Олег Чистов. Нам это дано, а вам? ( Рекса)
Был конец рабочего дня, а точнее, даже больше того. Женщина уже успела обежать несколько продуктовых магазинов, отстоять в очередях и ничего толком не купив, вышла из последнего.
На улице шёл мелкий, весенний, холодный дождь. Небо сплошь было затянуто тёмно- серой пеленой, ни единого просвета. Стоять под козырьком магазина и пережидать такую погоду не имело смысла. Переложив в одну руку авоську и сумку, она достала газету. Встряхнула её, расправляя и прикрывая голову "Правдой", начала спускаться по ступеням.
-"Пока дойду до дома, промокну до последней нитки и заляпаюсь грязью", тоскливо подумала женщина. Идти предстояло на самую окраину городка. Над головой дождь, под ногами чёрная, чернозёмная жижа, появлявшаяся в городе при малейшем дождике.
Вы можете спросить, где зонтик, где общественный транспорт? Отвечаю! Начиная с последнего. Единственный автобусный маршрут в городе был Автовокзал - Центр. А зонтики от дождя, в этой глуши, были редкой экзотикой, по крайней мере, в продаже их не было. А на отрывных календарях жителей этого города значилось - апрель 1956 года.
Прижимаясь к стенам домов, выбирая более-менее чистые участки на тротуаре, она пошла домой. После очередного порыва ветра дождь усилился, и женщина спряталась под арку одного из домов.
Поставив сумки, начала отряхивать подол плаща, притопнула пару раз ногами, стряхивая налипшую на обувь грязь и только после этого выпрямилась.
У противоположной стены стоял мальчишка лет двенадцати, тринадцати, не больше. Одет он был явно не по погоде. На ногах замызганные парусиновые тапочки. Потрёпанные штаны, из которых он уже давно вырос. Рубашка с коротким рукавом, в руках держит кепку. Такое впечатление, что он только что выскочил из дома на улицу. Но это было не так, мальчишка явно замёрз. Худые плечики подрагивали, а кепка, которую он почему- то держал двумя руками перед собой, приплясывала, от дрожи в руках. Она уже собралась спросить его... Но он опередил её.
- Тётенька! Возьмите, пожалуйста, щеночка! И торопливо продолжил дальше.
- У нас собака очень хорошая, умная! Она ощенилась, а мамка наша грозится, что утопит всех щенков. Я уже всех раздал.
Этот последний остался, возьмите, пожалуйста! Посмотрите, какой он хорошенький. И подошёл к женщине, протягивая ей кепку.
Там, на дне, лежал маленький, буквально с детский кулачок, серенький комочек из которого выглядывал кончик розовенького, посапывающего носика.
- Господи, да как же я его кормить буду, он совсем кроха!
- Что Вы, уже через неделю у него прорежутся глазки, и он сам будет лакать из блюдца. Взахлёб начал было врать мальчишка: - Ну, ты ври, да не завирайся, можно подумать я щенят не видела. Одёрнула его женщина. А в голове мальчишки пульсировало:
- Эта возьмёт, обязательно возьмёт!
- Купите соску и из соски его. Начал было канючить мальчишка.
- Соску ещё надо найти, ах да, а это мальчик или девочка?
- Мальчик, мальчик, радостно затараторил парнишка.
- Ну ладно. Женщина сунула руку в карман плаща, достала небольшой кошелёк, порывшись в нём, выудила рубль и сунула его в нагрудный карман мальчугану.
- Это тебе за щенка.
- Не надо, что Вы, я же бесплатно! Она перебила его:
- Запомни, нельзя брать собаку, даже щенка бесплатно, не нами это заведено, не нам это правило и отменять. После паузы добавила, - «плохая это примета, собака не приживётся.
Хоть копеечку, хоть рублик, а надо заплатить».
- Куда же мне тебя пристроить? Она расстегнула ещё одну пуговицу на плаще, потом на шерстяной кофте. Пригнулась над кепкой и осторожно, двумя ладошками выгребла щенка из неё. Тот недовольно заурчал:
- Вы только посмотрите на него, он ещё недоволен. Засмеялась она и повернулась к мальчишке.
- А кепку- то он тебе обдул!
- Да ничего, высохнет! Расплылся в улыбке пацан. Слегка отвернувшись от мальчишки, уже одной рукой, аккуратно положила щенка под кофту, прямо на грудь. Тот заворочался, укладываясь в ложбинке.
- Ух, не щекочись! И весело засмеялась. Повернулась к мальчишке, хотела сказать -" беги домой, а то посинел уже весь".
А он уже мчался в припрыжку, в конце подворотни. Ему хотелось кричать во всё горло:
- Я их спас, слышите, всех спас! И ещё даже заработал рубль. Теперь не надо клянчить у матери пятнадцать копеек на дневной сеанс в кино и на мороженое останется, на несколько.
Да, рубль в те годы чего- то стоил.
Редкие прохожие с удивлением поглядывали на молодую женщину. Она шла под дождём, в одной руке сетки с продуктами, а другую прижимала к груди и что- то тихо шептала, улыбаясь. Два слегка поддатых мужичка, шедших ей навстречу, уступили ей дорогу. А когда она прошла, один крутнул пальцем у виска, глядя ей вослед, другой утвердительно буркнул:
- Точно. Она шла и шептала:
- Ну, потерпи маленький, потерпи Рексик, ещё немного, сейчас придём домой и будем тебя кормить. И опять, потерпи маленький....
Этой молодой женщиной была моя мама. На своей груди она несла мне, моего Рекса. По крайней мере, она так думала.
Но почему именно Рекс? Без всяких там семейных советов, детских писков, визгов, Рекс и точка!
По профессии мой отец был электриком, а электриков-руководителей, потом постепенно стали называть энергетиками.
После войны, молодой офицер, орденоносец, коммунист вернулся на свой родной алюминиевый завод в Подмосковье.
Жена работала на этом же заводе чертёжницей. Четырёхлетнюю дочь, родившуюся в годовщину начала войны, определили в заводской детский садик. Через год отца "двинули" по партийной линии и он стал инструктором горкома партии. В 1949 году в семье появился второй ребёнок - сын. Ещё через год отца перевели на работу по специальности в Мособлэлектро, он получил хорошую квартиру в Москве. Всего этого я естественно не мог помнить и знал только по рассказам матери. Прожили в Москве менее двух лет. Когда по ночному городу опять начали сновать "воронки", мать поставила отца перед выбором.
Или твоя работа, или твоя семья. И вообще пропади пропадом эта Москва!
Так наша семья оказалась на Волго - Доне в городе Калач. Во время войны, танкистом, отцу уже доводилось бывать здесь. Вот с этого периода, отрывочно, я кое- что помню и сейчас.
Замёрзшая река, змейками извивающаяся снежная позёмка по бледно- голубому льду. Вмёрзшие в лёд баржи. Помню удушающие запахи, клубившиеся в маленькой чайной, куда меня мать частенько приводила во время прогулок. Буфетчица нацеживала ей стакан пива, мама доставала из платочка пару кусочков сахара и, помешивая ложечкой растворяла его в пиве. Заставляла меня всё это выпить. Таким образом, она пыталась нагнать мне вес, чтобы я не был похож на" бледную поганку". Естественно, пиво с сахаром мне нравилось больше, чем рыбий жир, которым меня тоже пытались потчевать. Помню, как объявили о смерти Сталина. Вокруг телеграфного столба, на котором висел репродуктор, собралась огромная толпа. Взрослые держали на руках малышей, я сидел у отца на" закорках" с новой машинкой в руках, плакал, как и многие. Было обидно, я так хотел показать дедушке Сталину свою новую игрушку. Слёз своих, по этому поводу, я естественно, не помнил, но мама говорила, что было именно так. Масса народа была разношёрстной, вольнонаёмные, "спецы", как мой отец и "зеки"- основная рабочая сила на строительстве Волго - Дона. Как говорил намного позже мой отец, вспоминая эту сцену: - Эта толпа напоминала стадо овец, перед закрытыми ещё воротами живодёрни. Плакали не о потере вожака стада, а от страха перед дальнейшей неизвестностью. Хотя, казалось бы, куда ещё хуже.
Летом пятьдесят третьего года, отец собрал скудные семейные пожитки и уехал с семьёй на Кубань. Оставаться на стройках Волго - Дона было опасно. После "бериевской" амнистии, основная рабсила обнаглела беспредельно.
На Кубани мы жили в небольшом городке Гулькевичи, затем в Майкопском. Отец мотался по всему краю, восстанавливал сахаро и маслозаводы. Так прошло примерно полтора года, пока не пришло письмо от его старшего брата Николая. Дядя Коля тогда жил и работал в Татарии.
Вот он и сообщал в письме, что есть хорошая вакантная должность, по специальности отца. Приличный по тем временам оклад и главный аргумент: дают сразу двухкомнатный коттедж ("финский дом"). Регион очень перспективный, нефть, начало строительства газопровода "Дружба".
И опять, в который уже раз, мои родители паковали чемоданы, увязывали узлы. Ехали поездом из Армавира до Москвы, а там с Казанского вокзала до Бугульмы в Татарии. Проходящий поезд через Армавир на Москву уходил поздно ночью. Как рассказывала мне мама, все устали ужасно, я уснул у неё на руках. Когда состав подошёл к перрону, она будить меня не стала. Прихватила узелок с продуктами, со мной на руках, так и пошла к вагонам. Впереди шёл отец с двумя чемоданами,
за ним моя двенадцатилетняя сестрёнка с узлами в руках. Замыкала шествие мама. Когда поравнялись с огромным, чёрным паровозом, от которого веяло жаром, пахло углём и подгоревшей смазкой, идиот-машинист дал короткий, но громкий гудок,
как бы подгоняя пассажиров. Я спящий, дёрнулся во сне. Выгнулся дугой так, что чуть не выпал из материных рук. Проснулся и начал реветь. Уже утром, в вагоне, родители поняли, что я начал заикаться и это в дополнение к тому, что я плохо выговаривал букву "Р", проще говоря, картавил.
Уже в Москве на Курском вокзале, отец не удержался, поднялся по лесенке к кабине машиниста. Обложил его таким семиэтажным матом, что как вспоминала потом мать, ни до этого, не после, за всю оставшуюся жизнь она такого мата не слышала. Но надо понимать, за четыре года фронта, можно и не такому научиться.
В Татарии нам пришлось около месяца жить у дяди Коли, наш дом был ещё не готов. Вернее дом был готов, а вот свет и вода ещё не были подведены. Отец приходил с работы, кушал, и мы шли к нашему дому смотреть, как продвигается работа.
Рыли траншеи и прокладывали трубы люди одетые в рваные, рыжие бушлаты. Говорили на непонятном языке, я спросил у папы:
- Кто это?
- Пленные немцы. Ответил отец и пробурчал что- то отвернувшись от меня. Я невольно прижался к маминому боку.
Потом мы въехали в наш дом. Отец работал на трассе строящегося газопровода. Мама первые два года не работала, занималась домом и детьми. К семи годам я прилично освоил арифметику. Знал все действия, таблицу умножения, хорошо читал, заикаться стал заметно меньше, но картавил. В школу меня могли взять с семи неполных лет.
Вот так с мамой за ручку я оказался в кабинете директора, ближайшей к нам школы. Выслушав мать и ознакомившись с моими способностями, директриса вынесла вердикт. - " К школе он подготовлен хорошо, но я Вам не советую отдавать его в этом году".
- "Он у Вас ещё немного заикается и картавит, дети его будут дразнить, он замкнётся, этим ещё более усугубит".
- Пусть погуляет ещё годик, ничего страшного. Заглянула в бумажку с маминым заявлением и добавила,
- Вы живёте в отдельном доме? Мама утвердительно кивнула.
- Вот и купите ему собаку, пусть у него будет Рекс. Уверена, у него всё быстро пойдёт на поправку, а вот тогда и милости просим в нашу школу. Вот так, с подачи директрисы, я получил "вольную" от школы ещё на год. И главное, всё получилось именно так, как она и предсказывала. Заикание прошло само собой. Весной следующего года я получил щенка, моего Рекса. Но тот день, вернее поздний вечер, когда я впервые правильно выговорил букву "р", я помню до сих пор.
Летом отец уезжал в командировку, в Москву, взял и меня с собой. Приехали рано утром, позавтракали прямо на вокзале, потом в метро. Часа два я ждал отца в скверике, напротив учреждения, где он улаживал свои дела. Вернулся отец очень довольный, что так быстро удалось всё закончить. Поехали в Замоскворечье к двоюродной тётке отца. Пока ехали в метро, он рассказал мне, что это за родня нам.
Оказывается в царское время, мой прадед был купчиной второй гильдии, вёл большую торговлю в Москве. Жил с родным братом, двумя семьями, в большом собственном доме в Замоскворечье. После Революции, Гражданской войны и десятилетий правления "гегемона", доживать свой Век в родовом доме, осталась одна из дочерей брата, моего прадеда.
Кроме этой тёти Поли и моего деда, от двух семей никого не осталось, все сгинули в лихолетье. Дом был национализирован и превращён в огромную коммуналку. Домина действительно был большим. Напротив, через узенькую улочку, знаменитая фабрика "Красный Октябрь". Волны запахов свежего шоколада и карамели, окутывали весь квартал.
Тётя Поля - маленькая, сухонькая, но ещё бойкая старушка, несказанно обрадовалась нашему нежданному появлению.
На столе быстро появилась незатейливая закуска. Селёдочка, посыпанная кольцами репчатого лука и спрыснутая постным маслом. С коммунальной кухни была принесена кастрюлька с варёной картошечкой, посыпанная мелко нарезанным укропчиком с добавлением сливочного масла. Из затейливо - резного, явно оставшегося от прежних времён серванта, был извлечён початый графинчик с водочкой, затем другой с наливочкой. Как бы извиняясь или оправдываясь, она пролепетала, поглядывая на графин с водкой:
- Это мы тут с соседкой "баловались", у неё на днях день ангела был. Она всё больше на водочку налегала, а я себе наливочки.
- Но я думаю, тебе тут в самый раз, Вам ведь уже сегодня в дорогу, а ты ещё с ребёнком.
- Всё нормально Тётя Поля, нам ещё надо успеть, по магазинам промчаться.
Мне была выставлена большая, фарфоровая чашка с чаем, печенье и знаменитые московские сушки. Вроде бы уже присела за стол, но опять подхватилась.
- Ох, старая перечница, у меня же где то были конфетки. Опять метнулась к серванту. Отец, уже с рюмкой в руке не выдержал.
- Тёть Поль, какие ещё конфетки! У Вас тут такой шоколадный дух стоит, что дыши и пей чай вприкуску. Лето, жара, окна нараспашку и ни ветерка. Запахи шоколада, карамели и прочих кондитерских приправ были настолько густы, что и в правду казалось их можно нарезать плитками, запивать чаем. Взрослые разговаривали, вспоминали что- то из прошлого, а я пил чай и поглядывал в окно. Вот опять распахнулись ворота фабрики, выполз гружёный фургон, следом за ним колыхнулся воздух. Можно безошибочно угадать, чем он загружен, шоколадными конфетами или карамельками "Золотой ключик".
Прошли годы, какой там годы, десятилетия прошли, а мне так и не довелось больше побывать возле этого дома. Вот так я узнал, что у нашей семьи было старое, родовое гнездо. Но, что я мальчишка, тогда в этом понимал. А вот теперь вспоминая, я представил себя на месте тёти Поли. Каково ей было десятилетиями жить напротив этой вывески "Красный Октябрь". Октябрь-который отобрал, обобрал и уничтожил всё и всех из её жизни.
Уже потом - во взрослой жизни, я довольно часто бывал в Москве. Тянуло, очень хотелось съездить в Замоскворечье, но вовремя себя одёргивал. Ну, приедешь ты, а дома может быть, уже и нет. Или и того хуже, дом до неузнаваемости перестроили под офисы, с "бутиками" на первом этаже. Вон как за последние двадцать лет изуродовали старую Москву. Пусть лучше останутся не испоганенными воспоминания из детства.
В тот раз, мы с отцом действительно ещё успели до поезда, пробежаться по магазинам. В те пятидесятые- полуголодные годы, где ещё можно было что- то достать из продуктов, только в Москве и Ленинграде. У отца была мечта, купить "охотничьи колбаски", которые, как он говорил, делаются из натуральной медвежатины. А "поймать" их можно было только в трёх местах, в "Елисеевском", гастрономе № 3 или в "ГУМе" на первом этаже справа. В "Елисеевском" нет. Отец купил сыр, что то ещё и быстренько вниз по улице Горького к гастроному. И тут нет, зато в кондитерском отделе он купил колотый шоколад:
- Это настоящий шоколад как у немцев в войну.
Я уже устал, еле ноги переставляю, но не скулю. Получаю за свой подвиг кусок сладости:
- Ты его не грызи, зубы можешь сломать, засунь весь в рот и соси.
Быстрым шагом, по диагонали, направляемся к улице 25-го октября. Эта старинная улица упирается в Красную площадь. Уже на ходу отец продолжает рассказ о шоколаде.
- В войну, точно такой, входил в сухой паёк немецких лётчиков и офицеров. Они его растворяли в кипятке, и пили горячим.
А мы, если удавалось его найти, рубили его топором и пили с ним чай. Грызть его зубами было невозможно, таким он был твёрдым. Правда, он попадался нам только первые два года войны, а с лета 43-го пропал, видно в тылу у них дела тоже были хреновые. Не до шоколада им было. Я, наивно спросил:
- А где Вы его находили?
- Где, где! Буркнул отец, видно не ожидавший такого вопроса и уже пожалевший о том, что начал такой рассказ:
- У убитых в ранцах, в офицерских блиндажах, если успевали опередить "царицу полей" - пехоту. Это был первый рассказ моего отца о войне и один из немногих в последующие годы.
А рассказать ему было что. Прошёл всю войну, с июля сорок первого до февраля сорок пятого, танкистом, механиком-водителем. Москва зимой сорок первого - сорок второго года. Сталинград, Курская дуга, дошёл до Будапешта, потерял по пути четыре экипажа.
Пишу все эти отступления от главной темы, больше для себя. Очень хочется доказать самому себе, что ты не "Иван, не помнящий родства".
В тот московский вечер, мы быстро прошли по улице двадцать пятого октября. Смешавшись с толпой таких же "жаждущих", что- либо достать из продуктов, оказались в "ГУМе". Только тут отцу повезло, в продажу" выбросили" партию "охотничьих колбасок". Очередь была просто дикой. К прилавкам вышел, какой- то администратор, наверное, заведующий секцией и, перекрывая шум толпы прокричал:
- Больше одного килограмма в руки, отпускаться не будет! В очереди одобрительно загалдели:
- Правильно! Одна женщина выкрикнула:
- А я вот с ребёнком стою?! И тут эта лоснящаяся, торгашеская морда, решила схохмить:
- Ну и стой себе на здоровье! Можно подумать твой ребёнок знает, что это такое, и каждый день питается этими колбасками.
Очередь затихла. Прошло несколько мгновений и в этой тяжёлой, вязкой тишине, раздался голос пожилого мужчины, стоявшего за нами с отцом. Про такой голос говорят, надтреснутый, дребезжащий, но тогда он мне показался таким звонким, режущим слух. Столько в нём было злости, что невольно хотелось втянуть голову в плечи.
- Это ты правильно гнида сказал, её дети точно не знают, что это такое, а вот твои знают - небось каждый день лопают.
Повисла мёртвая, давящая, страшная тишина. Уже потом, много лет спустя, вспоминая эту ситуацию, я уверен, что раздайся в тот момент кличь:
- "Бей!" И эту сытую сволочь порвали бы в клочья.
Спасла положение его подчинённая, ещё молодая, румяная, бойкая бабёнка - продавщица. Видно не раз и не два приходилось бывать в подобных переделках. Неплохо изучила психологию толпы, научилась управлять ею. Звонким, бодрым голосом она бросила в очередь:
- Ну! Кто тут первый, подходим, что встали то?! Очередь колыхнулась, загалдела, придвинулась к прилавку. А сытый "хохмач", спиной вперёд, юркнул в подсобку, как провалился. Отстояв в очереди почти два часа и получив свой заветный килограмм, мы бегом бросились к метро. На вокзале, по перрону мы точно бежали, это я хорошо помню, еле-еле успели вскочить в вагон.
Уже дома, рассказывая матери о нашей поездке, я рассказал маме, как мы стояли в очереди "ГУМа". Мама мне не поверила:
- Такого быть не может, он никогда, нигде не стоял в очередях и стоять не будет! Вечером, отцу пришлось подтверждать правоту моего рассказа. Выслушав, она отреагировала так:
- Да воистину говорят, "охота пуще неволи"! Действительно, после этого случая я никогда не видел своего отца, стоящим в какой либо очереди. Возможно, он и стоял, но думаю, что это могла быть только очередь в винный отдел. Но это "святое"!
В дороге всё было как всегда, разместились, сходили в туалет, умылись. Соседкой по купе была пожилая женщина с внучкой. После всех процедур, она первой, начала выкладывать на столик всякую домашнюю снедь. Всё правильно, время было уже позднего ужина. Отец выложил наши магазинные свёртки. Окликнул пробегавшую по проходу проводницу, попросил два чая. Я уже забрался на вторую полку, поглядывал в тёмное окно, где пробегали последние огоньки московских пригородов.
- Давай спускайся, ужинать будем. Я устал Мне было лень и я заканючил:
- Ну, пап, я здесь буду, дай мне колбаску, булку и всё.
- А чай, тоже там? Обольёшь матрац и будешь спать потом в луже.
- Не, я аккуратненько, не пролью.
Охотничьи колбаски действительно оказались чудом, а вот отцу не понравились и он громко пробормотал:
- Сволочи, халтурщики и это испортили, медвежатиной здесь и не пахнет.
После чая с шоколадом и сушками, уже засыпая на своей полке, я ещё успел подумать. «Если эта колбаска, такая душистая и вкусная, то какой же вкусной должна быть та, которую когда- то ел мой отец». Спросить не успел, уснул.
Так я этого и не узнал до сих пор. Наверное, уже и не узнаю, а жаль!
В детстве у каждого человека были свои "мульки" в отношении еды. Один не ел вот это, другой терпеть не мог вот то. Я ни под каким видом в детстве не ел сыр. На дух его не переносил. Прошло время, с возрастом вся дурь улетучилась, но кое- что осталось. Например, я до сих пор так и не ем крольчатину, ни под каким "соусом". Тогда в поезде, отец начал разворачивать очередной свёрток. Его содержимое было упаковано в три слоя плотной, коричнево-серой бумаги.
Это был кусок сыра. Старшее поколение наверняка помнит такое название -"Степной". Отец отрезал тонкий кусок, положил его на булку, протянул руку за стаканом сладкого чая. Господи, как же он пах, этот желтоватый, слегка влажный от жира тонкий кусочек. Он вобрал в себя все запахи полевых трав, парного молока. Был здесь и запах дымка от костерка, где то в степи. Мне отец не предлагал , зная, что сыр я не ем. У меня аж голова закружилась, так захотелось попробовать. Сглотнув слюну, попросил:
- Пап, дай и мне кусочек сыра. Отец поднял голову, удивлённо посмотрел на меня. Начал отрезать и замер. Повернулся ко мне ещё раз:
- А ну, повтори ещё раз, что ты сказал! Я повторил, и только тут понял, что совершенно правильно произнёс звук "р".
Вот так я перестал картавить. Что здесь первично, кличка щенка или кусок вкусного сыра непонятно. Скорее всего, всё вместе. Прошу простить, что так долго и занудно, пытался объяснить, почему моя мама назвала щенка Рексом и только Рексом!
И вот щенок уже дома. После первых восторгов и прочих повизгиваний, исходивших от нас с сестрёнкой, встал вопрос, как его кормить? От рождения ему было не более пяти дней. Шёрстка, дымчато серая. Все лапки в белых носочках. Белая грудка переходила на спину в виде пионерского галстука, только белого цвета. Маленький хвостик торчком, с небольшой белой загогулинкой на кончике. Он видно хорошо выспался на груди у мамы и сейчас активно демонстрировал, что пора подкрепиться. Мама слегка подогрела молоко, попробовала его губами, не горячо ли. Искать соску в нашем доме было бесполезно, а вот пипетку она принесла из комнаты. Села на стул, посадила щенка на колени, пальцами левой руки раздвинула ему ротик. Подобное обращение с собой, щенку не понравилось, он заурчал:
- Давай, давай открывай рот, кушать- то хочется, а ещё урчит, недоволен он, видите ли. С этими словами начала капать ему в рот молоко. Чашку с которым, естественно держал я. Распробовав, чем его кормят, от дальнейших возражений он отказался и с удовольствием, причмокивая, изредка тяжело вздыхая, дал себя накормить. Мама сунула ему ладонь под брюшко:
- Всё, хватит, а то объестся или чего доброго лопнет. И засмеялась. Посадила его на ладонь и опустила на пол. С ладошки он смешно кувыркнулся. Недовольно заурчал. Смешно переваливаясь на лапках, прошёл несколько шагов, остановился
Задумавшись, наделал лужицу.
- Всё правильно, Рексик! С новосельем тебя, пометил свой новый дом! Мама сходила в кладовку принесла тряпку и подтёрла за ним. И обращаясь к моей сестре:
- Галя, сверни с полов все коврики и дорожки, убери пока в кладовку. А мне вручила тряпку.
- Этот пёс для тебя, тебе за ним и убирать. В коридоре мелькнуло ехидное лицо сестрёнки, она слышала на какую "высокую" должность возвела меня мать.
- Завтра утром сходите на стройку, принесёте песка, сделаем ему туалет, когда глазки прорежутся, будем приучать к порядку.
Хлопнула входная дверь, с работы приехал отец. Прямо у порога, наперебой, мы с сестрой выложили ему потрясающую новость. Он разделся, взял щенка на руки. И уже второй раз, за первый день жизни в новом доме, был подвергнут экзекуции. Отец вновь раздвинул пальцами ему ротик и заглянул туда. Второй вариант очень не понравился Рексу, он заворчал и попытался мотать головой.
- Хороший пёс будет, злой. Озвучил свой диагноз отец. С чего он это взял? Мы с сестрёнкой придвинулись ближе к отцу.
Он ещё раз, под аккомпанемент возмущённого урчания пациента, открыл ему рот.
- Вон, смотрите, видите маленькие чёрные точечки на верхнем нёбе, это верный признак, что собака будет злой.
- Пусть лучше будет не столько злой, сколько умной. Поправила его мама. Наши родители не ошиблись тогда, только с одной небольшой поправкой. Собака действительно была умницей, а вот злой её сделали люди. Но об этом чуть позже.
Отец сел ужинать. Щенок немного побегал и заскучал, начал поскуливать. Мать сказала: - Всё, наелся, нагулялся, пора и поспать, где же нам тебя пристроить "?
- Подожди, я сейчас. Папа встал из-за стола и ушёл в кладовку. Вернулся он, неся в руке одну меховую унту, на ходу распуская молнию на ней.
- Держи! Зима прошла. До следующей зимы ещё далеко, зато будет спать, как у мамки под боком. Голенище унты вывернули мехом наружу и положили в коридоре, возле печи "голландки". Мама водрузила щенка на его новое, меховое ложе.
Он немного потоптался, улёгся, сладко зевнул, начал перебирать передними лапками, сунулся носиком в мех и мгновенно уснул. А я спросил:
- Мам, а что это он делал? Попытался изобразить руками, что делал щенок, перед тем как уснуть. Мама тихо засмеялась:
- Так щенки сисю ищут, когда спят вместе с мамой. Улыбнулась и добавила: " и не только щенки". Но уточнять кто, дальше не стала. Приучение щенка к порядку, естественно началось с меня. Мать говорила: - " вот смотри, видишь он начал крутиться, ищет укромный уголок. Бери его и неси в коробку с песком". Я брал щенка на руки и нёс.
- Не так, надо брать за холку. Но ему же больно, он скулит.
- А ты что думаешь, собаки своих щенят в лапах носят. Ничего, потерпит месячишко, а потом сам будет бегом бежать.
Когда у Рексика прорезались глазки, обучение стало ещё более жёстким, но не менее эффективным. Теперь, если он делал лужицу или ещё, что похуже, а я не успевал заметить и убрать за ним. Мать брала его за холку и тыкала носиком в его лужу,
приговаривая:
- Ах ты, негодник мелкий, у тебя есть своя коробка, должен знать своё место. А мне иной раз говорила: - "ещё раз увижу, тебя вместе с ним в лужу ткну носом". Но мы с Рексом старались ей таких поводов не давать. Где стоит коробка и для чего она нужна, после нескольких жёстких "уроков чистоты" он усвоил быстро. Теперь, главной моей заботой была дверь в ванной, где стояла его заветная ёмкость с песком. Но он молодец. Если дверь случайно кто- то из нас закрывал плотно, Рекс поднимал такой скулёж нетерпеливо повизгивая, что его было слышно в любом уголке дома. Ему открывали.
Он кубарем вкатывался в свою коробку, с задумчиво-сосредоточенным видом делал своё дело. Активно работая всеми лапками, прикапывал результаты. Выходил из ванной уже с обидчиво-небрежным видом на мордашке, как бы говоря:
- Тоже мне воспитатели! Вот сейчас бы я обдулся, и кто виноват, опять я!?
Стояли первые майские денёчки. В конце марта сошёл последний грязно-ноздреватый снег, прятавшийся по укромным уголкам двора. Подсохла грязь на улицах. Двор был усыпан клейкой шелухой от лопнувших тополиных почек. Пошла в рост травка.
В один из таких тёплых деньков, мама отправила нас с Рексом на первую прогулку - на улицу:
- Идите, гуляйте, пусть привыкает к улице, двору. За этот месяц с он окреп и подрос. Играя со мной, изображал рычание и начинал кусаться. Уже свободно лакал из миски. Окрас шёрстки слегка изменился. Спинка становилась чёрной, а животик наоборот всё больше светлел. На лбу наметилась светлая стрелка, переходившая на нос. Ушки торчком.
Первый выход в "свет" вызвал у щенка шок и массу разнообразных эмоций. Я взял его на руки и вышел на крыльцо. Подняв мордочку к солнцу, он в ужасе зажмурился. Начал карабкаться по мне, норовя спрятать голову у меня под курткой.
Перенёс его на почти зелёную лужайку перед домом, поставил на лапки. Щенок замер, боясь сделать первый шаг. Нагнул голову, обнюхивая травку. Увидел мелкую букашку, шагнул к ней, та шевельнулась, он в ужасе отпрянул, плюхнувшись на попу. Но ничего страшного не произошло. Высоко поднимая лапы, начал ходить по траве. Увидел крупного муравья. Пошёл следом, начал лапкой сбивать его с "праведного" пути. Муравью это не понравилось, он юркнул под крупный камень.
Рекс начал ходить вокруг, пытался засунуть нос под камень и при этом недовольно урчал. Типа.
- Выходи подлый трус!
- Будем играть. Потом начал царапать камень коготками. Перевернуть эту "глыбу", какой она ему тогда казалась, силёнок ещё не было. Отстав от муравья, уже осмелев, побежал по траве, смешно поднимая лапки. За первую прогулку он набрался впечатлений с избытком. Спал в этот день тревожно. Поскуливал, повизгивал толи от восторга или от страха, а главное бежал, бежал! Подёргивая во сне лапками. С этого дня, Рекс стал главным инициатором наших уличных прогулок. За несколько дней он обследовал наш дворик и огород. В конце огорода, в правом углу стоял сарай, чуть левее была уборная, вот в этом промежутке он и облюбовал себе отхожее место. Как оказалось, на всю свою собачью жизнь. Что бы ни случилось. В независимости от времени года, в дождь и пургу, собака мчалась справлять нужду только туда. Моя мать "окрестила" это место - "большим ящиком".
Наша улица, изгибающаяся подковой, состояла всего из двенадцати домов. Левая сторона была застроена двухкомнатными "финскими" домами. А вот с правой стороны было три больших дома разделённых на два хозяина. Каждая половина имела по пять комнат. При каждом доме был большой участок под огород. В углу, которого стоял большой сарай, разделённый на четыре или два хозяина. Продумано и обустроено всё было толково.
- Ну а что ты хочешь, проектировали и строили до пятьдесят шестого года, пленные немцы, а у них с головой всё в порядке. Они строить, как попало, не умеют. Так объяснял застройку нашей улицы, мой отец. Одним концом улица упиралась в пустырь. Далее шло шоссе по направлению на Чистополь. За дорогой, опять огромное дикое поле, где уже на горизонте синел лес. С чьей - то "лёгкой", но завистливой руки, наш район получил в городе название-"кулацкий посёлок". Но таковым он явно не был. Только в одной половине большого дома, в пяти комнатах, жила семья действительно большого руководителя. Его старший сын был моим лучшим другом на протяжении всего нашего детства. Его отец- грузин по национальности, оставил огромный след в истории разведки и добычи нефти и газа в Татарии, не только как специалист, но и как человек. В других пятикомнатных квартирах жили многодетные семьи. В одной, русской семье было восемь детей. В другой семье - татарской, даже трудно сейчас сказать сколько, но точно не меньше. А отцы там, и там, были простыми работягами.
Остальные дома занимали семьи среднего достатка. Правда, наш сосед напротив, был председателем пригородного колхоза. Люди старшего поколения помнят такое понятие как "двадцати тысячники". Что это такое?
В пятидесятые годы Никита Хрущёв взялся за улучшение дел в сельском хозяйстве. Но это была ещё не знаменитая кукуруза и не, " и на Марсе будут яблони цвести". Если не ошибаюсь, движение "двадцати тысячников" было чуть раньше.
Оно как бы предваряло все последующие абсурды. Призыв партии звучал примерно так: - «Коммунисты! Поможем селу!»
Предполагалось, что двадцать тысяч лучших коммунистов - производственников отправятся председателями в колхозы и совхозы. Делать и возглавлять подъём в сельском хозяйстве. Но какой же директор завода и даже парторг, захотят отдать лучших людей? Хозяйство- то плановое, за невыполнение своего плана, спросят с них. Вот и выполняли очередную разнарядку по принципу:- " на тебе Боже, что нам негоже". Вот один из таких "великих" спецов в сельском хозяйстве и был нашим соседом несколько лет. Вспомните сюжет из старого и знаменитого фильма "Председатель". Помните:- "нам то новый не нужен, старый- то, всё себе наворовал, а придёт новый, опять всё по новой начнёт". Вот это как раз из той "оперы".
Моя мать схлестнулась с его женой ещё в первый, огородный сезон. Увидев маму в огороде, соседка подошла к забору и на правах жены "главного колхозника", решила на свою беду подколоть её:
- Что- то ты соседушка, опаздываешь с огородом, смотри, все уже вскопали и даже картошку начали сажать.
- Наверное, впервой, огород- то тебе?
Эта дурёха, естественно не могла знать, что моя мать, всё детство и юность простояла в огороде, в позе "зю". Её отец, дед и прадед были потомственными огородниками, а точнее- "огуречниками". Всю свою жизнь занимались выращиванием знаменитых "нежинских" огурчиков на Смоленщине. А эта решила её поучить, когда копать, когда и что сажать. Ну и получила по полной:
- Да, соседка, огород тебе вспахали. Я думала вначале, что твой муженёк трактор пригнал. Но соседи говоря, -" нет это три бугая-колхозника с лопатами, всё перекопали". Видела, как ты картошку в грязь сажала, посмотрим, что ты по осени выкопаешь? Да и зачем тебе огород, тебе его в пору цветочками засаживать. Шофёр твоего муженька, поди, уже замудохался, каждый вечер корзины и коробки из машины в дом таскать. Соседку как ветром сдуло. Вот Вам и вражда.
Но зато потом, всем семейством, пыхтя, пытались вскопать вторую половину огорода, но так и не осилили, заросла бурьяном. На удивлённые вопросы других соседей отвечали:
- Да куда нам столько земли, нам и этого хватает.
- И вообще, мы скоро в Казань, в столицу, перебираться будем.
Попёрли муженька из председателей года через два. Не знал ни кто, в какую "столицу" его направили, но помню, что машину с вещами они грузили чуть ли не бегом, как будто за ними, кто гнался.
Каждой весной, как только земля немного подсыхала, нашу улицу затягивал сизый дымок от костров. Жгли прошлогоднюю картофельную ботву и прочий мусор, накапливающийся за зиму. Мы с сестрой граблями собирали на огороде несколько кучек и отец поджигал их. Затем отец шёл в сарай, доставал лопаты, осматривал черенки, напильником затачивал лезвия. Мама говорила ему:
- Не спеши! Кивала в сторону соседских огородов.
- Хотят копать, пусть копают. Сейчас мусор прогорит, пусть ребята уголь и золу, граблями по огороду растащат. Потом, когда пройдёт дождичек и подсохнет, вот тогда и начнём. И в первый и во второй год, у нас осенью была самая крупная картошка, а летом на грядках, шикарные огурчики и помидоры. Так и сложилось потом: все начинали вскапывать огороды одновременно с нашей семьёй. Той весной, Рексу довелось узнать, что не все мы- люди, одинаковы. Ему пришлось убедиться, что не все готовы его любить, баловать, играть с ним. Произошло это так. Родители и сестра вскапывали огород, а в мои обязанности входило, выбирать камни и вслед за ними, граблями разбивать крупные комья земли. Рекс крутился здесь же, приходилось следить и за ним.
Чтобы не дай Бог, не сунул лапку или нос, под лезвие лопаты. Его приходилось отгонять. Он недовольно урчал, отскакивал назад, садился на попу и звонко лаял, толи ругался, толи звал играть. Все были заняты, играть с ним было некому.
Это невнимание к своей персоне ему надоело, он решил перебраться в соседний огород. Этого момента никто из нас не видел.
- Ах, ты дрянь, ах ты пакость, что тебе здесь надо! И следом за этим звук шлепка и отчаянный визг щенка.
Соседка - председательша, держа Рекса за задние лапки, сделала несколько шагов к забору и метров с пяти, броском снизу вверх метнула бедного Рексика в наш огород. Жалобно визжа, он пролетел по высокой дуге и шлёпнулся на ещё не вскопанный участок земли. Мама с сестрой метнулись к нему, мать подхватила его на руки.
- Сволочь, что ж ты делаешь! Он же малютка совсем!
- А нечего ему делать на чужом огороде, грядки топтать.
- Дура стоеросовая, слонёнка нашла. Что б у тебя руки поотсыхали, идиотка! Отец видевший эту мерзкую сцену, после женских комментариев, отвернувшись, выругался. Мать присела на корточки и начала ощупывать щенку лапки и мордочку.
А он бедолажка, карабкался ей на грудь, хотел спрятаться.
- Дурашка маленькая, не ходи туда больше, к этой идиотке. И уже обращаясь к нам с сестрой,
- Вроде всё цело, он просто очень испугался. Прижала его к груди, чмокнула в лобик.
- Не ходи туда! Отец,, стоявший всё это время над нами сказал:
- Вот он вырастет, он ей ещё покажет. Собаки добро помнят, но и обиды не прощают. Последующие годы подтвердили его слова.
Примерно через неделю, Рекс преподнёс нам самый главный сюрприз. Точнее, для Рекса это не было сюрпризом, а вот для нас да. А ещё точнее, сюрприз был для нас с сестрёнкой, для родителей, это был конфуз, над которым ещё долго подсмеивались все соседи.
Огороды вскопаны, первые грядки засажены лучком, редисочка и прочая зелень посеяна, даже картошка посажена. Семена огурцов в блюдечке, под мокрой тряпочкой, греются на подоконнике, помидорной рассаде ещё тоже надо ждать, земля ещё не прогрелась. У огородников наступает небольшая передышка.
Эта традиция сложилась как то сама собой, незаметно. Наверняка зачинщиками были наши отцы. Соседи, находившиеся в хороших, дружественных отношениях, объединялись в несколько групп, как правило, по возрасту. Происходило всё примерно так.
Выходной день. После завтрака, пока мама моет посуду, отец с "Беломориной" в зубах ходит по огороду, между грядками. В соседнем огороде, слева от нас, появляется Петрович, подходит к забору.
- Григорич, привет! Отец подходит, здоровается.
- Управились с огородом то? Да вроде всё, осталось огурцы посадить да помидоры.
- Ну, это ещё дней десять, не меньше, как ещё погода будет.
- Я вот, что думаю, а не пора ли это хорошее дело отметить, так сказать за хороший урожай. Подбрасывает идею сосед. Отец кивает в сторону соседского дома.
- А твоя то как, не против?
- Я свою уже обработал, дала добро! И Петрович азартно потирает руки.
- Тогда я пошёл к своей!
- Давай, с Богом. А я сейчас Павла сгоношу. Прыгая через свои грядки, Петрович устремляется к противоположному забору.
Минут через двадцать, там же у забора, встречаются уже женщины. Оговаривалось, кто, что готовит и принесёт с собой. Если закуски получались обильными, то мужчинам выделялись деньги из расчёта бутылка на нос и женщинам бутылочку красненького, сладенького, на всех. Ещё поручали купить хлеб. Решался и вопрос, у кого будем гулять? Обычно это происходило по очереди. Но бывали и исключения из правил.
- Шур, а шур! Я тут слышала, твой то, говорят, большую радиолу с проигрывателем купил!?
Мать отлично понимала, куда клонит соседка.
- И какая это сорока тебе в уши настрекотала?! Ладно, давайте сегодня у нас.
Наши отцы быстро переодевались и всей троицей, весело переговариваясь, оживлённо жестикулируя, устремлялись к центру города, в винный магазин. А матерей ждала кухня.
Вспоминая сейчас подобные сценки и следовавшие за ними соседские посиделки вскладчину, я подумал вот о чём.
Наши дедушки, бабушки, я думаю, делили свою жизнь так- до революции и после. Наши родители - до войны и после.
Поколение моложе меня лет на десять - пятнадцать- до перестройки и после. А вот жизнь своего поколения я бы разделил так - до телевидения и после. Да, я понимаю, это прогресс, это цивилизация и информация. Но люди "захлопнулись" в своих домиках и квартирах. Перестали просто, нормально общаться, не обязательно даже за общим столом с выпивкой. До каких уродливых масштабов. До какого абсурда дошло это в наше время, с его компьютерами, эсемесками и интернетом. Видят все, но сделать уже ничего не могут. "Джина" выпустили из бутылки.
Примерно часам к четырём, всё было готово. В большой комнате раздвигался большой овальный стол, мать застилала его белой скатертью, ставились закуски. Мы с сестрой расставляли стулья. Обычно своих не хватало, бежали к забору, соседская ребятня передавала нам свои стулья. Потом наши матери исчезали из вида. Минут через двадцать появлялись уже принаряженными, в воздухе носились запахи "Красной Москвы" и каких то цветочных духов. Выбор в те годы был невелик.
Соседи приходили вместе с детьми. Садились за стол, выпивали, закусывали, танцевали под радиолу. После второй - третьей рюмки, нас детей, отправляли в другую комнату, снабдив выпечкой и сладостями, если они были. Мужчины выходили на перекур.
В тот майский день всё так и было. Чтобы не толкаться на крыльце, отец с приятелями вышли в огород. Мне было не интересно сидеть в комнате со старшими девчонками. Рекс имел явное желание посетить свой "большой ящик", мы выскочили с ним на улицу. Протиснувшись сквозь частокол ног, пёс, смешно подкидывая зад, помчался в свой угол. Слегка крутанулся, обнюхивая землю. Выбрал место, сказав своё собачье "уф", с наслаждением стал избавляться от избытков влаги. Кроме дяди Паши никто не обратил внимания на это "знаковое событие". А он повернулся ко мне,
- Как ты сказал, зовут- то пса?
- Рекс! Гордо ответил я. Дядя Паша повернулся к отцу, толкнул его в плечо.
- Григорич, смотри сюда! И ткнул пальцем в сторону собаки. Отец сходу не понял в чём дело. Приятель хлопнул себя по ляжкам и, хохоча, чуть ли не пошёл вприсядку.
- Рекс! Мать вашу! Они его назвали Рексом, хрипел он, чуть не захлёбываясь от смеха. Следом заржал Петрович, дошло и до отца. Кто- то из приятелей, изнемогая от смеха, сипел,
- Сучку назвали Рексом, ой, сейчас сдохну! Ну, Григорич, ты даёшь!
- А я что, под хвост ему заглядывал!?
- А надо было заглянуть! Что и Шурка твоя не заглядывала?! Господи и войну прошёл, детей настрогал, а под хвост не научился заглядывать! И опять приступ дикого хохота. На звуки "задорного" смеха высыпали жёны и дочки. Им популярно всё объяснили.
- А ты куда смотрела, когда брала его? Это уже отец, к матери, сквозь смех.
- Вот засранец! Я же его спрашивала, мальчик или девочка?
- А он мне, - "мальчик, мальчик тётя"! Хор смеющихся увеличился вдвое. Кто- то из мужчин, бросил клич:
- Пошли в дом, эти крестины надо отметить!
Я, семилетний мальчишка, ничего толком не понял, что произошло и из-за чего весь этот обидный смех? Рекс, или уже не Рекс, сидел или сидела, у моих ног, тоже ничего не понимая. Уже на крыльце, мама обернулась к нам, смущённо пожала плечами.
- Вот так сынок, Рекс у нас девочка, пусть будет Рексой!
- Да ничего страшного, лишь бы собака была хорошая. Успокоил отец.
- Ну да, тебе то что, а что потом будем делать со щенками? Петрович, услышав мамин вопрос, вмешался:
- Шур, если собака будет хорошая, проблем не будет, всех разберут. Посмотри вокруг, сколько народу строится, ещё и заработаешь на щенках.
- Ага, я их тебе принесу! Может быть разбогатеешь. И смеясь, все ушли в дом. Потом было последнее беззаботное лето.
Наступило первое сентября. С обязательным букетом гладиолусов в руках я пришёл в свой первый класс.
За эти летне-осенние месяцы Рекса как- то незаметно, быстро выросла. Детско-щенячья, пушистая шёрстка сменилась на гладкую, лоснящуюся шерсть. Теперь это была очень молодая, красивая собака. Длинные сухие лапы в белых носочках, ярко - выраженные рыжие подпалины на ляжках. Серые бока переходили в иссиня- чёрную с металлическим отливом спину. Отец обычно трепал её по холке, гладил по спине и одобрительно говорил:
- Ну, ты посмотри, чёрная, прямо как у тихоокеанской селёдки. Не знаю, как это правильно сказать, по отношению к собаке. Никогда не был специалистом в этой области. Скажу, как помню и думаю.
Фигура у собаки была поджарая, вся какая- то стремительная, порывистая. Тонкую мордочку украшала белая стрелка, терявшаяся где- то между ушей, а последние всегда были торчком. Скорее всего, она была помесью лайки с овчаркой, эту версию выдвинул сосед, живший в крайнем доме на нашей улице. Произошло это так.
В тот день, отец вернулся из командировки, два дня мотался по трассе газопровода. Приехал на автофургоне. Были тогда такие, типа слесарная мастерская на колёсах. Мы с Рексой выбежали на улицу его встречать. Открывая дверь фургона, он сказал:
- Будешь сейчас нам помогать. По многу не бери и аккуратно, не ломай ветки. В машине лежала большая куча саженцев молодой лесной малины, кустики чёрной смородины, крыжовника. Корневища были замотаны в рогожу. Втроём мы быстро перетаскали всё за дом и положили в тенёк. Разгрузили и отец с шофёром устроили перекур. Между затяжками Василий - шофёр отца сказал:
- Мы с твоим батей, нашли отличный питомник саженцев, так что по весне привезём отличные яблони, лет через пять будет у Вас сад на загляденье. В этот момент и появился из-за поворота улицы сосед. Перед ним, на поводке, бежал молодой пёс. Увидев его, Рекса насторожилась, припала на передние лапы и стартанула навстречу. Она летела, буквально стелилась над землёй, перед мордой пса резко затормозила. Боднула его в морду и отскочила в сторону, вся как маленькая стальная пружинка. Опять припала на передние лапы, приветливо помахивая хвостом, через мгновение бросилась назад. Сосед подошёл, поздоровался с взрослыми, кивая на Рексу спросил меня:
- Наверное, твоя красавица
- Да, это моя Рекса.
Необычная кличка собаки его не удивила, видно был наслышан о нашем конфузе.
- Это помесь лайки с овчаркой, очень красивый гибрид получился. Слово "гибрид" для меня было непонятно, и я видно обидчиво надулся. Заметив это, он положил мне руку на плечо:
- Ну что ты, у тебя отличная собака, красавица, наверняка будет умницей.
- А вот мой Верный - ездовая лайка, его родители всю жизнь в упряжке ходили, возили нарты на северах. Перед выходом на пенсию привёз его из последней экспедиции. И как бы оправдываясь:
- Дети выросли, выучились, разъехались, жену схоронил. Не оставаться же совсем одному, а с ним всё веселей.
- Вот, услышали мы с Верным, что Вы завели собаку. Решили, что пора идти знакомиться.
Оказалось, что собаки абсолютные ровесники, но такие разные во всём. Мужчина нагнулся, отстегнул поводок от ошейника, шутливо подтолкнул пса:
- Иди, знакомься, дурашка, смотри какая подружка-красавица. Мужчины закурили ещё по одной, сосед начал что- то рассказывать.
А собаки начали знакомиться. Напружинившись, насторожённо начали обнюхивать друг друга. Верный был абсолютной противоположностью Рексы. Крупная голова, мощные челюсти, не по возрасту, широкая грудь, толстые, сильные лапы. Густая тёмно-серая, слегка волнистая шерсть, без единого пятнышка другого цвета.
Церемония знакомства окончена, Рекса ткнула носом Верного в скулу, отскочила, припав к асфальту. Пёс шагнул к ней, она сорвалась и понеслась кругами вокруг него, весело лая:
- А ну попробуй, догони меня битюг! Но шансов у него абсолютно не было. На полном ходу, в прыжке, толкнула его лапами в плечо, тот недовольно рыкнул и завалился, вначале на бок, а потом на спину. Она оседлала его, игриво, не всерьёз, стала покусывать его за лапы, живот и под конец, шутливо прихватила за горло. Этот здоровяк, смешно размахивал лапами, рычал, но ничего не мог поделать с этой егозой. Резко отпрянула от него и опять понеслась кругами. Так повторялось несколько раз. Обиженный таким бесцеремонным обращением с собой, какой то мелкой " девчонкой", пёс начинал злиться.
Рекса поняла, что всё может закончиться серьёзной обидой или ещё хуже - дракой. А ей этого не хотелось - пёс ей нравился.
На одном из кругов она театрально изобразила, что поскользнулась на асфальте, завалилась на бок. Теперь уже он, как ему показалось, припечатал её к земле. Дав ему несколько мгновений на то, чтобы он потешил своё уязвлённое самолюбие. Затем пёстрой змейкой выскользнула из под пса и отскочила в сторону. Ждала его, сидя на задних лапах. Теперь они сошлись грудь, в грудь потешно рыча. В этом единоборстве уже она не имела ни единого шанса. Такая кутерьма и догонялки длились минут тридцать. Затем мужчина пристегнул Верному поводок и сказал,
- Для первого знакомства хватит, «Верный». Как, понравилась девчонка?
- Да ладно тебе, видел уж, как мордовала она тебя. Пошли домой, ужин надо готовить. Попрощался с отцом, а мне сказал:
- Мы будем приходить с ним к Вам. Пусть поиграют, ты не против? Почему я должен был быть против, конечно приходите.
Верный с хозяином уходили домой. Пёс буквально через шаг оглядывался. Рекса сидела у моих ног, смотрела в след новому дружку, приветливо помахивая хвостом. Подняла голову, обернулась ко мне. Верхняя губа у неё слегка вздёрнулась, обнажая зубы, так она улыбалась, а зелёные глаза аж искрились от радости и удовольствия, Если бы она умела сказать в этот момент, я уверен, она сказала бы так:
- Конечно, придёт, даже прибежит, никуда он от меня не денется!
Она не побежала провожать его, в тот первый день. Не провожала и все последующие годы. Она сама пришла к нему только один раз. Но сейчас до того дня, было ещё очень далеко.
Верного выводили на прогулки два - три раза в неделю. Мы выходили на пустырь, в который упиралась наша улица. Отстёгивался поводок, начиналась собачья кутерьма. Они обнюхивали все кусты, кувыркались в траве, облаивали проезжавшие по шоссе машины. Иногда подбегали к нам, как бы спрашивая:
- У Вас всё нормально?
- И у нас всё отлично! И мчались дальше. Во многих дворах тоже были собаки. У соседей через улицу был сеттер, вислоухий Пулька, Петрович завёл себе таксу. Но наша парочка была к ним совершенно равнодушна и в свои игры их не принимала, им было интересно и весело вдвоём. Подобные прогулки прекратились только поздней осенью, когда холодные дожди окончательно расквасили землю, грязи стало по уши. Потом резко подморозило. Проснулся как- то утром, в комнате необычно светло, я к окну. На улице, белым-бело. Вот и зима. Это была первая зима в жизни нашей Рексы.
Отец на работе, мамы в доме тоже нет. Сестра, учившаяся в первую смену, в школе. Быстро умылся, перекусил, накинул на себя что- то из одёжки и к двери. Рекса уже тут. Нетерпеливо поскуливает, торопит, не терпится сбегать в свой угол.
А мне интересно, как пройдёт её первое знакомство со снегом. Открываю дверь, она нетерпеливо протискивается у меня между ног и выскакивает на крыльцо. Денёк солнечный, снег искрится и переливается всей палитрой красок. Оторопевшая от неожиданности собака присела. Как когда- то, в щенячьем возрасте, зажмурила от страха глаза, вскочила и, поджав хвост, бросилась в дом, но я успел закрыть дверь. Она сидела, прижавшись боком к двери, а я спустился во двор. Скатал мягкий снежок и подбросил ей под лапы. Слегка отпрянула, нагнулась, обнюхивая его. Вроде ничего опасного. А мочевой пузырь собаки требовал своего, ох как требовал. Осторожно ступая спустилась с крыльца и высоко задирая лапы, помчалась в свой угол. Обратно бежала уже более спокойно, принюхивалась к снегу, даже сунула нос в небольшой сугроб. Чихнула, мотнула головой и вскочила на крыльцо. Брезгливо дрыгая лапами, отряхнула налипший снег и встала напротив двери. Повернула голову ко мне.
- Подумаешь, снег, вот только лапам немного холодно, давай, открывай дверь! Чуть позже, по всему телу у неё появился густой, тёплый подшёрсток, а между розовыми подушечками лап завитки белой шерсти. Мать - природа утепляла собаку перед зимними холодами.
Между родителями как- то состоялся такой разговор.
- Шур, наверное, пора Рексе будку ставить, сколько ей ещё в доме жить, пора свой дом обживать.
- Да нет, рановато ещё, молодая больно, да зима будет суровой, тяжело ей будет. Вот морозы пройдут, ближе к весне и отселим нашу красавицу. Собака лежала на своей подстилке у печки. Понимала, что речь идёт о ней, хитро жмурила глазки, такой расклад её явно устраивал.
Не знаю как сейчас, а в пятидесятые - шестидесятые годы в Татарии зимы стояли длинные с сильными морозами и обилием снегов. В течение зимы отцу не раз приходилось в буквальном смысле слова с лопатой в руках, прокладывать себе путь к калитке. Откапывать её, чтобы самому успеть на работу и нам не опоздать в школу. А вьюги и метели могли длиться по три - четыре дня. Родители, чьи дети учились в начальных классах, водили их в школу за ручку, а после уроков преподаватели отдавали детей только когда за ними приходили взрослые. Сугробы наметало выше человеческого роста. Основные улицы и дороги постоянно чистили грейдеры и бульдозеры. Снежные отвалы были огромные, создавалось впечатление, что ты едешь или идёшь не по улице, а движешься в снежном туннеле. Вот на таких заснеженных улицах и происходили наши хоккейные баталии. Из толстой проволоки выгибались клюшки, маленький мячик и вперёд. Хоккей с шайбой тогда ещё не был так популярен. Да и с коньками был напряг, в магазинах их не было. Играли улица на улицу. Кроме того, я частенько ходил к своему школьному дружку - Сашке. Играли до пота, один на один. На нашу улицу в двенадцать домов, бульдозеры и грейдеры даже не заглядывали. Улицу заметало снегом выше заборов, по центру протаптывалась тропинка. Ближе к марту, снег по сторонам проседал, а тропинка возвышалась на уровне окон домов. За моим отцом утром приезжала "техничка" на угол нашей улицы и улицы Тимирязева, эту улицу техника чистила. На этом же углу, по утрам, чёрная "Волга" ждала и управляющего крупнейшего нефтедобывающего треста в СССР. Ждала, пока он наравне с другими соседями, махал совковой лопатой, откапывая своё жилище. И ничего, всё нормально. И нефть была, и управляющий не боялся за свой авторитет. Можно ли представить такую ситуацию сейчас, в наше демократическое время? Уверен нет! Бульдозер дежурил бы все двадцать четыре часа в сутки, снежинки сдували бы до самого порога "босса".
Всё свободное время после уроков и в выходные мы проводили на улице. Строили снежные крепости, а затем штурмовали их, разделившись на две группы. Заливали горки. На снежных отвалах вдоль дороги, играли в "царь горы". Во всех зимних забавах непременно участвовала Рекса, а если приводили Верного, то они вместе "бесились" в снегу. В выходные дни, а особенно на каникулах вообще была "вольница". С улицы в дом, нас можно было загнать только требованиями взрослых делать уроки, во время учёбы, или идти обедать в выходные дни и на каникулах. После таких призывов мы с Рексой бежали к дому, она уже знала, что её ждёт большая миска с едой. В те годы не было никаких собачьих изысков, сегодняшних дней.
Домашние животные питались так сказать, с хозяйского стола. Какие были хозяева, таким и был корм, это уже другой вопрос. Моя мать всегда готовила первое, будь то борщ или суп, всегда с запасом, учитывая собаку. Ей, как полноправному члену семьи наливалась полная миска. Сюда же крупно крошился хлеб, всё забеливалось молоком. К Рексиному ужину, приберегалась косточка из первого блюда. Когда собака уже заканчивала вылизывать свою миску, мама подсовывала ей лакомство со словами:
- На, моя хорошая, поточи зубки. Благодарная собака радостно виляла хвостом и норовила лизнуть хозяйку в щёку. Когда у собаки в последующем были щенки, порция молока резко увеличивалась. А перед тем как идти спать, мама брала собачью миску домой, наливала только молоко, крошила туда белый хлеб, выносила к будке.
- Поешь, поешь моя хорошая. А то эти аглоеды тебя за ночь всю высосут.
Заслугой моей мамы, я считаю ещё одну привычку Рексы. Усвоила собака это правило очень быстро и не изменяла ему все последующие годы. Прежде чем войти в дом, а позднее, забраться в будку, собака тщательно отряхивалась, сбрасывая с себя капли дождя или хлопья снега. Затем укладывалась на подстилку, брезгливо морща губы, начинала выгрызать из лап комочки грязи или ледяные катышки. Тщательно вылизывала лапы, грудь, всё, куда могла достать языком. Мне потом оставалось только смести веником в совок, или подтереть капли воды от ледышек. Поглядывая на меня во время этой процедуры, она всем своим видом как бы говорила:
- Извини дорогой, но вот этого я делать не умею. Отец, наблюдая, как собака наводит чистоту, не выдерживал:
- Нет, Вы только посмотрите на неё, какой "марафет" наводит. Мама, та наоборот, умилялась:
- Ах ты, умница моя, чистюля моя, не слушай их, всё правильно делаешь, молодец!
Только приведя себя в порядок, собака поднималась и шла к миске. Ела она тоже своеобразно, вначале как кошка, всё жидкое лакала, а потом выбирала гущу. Укладывалась на живот, зажимала лапами миску и тщательно её вылизывала.
Делала всё не спеша, не чавкала и не хватала еду всей пастью. Лёжа на животе, зажимала кость передними лапами и с наслаждением начинала грызть.
- Ну, чисто, старая московская аристократка! Говорил обычно отец. Когда она уже подросла и жила в будке, с косточкой собака поступала по- другому. Мы сидим с папой на крыльце, отец курит "Беломорину". За нашими спинами Рекса кушает.
Открывается дверь, это мать принесла собаке на "закуску" кость от супа. Рекса берёт кость в зубы, спускается с крыльца, укладывается перед нами на травке, начинает с удовольствием грызть. Насытившись, коротко взглянула в нашу сторону, встала и с костью в зубах побежала в огород - к забору. Положила косточку. Передними лапами вырыла ямку, носом столкнула туда кость. Орудуя опять передними лапами, прикопала. Носом слегка притромбовала землю. Неспешно вернулась на место. Смущённо посмотрела на нас с папой и лапой начала счищать остатки земли с носа. Когда я увидел это в первый раз и хотел её окликнуть, отец вовремя меня остановил, сказал:
- Не мешай! А когда собака вернулась, смущённо поглядывая в нашу сторону, спросил Рексу:
- Ну что, прикопала на "чёрный день", думаешь, он будет? И не стыдно тебе? Собаке было стыдно - она усиленно тёрла лапой нос, фыркала. Опять подняла голову в нашу сторону, как бы говоря:
- У Вас, у людей, свои привычки, а у нас свои и ничего в этом плохого нет. Отец потом объяснил мне:
- Все "вольные" собаки, которые не сидят на цепи делают себе такие «захоронки», если наступают голодные дни - раскапывают их. Слава Богу, нашей Рексе не пришлось их раскапывать никогда.
Наша семья собиралась за одним столом, как правило, к ужину. В первые годы, пока я учился в начальных классах, мама не работала, занималась только домашним хозяйством. Мы с Рексой семейные ужины обожали. Ужин заканчивался чаем, а значит, будет что- то сладенькое, вкусненькое. После первой части ужина отец выходил на перекур. Мама с сестрой убирали со стола посуду, а я расставлял чайные чашки. Рекса к этому времени управлялась со своим ужином и лежала на своём месте, в ожидании самого интересного, нетерпеливо постукивала хвостом по полу. Отец возвращался к столу. Чай разливали по чашкам. Мама доставала из духовки пирог или домашнее печенье. На столе появлялось варенье, сахар, реже конфеты. Для собаки наступал самый ответственный момент, а для нас самый смешной. Начинался спектакль одного "актёра".
Рекса вставала и с независимым видом входила на кухню. Усаживалась возле стула отца и внимательно следила за каждым его движением. Отец делал вид, что он её не замечает. Мы с сестрой уже начинали прыскать от смеха, мама ещё сдерживалась. Собака, с тяжким вздохом отчаянья, ложилась на пол. Отец ещё держал паузу. Через минуту что- то проурчав про себя, Рекса вставала и осторожно клала мордочку на колено отца, заглядывая ему в глаза. Мы с Галкой уже не могли сдержаться. Мама не выдерживала, сквозь смех говорила:
- Жень, ну хватит уже измываться над собакой! А Рекса, умильно заглядывая отцу в глаза, слегка надавливала мордочкой ему на колено. И только тут, папа делал вид, что обнаруживал её присутствие:
- Ты уже тут - как тут! И что хочет наша красавица? Красавица в восторге начинала молотить хвостом, тянулась к лицу хозяина:
- Ну, хозяин, хватит дурью маяться, можно подумать ты не знаешь, что я хочу!
Отец брал из сахарницы большой кусок колотого сахара, слегка подбрасывал его над собакой. Она ловила его на лету. Ложилась на пол, разгрызала, ела, слизывая все крошки. А затем.....
Наверное, все видели и не раз, по крайней мере в кино, как уличные артисты после выступления, обходят зрителей со шляпой в руках, собирая мелочь. Кто сколько даст. Вот так и собака, после этого спектакля обходила нас всех по очереди.
От кого- то ей доставался кусок булки с вареньем. От кого печенье, половинка конфетки. Её поглаживали, приговаривая:
- Ах ты, хитрюга, сластёна ты наша. Потом ей наливали миску холодной воды. Вот так, Рекса была полноправным участником вечернего чаепития. Когда собака перешла жить в свою будку, эта традиция не умерла. Она просто видоизменилась. После первой части ужина, отец выходил на улицу. В руках у него была миска с водой, а из кармана извлекал горсть кусочков сахара вперемешку с печеньем. В знак благодарности, собака тёрлась мордой о его ноги. И пока Рекса "чаёвничала" он курил. В жестокие морозы, когда термометр опускался к -30, уже взрослую собаку, мы забирали домой. Она ничего не забыла из своего детского "репертуара" и "спектакли" с чаепитием ко всеобщей радости повторяла.
В первую Рексину зиму с отцом произошла очень неприятная история. Мама ещё очень долго её припоминала отцу. Не менее часто мы вспоминали, как повела себя в ту ночь, совершенно молодая ещё собака. Был конец февраля, с его вьюгами и метелями. Морозы, правда были нормальные, не более минус двадцати. Утром в пятницу, за завтраком, отец предупредил мать:
- Шур, я сегодня с работы немного задержусь, ужинайте без меня. У моего главного инженера сегодня день рождения, мы с мужиками немного посидим после работы, ну сама понимаешь:
- Я то, всё понимаю, только ты смотри не наберись там. Вот примерно с таким напутствием, отец и уехал на работу.
Световой день прошёл, стемнело, за окнами начало завывать. Опять вьюга, теперь дня на три, как минимум. Сидеть в выходные дни дома, не ахти, какая радость. Ужинали в этот раз без отца. Тем временем, вьюга набирала обороты, завывала всё сильней и сильней, с посвистом. Яростно бросала пригоршни снега в оконные стёкла. Мама перемыла всю посуду, теперь просто сидела на кухне, о чём- то думала. Начинала уже волноваться. А отца всё не было. Собака, дремавшая после ужина на подстилке у тёплой, мерно урчащей газовой форсункой печки, вдруг подняла голову. Поставила уши торчком, заурчала, оскалилась и начала громко и зло лаять в сторону кухонного окна.
- Рекса, родненькая, успокойся. Это вьюга так завывает, ляг на место. Но собака наоборот, вскочила, отчаянно лая бросилась к входной двери.
- Рекса! Господи! Да что же с тобой. А собака, яростно лая уже царапала дверь когтями, в прыжке бросалась на неё грудью. Бросилась назад в кухню, ткнулась мордой в мамины колени, ухватила зубами за фартук, тянула.
- Вставай, вставай!
- О Господи, что случилась! Родненькая! Мама испуганно лепетала всё это, а сама уже совала ноги в валенки, шарила рукой по вешалке. Мы с сестрой выскочили в прихожую. С улицы, во входную дверь, кто- то замолотил кулаками. А затем голос бабы Нюры,
- Шур, открывай быстрей! Там твой Женька в сугробе лежит! Мать охнула, оседая на стул в прихожей. Сестрёнка щёлкнула замком входной двери. Продираясь в щель открывающейся двери, чуть не сбив с ног бабу Нюру, с громким лаем Рекса исчезла в колючих вихрях снега. Ввалившись в прихожую, баба Нюра увидела белую как мел мать.
- Да ты что, дурёха, захолонула совсем, да живой он живой! Только пьяненький сильно. Мать молча перекрестилась:
- Слава Богу! Начала вставать, натягивая на себя, что первое попало под руку. А бабка продолжала:
- Спит себе в сугробе как в перинах, вот только подраздели его похоже, ни шубы, ни шапки на нём нет.
- Да и чёрт то с ними, главное живой. С непокрытой головой, уже стоя на пороге, мать крикнула нам с сестрой:
- Галя, прихватите санки! Давайте бегом! Мы с сестрой примчались к месту следом за взрослыми.
Да! Картина как говорится, была "маслом". Отец лежал в сугробе на спине, широко раскинув руки. Без шубы, без шапки, карманы пиджака вывернуты наизнанку. Вокруг распростёртого тела металась, увязая по брюхо в снегу Рекса. Собака отчаянно, громко лаяла, бросалась к нему, начинала вылизывать ему лицо, отскакивала, начинала теребить за рукав пиджака. И опять всё по новой. Вылизывает, теребит, лает:
- Вставай, вставай! Отец что- то пьяно бормотал и вяло пытался отмахнуться от собаки. Увидев эти движения руками, мама немного успокоилась:
- Вот засранец! Всё-таки надрался, а ведь просила его, как человека.
- Ну, что ты, Шура, я что маленький, не понимаю, что ли! Передразнила мать отца. Мы с сестрёнкой засмеялись. Баба Нюра прокомментировала:
- Да брось ты, Шурка, все мужики одинаковые. Думаешь, мой лучше был!?
- Давай лучше думать, как мы его тащить отсюда будем.
Вьюга ещё не успела полностью замести следы двух пар ног. Какие- то уркаганы, видно спокойно и со знанием дела, потрудились здесь.
- Видно- то, Женька твой, как сковырнулся с тропинки в сугроб, так и уснул как в постели. Предположила баба Нюра. Она была права, водилась такая привычка за отцом, когда он "перебирал". Кстати, эта привычка передалась по наследству и дальше.
- Хорошо, что спал и не сопротивлялся, могли ведь и ножом пырнуть. Продолжила бабка. Да, в этом плане отцу повезло. Скорее всего, на него случайно наткнулись, а может быть, следили за ним, как только он пьяненький вышел из машины. Какая разница как? Не буду рассказывать, как мы его тащили до дома и какую головомойку он получил от матери утром.
Что было, то было! Но вот оставшиеся зимние месяцы ему пришлось ходить в старой андатровой шапке и "казённом" тулупчике, который был ему положен вместе с унтами по должности. Баба Нюра теперь называла отца "крестничком" и была уверена, что если бы не она, то отец так и замёрз бы в сугробе. На что мама возражала:
- Ну ты уж Нюр не преувеличивай!
- Видела бы ты, какой переполох подняла Рекса ещё до твоего появления. Как она лаяла и рвалась на улицу. Я уже начала одеваться, поняла, что случилось что- то плохое. Видно эти сволочи, как раз Женьку и раздевали:
- Ну а что ты хочешь Шур, она хоть и собака, но ведь тоже "баба". А мы, бабы, сердцем всё видим и слышим.
Пришла весна, с крыш потекло. Днём под весенним солнышком, с шумом сползал снег, с грохотом рушились сосульки, намёрзшие за ночь. Отец пристроил к крыльцу большую открытую веранду, покрыл её шифером. В углу, где меньше всего задувало, построил Рексе большую будку. Изнутри оббил листами толстого картона, в дело пошли мои старые зимние вещи пальто и шубка. Привёз большую охапку сена, отрезал меховые голенища от старых унт, расправил их и уложил поверх сена. Над входом в будку прибил шторку из мешковины, чтобы не задувало и не уходило тепло. Во время этой стройки, Рекса крутилась у него под ногами, всё обнюхивала, инспектировала работу. Ей не терпелось справить новоселье. Ну, вот наконец, и всё:
- Давай забирайся, принимай работу! Обживай новое место. Собака юркнула в будку. Носом и лапами распихала, примяла сено по углам. Покрутилась, оглядывая новое жилище, улеглась на меховую подстилку.
- Устраивает, одобряешь работу!?
Рекса преданными глазами посмотрела на отца. Улыбаясь, приподняла верхнюю губу. Вылезла из будки и благодарно ткнулась мордочкой ему в колени. Ей всё нравилось!
Когда с улицы сошла вода, а тротуары начали подсыхать, появился и Верный с хозяином. Из-за поворота улицы, вначале появился пёс. Он "грёб", как говорится всеми четырьмя, поводок натянулся как струна, вот-вот лопнет. Потом появился хозяин, он еле успевал перебирать ногами. Лоб и лицо в струйках пота. Собаки, радостно повизгивая, начали обнюхиваться. Отстегнул поводок, смахнул пот с лица, устало выдохнул:
- Всё, больше не могу. Я с ним уже не справляюсь, тащит меня, как танк. Будку ему уже сделал, надо сажать на цепь.
Этот день был выходным, всё население нашей улицы вышло на импровизированный субботник. Сметали с тротуаров на проезжую часть весь мусор, оставшийся после сошедшего снега. Мужчины собирали его лопатами в кучи и грузили в самосвал, на кабине которого красовалась эмблема треста, которым руководил отец моего дружка. Работая рядом с моей мамой, хозяин Верного спросил её:
- А Вы будете свою привязывать?
- Да ну, что Вы, нет. Она у нас умничка, на людей не бросается, по огороду ходит, как по минному полю, не топчет. За забор так просто не бегает, только если с ребятами поиграть, да вот с Вашим Верным. Я уже забыла, когда последний раз, входную дверь на ключ закрывала.
- Вам проще, а у меня дом угловой, с одной стороны оживлённая улица, с другой построили пятиэтажку. Мальчишки его дразнят, злят, летом полезут в огород, а что ему забор, раз плюнуть, порвёт кого, а мне отвечать. Нет, буду сажать на цепь.
Они бегали друг за другом, боролись, шутливо рычали, обычная собачья кутерьма. Молодость и есть молодость, не важно, кем тебя создал Бог, человеком или собакой. В этот день решалась их судьба. Один всю жизнь будет сидеть на цепи, а другая, даже не поймёт, что это такое. Они ещё не знали, что теперь будут встречаться на две-три недели в году. Но какими бурными, сладостными и счастливыми будут эти недели! Все оставшиеся им годы, будут общаться, разговаривать и делиться новостями, только на расстоянии. Ночью, когда всё и все вокруг уже спят. Он, сидя на цепи у своей будки, а она будет уходить в дальний конец огорода, чтобы не мешать спать своим хозяевам. А сейчас они
весело резвились. Молодость она у всех беззаботна.