремя, как и договаривались!

     Что думал стоявший рядом с ним скисший прокурор, мне было совершенно безразлично. Я всегда считал, что дальше этого городка ему в своей карьерной гонке никогда не прыгнуть.

     Не то, чтобы я был вот уж прямо циник. Просто человек такой, скажем, спокойный. Кроме того, я фаталист. Убеждён, что в этом мире случайностей не бывает. Всё закономерно и имеет своё значение. Не даром же говорится в Библии о том, что волос с нашей головы не упадет без ведома Бога.