Любовник

               

Перестройка весь российский народ познакомила с сексом. И из разряда несуществующих категорий он прямиком перешел в обыденность. И сейчас воспринимается  нормально: секс и секс. Раньше - даешь пятилетку, а сейчас - секс! Да и полезно, столько сразу узнали, где какой орган растет и как работает и какую пользу здоровью приносит. Пенсионеры и те обижаются, что им это раньше не дали узнать.
Нашел себе пристанище секс и на нашем небольшом заводике.
По утрам в курилке  после очередного ночного просветительства все возбужденно обсуждалось. 
Женщины в бытовке больше разговаривали о  белье, украшениях, косметике, трусиках, лифчиках, пуговках и прочей мелочи, на что мужчины никакого внимания совсем не обращают.
 Говорили, говорили, да и перешли к делу.
Первыми познакомились с несемейным сексом бригадир слесарей и бригадирша бригады обмотчиц. За ними другие потянулись.
Дольше всех невтянутым оставался Федор. Они с женой рано спать ложились и этого ничего не знали.
Но в бригаде так оставлять дело не хотели.
Федор долго не поддавался. Днем-то мужикам подыгрывал - мужская солидарность, черт бы ее побрал. А вечером домой приходил, видел свою квашонку в застиранном халате, и чё-то она ему больше всех нравилась. Мягкая такая вся, теплая.
Сопротивлялся бригаде, как мог, но тут уж обмотчицы взялись за дело. Они пошушукались и решили, что одинокая Зинка для Федьки в самый раз. Одна, с квартирой, а главное: давно забыла, что "это" такое. Стали ей книжки разные подсовывать и разогрели-таки бабу. А Федору в бригаде бойкот объявили! Ну не с завода же увольняться!
И вот для Федора был назначен этот день секса. Зину бригада утром домой отправила: готовиться. А к Федору бригадир после обеда подошел:
- Пора! Не сомневайся в нас. С планом мы справимся. Не робей, в жизни все надо узнать! Да, этот, макентош, не забудь купить. Они в каждом киоске.
Резинового врага детей Федору купил пэтэушник. Сам Федор на это так и не смог решиться, опыта не было. Пэтэушник, взяв десятку с огромной ладони Федора, понимающе спросил:
- Работы много?
- Конечно! Конец ведь месяца. Но у нас бригада сильная. Справимся!
- Так тебе один или на всю бригаду? - и пэтэушник заржал, как молодой конь.
Федор рассвирепел:
- Ты спросил, я ответил! Один. И на автобус оставь. Не пешком же я попрусь домой.
- Да-а, батя! Тяжелый случай, - сказал пэтэушник. - Ты типичный представитель потерянного поколения!
Но просьбу бати выполнил и на обратную дорогу оставил, остальные взял себе за услугу. Федор и матюгнуться не успел, как пэтэушник растворился в толпе.
По лестнице к "любовнице" Федор поднимался долго. От одного этого слова он чуть не заплакал. Так ему захотелось домой, к теплой мягкой груди жены-мамки.
Едва он остановился у нужной двери, как она открылась. Ждали. Хозяйка была нарядная, румяная, похорошевшая. Федор даже залюбовался и мысленно смирился с участью. Осторожно втерся по косяку в прихожую, и в нем сразу заработал хозяйский глаз. "Чисто... обои красивые…обувь аккуратно поставлена..."
- Вот тапочки, Федор Петрович, - предложила хозяйка.
Тапочки были отменно удобными.
- Какие хорошие тапочки. Никогда таких не носил.
- А хотите, я вам их подарю? Будете меня вспоминать. Они новые. Пойдете домой и берите.
- А чё тянуть! Я их сейчас в пакет и положу, а то еще забуду, -  он ушел в прихожую шуршать пакетом.
Хозяйка растерялась, но вида не подала. Смущенно выставив бутылку, она пригласила гостя к столу.
Пилось легко. В охотку. Закусывалось с аппетитом.
- Хороша водочка! - чуть не всхрюкивал гость от удовольствия.
Но главное удовольствие было в том, что его никто не держал за рукав, не одергивал и рюмки не считал. А наоборот, все подливали и подливали.
Федор ел, пил, ел, пил и, когда нечаянно оторвался от тарелки, чтоб хлеб взять, то испугался: напротив почти в упор на него смотрели чьи-то глаза!
"Зинка-обмотчица!" - Он чуть было не спросил, что она тут делает, но вовремя вспомнил, что он у нее в гостях.
- Хорошая ты хозяйка! Все так вкусно! - быстро нашелся он.
- Правда? А я так волновалась: угожу ли, аж давление поднялось. А у вас, Федор Петрович, какое давление?
Федор насторожился: на какое давление она намекает? Он сунул руку в карман брюк.
- Нет никакого давления.
- А то, может, отдохнете... я кровать приготовлю.
Она встала и позвала его за собой. Федор Петрович с трудом оторвался от тарелки.
Спальня была уютная.
- Федор Петрович, вы какие простыни больше любите? Я белые.
- А я цветные! - бухнул Федор, совсем растерявшись.
 Давления не было. Точнее, его совсем не стало.
- А у меня есть такая. Импортная, шелковая.
Зина расправляла простыню на кровати, а Федор Петрович стоял сзади весь сникший и грустно думал о том, как бригадир закроет ему наряд за день.
- Вам как больше нравится? - смущаясь, тихо спросила Зина, сама снимая блузку.
Федор Петрович, не ответив, осторожно положил Зинку - обмотчицу на спину и, опираясь ладонями в простыню, задумался над тем, что делать дальше. И когда  вспомнил, что вроде в кинофильмах тут целуют, руки на шелковой простыне поскользнулись, и он упал на Зину. Они больно стукнулись лбами.
- Скользко ... - оправдывался Федор Петрович.
Зина засмеялась, потом засмеялся Федор. Смеялись, пока не сползли на пол. Тут они уже хохотали до колик.
- Хорошая простыня! - сквозь смех, вытирая глаза, сказал Федор.
- Забирай! Я ей не пользуюсь. Она холодная.
- Так я сейчас и возьму, чё тянуть! - он резвенько вскочил и убежал в прихожую.
Не дождавшись любовника, Зина вышла в коридор. Гость был уже обут, одет и с подарками под мышкой.
- Ты бы оделась, - сказал он, потирая лоб, - а то вдруг кто придет. Спасибо! Счастливо оставаться! - и быстро закрыл за собой дверь.
вслед ему несся хохот Зины. " Чокнутая" - подумал Федор Петрович и быстро сбежал по лестнице.
На другой день оба позвонили на работу и взяли отгулы.
Бригады гудели: "Во дают! Вот это класс! А еще отказывались!"