В. Саянов
ПОДВИГ
1943 г. Курск.
...Потянулись изнурительные минуты ожидания. Тревога за экипажи не покидала. Такова уж судьба тех, кто остаётся на земле!
А над аэродромом в несколько эшелонов всё шли и шли самолёты. Туда – в большом количестве, а оттуда... оттуда возвращались не все. Возвращались самолёты с растерзанными плоскостями, с обрывками обшивок на рулях, с исковерканными или оторванными элеронами. Чёрная завеса пыли и едкого дыма застлала весь небосвод.
А наших самолётов всё не было...
И вот появились. На бреющем подходили к аэродрому и с ходу – на посадку. Три или четыре машины сели нормально. Пятая, подвернув на аварийную полосу, с грохотом приземлилась на “живот”. К ней сразу же запылила “санитарка”, прибежали механики. Мой самолёт сел предпоследним. Номер 16 увидел ещё, когда он был в воздухе. “Живы!” - мелькнула мысль, -“Пронесло!”
Ещё не остановился винт, а Виктор, отстегнув парашют, уже выбросился из кабины. Вслед за ним выбрался возбуждённый и потный стрелок Володя Гладышев.
Что там делается, ой, что делается!!! – горячился он, - Земли не видно, всё в дыму и огне!
Не слушая его, мы стали быстро и внимательно осматривать самолёт. Видимых повреждений мало. В консоли левой плоскости пробоина. В нескольких местах пробита обшивка элерона. Разрывом снаряда с левой стороны снесло бронещиток, и он, ударившись о стабилизатор, рассёк обшивку. Сразу взялись за дело. Выравнивали рваные края пробоин. Оружейники заряжали пушки, пулемёты, подвешивали бомбы. Все спешили, и не было времени как следует оглядеться. Не уходил почему-то от самолёта командир. Как выскочил из кабины, встал и застыл в оцепенении.
Ты ляг лучше, Виктор. Через час, не раньше, подготовим самолёт. Видишь, сколько дырок на нём. “Штопать надо”, - обратился я к нему.
Что? – обернулся он.
Отдохни, говорю, - и тут я увидел, что он плачет.
Что с тобой, командир?!
Друга... Павла... На глазах срубили, гады! – с трудом выдавил он слова, - И не его одного... многих... И комэска тоже... Эх-х, какие ребята, а?!.. Павлушка загорелся... На зенитную батарею подвернул! Н-н-у-у, гады!!! – с яростью погрозил он кулаком.
И тут я огляделся. На стоянке нашей эскадрильи только в шести капонирах шла кропотливая работа. В шести из двенадцати! В соседнем капонире, уткнув голову в коленки, неподвижно сидел мой земляк Василий Поздняков. Рядом с ним, покачиваясь из стороны в сторону, что-то жалобно тянул на родном языке его моторист Рахим. И так сжалось сердце от жалости и сострадания, что и сказать невозможно.
Не отдавая себе отчёта, бросился к командиру, обнял...
Не время, - отстранился Виктор сурово, - Работай! Там люди насмерть бьются, - показал он рукой на запад, - Слышишь?
А канонада стала как будто бы ещё сильнее.
... Зелёная ракета прорезала воздух.
По самолётам!
С окаменевшим сердцем провожали на старт своих товарищей.
“ Кто знает, - думал я, глядя на Виктора, - может быть, в последний раз видимся?”
И с нова ушли самолёты в неизвестность. Томительные минуты ожидания... О еде никто и не думал – не до этого.
От полкового врача, что бегала по стоянкам с таблетками “драже”, отмахивались, как от надоевшей мухи.
Нельзя так, товарищи, - уговаривала она, - вам силы нужно беречь. Работать придётся много.
Исчезли их осиротевшего капонира Василий и Рахим. Искать их нет смысла. Забились, наверное, в лес, чтоб никто не видел их горя.
Всё чаще взоры на часы. (ох, как медленно движутся стрелки!) и на закрытый чёрной завесой дыма и пыли запад. Там наши. Там идёт жестокая и бескомпромиссная борьба...
Идут!! Наши идут!!!
Да, наши пришли. Но в каком составе и виде?
Всю ночь шла работа у самолётов. Никто ни на минуту не присел, не прилёг.
А под утро на аэродром налетели немецкие самолёты. Засекли всё же! Бомбили недолго. Мы даже в бомбоубежище не пошли. Притушили только переносную лампу и прижались к стене капонира. А как стало светать, ушли на запасной аэродром.
С этого дня Виктора как подменили. Осунулся, почернел. После каждого вылета, вылезая из кабины, коротко бросал:
Две зенитки, танк, четыре машины... – это он вёл счёт. А мы записывали.
А однажды под вечер Виктор не вернулся. Все самолёты, ходившие на задание, уже сели, а мы всё ждали. Не хотелось верить, не хотелось думать...
Походкой усталого человека подошёл к нам командир звена Мордовин. Молча сел на ящик из-под бомб. Закурил и, затянувшись раза два, тихо так сказал:
_ Не ждите!.. Погиб... Геройски погиб... Когда подбили самолёт, и он загорелся, Виктор развернулся и врезался в танк.
Мордовин ушёл. А мы всё сидели, и такая тоска была на душе, что хотелось выть от горя! Кто пережил это, тот поймёт наше состояние...
Так началась Великая битва на Курской дуге. Много вылетов сделано за время войны. Но эти навсегда останутся в памяти тех, кто остался в живых.
\