Первые числа февраля. Ночью прошел дождь. А утром светило солнышко… самое обычное начало конца зимы.
Ярко-голубое небо отражалось в мокром асфальте, конечно, не как в зеркале, но этого отражения было достаточно, чтобы казалось, будто машина едет по неровному голубому шелку. Светящаяся голубая лента, обрамленная кучами грязи и мешками мусора, который жители частного сектора выносят к дороге, чтобы мусорщикам было легче его собирать.
- А ты не пишешь стихи? – спросил водитель Василий.
- Нет, - я тряхнула головой. – Почему спрашиваешь?
- Мне кажется, ты должна писать их.
- Должна? Кому? – не особенно остроумный ответ, но для семи утра сойдет.
- Никому…
- Вот я так думаю – никому.
- Просто мне кажется, у тебя получится. Вот прям смотрю на тебя и думаю – она поэтесса.
- Мне это уже говорили. Но стихов я не пишу.
Василий разочарованно наморщил нос.
- Не кривляйся. Морщины раньше времени появятся.
Ответа не последовало. Я на это и рассчитывала, если честно.
Небо больше не отражалось в асфальте. Он был покрыт инеем и грязью. Грязно-белый вместо глянцево-голубого. Неудачная замена.
Машина остановилась, я вышла. Поскребла носком сапога асфальт, но волшебного голубого шелка под этим ужасом не обнаружила.
Пришлось пожать плечами и сесть обратно в машину.
- Никак не помирюсь со своей девушкой, - ни с того ни с сего объявил Василий.
- А ты стараешься? – из вежливости спросила я.
- Ну, да.
- Значит, или плохо стараешься, или скоро помиришься.
- Она в позу встала… мол, я ей якобы изменил, и она меня теперь видеть не хочет.
- А ты не изменил?
- Ну… не то, чтобы… как тебе сказать… - мялся водитель.
- Послушай, тут есть только два варианта ответа: а) да; б) нет. Выбирай.
- Это для меня ничего не значило!
- Значит, да. Давай я не буду вести заумных бесед о том, что женщина вкладывает в слово «измена», а что мужчина. Просто представь, ты пришел домой и говоришь: «Милая, ты мне изменяла?». Она отвечает: «Ну, спала пару разу с Леней из 42-й и Петей из 35-й, но это для меня ничего не значило!». Что скажешь на это?
- Убью! Всех троих! – потупился Василий.
- Ну вот. Дальше и говорить ничего не надо, да? А то, что она в позу встала – ничего страшного.
- Как это?
- Постоит немного и успокоится… устанет, присесть захочет, прилечь, быть может… а ты ей диванчик поудобней предложи. А пока пусть стоит в своей позе, не мешай. Может, она там очень удобно встала, а ты лезешь.
- Так мне совсем ничего не делать? – удивился Василий.
- Как же ничего? Будь хорошим и извиняйся по мере возможности, - я посмотрела на его озадаченное лицо и отвернулась к окну, давая понять, что хочу посидеть молча.
То, что открывалось за окнами автомобиля, было самым настоящим миром стимпанка: строения из красного кирпича, грязный снег, темные дымящие трубы. Я все ждала появления какого-нибудь джентльмена в цилиндре и с тростью под ручку с дамой в корсаже… Не дождалась. Даже кареты или самого завалящего дирижабля - и тех не дождалась…
Зато нашла какое-то жутко футуристическое строение заводоподобного типа. Претенциозно, но безобразно… так часто бывает в жизни – хочешь сделать нечто из ряда вон выходящее. И получается. Оно из этого ряда выходит настолько вон, что сил никаких не остается. А проку – ноль.
Еще, если кому-то до сих пор хочется отомстить за Цезаря, я нашла его убийцу. Ну, или, во всяком случае, обнаружила, что, если верить дорожным указателям, он проживает где-то неподалеку.
Я все искала голубую ленту под колесами автомобиля. Но она исчезла. Может, Брут утащил? От него каких угодно подлостей можно ждать.
- Ты чего так таращишься в окна? – с усмешкой спросил водитель. – Из города никогда не выезжала что ли?
- А что мне – на тебя таращиться? – ответить ему, видимо, было нечего.
Я ехала в другой город. Не так, чтобы слишком близко, но и не очень далеко. Дорога туда была сложной. Когда голубая лента оборвалась, в лобовое стекло кто-то заботливо бросил пару кило грязи. Дворники чудесным образом не справились со своей задачей. Сел туман. Нас окружили стены – темно-серая спереди и мутно-белые отовсюду. Туман вскоре рассеялся, а вот останавливаться и вытирать стекло вручную приходилось примерно раз в двадцать минут.
Недалеко от въезда в город мы увидели аварию. Две груды искореженного металла. Я даже не сразу осознала, что недавно это было автомобилями. И тела на обочине.
- Какой кошмар! – воскликнул водитель. Его руки, лежащие на руле, заметно дрожали. – Видимость нулевая… дороги ужасные! Да в такую погоду, вообще, ездить никуда нельзя!
Я не ощутила ничего. Ни страха, ни отвращения. А пораженный Василий еще долго говорил об увиденном.
«Странно, - подумала я, - может, на него это так повлияло потому, что он за рулем?».
Какое-то время мы ехали молча. Затем у меня зазвонил телефон. Мы остановились. Я вышла.
- Привет.
- Привет.
- Я приехала. Где встретимся?
- А где ты сейчас?
- Можно подумать, я знаю… стою на мосту, рядом табличка «р. Терек». Значит, мост через реку Терек, - знаю-знаю, мой могучий интеллект в очередной раз сработал на славу.
- Их в городе несколько… - легкая безнадежность в голосе.
- Тут еще кошки на обоих концах моста стоят. Желтые, если тебе это поможет. И дядька такой большой на коне чуть поодаль.
- Хм… - раздалось в трубке. – Никуда не уходи. А то заблудишься.
- И не собиралась. Если учесть, что я в незнакомом городе, я заблудилась прямо с порога.
Сам город показался мне игрушечным. Декорацией. Будто его здесь не было до моего приезда и не будет после. Людей на улицах почти не было. Мы ходили, держась за руки. Мне казалось, что если я в следующий миг неаккуратно дотронусь до чего-нибудь, оно непременно рассыпется. Сплошная бутафория и постоянные опасения, что меня сейчас погонят с чужой сцены, придавали прогулке такой закулисный шарм, который словами не передашь.
Мы были в кафе. Я толком не помню его. У меня так часто бывает. Вот вроде только что сидела где-то, говорила с кем-то, смотрела на что-то, а припомнить детали не могу. Иногда даже думаю, что дымка, которой покрыты эти смутные воспоминания о недавнем прошлом, не из моей памяти произрастает. Думаю, я просто все именно так и вижу – через дымку. То есть замечаю нечто, а все остальное само по себе, совершенно без моего участия затягивается ею. Помню, что кафе было через дорогу от тюрьмы, что за соседними столиками сидели люди в форме. Помню, что мысленно назвала все это «Завтрак с видом на СИЗО» и очень радовалась этой аллюзии. И все.
Мы навестили библиотеку. Точнее, библиотекарей. Очень милые люди.
В библиотеке был ремонт. Был, есть и будет. Если есть в жизни больших государственных плохо финансируемых строений что-то непреходящее, то это ремонт.
Все время, бродя по улицам, я вглядывалась в тротуары, дороги, даже в газоны. Мысленно звала: «Голубая лента, вернись!». Она не отзывалась.
- Встретилась с тем, с кем должна была? – спросил Василий.
Я кивнула головой и что-то промычала, стараясь звучать радостно. Я и была радостной. Но быть и звучать почему-то совершенно не зависящие друг от друга вещи.
Дорога обратно лично мне показалась легкой. Я не испытывала напряжения. Казалось, что я сижу в неподвижном авто, а мимо кто-то проносит ночной пейзаж.
Фары выхватили из темноты дорожный указатель «Иран 2» со стрелкой влево. Я тут же представила себе коренных иранцев, живущих в желтоватых каменных домах, добывающих нефть и природный газ, отсылающих их каким-то неведомым мне способом в Турцию… или еще куда-нибудь.
- Если бы было светло, я бы заставила тебя остановиться и сфотографировать меня у этого указателя.
Водитель лишь философски хмыкнул. Начинает привыкать к моим причудам.
- А еще на кладбище съездили бы.
Водитель хмыкнул еще раз. Вот только философского смысла в этот звук вложил куда меньше. Так мне показалось.
Я смотрела в темноту. Казалось, вот – заканчивается пространство автомобиля, участки, освещенные фарами, и начинается ничто. Если подумать, нас тут даже не двое – я и водитель. Мы сидим рядом, но мы ведь едем совершенно по отдельности.
Каждый сам по себе и наедине с этим «ничто».
Так мы и живем – каждый в своей темноте. У каждого свой параллельный или перпендикулярный другим мир, своя ниша. В ней нет других людей.
Но иногда между нами вспыхивают цепочки. Сидишь один, и вдруг звонит телефон. В твоей темноте появляется кто-то. Будто фары выхватили что-то из тьмы вдоль ночной трассы. Разговариваешь, кладешь трубку. Тот, кто звонил, постепенно исчезает из твоей темноты – цепочка медленно гаснет.
Каждый из нас живет в собственном отдельном мире. Эти миры соединяются, только когда мы видим или слышим друг друга. В другое время нас нет. Или, скорее, нет никаких доказательств того, что мы на самом деле есть.
«Иран» - существует ли это место? Или оно есть только в моем воображении? Может, и указателя этого нет? Может, услужливое мироздание подсунуло его мне, чтобы это место появилось. Я вообразила себя демиургом. Увидела надпись на дорожном указателе «Иран 2», вообразила, что это за село Иран, как там живут люди, чем занимаются, и оно появилось.
- Вот так и сходят с ума, - сказала я.
- Ты чего? – не понял Василий.
- Просто прочитала то, что написало мне мироздание на твоем лобовом стекле…
- Точно спятила. Там нет ничего, - усмехнулся водитель.
- Ты просто смотришь не так, - я пожала плечами.
Вдруг прямо перед машиной вспыхнуло что-то голубое. Водитель резко затормозил. Я вышла, не сказав ему ни слова, ступила на голубую ленту, вытянувшуюся до горизонта, и пошла по ней, не оглядываясь.
Небо отражалось в мокром асфальте, и оттого он делался похожим на неровный голубой шелк. Я шла по этому шелку, отмеряя идеально ровные шаги, и любовалась. Боковым зрением я едва различала мешки с мусором, сложенные вдоль ленты. В левой руке я ощущала чью-то руку. Я догадывалась, кто это, но не поднимала голову, чтобы удостовериться. Мне было достаточно этой догадки и голубого шелка под ногами.
7-10 февраля 2011 года