Эту историю следовало бы начать словами, которые здорово отдают детской «страшилкой»: «В одном черном-черном городе была черная-черная улица. На этой черной-черной улице был черный-черный дом. В этом черном-черном доме жила черная-черная старуха». Но я, пожалуй, начну иначе.
В обыкновенном южном городке, название которого не имеет особого значения, была самая обыкновенная улица, упиравшаяся в кладбище (так и хочется сказать «в самое обыкновенное кладбище», но я отчего-то плохо себе представляю, какое кладбище можно назвать обыкновенным, а какое - нет). На этой улице было множество почти идентичных многоэтажек. В одной из этих многоэтажек жила одинокая старуха.
Никто не знал, были ли у нее дети, внуки или хотя бы дальние родственники. Она не общалась ни с кем из соседей, очень редко и мало кому отвечала на приветствия, все время носила только черные мешковатые балахоны с такими длинными рукавами, что из них не было видно даже кончиков пальцев. Ее абсолютно белые седые волосы были всегда собраны в аккуратный пучок. Когда ей казалось, что на улице слишком холодно, слишком светло или слишком людно, она набрасывала на голову капюшон. То есть она ходила в капюшоне большую часть времени. Как следствие, никто толком не видел ее лица.
Думаю, не надо уточнять, что ее очень боялись дети. Да и не только дети.
Кто-то рассказывал, будто видел, как в темноте в ее глазах горят красные огоньки. Кто-то утверждал, что видел ее ночью бредущей в сторону кладбища с лопатой, а потом возвращающейся с каким-то мешком. И все слышали, как в ее квартире что-то все время скребется в двери, а иногда и издает странные вопли.
Однажды к подъезду, где она жила подъехало неимоверных размеров такси. Очевидцы позднее скажут, что даже само такси было очень подозрительным и зловещим. Такси было черного цвета, что, согласитесь, встречается, как минимум, редко. Стекла его – в том числе и лобовое – были тонированы глухим черным цветом. Невидимый (из-за тонировки) водитель посигналил. Этот звук напоминал скрежет металла по стеклу.
Через пару минут вышла она (надо сказать, что у свидетелей приезда этого автомобиля изначально не было никаких сомнений по поводу того, к кому он приехал). Водитель, одетый во все черное, вышел из машины и пошел открывать багажник. Они вдвоем долго возились под крышкой и, в итоге, начали кое-как вытаскивать какой-то длинный прямоугольный предмет, обернутый черной непрозрачной пленкой. Затем они подхватили его с двух концов – водитель с видимым усилием, старушка – будто кусок пенопласта – и занесли его в подъезд.
Привыкшие к странностям старухи соседи не придали бы этому эпизоду особого значения, если бы через пару месяцев все не повторилось с точностью до мельчайшей детали, будто водитель и старуха действовали строго по заученному сценарию.
***
Я поднималась по лестнице на шестой этаж и вдруг заметила, что одна из дверей – черная с цифрой 13 – была приоткрыта. Если задуматься, то на шестом этаже да еще и не в первом подъезде 13-й квартире делать нечего. Я посмотрела на номера соседних квартир – 57 и 59. До свидания, арифметика.
Немного странно, но не более, - решила я про себя. И уже прошла было мимо, но тут меня подвело врожденное любопытство – оно схватило меня за шиворот и неумолимо потащило к двери. Мой нос, которой чаще слушается не меня, а именно мое любопытство, уже унюхал совершенно божественный запах выпечки, доносившийся откуда-то из глубины квартиры. Кое-как договорившись с носом и с собой, я начала пятиться от двери, но тут, видимо, подул ветерок, и она заскрипела. Звук доносился, будто прямиком из фильма ужасов. Вдруг я услышала, как в темноте прихожей кто-то томно произнес: «Мао?». Не успела я удивиться, кто это тут вспоминает китайских вождей, как в полосу света вышла кошка. Черная. Когда животное плюхнулось на пол и начало гигиенические процедуры, я поняла, что это не кошка, а кот. А столь четко произнесенное слово «Мао», очевидно, было всего лишь его личным способом приветствия. Или же кот - ярый приверженец китайской версии коммунизма… Удивляться нечему. Еще и не такое в жизни бывает.
Потом кот поднялся, посмотрел на меня и направился туда, откуда так божественно пахло. Подумав пару секунд, я решила счесть это приглашением. Дверь за собой я закрыла, и в прихожей стало совсем темно. Так что я споткнулась обо что-то тяжелое, вскрикнула, не удержала равновесие, упала и очутилась… в гробу. Да-да я упала не куда-нибудь, а в большой, просторный и, справедливости ради отмечу, очень удобный гроб. Подо мной что-то зашевелилось и, с воплем явно кошачьего происхождения, выпрыгнуло из гроба.
Видимо, шума я подняла много, потому что тут же в прихожей появилась хозяйка квартиры и включила свет. Я бы сказала, что она представляла собой классическую милую старушку, если бы не ее черное одеяние, крест на груди и выкрашенные в черный цвет ногти. Можете себе вообразить эффект от встречи с милой доброй бабулей, одетой как глава Департамента по защите прав готов. Прибавьте еще, что вы лежите у нее в прихожей в гробу, а она стоит над вами с огромным тесаком в руках.
- Ой, деточка, а я-то уже решила, что ко мне вор пожаловал… - сказала она. Я очень надеюсь, что сожаление в ее голосе мне послышалось…
***
Полчаса спустя мы сидели на ее кухне и пили черный чай с печеньем – шоколадным – это оно своим ароматом заманило меня сюда. Она рассказала мне историю появления в ее доме двух совершенно одинаковых гробов – в первый я упала в прихожей, второй стоял в гостиной. В них спали кошки. Кошек у нее было восемь. Я попала в чернокошачий рай?
Первая из ее кошек досталась ей от подруги. Подруга умерла, и кошку было некому приютить, а она сжалилась над животным. Подруга содержала бюро ритуальных услуг в том же помещении, в котором проживала. Поэтому, как несложно догадаться, похоронной символики и атрибутики в ее доме хватало, а кошка была настолько привязана к хозяйке, что все время крутилась возле нее. Вот и привыкла спать в гробу, стоявшем рядом с рабочим столом.
Моей новой знакомой пришлось привезти гроб следом за кошкой, потому что та отказывалась есть и спать, пока не получила свое привычное убежище. К этому времени в доме как-то незаметно появилось еще несколько кошек, и каждая норовила устроиться спать в гроб. Когда количество жаждущих спать в гробу кошек выросло до восьми, старушка поняла, что пора расширяться и попросила сына умершей подруги привезти второй гроб – точную копию первого.
Я старалась вести себя так, будто слышу самую обычную историю, какая только может существовать, кивала в нужных местах и исправно почесывала лоб коту, требовательно заглядывавшему мне в глаза. О причинах, по которым она одевается так, как она одевается, расспрашивать я не решалась. Хотя очень хотелось. Я ерзала на стуле – черном стуле – чем вызывала явное раздражение сидевшего у меня на коленях черного кота, сидела за черным столом, передо мной стояла черная чашка на черном блюдце, занавески на окнах были черными, все восемь кошек в доме были черными. Мне начало казаться, что другого цвета в природе просто не предусмотрено.
Наверное, выражение моего лица вполне адекватно отразило это мое состояние, потому что старушка – кстати, она представилась как Куронеко – сказала:
- Кажется, тебя удивляет такое обилие черного в моем интерьере.
Ладно, назовем это столь безобидным словом, как обилие, если ей так удобней, - подумала я и кивнула.
- Я вполне могла бы тебе рассказать эту странную историю, - вздохнула она и немного печально улыбнулась. – Я ее никому не рассказывала. Это, знаешь ли, самая настоящая тайна, покрытая самым настоящим мраком.
Казалось, старушка вот-вот начнет рассказывать. Я молчала, опасаясь, что она передумает.
- Так тебе интересно или нет? – вдруг очень громко спросила она, сверкнув глазами.
- Да-да, - часто закивала я.
- А то, смотри мне, если нет – собирайся домой! Чай вон уже допила! Нечего рассиживать по гостям, если не находишь истории хозяев интересными! – сдвинула брови старушка. О да, теперь мне было легко понять тех соседей, что приписывали красные огоньки в глазах и ночные походы на кладбище этой не в меру эксцентричной и суровой пожилой женщине.
- Что вы! Мне очень интересно! – поспешила заверить я. Почему она так охотно и приветливо (если учесть, что с другими она вовсе не разговаривает) со мной болтает?
- О, - моя собеседница тут же сменила тон на задушевно-задумчивый, - этой истории почти столько же лет, сколько мне. Началось все в раннем детстве. Я всегда была страшно невезучим ребенком. Если я надевала новое платьице, то обязательно находила хотя бы одну самую завалящую лужу, чтобы его выпачкать. Если в относительной близости от меня оказывалась собака, она считала своим непременным долгом меня укусить. Если я шла по, казалось бы, совершенно ровной дорожке, я находила единственный торчащий из земли корень дерева, запиналась об него и падала. На меня всегда все налетали в коридорах, роняли свои полные тарелки в столовых, опрокидывали чернильницы, наступали на ноги и так далее. Несложно представить, что я все время была вся в синяках, ссадинах, вся моя одежда была в пятнах разной степени неотстирываемости. Ни дня не проходило, чтобы со мной не случилось что-нибудь неприятное, не катастрофическое, но доставляющее массу хлопот.
- Как же вы живете так? – я искренне сочувствовала ей.
- О, сейчас все в полном порядке! – улыбнулась старушка. – Я научилась противостоять этому.
- Как? – на всякий случай спросила я. А то вдруг опять разозлится, решив, что мне неинтересно.
- В какой-то момент я осознала, что мои неприятности подчиняются определенной закономерности. Все дело было в цвете.
- Не понимаю…
- Так не перебивай меня, и я все объясню! – прикрикнула на меня старушка. Вот же… снова не угадала… – Так вот. Если я надевала, например, что-то красное или розовое, я обязательно чем-то пачкалась. Если я надевала что-то синего или голубого цвета, меня кусали собаки, метили кошки и птицы. В одежде оттенков фиолетового на меня падали кирпичи с крыш, горшки из окон. В желтом и оранжевом меня норовили сбить машины или велосипеды. Потом я вдруг заметила, что когда надеваю черное, все мои неприятности будто испаряются.
Как же мне хотелось покрутить пальцем у виска! Но я отчаянно сдерживалась, мало ли как бабуля отреагирует. Она еще долго перечисляла, какой оттенок цвета, как влиял на степень травматичности той или иной ситуации. В итоге, я выбралась от нее часа через два.
Поднимаясь домой, я все гадала, почему же эта нелюдимая старушка ни с того, ни с сего так со мной разоткровенничалась. Войдя в квартиру, я сняла черные высокие сапоги, черную кожаную куртку, распустила собранные в аккуратный пучок на затылке волосы, отпихнула ногой мешавшегося черного кота. Вот тут-то меня и осенило…
Апрель – ноябрь 2010