РАССКАЖИ МНЕ СКАЗКУ
Алексей Павлович слушал приглушённые рыдания, доносившиеся из комнаты дочери, но войти не решался. Он не знал, сумеет ли найти нужные слова для утешения. Наконец, глубоко вздохнул и постучал.
- Да… - отозвался слабый, жалобный голос. В полумраке комнаты, освещённой только настольной лампой с зелёным абажуром, все предметы казались выкрашенными в цвет морской волны. Дочь лежала на диване, свернувшись калачиком, пряча лицо в подушку.
Он подошёл, сел рядом:
- Надюшка… я…
- Па… - она припала к его плечу и опять заплакала.
- Ну, что ты? Что?
- Я ненавижу его!
Отец осторожно погладил её по кудрявой голове, убрал со лба прядь:
- Ну – ну! Всё будет хорошо…
- Нет! Никогда! Всё! Всё…
- Маленькая моя, утро вечера мудренее. Завтра всё будет по-другому.
- Нет! Всё кончено…
- Успокойся. Так бывает. Помиритесь ещё. Побереги слёзы – они тебе ещё пригодятся…
- Ты не понимаешь. Он… он… Как он мог? Ненавижу его!
Алексей Павлович посмотрел на дочь, улыбнулся, потом достал платок и вытер ей мокрые щёки. Она положила голову ему на колени, ещё всхлипывая, смотрела снизу вверх, словно ждала чего-то:
- Па…
- Что, зайчонок?
- Почему так? А?
- Как?
- Так… Больно…
- Просто, ты уже взрослая. Пришло время многому научиться.
- Чему?
- Например, терпеть боль…
- Я не хочу! Зачем тогда всё? Я хочу быть счастливой…
- Ты счастливая, ты очень счастливая… Глупыш ты мой!
- Ну, па… - она капризно надула губы, но глаза уже высохли и ямочки на щеках обозначились слабой улыбкой. У Алексея Павловича отлегло от сердца – прошла гроза. Он обнял дочь:
- Ну, вот и хорошо. Нос только красный… Чаю хочешь?
- Нет. Посиди со мной… просто так… Или – нет. Расскажи мне сказку, как в детстве… - она села рядом, обхватив его руками за шею.
- Придумала! Я не знаю сказок. Скоро сама будешь своим детям рассказывать.
- Ну, пожалуйста… Так хочется побыть опять маленькой.
- Но, ты большая, ты взрослая. Маленькие замуж не выходят, - он потрепал её непослушные вихры.
- Тогда расскажи мне взрослую сказку, - она шутливо – капризно приподняла брови, - мне сейчас не хочется сидеть одной со своими мыслями…
- Что же я тебе расскажу? – он задумался, потом встал, как-то грустно посмотрел, - Ну, хорошо… Хочешь взрослую сказку… Я сейчас, - и вышел, не прикрыв дверь. Дочь поудобнее уселась, подобрав ноги. Он скоро вернулся и положил ей на колени тонкую тетрадь, исписанную, как ей показалось, знакомым почерком.
- Вот – читай… Может… - недоговорил и вышел.
Надя удивлённо проводила его глазами и открыла тетрадь…
…Его разбудили гудки машин за окном. Он с трудом открыл глаза – болела голова. Сел, растирая виски, огляделся: в запылённое окно рвалось горячее солнца, по полу разбросаны вещи, рядом на кровати женщина – он понял, что имени её не вспомнит… Тупо смотрел на пережжённый перекисью, изломанный ёжик её стильной стрижки, оглядел неприкрытое тело, скривился – распласталась – дура бесстыжая… Набросил покрывало на спящую – кажется, он её вчера рисовал в мастерской… До чего же мерзко в голове… и во рту… Что-то пили вчера… На журнальном столике стояла бутылка колы – жадно припал, потом встал, натянул брюки, рубашку. В ванной сунул голову под холодную воду. Вроде, стало чуть легче. Вернулся в спальню – спит курица… Пнул в бок:
- Эй! Подъём!
Женщина медленно открыла опухшие, с размазанной косметикой, глаза:
- Чего тебе?
- Кофе напоишь, любимая?
- Там…сам…
- Понятно…
Он нашёл на кухне жестянку с кофе, заварил покрепче. Пока пил, немного прояснились в голове события вчерашнего вечера. Опять его понесло! Хотел же не пить! Ещё эта прилипла – нарисуй её… Афродита – блин! Потом пошли к ней, что-то опять пили и естественно… Гм… Кажется, у неё есть муж… плавает где-то, счастливчик… Алексей злорадно усмехнулся – этот сам виноват: нечего было жениться или выбирал бы по - лучше. Да уж… Выберешь… Из кого только? Глаза разбегаются: ножки, мордашки, а копнёшь – крокодил зубастый… в лучшем случае – пошлая дурочка с набором маминых наказов, как приручить мужчину. Он понимал, что рассуждает цинично, но, что же делать? Не девятнадцатый век – жизнь такая. Иногда глядя на старинные портреты кисти великих мастеров, он пытался разгадать, какими были эти утончённые, женственные, изнеженные и загадочные красавицы, которые вдохновляли художников, поэтов… Сравнивал невольно каждую очередную подружку и с грустью констатировал, что вдохновиться не получится. Поэтому рисовал пейзажи, особенно – море…
Дверь он захлопнул – не стал будить хозяйку. Домой пришёл в дурном расположении духа, ожидая очередных упрёков от матери, что не позвонил, не предупредил. Когда б он там вспоминал о звонках домой – так закрутило…
Ещё подумалось: опять отец наедет, что делом не занимаюсь. У него всё просто – работай! А настрой? Это же не кирпичи класть. Хотя… настроиться таким способом, как вчера, можно только на отвращение к любой работе – головная боль, раздражение… Нужно завязывать. Ну… хоть на время. Всё-таки, он любил брать кисти и создавать нечто, отрывающее его от суеты. Запах красок, игра цвета вызывали не объяснимые всплески, идущие из глубины души. В такие минуты, часы, он сам не узнавал себя – что-то глубинное, сокровенное выливалось на белый, распятый в ожидании холст… Тогда жизнь приобретала какой-то смысл.
…Тропинка к воде каменистая петляет, ускользая от взгляда за колючим кустарником. Алексей стоит у обрыва, но не спускается, смотрит на море. Тишина, ещё не яркое солнце, шуршанье гальки, иногда жалобные голоса чаек… Ему нравится в такие минуты думать обо всём и ни о чём. Но, сегодня его внимание отвлекает сидящая на берегу девушка. Русые до плеч волосы развеваются, пропуская солнечные сполохи, голова слегка запрокинута, девушка охватила руками колени - она, не шевелясь, пристально смотрит вдаль. Алексей не видел её раньше. Что она делает здесь одна? Почему пришла на рассвете? Другое дело он – здесь его место, он часто приходит сюда именно тогда, когда здесь никого нет – очень рано. Это всё надо чувствовать одному, чтобы не мешали: море на рассвете, оно словно потягивается, поигрывая прибрежной волной, солнышко ненавязчиво ласкает полуоткрытые веки, ветер, как пёрышком, щекочет мягкую молодую щетину на монгольских Лёшкиных скулах, путается в волосах… Запахи, звуки, ощущение полёта… В такие минуты душа отдыхает, покачиваясь на бирюзовой волне прибоя. Шумная жизнь с её утомляющим ритмом, суетливой, навязчивой необходимостью чего-то повседневного, исчезает, тонет в уходящем за розоватый горизонт пространстве.
Этот берег, с разбросанными серыми валунами, эти вальсирующие у причала лодчонки, эти зашторенные туманом обрывистые склоны, драгоценный блеск рассветной дорожки, по которой так и тянет скользить босиком – это принадлежит ему – Лёшке, пусть ненадолго - ему хватает… Он попытался какое-то время вернуть себе отстранённость сознания, но глаза не слушались, и он не смог справится с их любопытством. Наконец, не выдержав, стал спускаться, стараясь не шуметь. Шуршание прибоя заглушало его шаги. Девушка оглянулась, когда Лёшка был уже рядом с ней:
- Привет!
- Привет, - она спокойно смотрела, прикрывшись ладонью от ослепляющих солнечных искорок, выпрыгивающих из воды.
- Я не видел тебя здесь раньше… Ты откуда?
- Это важно?
- Нет… Но… Меня зовут Алексей.
- Дина.
- Как? Дина?... Непривычно звучит…
- Так назвали… Вообще – Надежда, но мне нравится – Дина, - она улыбнулась, удивительно синие – Лёшка успел заметить – глаза лукаво прищурились.
- Любишь море?
- Люблю встречать рассвет.
Он почему-то обрадовался именно этому ответу, усмехнулся:
- Здорово! Я – тоже…
Потом они молчали, смотрели на воду… Странно – не было чувства неловкости… Так и должно быть: хочешь – говори, не хочешь – молчи. Хорошо… Кто придумал, что нужно о чём-то говорить?
…Дома Алексёй долго мучил карандашом лист бумаги, пытаясь вспомнить лицо девушки. Черты были изящны, но не уловимы – ничего примечательного. В комнату заглянула мать, не вошла, скорее - для успокоения: сын вернулся, улыбается – всё хорошо. Он действительно улыбался, и ему было хорошо. Что-то поселилось в его душе, не определишь даже – хорошо и всё… За столом он сидел, рассеянно, невпопад угукая, и пропуская мимо ушей насмешливые замечания по поводу его возвращения домой. Отец шутил: не известно, что хуже – вернуться поздно, но вечером, или вернуться рано, но утром. Мать приложилась губами к Алёшкиному лбу – нормально… Смешная… А перед Лёшкой сейчас развевались русые пряди волос, пропускавшие солнечный свет, золотились, прикрывая синеву лукавых глаз, длинные ресницы, вздрагивали в улыбке изменчивые губы… Нарисовать бы… Жаль – не получился портрет. Не улавливалось что-то важное в лице, что-то характерное. Такое лицо не запоминалось, но будто подёрнутое пеленой, неожиданно появлялось, проступая, как проявляющаяся фотография. Наваждение… Пойти что ли куда? Развеяться…
В клубе было душно, дурманно и весело. Вырванные вспышками, возникали из темноты лица, яркие, возбужденные, зовущие… Алексей попросил друга принести что-нибудь выпить, а сам направился к одной из танцующих девушек. Быстрое знакомство, игра глаз, хохот по каждой ерунде – закружило, отвлекло, унесло в привычный мир сладко – обжигающих ощущений. Домой он плёлся, ухмыляясь, довольный и усталый – ничего девочка, озорная… Как её зовут? В памяти высветилось: Дина… Нет, не ту – эту… Дина – упрямо выдал мозг. Причём здесь Дина? Ни при чём. Просто – Дина… Бред какой-то. Он поднял голову. На востоке небо было чуть светлее. Нет, домой не хотелось. Ноги сами шли к любимому месту, к обрывистому берегу, к морю. Он, почти, не удивился, как будто знал, что она будет там. Маленькая, тонкая фигурка на фоне ещё тёмного и тихого моря была почти не видна, но Алексей точно знал – это она. Почему-то задумался, потом решительно стал спускаться вниз. Море так тихо наплывало на берег, что шорох шагов казался резким диссонирующим, нарушавшим покой – девушка вздрогнула, обернулась, привстала.
- Это – я, не бойся, - Алексей помахал рукой.
- Ты? А я и не боюсь.
- Зря – одна, мало ли…
- Со мной ничего случиться не может.
- Да? А вдруг я – маньяк, жестокий убийца и ищу сейчас себе жертву?
Дина засмеялась:
- Ты скорее сам похож сейчас на жертву – шатаешься, глаза усталые…
- Ну… я это… отдохнул немножко… потанцевал там…
- У тебя на щеке помада, - смеющийся взгляд блеснул и укрылся в ресницах.
- Да? Ну, это – так… это случайно…
- Пустое… Мне всё равно.
- Жаль.
- Почему?
- Не знаю… - Алексей почувствовал, как лицу стало горячо, непривычное чувство смущения спутало мысли, он не знал, как себя вести. Уверенность, чутьё, с которым он безошибочно улавливал кокетство, на этот раз не объясняло ничего, только уводило от чего-то важного. Что-то простое и сильное было в этой незнакомке, хотя… они уже знакомы… Да? И что он знает?
- Ты – приезжая?
- Нет. Но… я… скоро уеду…
- Далеко?
Она помедлила:
- Очень.
Он уловил грусть, и вдруг в голову пришла забавная идея:
- А хочешь покататься на яхте?
- Серьёзно?
- Ну – да! Такой вариант – у знакомого есть небольшая яхта. Можно завтра пробить эту темку. Точнее – уже сегодня…
Они, не сговариваясь, посмотрели на растущую полосу зари, затопившую горизонт и позолотившую тихую рябь воды каплями первых лучей. Алексей краем глаза следил за девушкой. Странное выражение её лица удивило: она не любовалась, а, казалось, истово молилась на рассвет. Лёшка слегка оторопел, уже не таясь, рассматривал. Ему снова захотелось нарисовать её, остановить это мгновение. Он чувствовал, что его присутствие, словно бы, и не тревожило, не мешало, но ему опять стало неловко – дурацкое чувство, какого лешего? – взвилось и остыло раздражение… Странная… Он вдруг неожиданно для самого себя взял её руку. Пальцы были холодными и влажными. Она не отдёрнула, но и не ответила на его прикосновение. Сколько раз в таких ситуациях он говорил что-нибудь привычно – льстивое и видел ответную реакцию. Но, сейчас всё было иначе. Не существовало на земле слов, которые он мог произнести вслух – они звучали бы фальшиво и пусто. Эта непонятная, почти незнакомая, с редким именем – Дина, открывала в нём что-то такое, о чём не стоило говорить вслух. Алексей растерянно перебирал спутавшиеся мысли, пытаясь найти объяснение тому, что происходит: рассвет, девушка, романтично… И что? Прекрасный повод для… Для чего? Дразнить взглядом, обволакивать словами, обезоруживать решительностью… Её? Дину? Эта мысль показалась ему настолько дикой, что он растерялся. Придёт же в голову… Вот чушь! Ему вдруг показалось, что уже много лет они вот так приходят к морю, встречают рассветы и это главное в их жизни. Всё остальное – только путь к таким вот минутам…
- Холодно… - синие глаза смущённо смотрели на Лёшку. Он быстро скинул рубашку и прикрыл Динкины плечи.
- А ты? Замёрзнешь, - она придвинулась поближе и, как маленькая, прижалась к его боку, - Так будет теплее…
Её пушистая макушка оказалась у самого Лёшкиного лица. Макушка пахла ромашками. Он не удержался и прикоснулся губами: «Первый поцелуй…» - ему стало по-детски весело. Смешная, незнакомая нежность мешала, как ему казалось, быть самим собой. Прикольно…
Вспомнилась вчерашняя, кареглазая, смелая подружка - он всегда путался в именах – тогда с ней он чувствовал себя королём, и это ему нравилось, и был праздник, и азартная игра в любовь, было классно, как всегда… Но, почему-то сейчас эти воспоминания уже не вызывали ни гордости, ни радости… Ну, было и было… Как со всеми… Как у всех… Что особенного? Все хвастали своими победами, приключениями… Он сейчас понял, что никому и никогда не сможет рассказать ни о море, ни о Динке, ни о себе, вот таком… Каком? И разве это он?
… Очень боялся, что она не придёт – слишком нереальными были мысли о ней, и она, Динка, была похожа, скорее, на сновидение – ощутимое, но нереальное. Утренний сон: было и не было… Сердце, то исчезало, то непослушно торопилось, обгоняя ритмом стрелки часов, с которых он, почти, не сводил глаз. Она пришла чуть раньше:
- Я так спешила!
Он улыбнулся –это было просто и искренне, без притворства, без набивания себе цены – «я так спешила»…
- А я боялся, что ты не придёшь…
- Разве я могла? И потом… Никогда не каталась на яхте, - Динка задорно рассмеялась. Алексей протянул ей руку, она аккуратно подобрала подол лёгкого сарафана и перепрыгнула с трапа на борт.
…Резко хлопнули паруса, повинуясь ветру, разлетелись каскадом серебряные брызги из-под острого брюха белоснежной красавицы – яхты. Кто впервые испытал это чудо полёта над водой, захлебнулся восторгом от скорости и свободы, помнит, как кружится голова от удивительного чувства, которому нет названия, потому что нет имени у счастливых минут… Динка стояла, держась за стальные тросы. Светлое её платье, словно ещё один парус, билось на ветру, обвивая тонкую фигурку. Казалось, что ноги девушки едва касаются палубы. И неслось на встречу ослепительно – бесконечное, изрезанное осколками солнца, взмывающее и падающее, дробящееся под килем, взъерошенное ветром, сине-зелёное, почти изумрудное море… Полёт… Это был её полёт – Динкин. Вон там чайки. И она – чайка – белая птица с чёрными отметинами на сильных крыльях. Только бы не кончалось это, только бы вспыхивали, загорались от солнца быстрые волны, только бы рвалась туда, к горизонту, белокрылая Динкина душа…
Притихший Алексей не решался даже спросить, нравится ли его спутнице эта прогулка. Да, и так всё было понятно: чуть подавшись всем телом вперёд, рассекая упругое сопротивление ветра, замерла, с уже знакомым Лёшке выражением на лице, странная девушка – птица, так он назвал её про себя - ничего другого не пришло в голову - за распростёртые руки, за разметавшиеся, словно оперение, волосы, за ощущение свободы и полёта, которое передалось и ему. И бежало по волнам время, и тонуло оно в глубине, куда нет доступа светлым лучам… Уходил день безвозвратно… Когда малиновый осколок солнца зацепился за горизонт, тяжёлый якорь опустился на дно в маленькой тихой бухте.
- Не хочется возвращаться…
- И мне. Тихо как… Куда улетел ветер?
- Вон - за ту скалу…
- Это было здорово… Спасибо… Это же невозможно даже вместить в себя! Немыслимо…
Алексей улыбнулся:
- Ты не боишься?
- Чего?
- Моря…меня…
- Нет. Вы похожи…
- Чудачка… Чем?
- С вами просто и легко.
- Просто? Легко?
Динкины губы сложились хитрым бантиком:
- Не веришь? А я никогда не вру.
- Верю. Устала?
- Немного…
- Я принесу плед.
Он соорудил что-то похожее на постель:
- Отдохни.
- Иди ко мне… так уютнее…
Она свернулась калачиком, положив голову ему на плечо:
- Я немного посплю. Ты не обидишься?
- Конечно – поспи.
Нет… это всё … Из какой-то книжки… из старинного романа про… Про что? Всё это со мной – что?
Она лежит рядом, дышит, почти неслышно… Маленькая складка между бровей – боль, грусть? Я совсем недавно даже не знал, что она живёт на свете, как не знал прежде и тех, ну, которые были до неё… До неё… Значит, она есть, и она со мной? Так близка и недосягаема, потому что я сам уже далеко… меня нет… Есть кто-то другой, и он ещё не знает, какой он…
Яхту чуть покачивало приливом. На горизонте, распластанное ветром, остывало зарево заката. Алексей не заметил, как сомкнулись веки.
…Вот и окропила ночь первыми звёздами безоблачное небо. Всё ярче проступала луна, тонко размазывая по чёрной воде, словно мягкое сливочное масло, жёлтые блики дорожки. Первым очнулся Алексей, секунду недоумённо смотрел на освещённое голубоватым светом лицо спящей Динки. Размял пальцы затёкшей руки. Который час? Осторожно попытался встать. Девушка шевельнулась и обняла его крепче, что-то сонно пробормотав. Спит… Пусть. Он прикрыл ей ноги краем пледа и стал смотреть на звёзды. Странно всё.. Словно заново открываешь для себя что-то забытое. Звёзды… Мерцают… Далёкие, загадочные капельки ночи… Как жаль, что он не знает о них ничего… И о ней он не знает ничего… Но, он узнает, обязательно узнает всё, потому что хочет этого, потому что ему всё интересно о ней знать. Динка вдруг открыла глаза, приподняла голову:
- Ой! Уже ночь!
- Да. Ты не замёрзла?
- Нет. Такая теплынь… Но, как долго я спала…
Она села, поправляя растрепавшиеся волосы. Алексей спустился в трюм, принёс фонарь:
- Вот - будет веселее.
- А мне и так весело. Смотри – луна смеётся. Вон – рот, глаза.
Он улыбнулся:
- Ты – ребёнок.
- Я – женщина… Женщина всегда ребёнок, если радом с ней настоящий мужчина.
- Это какой? – Алексей насмешливо приподнял одну бровь.
- Такой, как ты…
Она шагнула и уткнулась лбом ему в грудь. Лёшка растерянно обнял её, не понимая, и впервые не зная, что ему делать, на что он имеет право. Она сама стала на носочки, ища его губы.
- Ты… ты уверена… что хочешь этого?
- Да…
Он осторожно, как драгоценную хрупкую чашу, поднял её на руки и опустил на мягкий плед…
…И запрокинулось небо, затаив дыхание на целую вечность… Никто не знает, где плутают души, когда тело послушно телу… Все чувства слились в одно – удивление – неужели так бывает… что бы всё совпало: море, луна и они двое – всё совпало, слилось, растворилось в ночи?… Больше никого… Всё принадлежит только ему… и ей… Толи звёзды спускались и прятались в их глазах, толи они блуждали среди звёзд… Захлестнуло собой весь мир странное чувство нереальности… Почему – нереальности? Вот – на его груди её рука, чуть прохладная, и это – реально, вот – губы улыбаются небу, вот глаза…
- Ты плачешь?! Что? – он испуганно привстал.
- Нет – нет… Это не то, что ты думаешь… Просто… Исчерпан лимит счастья…
- Лимит? Какие глупости! Жизнь впереди!
- Да… конечно…
Динка села, смахнув слёзы, встряхнула головой:
- Искупаться бы…
Алексей пошутил:
- Да. Только купальники наденем, а то, в отличие от Адама и Евы, нам негде взять фиговых листочков.
- Знаешь, мне сейчас так легко, словно всё это не со мной… Мы будем купаться так. Ты не против?
- Я? Ты о чём? А! Нет. Я – за! – он подхватил её на руки, -
«И за борт её бросает в набежавшую волну»…- дурачась, он поднёс Динку к краю борта. Она прижалась тёплыми губами к его уху:
- Не бросай меня… Никогда…
Лёшка скорее догадался, чем понял её шёпот, сглотнул подкативший комок:
- Глупая… Я всегда буду рядом.
Он шутливо подул на её влажные веки:
- Я ещё успею тебе надоесть…
- Ты не можешь надоесть. Ты – море…
Вода в бухте оказалась на удивление тёплой. Не нужно было привыкать к прохладе. Они не отплывали далеко от яхты, но им казалось, что кроме моря и очертания скалистого берега, ничего нет вокруг. И это чудо прикосновения к ласковой волне, друг к другу опьяняло такой первозданной свободой, словно кроме них двоих, не было на земле ещё ни единого человека. И укачивала тихая вода, оберегая их от всего, что могло нарушить фантастический, только что открытый, мир этой ночи – их ночи… Она была свидетелем и хранителем их тайны.
… Они взобрались на яхту уставшие, счастливые. В их души заглядывала луна, их тела покрывал только лёгкий ветерок. Они были обласканы морем и освящены самым священным обрядом, вне условностей, вне предрассудков, вне всего, что опошляет и убивает чувства.
- Как обидно!
- Что? – Динка повернула голову, недоумённо смотрела.
- Я не могу тебя нарисовать сейчас… такую… Это так красиво! Женское тело… капли воды… луна… Ты светишься!
Он угадал её смущение:
- Не нужно… Пожалуйста… Это же правда! Я обязательно нарисую тебя! Я уже вижу это, знаю, как…
- Ты рисуешь?
- Учусь. Теперь я знаю, какой будет моя дипломная работа.
Динка покачала головой:
- Не нужно…
- Почему?!
- Не хочу, чтобы кто-то ещё почувствовал эту ночь, чтобы кто-то узнал наши мысли. Просто – запомни меня…
- Ты мне расскажешь о себе всё. Я хочу знать всё, чтобы это стало моим. Или это слишком много?
- Слишком мало… Знаешь, я загадала после нашей первой встречи: если ты придёшь опять… Я ждала тебя… И ты пришёл. Всё сбылось. Теперь я…
- Ты – колдунья?! – он, смеясь, погрозил ей пальцем, - Я не собирался… Я шёл домой, но… как-то само собой… Ты – колдунья… - Лёшка обнял её и почувствовал, что она дрожит, - И колдунья замёрзла, - он укрыл её пледом:
- Я сейчас!
Через несколько минут он уже наливал в пластиковые стаканчики ароматный мускат, резал яблоки:
- Держи! Сейчас согреешься.
Динка пригубила:
- Вкусно…
- За что выпьем?
- За море… Если бы не оно…
- Если бы не оно, были бы: река, озеро, лес… Я всё равно нашёл бы тебя!
- Нет – море…
- Скажи… Почему ты так… доверяешь? Ты ведь совсем не знаешь меня…
- Знаю. Разве плохой человек может встречать рассвет?
- Это же могло быть случайностью…
- Один раз – да. Но, ты пришёл опять… Это ты не знаешь себя… Смотри: светлеет небо на краешке моря…
… У её дома они договорились созвониться через неделю.
- Почему так долго нужно ждать?
- Прости, так нужно… Не спрашивай.
- Но, почему?
- Алёша… я тоже буду очень скучать. Не представляю эти дни без тебя… Но, я теперь сильная! Всё равно, ведь ты будешь рядом, каждую секунду, постоянно…
…Он не помнил эти дни, что-то делал, говорил, машинально, привычно… Наконец, набрал её номер:
- Ало!
- Да, - незнакомый голос удивил.
- Извините, мне нужна Дина.
- Вы – Алексей?
- Да…
- Приходите… Я должна Вам передать… - голос дрогнул, осёкся.
- Ничего не понимаю! Где Дина?
- Приходите…
… Алексей не замечал, что не отрывает палец от звонка. Наконец дверь открыла женщина, чем-то похожая на Дину.
Ноги стали ватными – он уже понял – случилось что-то страшное, но ещё цеплялся за тонкую нить надежды:
- Что?...
Женщина в чёрном платке прошептала дрожащими, запёкшимися губами:
- Дины… нет… она… - и захлебнулась, затряслась…
Лёшке показалось, что стало очень тихо, он только видел вздрагивающие плечи, чёрный платок… Потом до сознания стали доходить отдельные слова, фразы: « Операция… один шанс из тысячи… не спасли…»
Он напрягся: «О чём она сейчас? А…»
- Вот – возьмите. Это Вам… Она сказала, что Вы обязательно придёте.
… Он остался стоять на лестничной клетке, держа в руке конверт: «И что мне теперь с ним делать?» Это письмо… Её письмо ему… Но, сил открыть и прочитать не было. Точнее, он не мог себя заставить сделать это. Какой-то животный ужас сковал тело и заледенил душу. Лёшке показалось, что, если он прочтёт, то уже ничего нельзя будет исправить… Что исправить? Мозг отказывался воспринимать действительность, хитрил и изворачивался, надеясь на чудо…
… Алексей не знал, как оказался у края обрыва, на том месте, где он любил подолгу сидеть, глядя на рассветное море и где увидел её – Динку… Посмотрел вниз – просто сделать шаг… К ней… Глупо жил, бестолково… ничего не успел… Теперь уже не важно… Письмо!!! Он не прочёл письмо! Как он мог забыть?! Взял себя в руки, опустился на примятую траву и вскрыл конверт:
« Алёша… Ты читаешь… Значит… Прости меня, мой хороший! Я не могла сказать тебе и обречь на мучительное ожидание того, что могло произойти. Я рассудила, что если уж это случится, для тебя, хотя бы, не будет пытки неизвестностью. А теперь… Что ж… Так распорядилась судьба… Лёшенька, родной, я хочу, чтобы ты знал – я очень счастлива! И это всё – ты! Ты – мой самый удивительный, мой самый - самый… Это правда! Даже не знаю, чем я заслужила… Мне казалось, я знаю всё, что со мной может произойти, но ты… Ты – моё ласковое, чистое море. Ты обманул судьбу, ты сделал меня сильной! Я всё не могла решиться… Был один шанс, но я так боялась, что готова была покорно ждать своей участи, своего часа, без борьбы, без надежды… Ты всё изменил, мой любимый! Любимый – я не успела сказать тебе этого, теперь говорю… Я хочу, что бы ты знал: я всегда буду с тобой! Пока ты жив – жива и я. Смерти нет! Я – рядом: в каждой капельке воды, в каждом вдохе, в каждой травинке, в каждом восходе, который ты будешь встречать… Только – живи, пожалуйста, и тогда я тоже буду жить. И ещё – будь счастлив, хороший мой! Пожалуйста! За нас двоих… Ты сможешь - ради меня… Жизнь так прекрасна! Верь мне! Я здесь, я – рядом - там, где ты… Живи! Это будет означать, что всё было не зря, что… смерти нет…»
… Он стоял потрясённый на краю обрыва и ненавидел себя… Она всё знала! А он! Он не чувствовал, не замечал…
Ему хотелось растерзать себя, уничтожить, но… не было теперь в нём самом ничего, что принадлежало бы только ему… Боль, которую он терпел, была не только его болью, значит, нужно было выдержать, выжить… Но… как?… Как же я буду жить?... « Ради меня… счастливо… за нас двоих…» - шелестела трава, нашёптывал ветер, отзывалось море…
…Когда она вошла в его кабинет, отец стоял у мольберта спиной к ней. Он не обернулся, но она видела, как напряжены его плечи. С минуту оба молчали, потом она спросила:
- Это ведь… ты… это было… - она смутилась и умолкла.
- Да, - спокойно произнёс Алексей Павлович.
- И моё имя – это… Ты меня…
Он молча кивнул, вытер кисти, аккуратно отложил их в сторону и сел на маленький потёртый диван. Дочь взволнованно наблюдала, непроизвольно скручивая тетрадь трубочкой:
- А мама… А маму ты любил… любишь?…
- Да.
- Но, ты рисуешь только пейзажи…
Он всё молчал, опустив голову. Надежда подошла и обняла отца:
- Прости, что я спросила…
- Всё в порядке…
- Па… Я тебя очень люблю…
- Я знаю. И я люблю… Люблю тебя, люблю маму…
- Я всё понимаю – ты не думай… - она опустилась рядом с ним на корточки, пытаясь заглянуть в глаза, - Спасибо… что… доверяешь… - протянула тетрадь, - Лучше спрячь…
- Хорошо. Ты права…
- Знаешь… я тебе завидую…
- А я тебе… - он попытался улыбнуться, - Жизнь так прекрасна – ты это помни, когда…
Она прикрыла ему ладошкой рот, потом села рядом:
- Ты не волнуйся за меня. Ладно?
- А ты за меня. Хочешь, я нарисую твой портрет?
- Нет… Нарисуй мне море…