Пленница. -23-

               

                (Продолжение. Начало см. 1-22)


 
  Кажется, я умею перемещаться в пространстве.

  Только что, буквально пять минут назад, сидела на скамейке в парке, под сенью раскидистых тополей, где так вкусно было попивать ледяную колючую минералку и мечтать о густо посыпанной зеленью окрошке, а теперь нахожусь в сильно смахивающем на сарай помещении…

Так, лежу на каком-то древнем топчане, матрас набит соломой… Руке больно. Приподнимаюсь и пытаюсь в полумраке разглядеть причину. Вскоре таковая находится – след от инъекции. Прихожу от данного открытия в состояние шока, затем продолжаю изучать обстановку.

  Высоко под потолком – крохотное окошечко, лишь бы свет проникал немного. Он именно так и проникает – очень скупо. Тусклый, серый, мрачный такой свет.
  А где же яркое послеобеденное солнце, где чудный искрящийся день?

  Недоумевая, я все смотрю и смотрю вверх, пытаясь сложить в тяжелой голове мысли, словно мозаику.
  Но мысли складываться не желают.
  Ладно, начнем сначала.

  Итак, пять минут назад Анжу, уходя, присоветовала скинуть обувь, дабы отдохнули гудящие ноги. Все верно – босоножек нет, сижу босиком. Я наклонилась и пошарила в полумраке рукой – сабо исчезли. Только что были, и вот их уже нет. Нет ни скамейки, ни сквера, ни кафе напротив…

  Есть только мрачное помещение, похожее на овин, и тусклый свет в оконце. И еще какой-то здоровенный пакет. Проверим, что в нем. Ага, моя подушка. Как раз кстати, ибо на топчане кроме рукотворного матраса – ничего. Права была базарная тетка, спасибо ей.
 
 Я прислушалась. Снаружи было тихо, словно мир вокруг вымер. Как была, босая, я подобралась к двери и подергала ее. Конечно же, заперто, как же иначе? И ногам холодно…

  В углу я обнаружила пару обрезанных резиновых сапог в комьях застарелой грязи, и немедленно влезла в них. Сапоги оказались сорок-последнего размера, но это было лучше, чем совсем ничего.

  Я вернулась на кушетку, не зная, что и думать. Меня что – похитили? Новые происки семейства Суворовых? Бред какой-то… Я ушла из их жизни, исчезла с горизонта, так какие могут быть претензии?

  Внезапно с внешней стороны сараюшки послышался шорох и слабое покряхтывание, словно кто-то карабкался наверх, к утлому окошку.
  Я инстинктивно бросилась плашмя на матрас и притворилась спящей. В огромных грязных калошах – скинуть их мне просто не пришло в голову.
  Я почувствовала, как чьи-то глаза пытливо изучают меня, и даже услышала сопение этого человека. Он смотрел долго, бесконечно долго, как мне показалось; старательно разглядывал, будто я была диковинным зверем, попавшим, наконец, в сети.

  Почему-то возникло чувство, что человек этот нездоров психически, и от мысли этой волна омерзительного ужаса прокатилась по телу. Ведь с таким невозможно ни договориться, ни разжалобить. Хотя вряд ли существуют разбойники, способные на жалость, будь они даже в самом здравом уме. Впрочем, в здравом уме разбои никто не совершает, наверное…

  Наконец, похититель мой спрыгнул вниз, глухо крякнув, и побрел прочь, шелестя ветвями кустарников.

  Вновь воцарилась полная тишина, лишь иногда вскрикивала какая-то ночная птица, нагоняя страху. Какое-то время я еще лежала с закрытыми глазами, оцепенев от охватившей жути. Надо что-то делать, что-то придумывать. Должна же я отсюда как-то выбираться!

  Поднявшись, я тихонько стала передвигаться по сараю наощупь, - окошко было уже совсем темным - надеясь найти какой-нибудь предмет потяжелее. Но мне не попалось ни лопаты, ни лома, ни чего-либо другого, что можно было бы применить в качестве оружия. Как будто я решилась бы огреть кого бы то ни было этим самым ломом, сунься он в дверь!

  Это только кажется, что лупить обидчика тяжеленной железякой по лбу – пара пустяков. А вдруг он начнет кричать от боли? И потом – ведь может быть кровь и все такое. Можно даже убить человека, ведь не смогу же я рассчитать удар, чтобы просто оглушить. Б-р-р!

  Послонявшись в раздумьях по темному помещению, я вернулась на топчан, прихватив с собой свою новенькую подушку, и принялась разрывать один из швов наперника. Покончив с этим, снова улеглась и приготовилась ждать.

  Время тянулось мучительно долго, снаружи не было слышно ни шороха.

  И вдруг, совсем неожиданно, рядом с сараем приглушенными голосами заговорили двое.