Знаете, как чувствует себя казак-неофит? Им овладевает состояние, похожее на своего рода безумие. После освоения им некоторых материалов по истории и культуре казачества он начинает ощущать себя наследником не только героев «Тихого Дона», но даже и средневековых богатырей. Это почти физическое ощущение, граничащее с галлюцинациями. Описать его невозможно. Оно сохраняется год-два, и потом исчезает, уступая место новым чувствам.
Сегодня меня вдруг снова накрыло это состояние. Не знаю, чем оно было вызвано. Но оно было таким ярким, что я поневоле задумался о причинах. Я вернулся к недавно написанной заметке, в которой говорил об общинности, как одном из механизмов появления казачества. И тут меня посетило прозрение. Мне внезапно совершенно ясно стало многое, что раньше скрывалось за нагромождениями знаний, полученных как сознательно, так и случайно. И это меня потрясло.
Я долго не мог понять, почему многие современные казаки считают казачество единственным носителем мужской воинской традиции. Ведь мужские сообщества, хранящие эту традицию, прекрасно существовали и в тех областях, которые мы сегодня считаем крестьянскими. Теперь я знаю – почему. Ошибка заключается в подходе, в ошибочном понимании того, что называется ПАРАДИГМА. На самом деле русская мужская, воинская парадигма ЕДИНА. Различны лишь только её формы.
Казачество, особенно на окраинах русского мира, начало развиваться в период, когда еще живо было воспоминание о племенном разделении. Именно поэтому казачество унаследовало традиции военной демократии, вечевого устройства общины. В тех условиях, в которых существовали казаки, других способов существования и самоопределения просто не могло быть. Тогда как вся остальная Русь начала переходить от парадигмы всеобщего племенного ополчения к парадигме дружинного строя, к парадигме профессионализации военного дела. Жребий пожизненного, наследственного военного ремесла был делегирован отдельному сословию. НО! Традиции ополчения, мужских воинских сообществ – никуда не делись. Они всего лишь трансформировались.
Они перешли из области владения обычным оружием во владение оружием подручным, доступным любому мирному человеку, не нуждающемуся в постоянном ношении «железа» - палки и кулаки. Человеку, живущему в атмосфере относительного мира, не нужны меч или топор, он их достает только тогда, когда враг находится в опасной близости. Кулачные бои спокойно просуществовали до самого 20-го века. Кулачники были очень серьезными воинами, по сути – это были тогдашние профессиональные боксеры. Боксеры воинственны? О да. Мужчины? Безусловно.
Развитие русского государства и русской цивилизации сделало разрыв еще шире. Я уже писал, что казачество – это самая простая форма самоорганизации русских людей. Семнадцатый век - это самый яркий момент в истории развития воинской парадигмы. Казачьи общины были повсюду – от Архангельска до Дальнего Востока, от Вятки до Северного Кавказа. Казаки были как вольными, так и служилыми, но все они продолжали придерживаться прежней парадигмы. В некоторых областях она снова стала племенной, потому что там казачество превратилось в новый субэтнос. Остальная Россия сделала новый шаг – к профессиональной армии.
И здесь мы выходим на очень важный момент. Потому что от точки зрения, с которой мы на него смотрим, зависит понимание всей истории нашей страны. Мы привыкли считать, после школьного курса истории, что Петр Первый создал новую армию и вообще изменил всю страну. На самом же деле это не так. Петр не создавал новую армию - системное переформирование армии на западный образец начали задолго до него, еще при Борисе Годунове. Так называемые «полки нового строя» успешно существовали во множестве еще при его отце, Алексее Михайловиче, тогда же появились и первые гвардейские полки – они назывались «выборными», то есть «отборными». И уничтожение стрелецкого сословия – это тоже миф. Стрелецкие полки всего лишь сменили сначала название, став солдатскими, а потом и форму. Любой историк 17-го века подтвердит вам, что стрельцы сражались еще в Нарвском походе. Поражение при Нарве – это тоже еще один миф. Наша армия вовсе не была разбита – она спокойно отступила в полном порядке. Легенду о бежавших русских солдатах создали шведы, ради пиара, говоря сегодняшними словами.
Вообще достаточно внимательно почитать описания русской армии, чтобы понять, что она вовсе не была толпой вчерашних крепостных крестьян, как её любят многие изображать. Прежде всего потому, что крепостные крестьяне составляли из всей массы русского крестьянства не более 1/4, а все остальные были лично свободными, государственными, дворцовыми, монастырскими. Многие из солдат и унтер-офицеров были из мелкого служилого сословия – потомками тех, кого еще при Алексее Михайловиче называли «однодворцами», «детьми боярскими», «затинщиками», «воротниками» и тд. Династии людей, составлявших костяк русского воинства со времен Ивана Грозного.
Вот тут и начинается самое интересное. Если взять другие так называемые «реформы Петра», то, изучив архивные источники, легко можно увидеть, что почти все они начаты еще до него. И культуру русскую на самом деле Петр не громил. Европейскую одежду и прически начали носить еще до Смутного времени, а запрет на бороды и русское платье вообще коснулись только элиты – дворянства. Простой народ всё это не затронуло, даже купечество совершенно спокойно продолжало носить традиционную одежду и жить традиционным укладом. Общинность не подвинулась даже на миллиметр. Вообще всякое соприкосновение с официозом – армия, госслужба или тюрьма воспринималось русским человеком как переход из одного состояния в другое. Вернувшись, например, из армии – мужчина абсолютно свободно отращивал бороду лопатой. Потому что он был ДОМА, в своём мире.
Все изменения в первую очередь затронули дворянство. Но даже оно, в европейском платье, с детства изучающее иностранные языки и перенимающее иностранные обычаи, продолжало быть русским. Потому что реформы затронули только внешнюю часть жизни общества, надстройку, но все основополагающие принципы русского мира остались. Всё или почти всё, что и как делал Петр, укладывается в русско-византийскую модель управления, хорошо обозначенную формулой «Москва – Третий Рим». Россия надела европейский кафтан, но под ним по-прежнему была русская рубаха.
Вам кажется, что я отклонился в сторону от первоначальной темы? Ни на миллиметр. Задумайтесь - почему мы продолжаем считать правление Петра Первого революцией? Потому что мы во власти ложной теории исторических формаций, порожденной диалектическим материализмом. Правление Петра не было революционным – оно было логичным продолжением европеизации русского государства. Государства, а не общества. Именно эта ложная теория и мешает нам осознать, что развитие традиционной культуры – и его воинских традиций – происходило по одним и тем же законам во всех уголках страны. Воинская культура по-прежнему начинается от земли, от объединения на уровне родства, соседства, дружбы, от общины. Разделение русских на казаков и мужиков/крестьян – призрачно. С 18-го века разница между ними состояла лишь в парадигме восприятия военного дела. Казаки считали службу смыслом жизни – потому что продолжали считать себя дружинниками, тогда как неказаки воспринимали службу уже как гражданский долг.
Казаки любят говорить – мол в казачьих сотнях, в отличие от остальной армии, не было неуставных отношений, потому что служили только свои, их одной станицы. Но это заблуждение. В русской армии и флоте солдатские землячества были обычной традицией, и во многих полках десятилетиями служили выходцы только из определенных районов и областей. Так что попасть к «чужим» было для новобранца большой проблемой. Таким образом, описанная мной цепь образов от сегодняшнего дня до средневековья, существовала на практике в виде непрерывного развития воинской культуры. Вспомните, как Суворов и Кутузов обращались к своим солдатам: «богатыри». Это был вовсе не комплимент, это была метафорическая отсылка к вековому наследию русской армии. А еще в традиции многих русских полководцев было обращаться к личному составу как к братьям. Не «Вперед, макаки! Неужели вы хотите жить вечно», как это случалось слышать солдатам европейских армий, а «Братцы».
И последнее. Ошибочность теории исторических формаций в вопросе единства русской традиционной воинской культуры окончательно доказывается военной славой русского оружия. Странно было бы подозревать русскую пехоту, кавалерию, флот и другие рода войск в отсутствии маскулинности, согласитесь. В отсутствии физподготовки, боевого духа, в отсутствии традиций боевого братства. И казаки, и армейцы имели заслуженную славу, каждый свою. Но именно потому, что каждая русская победа – это не победа отдельного рода войск, а общая, это означает, что воинская традиция не может принадлежать только кому-то одному. Она общая для всех.