Ужасно не хотелось этих разговоров, ужасно не хотелось опять выслушивать это «стерпится-слюбится» и прочую успокоительную ерунду, и Нина, сославшись на срочную работу, перезвонила и попросила мать не приходить «на чаек», как та называла свои нравоучительные визиты.
В прошлый раз мама ушла зареванная, узнав, что она, Нина, приняла решение подавать на развод.
— Все уже, созрела, больше не могу, не люблю я его, понимаешь? — других аргументов у дочери не было, — Меня все, все в нем раздражает! А если раздражает, то уже не свыкнется, и не склеится, — Нина в этот раз говорила так, что мать поверила и почти даже согласилась, с легкой, правда, оговоркой о том, что «нечего было парню жизнь ломать».
Они с Володькой были знакомы уже не первый десяток лет — вместе за одной партой почти всю школу просидели. У обоих было плохое зрение — как усадили однажды за первый стол перед учителем, так до выпускного класса и продержали. Вовка всегда хорошо учился, в школу ходил в белой рубашечке с противным галстуком, который так до сих пор и не снял со своей шеи, его вечно ставили в пример, он никогда не дергал девочек за косички. В общем, чистюля и паинька — не приведи Господь.
— Ненавижу… — прошипела Нина, увидев из-за шторы, как Володя, припарковав машину у подъезда, полез в салон за очередным горшком с цветком.
— Это тебе, Нинель. И опять орхидея. Эта — белая, говорят, — он протянул горшок и потянулся сам для традиционного поцелуя в щечку.
Как раздражало ее в муже все: и эти дежурные чмоки, и эти горшки с торчащими палками – стеблями. Вовка в последнее время работал с какими-то голландцами, которые занимались попутным бизнесом, кроме основной технарской работы — подторговывали цветами.
— Ты же знаешь, Вова, что я — дева по гороскопу, у дев цветы не растут. Хватит носить уже, — едва сдерживая приступ презрения, Нина взяла горшок и отвела в сторону лицо, избегая поцелуя.
— Нинель, ты ерунду какую-то прочитала, в гороскопы какие-то больше, чем в себя веришь. Кто тебе сказал, что у дев не растут комнатные растения? Глянь, какая красота!
— Красота в чем? В этих палках? Да они у нас никогда не расцветут, их специально заражают чем-то, чтобы не размножались не на родине, — буркнула Нина, взяла горшок и понесла его в подвал. Там, в дальней комнате без света уже стояли такие же несчастные «голландцы» орхидеи везде: на полу, на токарном Вовкином станке, на коробках с инструментами.
— Конечно, я на тебя обижаюсь. Пока. Но я буду ждать, — стараясь произносить это задорно и без упрека, смеялся Володя, наливая чай и себе, и Нине. — Ну, давай. Я готов. Ты сказала, что есть разговор, — он снял пиджак, чуть расслабил галстук и удобно уселся на угловом кухонном диванчике.
— Вова, только, прошу, без паники и без скандалов, ладно? — начала Нина.
— И без предисловий, пожалуйста, — перебил Владимир. — Ты мне уже тысячу раз говорила, что не любишь, не можешь привыкнуть, и что я тебя раздражаю. Я понял. И я даже знаю, что за серьезный разговор.
Нина молчала. Ей, на самом деле, нужна была сейчас помощь, чтобы сказать, наконец, главное.
— Этот серьезный разговор заключается, Нина, в том, что ты предлагаешь развод, так ведь? — Володя нашел самое лучшее место, куда можно спрятать глаза — опустил их в пол.— Нина, не надо так мучиться. Если я тебя раздражаю, если за четыре года нашей жизни и за много лет знакомства ты меня так и не смогла полюбить… я готов уйти. Я же не полный идиот. Ну да, влюблен по самые уши. И любил всегда. И ты мне честно сказала при всех на свадьбе, что постараешься меня полюбить так же, как люблю тебя я. Все думали, что ты пошутила, а я знал — это правда. И я сознательно на это пошел. Так что, и отвечать мне. Я уйду.
Нина молчала, в душе тайно радуясь, что вот так все получилось. Гораздо легче. Даже, можно сказать, совсем просто. Вот сейчас она бы стала его просить, умолять оставить ее, а он валялся бы по полу, стоял на коленях, распуская слюни: «Люблю, люблю… я без тебя умру, не могу без тебя и дня». Ой, как же, слава Богу, все здорово получилось. Надо отдать должное этому размазне — сам дотумкал и, как всегда, пришел на выручку.
— Нина, у меня эта неделя очень сложная, я, как сегодня, буду под ночь приходить. Ты уж потерпи. А потом — командировка на две недели, а ты за это время мое барахло собери, вернусь — уйду.
— А ты куда? — скорее не из сострадания, а просто из любопытства спросила Нина. — К матери?
—Зачем? Квартиру сниму пока, — Володя ответил так быстро, что Нина поняла — он давно уже был к такому готов.
— Спокойной ночи, Володя. Прости, — и она ушла, ступая тихо на цыпочках по ковру, словно боясь, что вот сейчас следом кинется, скажет, что он так на самом деле не думает, будет плакать, кричать, уговаривать.
Но никто следом не шел. А утром она проснулась от того, что Володя стукнул воротами гаража, закрывая их за собой. Уехал.
— Ура! Ура! Ура! Я свободна! — запела она тихонько, потягиваясь у окна и разглядывая себя в отражении в стекле — еще только начинало светать, и окно, словно зеркало, изобразило ее довольную улыбку. — Прости, Вовка, прости…
Неделя прошла быстро. Когда за Владимиром подъехал служебный микроавтобус, Нина боялась выйти из спальни, чтобы не натолкнуться на прощальный какой-то разговор. Пусть вот уедет в свою командировку молча, пусть только не передумает, да не начнет в дверях говорить что-то типа «подумай, пока меня не будет», пусть пройдет мимо спальни молча, пусть думает, что она спит и не слышит, как он уходит. А потом… потом уже все, наконец, случится, и он уйдет навсегда.
Он прошел молча, молча повернул два раза ключом, сел в распахнутую перед ним дверь автобуса. И уехал.
В эти дни Нина собирала его вещи, аккуратно раскладывая их по чемоданам и сумкам, книги честно разделила на две кучи: художественные, ее, и нехудожественные, нужные, непонятные — его. И дольше обычного сидела в «Одноклассниках».
Как же получилось, что она, первая красавица в классе, самая капризная и недоступная для повально влюбленных в нее мальчишек, прозевала тогда Лешку?! Алексей Зимин пришел в их класс уже перед самым окончанием школы, в девятом, кажется. Учился он неплохо, но как-то лениво. На переменках за пять минут готовился к следующему уроку, отвечал, если спрашивали, всегда «впопад», но за оценками не гнался. Все остальное время — и на уроках, и не на уроках — рисовал, рисовал, рисовал. Девки все сразу по нему иссохлись, исстрадались. Нина тоже. Но она вида не показывала, как другие, записок не писала, да и вообще старалась не смотреть на него. А по ночам мечтала, думала, представляла себя на выпускном в его объятьях, мечтала, что на глазах у всех он поцелует именно ее.
Никто не замечал, что и она влюблена в новичка-художника, как остальные одноклассницы, никто не догадывался о ее чувствах. По ее вечно капризно сомкнутым губам вряд ли можно было сказать, что она в принципе может кого-то любить. И только Вовка сразу заподозрил неладное и стал еще настоятельнее приставать к ней со своею любовью.
Леша рисовал все и всех подряд. Каждый день одна из девчонок тащила домой свой портрет или даже обидный шарж, нежно прижимая к груди — сам Леша сегодня ей посвятил десять минут своего драгоценного времени.
Жил Лешка на соседней улице. И Нина каждый вечер брала старую овчарку Найду и шла с ней гулять именно на ту, его улицу. Она тайком прижималась к высокому забору и стояла, заглядывая в зашторенные окна — вдруг вот сейчас тень от его фигуры пройдет из одной комнаты в другую. Она представляла, что он сейчас делает, с кем и о чем разговаривает, она мечтала о нем и под дождем, и при сильном морозе, и когда ветер сдувал с ног. А потом всю ночь ворочалась в постели, планируя, как вот, например, завтра она отважится и напишет сама ему записку. Только с текстом никак не ладилось. Сказать просто «Я тебя люблю, Леша», как-то по-детски и унизительно. Может… Нет, она никак не могла и гордость переступить, и заставить его, наконец, ее заметить.
Так это томление ничем и не закончилось. А закончилась просто школа. Леша, не распрощавшись ни с кем, просто исчез. Он, говорили, уехал поступать в какое супер продвинутое художественное училище, от армии его «откосили» (да она и представить не могла – Леша, и в армии!), а потом как-то быстро женился, тоже донеслось сплетнями уличными. Ну и все о нем. Больше Нина уже и не интересовалась.
Вовка же, как и положено четверошнику и простаку, сходил в ряды вооруженных сил, поступил в политех, еще долго доставал ее своей любовью, но после очередного Нининого «задолбал, отстань, дай жизни», тоже растворился в этой самой жизни.
Нину поносило по свету. Закончила пед, съездила к тетке в Польшу пожить, пожила там, потом окрутила немца заезжего, с ним попробовала жизни заграничной, не пережила порядка немецкого в мыслях, делах и быте размеренном, да и вернулась назад, к маме под бок. Уже давно за тридцать, уже все знакомые ровесницы детей в школу отправляют, а она все счастье какое-то невероятное ищет.
— Мам, а что Вовка? Как поживает? — из простого любопытства спросила Нина однажды. — Он где сейчас живет, в Питере?
—Да нет, приехал в прошлом году. Развелся, говорят, и вернулся. На заводе работает главным инженером. Вот нормальный мужик, а ты все носишься, носишься… У других давно уже внуков полно, а я тут…
Нина тут же взяла телефон на колени и набрала знакомый с детства номер.
— Добрый вечер, а Володю можно? Да, теть Надя, я. Узнали? Ну, надо же! — не своим задорным голосом поздоровалась она с матерью Владимира.
— Нина? Т-ты?! З-з-здравствуй! — Вовка от счастья стал сильно заикаться. — Ты где? Как? У тебя все в порядке?
—И у меня все в порядке, Вова, и у тебя! — расхохоталась Нина.
—В смысле?! — не понял и смутился Володя.
— В гости приходи, соскучилась я без тебя! — еле сдерживая смех, не унималась, подзадоривала Нина. — И мне кажется, что я тебя люблю.
—Не баламуть парня, дурочка, — чувствуя недоброе, толкнула Нину в плечо мать. — Не заводи его, он — серьезный человек, а тебе поиграться опять захотелось.
На том конце повесили трубку.
Он прибежал уже через час с букетом белых роз.
— Фу, ненавижу цветы. Особенно розы, — начала с порога Нина. — Вот когда поженимся, дари хотя бы в горшках, чтоб деньги на ветер не выбрасывать.
— Нина, у меня всегда на цветы для тебя хватит денег! — Вова улыбался несмело и искренне, просто светился случившимся вдруг счастьем.
Мать, чувствуя, что Нину на этот раз заносит нешуточно, поздоровалась, спросила у гостя, как «жизнь молодая», и скрылась в своей комнате.
Свадьбу отметили скромно, но со вкусом, как говорится. Все было хорошо и красиво, кроме одного — слишком очевидно было для всех, а для Володи больше всего, что невеста грустновата, что замуж какой-то вынужденный получается, что она словно одолжение кому-то делает, поднимаясь нехотя по ступенькам загса. И «горько» не получилось, как ни старались гости кричать и шутить по этому поводу.
И веточка орхидеи в руках невесты вместо традиционной бутоньерки смотрится грустной, одинокой и уже с первой минуты увядающей, случайной гостьей.
Она нашла его в «Одноклассниках». Наслушалась на работе восторгов сослуживцев о том, как кто-то кого-то вдруг нашел, просто набрала в поисковике «Зимин Алексей», и просто сразу же получила всего один вариант: Алексей Зимин, школа знакомая, незнакомый город, его дата рождения, женат, естественно, ну и все. Ясное дело — он, хоть и вместо фотографии какая-то аватарка, им же нарисованная, то ли странник какой-то в пальто с капюшоном, то ли монах.
— Несчастен, как и я, — решила Нина за него и без его на то разрешение. И тут же нажала на «сообщение»: «Леша, это я, Нина Мороз. Привет!»
Ответа она не ждала, потому опять на сайт зашла месяца через два. А там уже все кипело: «Нина, милая, боже, как же я рад!», «Нинок, ну что же ты — написала и тут же пропала, ау?!», «Нинок, уж кого не ожидал найти, так тебя! Как же я люблю тебя, солнце!», и еще много-много сообщений.
Нина чуть с ума не сошла. Она сбежала с работы, проплакала весь вечер, а к ночи вдруг вспомнила, что уже скоро придет он, нелюбимый, слишком хороший и так раздражающий ее Вовка. Она постелила ему в другой комнате, оставила записку на холодильнике с просьбой ее не трогать, и отправилась с ноутбуком в кровать, закрывшись на ключ изнутри.
Их переписка ночами превращалась в пытку, она дошла ровно до такого накала, стала такой откровенной и смелой, что, если бы от этого могли родиться дети, они бы точно родились.
Леша тоже страдал, тоже был несчастен, тоже томился мыслями о ней, Нине, все эти годы. Он упрекал ее в каждом письме: «Ах, если бы не твой надменный вечно вид, если бы не твои капризные пухлые губки, я бы отважился признаться». Он рассказал, как мучается с нелюбимой женой, как приходится постоянно изменять ей, потому что его творческая натура не может найти успокоения в рутине чувств, в проблемах бытовой неустроенности и проч., проч., проч.
— Нина, ты только скажи, что готова встретиться со мной, я прилечу мигом. Я хочу хотя бы одну встречу, я все понимаю, я уважаю Вовку, но я не могу страдать и дальше теперь, когда мы признались друг другу в чувствах, — писал он. — Твою холодность и недоступность я могу сравнить, разве что, с орхидеей.
Нина вздрогнула от такого сравнения — у нее весь подвал забит этими застывшими, казалось, в своем развитии, росте, цветами – стеблями. Они и растут-то не так, как все нормальные цветы, — не в земле, а в мусоре из коры деревьев.
— У тебя даже фамилия холодная, как, впрочем, и у меня — Зимин, — продолжал Алексей. — Но два минуса в итоге могут дать такой плюс, что мне даже страшно об этом подумать!
***
— Нина, здравствуйте! — позвонил сослуживец Владимира Игорь. — Я заеду на минуту, дело есть. Можно?
—Да, пожалуйста, если дело, какие вопросы? — Нина согласилась, но подумала, что странно это — что за дело к ней в отсутствие мужа, его, Игоря, начальника.
— Нина, здравствуйте. Я на минутку. Владимир Иванович поручил квартиру ему снять, пока он в Голландии. Так мы вот нашли. Рядом с заводом, удобно. И он просил, если вы не возражаете, вещи его уже туда перевезти. Он сказал, что у вас все договорено, что звонить не будет. Вы извините, конечно. Я…
—Да ничего страшного, все нормально, Игорь. Только… вы не могли бы позже заехать, я пока не все собрала. Я все подготовлю и позвоню, ладно? Простите, надо было вам по телефону сказать.
Игорь извинился, уехал.
Нина включила компьютер, вышла на кухню, ожидая, пока он загрузится. Собранные чемоданы и коробки, полностью готовые к выносу, уже давно стояли в прихожей.
—И зачем я сказала ему, что не готова? Странная я… Дура! — вслух прокомментировала свои действия Нина. — Все решено и все, наконец, ясно.
Она дернула лист с отрывного календаря. Посмотрела на число, пожала плечами — чего оторвала-то день, который только-только начался?! Перевернула листок и опять вздрогнула от такого совпадения — знаки какие-то, что ли?!
«Хозяйке на заметку. Уход за комнатными растениями. Орхидея.
Прежде всего, помните, что любые комнатные растения развиваются и цветут лучше в атмосфере любви и тепла. Как люди. Никакой правильный полив и уход не заставит цветы радовать вас своей красотой, если в вашем доме царит холод и неблагоприятная атмосфера. Особенно это касается орхидей. Эти, на первый взгляд, скромные, невзрачные, цепляющиеся своими корнями за остатки коры деревьев растения, поселившись в вашем уютном доме и впитав в себя вашу любовь, ответят, наконец, такой красотой и искренностью, что вы просто не сможете не ответить им тем же. Смотрите, как они ранимы, как искренни, как нежны! Они бывают яркими, бывают пастельными до прозрачности, бывают пестрыми и веселыми, — но они потому и так ценятся, ведь они открыты, чисты и правдивы».
Нина, читая дальше между строчек уже не лирику – отступление автора, а инструкцию по уходу, держа листок в руке, пошла в подвал. Она решила, что совершенно незаслуженно томятся в темнице эти странные цветы, сопровождающие ее почему-то в последнее время, как знак свыше. Они-то тут причем в ее чувствах, их-то за что она заставляет мучиться, если в себе не может разобраться. Подумаешь, дева! Ерунда все эти гороскопы, вот она захочет, и они оживут!
Нина спустилась в цоколь, включила свет и застыла на месте. На длинном Вовкином столярном столе, застеленным белой простыней, стояли все горшки, до этого времени разбросанные по помещению. К узкой полоске света из окна тянулись белые, розовые, ярко-красные и еще какие-то пестро-фиолетовые, розовые, тяжело усыпанные цветами, длинные стебли орхидей. Они все смотрели в одном направлении, все отвернулись от нее, не надеясь, видно, получить хоть грамм тепла от своей хозяйки. Они ждали того, кто ухаживал за ними, кто, уходя, полил их и дал им маленькую полоску света, так нужного, чтобы выжить.
Нина села на ступеньку и разревелась. И почему-то сейчас вспомнилось все: и как маленький Вовка таскал ее тяжелый портфель отличницы-зубрилки, и как на санках катал, и как защищал от драчунов, сам получая то в глаз, то в нос, и как потели его ладошки, когда он признавался в любви, и как потом пропал, исчез из ее жизни. И почему-то ничто из этих воспоминаний не вызывало уже никакой нелюбви или раздражения.
Она представила, как встретится с Лешей, и как, возможно, классно пройдет их свидание или даже ночь свидания, и как…
И больше ничего представлять с Алексеем ей не хотелось. Ей хотелось сейчас же увидеть мужа, своего родного и такого близкого человека.
Она перенесла бережно все орхидеи в дом, по дороге разговаривая с ними, как с живыми. Расставила по подоконникам, у кровати в спальне, в прихожей, на камин и на книжный шкаф.
Потом подошла в ноутбуку, посмотрела на мигающий экран в закладке «Одноклассников», прочитала «У вас 3 новых сообщения», отключилась от сети и нажала в «пуске» на «выкл.»
Потом несколько раз набирала телефон мужа, но, так и не отважившись на звонок, набрала текст смс-ки: «Вова, я люблю тебя. Очень. И мне это не кажется. Орхидеи полила, они цветут все, они в доме. И ты должен быть в доме. Возвращайся. Я очень-очень скучаю. И жду. Твоя жена Нина».
Потом подумала и добавила: «Целую, Вова. Люблю».