Владимиру Баграмову, моему отцу,
с любовью посвящается
Все герои и события являются вымышленными
********
Май в том году выдался теплый и солнечный. Я шла по улице с односторонним движением по направлению к автошколе. Девятьсот восемьдесят пять метров, если верить карте. Доехать никак нельзя, по этой улице не ходит общественный транспорт. Можно взять попутку, но мне было весело шагать вдоль желтых пятиэтажек, бесконечных гаражей и кустов благоухающей сирени.
Впрочем, что эта улица именно с односторонним движением, я заметила позже. Так же как вспомнила о существовании дорожных знаков и светофоров. За все двадцать шесть лет знание правил дорожного движения пригодилось мне лишь однажды.
Учась в школе, классе в четвертом, я участвовала в каком-то районном соревновании, где среди прочих заданий предлагалось провести игрушечную машинку по макету улицы со светофорами, разметкой и дорожными знаками.
Нас выстроили в ряд всей командой, и я оказалась в этом ряду последней. Одноклассники один за другим брали в руки большую яркую машинку и провозили ее про правильному маршруту на зеленый свет и указатели поворота.
Одну и ту же машинку. По одному и тому же маршруту. На одни и те же знаки и указатели. Одну и ту же машинку. По одному и тому же маршруту. На одни и те же зн…
Когда очередь дошла до меня, я взяла автомобильчик в руки и повела его сначала на красный, потом под «кирпич», а потом уверенно припарковала около знака «стоянка запрещена». На изумленные взгляды судей и возмущенный возглас классной руководительницы я громко заявила, что так делать не следует, потому что это против правил. Ответ был зачтен как верный, но до конца мероприятия все поглядывали на меня с некоторой опаской.
********
И вот я иду в автошколу – лучшую из всех, которые смогла найти в Интернете. Я хочу научиться водить машину. Я ни разу в жизни не была за рулем, но уверена, что все получится. Как получалось до этого момента все и всегда. Я хочу научиться водить ее хорошо.
Звонок инструктора по вождению застал меня на улице. Очень уверенный и почему-то очень знакомый мужской голос велел записать информацию. У меня не было с собой ни ручки, ни бумаги.
– Я запомню, – твердо пообещала я.
– Надо записать, – возразил собеседник.
– Нечем, – оправдывалась я.
– Надо найти, – настаивал голос в телефонной трубке.
– Я запишу на земле прутиком, – предложила я творческое решение задачи, пытаясь одновременно вспомнить, где слышала этот голос раньше.
– Надо на бумаге! – настаивал мой будущий инструктор.
Мне пришлось разыграть сцену отъема ручки и листка бумаги у случайного прохожего (ага, у случайных прохожих всегда бывают с собой нужные предметы), выразительно изображая в трубку соответствующий диалог.
И только после этого он продиктовал… три цифры – номер своей машины!
– Зачем было записывать? – изумилась я.
– Забудешь, – с легким пренебрежением ко всему женскому полу произнес собеседник.
Он ошибся. Эти три цифры я запомнила.
– Завтра в десять тридцать, и принеси с собой деньги на бензин, – добавил он в ответ на мое растерянное молчание.
Я искренне возмутилась: в автошколе обещали, что можно будет выбрать любое время, а про оплату горючего вообще не было речи. На самом деле они просто забыли сообщить об этом, и требование инструктора было вполне справедливым, но я про это ничего не знала.
– С чего бы это? – возразила я, – Приду в девять. Денег не дам.
– Тогда приноси бензин с собой, – повысил голос преподаватель.
– Принесу и вылью на голову, – с вызовом пообещала я, – Вы, кстати, курите?
В телефонной трубке повисла пауза.
– Все приносят на бензин, а в девять я уже договорился, – удивленно сообщил инструктор.
– Я не все! – предчувствуя победу, гордо заявила я и тут же услышала частые гудки.
Второй звонок раздался спустя пару минут.
– Завтра в девять! – рявкнул тот же голос, – С бензином!
Ах так! Да не вопрос! На следующее утро, ровно в девять утра, я стояла на площадке для обучения вождению, и в руках у меня была полная пятилитровая канистра.
Я не обратила внимания на его внешность, я была занята тем, какое впечатление производит на окружающих моя ноша. Просто седой пожилой мужчина. Ничем не выделяется среди других, таких же немолодых и по-рабочему одетых инструкторов. Разве что очень мрачен и не говорит ни слова, только кивнул в ответ на мое появление, но какое мне до этого дело?
Канистра с горючим под тихое улюлюканье сослуживцев была без комментариев вылита им в бензобак. Так же молча, закурив сигарету и не глядя никому в глаза, он завел машину, сел на пассажирское место (оно же инструкторское, а внизу дополнительные педали сцепления и тормоза), развернул автомобиль одной рукой и жестом пригласил меня за руль.
Я села в салон на переднее сиденье, впервые с левой стороны. Приборчики-лампочки-ключики-педальки – я уже несколько лет ездила на машине в качестве пассажирки и никогда не обращала на это внимания.
Он начал говорить… И мое сердце остановилось…
Я не помню своего отца. Он ушёл из семьи, когда мне было три года. Говорят, я очень скучала и плакала. Ждала его по вечерам у входной двери. Спрашивала, когда он придет. Со временем его образ стерся из воспоминаний. Но видимо, память ребенка так устроена, что ничто не теряется окончательно. Все, что касалось отца, сохранилось где-то очень глубоко в сознании. Его манеры, особенности внешности. И голос.
Именно этот голос, и характер, и что-то еще трудно уловимое, но такое родное и знакомое, я искала всегда в окружающих меня мужчинах. Искала – и не находила до тех пор, пока не села за руль учебной машины в автошколе. И мир для меня перевернулся.
Александр Иванович, седой, пожилой, неулыбчивый мужчина, косясь глазами куда-то в сторону и бережно прикасаясь руками к приборам, рассказывал про устройство автомобиля. Я не помню из его речи ни слова. Я не смогу сказать даже приблизительно, сколько она длилась – десять минут, полчаса или больше.
Я слушала его голос, и сознание уплывало куда-то из окружающей меня реальности. За окном вместо ясного майского утра наступили осенние сумерки, а в машине словно зажглось солнце и стала отчетливо видна каждая деталь, соринка, царапинка. Все перестало существовать, кроме салона автомобиля и сидящего рядом со мной мужчины, который все говорил, говорил, говорил, и эти звуки убаюкивали, уносили обратно в мое далекое детство, к самым истокам. Домой! Под родительский кров. В ласковые руки отца.
И тут же становилось бесконечно тревожно от осознания близкого и возможного исполнения мечты.
Никогда я не испытывала такого волнения и покоя одновременно. Никогда с самого детства, когда отец подбрасывал меня к потолку и я захлебывалась от счастья и блаженного страха.
Кажется, у меня раскрылся рот от удивления и восторга. Кажется, я смотрела прямо ему в лицо и твердила «боже мой». Кажется, я даже попыталась выйти из машины, смутившись от охвативших меня чувств, но передумала и все же осталась.
Он заметил мое состояние. Он говорил, и его интонация становилась все более мягкой, осторожной, а голос звучал все глуше. Мне слышались в нем попеременно то вопрос, то радость, то сомнение, то бесконечная нежность.
Потом он замолчал и уставился на мое отражение в лобовом стекле.
– Распишемся? – его вопрос прозвучал совершенно естественно и словно бы не относился к учебному процессу.
– Обязательно! – и я уверенной рукой поставила свою подпись в учебной ездовой карточке.
Он кивнул. Решение было принято.
На следующий день я шла на площадку для обучения вождению, как в школу самого-самого первого сентября в своей жизни, как на защиту блестяще написанного диплома. На душе было ощущение внезапно наступившего праздника. Вокруг расцветали ослепительно яркие краски. Сердце замирало, сжималось и затем словно пускалось в пляс, выбрасывая в кровь новые порции адреналина.
– Я боюсь, у меня ноги трясутся, – доверчиво заявила я своему спутнику.
– Чего бояться? Я же рядом! – улыбнулся он мне, – Поехали!
Как можно описать первые часы счастливой влюбленности? Прикосновения рук, сияние глаз, дрожание голоса – все так ожидаемо, так понятно, и все это происходит в тоже время впервые: именно с нами, и потому так, словно не случалось еще никогда раньше. Какие-то мало что значащие фразы о пустяках, которые кажутся значительным и емкими. Легкий смех, заполненные стуком сердца паузы. Общие взгляды абсолютно на все. Одно на двоих дыхание. Синхронность движений. Душа поет и рвется за пределы тела – вверх, вверх, расправляя сложенные за спиною крылья ангела.
– Сцепление, первая, отпускай, нежнее, заводи, сцепление, отпускай, сцепление, тормоз, – и машина движется по площадке заячьими прыжками.
– Ой, она едет, едет! – пищу я от радости, еще не понимая даже, что калечу дорогой механизм своими неумелыми попытками.
А.И. улыбается, а из автомобильного радио льется легкая светлая мелодия:
С первой улыбки, с первого взгляда, с первых слов…
Я была влюблена несколько раз в жизни. Спокойно или мучительно, долго или мимолетно, глубоко или играючи, но все заканчивалось рано или поздно. И я научилась понимать закономерности того, что происходит со мною. Насколько я помню, на следующий день после прихода новых чувств мне всегда хотелось побыть в одиночестве.
Кто может заранее знать, к чему приведут только что зародившиеся отношения? Что ожидает в будущем: упоение счастливой страстью, легкая грусть охлаждения или боль разломленного на части сердца?
И до тех пор, пока это остается неизвестным, пока будущее еще не вступило в свои права, мне надо побыть в состоянии спокойного равновесия, отпустить прошлое, дать себе время открыться навстречу новым событиям и чувствам.
На этот раз все получилось совершенно иначе. Назавтра мне не удалось не только побыть наедине с собой, но пришлось пережить буквально нападение! А.И. повел на меня массированную словесную атаку. Мне никогда не приходилось слышать такое количество слов за столь короткий промежуток времени.
Он говорил и говорил, быстро, безостановочно и бесконечно долго. Фразы лились сплошным потоком, оглушая и увлекая за собою в омуты и водовороты.
О чем? Я не помню. Зачем? Я не знаю. Моя голова кружилась, я тонула в потоке звуков. По-моему, он нес ахинею. И временами резко бросал взгляд в мою сторону, наблюдая за производимым впечатлением. Оно было грандиозным. Наверное, именно это и называется «потерять голову».
Я уходила с площадки шатаясь, словно пьяная. Я ничего не соображала, кроме того, что я хочу, чтобы скорее наступил завтрашний день и я снова погрузилась бы в водопад слов и ощущений.
На другой день я заявилась в автошколу на полчаса раньше и обожала весь мир. Все вокруг казалось наполненным присутствием А.И., он был везде и повсюду, и все, что окружало меня, имело к нему самое прямое и непосредственное отношение. Я стояла среди остальных инструкторов – его коллег, шутила и смеялась, принимала комплименты, расспрашивала их о работе – его работе, касалась в разговоре их плеч, и мне казалось, что я дотрагиваюсь до него самого. Я чувствовала себя ослепительной и прекрасной, я была в центре внимания и абсолютно счастлива.
Я села в машину с еле сдерживаемым желанием броситься А.И. на шею и вдруг наткнулась на его гримасу, изображавшую горькое разочарование и недобрую усмешку.
Что произошло? И когда случилась эта перемена? Вчера, после того, как мы расстались? Сегодня? Только что? Из-за чего?
Еще не поняв сути случившихся изменений, я попыталась начать разговор, но мои слова застряли на полпути.
– Не дергай ключ! – услышала я его грубый и почти презрительный окрик, – Машина и так заводится с пол-оборота.
Меня часто стыдили в детстве. За неловко сказанное слово, разбитую чашку, случайную двойку, за прямоту суждений, мечтательность и оторванность от мира сего. Чувство стыда преследовало меня долгие годы. Иногда оно становилось таким сильным, что мне хотелось причинить себе вред или боль, только чтобы не повторять своих ошибок, чтобы стать лучше и соответствовать пожеланиям и идеалам моих родных.
Я содрогнулась от страшной догадки: мое поведение показалось А.И. недопустимо вольным. Это я, по его мнению, завелась с пол-оборота, а это неприемлемо, некрасиво, достойно осуждения. Он устыдился меня, моего громкого смеха и откровенного взгляда, и сейчас разочаровывается во мне так же, как разочаровывались до этого раз за разом мои несправедливые родственники. Мне показалось, что я получила от него пощечину.
Но он не может так думать обо мне! Он не смеет быть таким же, как они. Он не имеет на это права, он просто обязан быть другим: справедливым, понимающим, мудрым...
Я рванула рычаг переключения передач с такой силой, что коробка захрустела.
– Ничего не выйдет, девушка, – с горечью усмехнулся А.И., – Ласки не хватает. И не терзай машину, она ни в чем не виновата.
Из автомобильного радио понеслось противно и безжалостно:
Девочка-студенточка влюбилась на беду,
Думала, мол, я его с собою уведу,
Я ведь молодая, вся такая из себя…
Ах, девочка, не надо, не обманывай себя!
Я почти никогда не ругаюсь. Я не люблю мата и крепких слов, а многоэтажные построения их них кажутся мне искусственными и нелепыми. При какой-либо неожиданности я говорю «ой» или «мама», а не что-нибудь другое.
Но тут меня понесло! Хотя на сооружение сложных конструкций мне не хватило опыта и словарного запаса, но звучные и емкие на эмоции ругательства вылетали из моего внезапно охрипшего горла до самого конца занятия.
Не знаю, на кого я злилась больше: на него, саму себя или на тех, кто долгие годы приучал меня соответствовать чужим ожиданиям. Мне уже нечего было терять. Никакую ошибку нельзя исправить. Даже если бы с этого момента я начала вести себя как монахиня, и оставалась бы в этом образе всю жизнь, то, что только что было сделано, теперь навсегда останется уже сделанным.
А.И. замер, словно окаменел, уставился в одну точку и не произносил ни слова. Коробка переключения передач стонала и скрипела у меня под рукой, я резко бросала сцепление и глушила мотор, выкручивала руль до отказа, давила колесами полосатые столбики, тормозила в пол почти вплотную к железному ограждению площадки, материлась, как извозчик, и на прощание собралась хлопнуть со всего маху дверью.
Однако А.И. опередил меня:
– Закрой бережно, – он произнес это, не поворачиваясь в мою сторону, тихо и совершенно спокойно, но все мои силы разом иссякли, и я не посмела ослушаться.
Потом была пятница. А.И., видимо помня об учиненном мною вчера погроме, усаживался на свое место неторопливо, вопросительно косясь на меня через плечо. И так же очень медленно и осторожно повела я машину по зигзагам учебной площадки.
– Молодец! – услышала я его восхищенный шепот, и мое сердце вновь наполнилось теплом и ликованием.
Следующие несколько дней мы разговаривали мало. Чаще молчали. Слушали радио. Терпеливо ждали своей очереди на учебную парковку в гараж. У меня никак не получалось начать с ним разговор первой. А.И. постоянно раздумывал о чем-то, и я не решалась мешать ему.
С каждым днем я все яснее понимала, как трудно мне будет расстаться с ним. А в том, что расстаться придется, я не сомневалась. Кто я для него? Он казался мне почти богом. Чем я могу его заинтересовать? Ветреная и легкомысленная девчонка, не умеющая себя вести, не знающая, как поддержать беседу.
Я только что нашла его, нашла после долгих и безуспешных поисков, нашла тогда, когда уже совсем отчаялась найти – и мне опять придется потерять его, потому что иначе и быть не может. Потерять так же неизбежно, как я потеряла в свое время отца.
А.И. похож на него как брат-близнец, я отметила это для себя сразу же. Я видела фотографии родителя в Интернете. Он стал известным человеком, и я нашла про него множество информации. Те же крупные черты лица и суровый неподкупный взгляд. Тот же царственный поворот головы. Такой же крест на широкой распахнутой груди.
Я смотрела на А.И., и образ моего отца каждый раз проступал сквозь его облик изнутри. Даже его глаза казались мне поначалу карими.
По улицам полетел тополиный пух. А.И. открыл бардачок и достал из него ингалятор.
– У вас астма? – спросила я.
– Да. У твоего отца то же самое? – осторожно поинтересовался он.
– У него все то же самое, – обреченно заметила я, – вообще все.
А.И. кивнул так, словно ждал именно такого ответа.
Мне захотелось поговорить об отце. Раз они так похожи, они должны быть интересны друг другу. А.И. не задавал мне вопросов и внимательно ловил каждое слово. Когда я говорила слишком тихо, и мой голос тонул в шуме мотора, он наклонял ко мне голову, и я радовалась тому, что наконец-то смогла найти подходящую тему для разговора.
На следующий день я принесла А.И. свои стихи, написанные для отца.
– Возьмите, – протянула я журнал, – Это вам, можете оставить их себе.
– Я плохо вижу, у меня нет с собой очков, – нахмурился А.И. и отвернулся.
– Возьмите домой, – настаивала я, – Дома очки есть?
– Мне некогда дома, – попытался он отказаться снова.
– Возьмите! Я хорошо пишу! – и я всучила журнал прямо ему в руки, – А мой папа играет на гитаре! – радостно добавила я.
– Я не играю на гитаре, – мрачно заметил А.И.
– А мой папа поет, – продолжала я.
– Я не пою, я слушаю радио, – огрызнулся мой собеседник.
– А мой папа…
– Я не он! – отрезал А.И., и мне пришлось замолчать.
«Я не он!» – эта фраза засела в моем сознании занозой. Он не он! Он не мой отец. Но я горжусь им так же, как собственным отцом. Я уважаю его мнение, мне важно его отношение ко мне, я стыжусь в его присутствии совершить ошибку или неблаговидный поступок. Я отношусь к нему так же, как к голосу своей совести.
Вижу ли я в нем реального человека или только чужое отражение? Что я знаю, собственно, про самого А.И.?
– Сколько вам лет? – спросила я на следующий день.
– Шестьдесят девять, – его ответ прозвучал, как разрыв бомбы. Он старше моего отца почти на двадцать лет!
Я не заметила, как он выглядит, при первом знакомстве. Я не заметила этого и позже. Я просто не обратила внимания.
Шестьдесят девять? А сколько вообще живут мужчины? Мое сердце сжалось в комок. Шестьдесят девять. Мне двадцать шесть. Между нами сорок три года. В полтора раза больше, чем вся моя жизнь до этого момента!
– Много? – усмехнулся А.И.
– Нормально, – вот все, что смогла я ответить.
Наступило время выезжать с учебной площадки в город. А.И. пришел растрепанный и лохматый и не был похож сам на себя. Он то и дело взъерошивал свои обычно аккуратно уложенные волосы и вел себя так, словно готовился к решительному шагу.
Мы дождались поднятия шлагбаума и выползли в город.
– Сцепление, вторая, газ! – скомандовал А.И.
Я утопила педаль газа в пол, машина взревела и дернулась вперед. А.И. вцепился в рулевое колесо, как клещ, и нас потащило вдоль по улице. После неспешного и осторожного передвижения по учебной площадке скорость показалась мне огромной.
– Гаааааааз! – рычал А.И. перед каждым светофором, и мы неслись вдоль бульвара, обгоняя попутные машины то справа, то слева.
Через несколько минут я почувствовала себя увереннее и расслабилась. Видя, что А.И. легко удерживает машину одной левой, я отпустила руль и стала разглядывать происходящее за окнами.
Первым, что я заметила, оказалось то, что мы проехали на красный свет! Поначалу я решила, что ошиблась. Однако следующий светофор мы миновали, вильнув мимо стоящих на нем машин, по встречной полосе.
Боже, что он делает?
– Гаааааааз! – и мы продолжали сумасшедшую гонку. Перекрестки мелькали один за другим. А.И. выкручивал руль то вправо, то влево, машина двигалась зигзагами, и меня мотало из стороны в сторону.
– Ааааааап! – от резкого поворота автомобиль ушел в занос и не вылетел за пределы перекрестка, как мне тогда показалось, только чудом.
Я завизжала от восторга. Вот это да! Вот это школа!
– Брось педаль! – рявкнул он мне в самое ухо.
Я отпустила газ, после чего машина споткнулась и в меня впились ремни безопасности. А.И. дернул рычаг, развернулся назад всем корпусом, опустил свою ногу на педаль газа поверх моей и стремительно припарковал машину задним ходом между стоящими у тротуара автомобилями.
– Боже! – выдохнула я, откидываясь обратно на спинку, – Еще!
– Никогда! Никогда не следует делать так, как я только что делал! Это против правил! – твердо заявил мне А.И., и мне показалось, что я уже слышала эти слова когда-то раньше…
Я шла домой такая гордая, словно это я сама только что нарушила все правила дорожного движения. Я восхищалась его умением водить машину. Только профессионал мог позволить себе подвергнуться такому риску, ничем при этом, по сути, не рискуя.
Я уважаю профессионалов! Я ценю их труд, их увлеченность, их преданность своему делу. И даже завидую тем, кто смог развить свои умения в какой-то области до высшего уровня. Они уже сумели – я еще нет. Должно быть что-то и в моей жизни, о чем я могла бы сказать – да, я это умею, и я умею это хорошо. Поэтому я настроена научиться водить машину мастерски.
И для этого мне нужен А.И. Только он!
В программу обучения вождению в автошколе помимо практики и теории входит также занятие по оказанию первой помощи пострадавшим.
В учебной комнате рядом со столом преподавателя разместился манекен для проведения искусственного дыхания: голова и туловище. Он одет в рубашечку с короткими рукавами, и через распахнутый ворот на его груди видно нацарапанное кем-то имя «Вася».
Преподаватель – женщина, штатный врач автошколы, она сразу же производит на меня приятное впечатление. Такому врачу можно довериться.
Она рассказывает нам о своей службе в Афганистане, о работе в реанимации, и мы слушаем про разные травмы: легкие, средние, тяжелые и очень тяжелые. Кажется, ее мучают какие-то мысли, потому что порой ее речь замедляется, потом она замолкает, отводит взгляд в сторону и остается некоторое время в задумчивости. О чем размышляет эта женщина? Что тревожит ее душу?
– После наступления смерти спустя несколько часов в зависимости от окружающей температуры и прочих условий на теле появляются трупные пятна…
Стоп. А это нам зачем? У нас занятие по оказанию экстренной помощи живым, а не мертвым.
– Спустя несколько часов после смерти… сутки… неделю… месяц, – продолжает она свое повествование, и слушатели добросовестно записывают.
Я откладываю ручку и пытаюсь уловить ее взгляд. Но она упорно не смотрит на меня, хотя я единственная в аудитории перестала писать и демонстративно откинулась на спинку стула.
Я тоже отвожу глаза в сторону. Шестьдесят девять. Сколько времени осталось до того момента, когда его сердце остановится? Где и при каких обстоятельствах это случится? Кто будет с ним рядом в эту минуту?
Боль неудержимым потоком растекается по моей груди. Господи, я не хочу, чтобы он умирал! Пусть совсем старый и немощный, пусть обездвиженный и даже потерявший часть своей личности – но пусть он все же живет, дышит, думает, чувствует…
– После наступления клинической смерти следует провести искусственное дыхание, – переходит она к новой теме и кладет свою руку на грудь лежащего на столе манекена, – и делать это нужно очень осторожно в зависимости от состояния пострадавшего и его возраста.
Она рассказывает об особенностях процедуры и гладит манекен по голове, лицу и груди с нацарапанной на ней надписью.
– Вот наше учебное пособие, и зовут его Вася, и обращаться с ним нужно бережно: Вася старенький, Васе семьдесят, – продолжает она ласкать манекен.
Я вздрагиваю, вскидываю голову и впиваюсь глазами в ее лицо. На этот раз она смотрит в упор прямо на меня.
– И обращаться с ним следует бережно, а лучше оставить его в покое, пусть он останется там же, где он сейчас. Пусть лучше он останется там, где сейчас, со своей семьей и детьми.
Я встаю так резко, что парта чуть не опрокидывается от удара о мои ноги. Я хватаю ее за край и отодвигаю в сторону стенки, чтобы можно было пройти вперед. Другой рукой я сгребаю со стола сумку и разворачиваюсь к выходу.
Меня не надо учить жизни! И смерти тоже не надо! Я сама в состоянии решить, что и как мне следует делать.
У А.И. есть друзья, для которых он не бог, а обычный земной человек. Есть, как оказалось, также семья и близкие. Они живут с ним в одном доме, сидят за одним столом, видят его в домашней одежде, болезнях и дурном настроении. Они знают все о его успехах и неудачах.
Я не знаю о нем ничего. Образ моего отца въелся в А.И. намертво, как штамп, и мне кажется, что оторвать их друг от друга почти невозможно. Что ж, чем сложнее задача, тем важнее для меня найти решение.
Я пытаюсь каждый день украдкой разглядеть А.И. поближе, но по-прежнему не могу оценить ни его внешность, ни характер, ни сделать о нем какие-либо выводы. Он отличается от других, он не такой, как все, я знаю это точно, но вот какой именно, остается для меня загадкой.
Согласно новым правилам дорожного движения, водителям теперь следует пропускать пешеходов на отведенных для этого переходах. А пешеходы бывают разные. Один терпеливо стоит у края тротуара, другой мечется туда-сюда, третий передумывает на полпути и отскакивает обратно, а четвертый идет напролом, свято веря в свою правоту и законность действий.
Сутулый седовласый мужчина с клюкой в жилистой старческой руке вырос перед капотом учебной машины неожиданно. Кто-то из нас первым успел выжать сцепление и тормоз. Машина остановилась, как вкопанная, вплотную к его ногам.
– Прости, отец, – виновато воскликнула я.
И в ту же секунду мы оба, не сговариваясь, подались вперед, к самому лобовому стеклу.
– Вооооооон!!! – заорали мы с А.И. одновременно так, что старик шарахнулся в сторону, прикрывая голову клюкой и руками и чуть не потеряв при этом равновесие.
Параллельная парковка задним ходом давалась мне с большим трудом. Я никак не могла вписаться в узкое пространство, и мой инструктор становился день ото дня все мрачнее.
– Покажите мне, как это делается, – просила я его после каждой неудачной попытки.
– Сама, – упорно отказывался он исполнить мою просьбу, – Сама. Никто не сделает это за тебя.
– Покажите, я одна не справлюсь, я не вижу ориентиров.
– Ищи, – не уступал мне А.И.
Я искала, но видимо, ориентиры оказывались неподходящими, потому что с каждым разом у меня получалось все хуже и хуже. Мне становилось неловко за свое неумение выполнить задачу, с которой все остальные справлялись уже вполне успешно.
В очередной неудачный раз я, как в кегельбане, снесла задним бампером все столбики и в отчаянии заглушила мотор.
– Покажите мне парковку! Помогите мне! – уже сквозь слезы потребовала я, – Ведь вы уйдете, – и обида захлестнула меня с головой.
А.И. вздохнул и вылез из инструкторского кресла. Я побрела вдоль автомобиля к его открытой правой двери. Отогнав машину в сторону и расставив полосатые шесты по местам, он снова сел за руль и, обняв его обеими руками, прижался к нему лицом.
– А ведь я уйду, – тихо проговорил А.И., и поток боли снова разлился по моей груди.
Я съежилась на пассажирском сиденье и опустила голову вниз – и тут машина дернулась, взревела, развернулась вокруг своей оси и, пройдя юзом вдоль забора, припарковалась на нужное место, как влитая!
Стоявшие на площадке инструкторы всплеснули руками и схватились за головы. А я даже не успела сообразить, что произошло. Вещи в салоне подскочили с передней панели к потолку, и я машинально закинула их на место.
А.И. победоносно улыбался в усы.
А если… Если таким вот нелепым юношеским способом он пытается мне понравиться?
– Истеричка, – кокетливо бросила я ему через плечо, и А.И. смутился, как подросток.
Последние пару дней я размышляла только о том, как мне перейти с ним на «ты». Правила дорожного движения, подготовка к теоретическим экзаменам были совершенно позабыты и заброшены. А.И. стал вынужден подсказывать мне каждое действие, каждый поворот и сигнал светофора.
Размышляя о том, как мне перестать «выкать», я опять пропустила стрелку.
– Что ты делаешь? Ты правила-то учила?
– Не-а, – рассеянно ответила я, – зачем мне правила?
– Ты не знаешь правил? – А.И. повысил голос, и его лицо стало строгим, почти суровым, – Ты водишь машину и не знаешь правил?!
Я насторожилась.
– Вчера не успела, – робко попыталась оправдаться я.
– Немедленно паркуйся! – потребовал он с возмущением.
Сердце мое упало. Ну что мне стоило вчера повторить правила? А теперь он выгонит меня из машины, а потом меня исключат из автошколы…
Когда я остановилась у бордюра, А.И. включил аварийку, достал рабочий планшет и нашел мою карточку. Все, сейчас он поставит мне неуд.
– Так ты не знаешь правил, – вертел он в руках бумагу, и голова моя виновато опускалась все ниже и ниже, а на глаза невольно наворачивались слезы, – И что ты прикажешь мне делать?
– Не знаю, – прошептала я, – Простите меня…
– Дяденька, – подсказал мне А.И.
– Дяденька, – послушно повторила я.
– Я тебе покажу «дяденьку»!
Перевернув карточку, он начал рисовать на ней схему перекрестка и светофоры со стрелками.
– Вот, – и голос его снова зазвучал тепло и ласково, – Стрелка – это не целый светофор, это его половинка. Сначала нужно пропустить всех тех, кто едет на целый, а потом могут ехать половинки.
Я ожила: он не собирался исключать меня из автошколы. Ну, раз так, я набралась смелости.
– А можно на «ты»? – решилась я наконец.
А.И. поспешно кивнул.
– А… Саша… Ты…
Ручка в его руке перестала рисовать стрелочки.
– Скажи мне… А вот если… Если стрелка моргает… Это что?
Саша неподвижно смотрел на нарисованную им картинку. Мне показалось, что он думает совсем не о правилах дорожного движения.
– Если стрелка моргает, это значит, что она скоро погаснет…
Я закрыла глаза. Мы сидели в салоне в полной тишине, и я думала о стрелке, которая рано или поздно все равно погаснет…
Все инструкторы автошколы, научив своих подопечных азам вождения, разрешали им после этого ездить по учебной площадке самостоятельно. Саша не вышел из машины ни разу.
– Эй, Санек! Чего ты там расселся? Вылезай! Она сама все умеет.
– Мне тут мягче, – отшучивался мой инструктор, и мы ехали дальше.
Проходя мимо преподавательской, я услышала:
– Зачем он с ней катается? Она вроде бы нормально водит.
– Чтобы не убежала, наверное.
– Ну приковал бы наручниками, а сам отдыхать.
– Не поможет. Ты ее видел? Она себе руку отгрызет, как волчица, – заявил старший мастер.
И все же, почему он не выходил из машины? И он больше ни разу не похвалил меня. Видимо, водила я все же скверно…
Меньше всего машин и гаишников в городе в четыре часа утра. Это очень удобно, особенно когда нет прав.
Тренироваться я решила во дворе своего дома. И разумеется, задним ходом. Откидываться назад и разворачиваться с машине всем корпусом, положив одну руку на спинку пассажирского кресла, – это очень эффектно.
Первые полчаса прошли успешно, и я осмелела. Если бы мои соседи не спали в этот ранний час, меня бы точно сдали в милицию. Я выписывала на задней передаче кренделя и восьмерки, и скорость движения все возрастала.
Я сделаю змейку задним ходом! Я буду работать в цирке! Я попаду на «Формулу-1»! Я проеду в полуметре от угла дома! Я не впишусь в арку всего лишь на сантиметр…
Саши рядом не было, и тормозить оказалось некому. Передний бампер крякнул и аккуратно оторвался от машины. Выбравшись из-за руля, я первым делом порадовалась тому, что мой прогноз оказался верным: я действительно не вписалась в арку всего лишь на сантиметр.
Тревога пришла позже, когда через несколько часов я снова села за руль учебной машины. Она отказывалась ехать.
Автомобилю всегда передается душевное состояние водителя. Когда он взволнован, рассержен, расстроен, машина ведет себя точно так же.
– Что случилось? – спросил меня Саша через пару минут после начала занятия.
– Я сломала свою машину, я оторвала от нее бампер: раз – и все! – кажется, мне удалось скрыть свою досаду за ребяческой бравадой.
– Зачем? – удивился он.
– Не знаю, я еще не решила, зачем, – так же по-умному ответила я.
В городе Саша попросил меня ехать поближе к припаркованным у тротуара машинам. Хотя обычно я держала меньшую дистанцию, в этот раз я нахмурилась:
– Слишком близко.
– Понятно, – заметил он и закинул руки за голову, – Да, знаешь, эти машины такие хрупкие. У нас в автошколе ученики что только не ломали. Один с коробкой передач расправился – так дергал, что выломал прямо с корнем. А другой рулевое колесо оторвал. У нас столовая раньше была, так вот он прямо в столовую с этим колесом заявился. Да-да, так и сидел за столом прямо с колесом. Все просто жуют, а он еще и рулит.
Я нахохоталась до слез, и мои страхи рассеялись.
Потом мы несколько дней разговаривали обо всем понемногу и в общем-то ни о чем. Я научилась молчать, когда ему хочется тишины, и понимать его указания с полушепота.
В Сашином голосе проскальзывали бесконечная нежность и терпение.
По радио пел Дассен:
Если б не было тебя, и мне не быть собой самим,
Так и жил бы, твой призрак любя, призраком твоим любим…
Если бы можно было вернуть какие-то мгновения своей жизни обратно, я вернула бы именно эти.
Обычно на уроки вождения я брала с собой конфеты-леденцы. Как-то я их забыла и спросила, нет ли у него случайно с собой. Саша поспешно открыл бардачок и вытащил из него точно такую же конфету, какие я ела всегда.
– Случайно оказалась, – словно невзначай заметил он.
Я положила леденец в рот и спустя пару минут высунула язык. Отражение языка в зеркале заднего вида было ярко-оранжевым.
– Неправильная у тебя конфета! – категорично заявила я, – Надо у правильного производителя покупать, тогда она будет правильная. А у тебя сплошная химия.
В том же зеркале я увидела его расстроенное лицо и расстроилась сама. Вот зачем я это сказала? Ну кто же критикует мужчину за его заботу? Теперь уже поздно.
На следующий день я попросила еще леденец.
– Нет у меня больше конфет, – с легкой местью в голосе ответил Саша и тут же иронично поднял бровь кверху:
– Семечки будешь?
– Какие семечки! – возмутилась я, – Я же за рулем!
– Я забыл, – весело оправдался он и принялся щелкать семечки сам.
Я вздохнула. Семечек я на самом деле хотела…
Перед следующим занятием вещи из шкафа были вывалены наружу и подверглись тщательному осмотру. Мне нечего надеть, это понятно, и все же из них можно сложить пару-тройку удачных комбинаций.
После примерок была выбрана юбка чуть выше колена (когда сяду – будет короче) и розовая кофточка с вполне выразительным декольте. Впрочем… После стирки и сушки с подвешенным снизу грузом кофточка стала совсем в обтяжку, а декольте еще на два сантиметра выразительнее.
Каблуки повыше. Губы чуть-чуть. Ресницы самую малость.
Саша заметил меня издалека и чуть не съел глазами. Так. Направление движения правильное!
Раньше рядом с автошколой был расположен крупный вещевой рынок. Позже его снесли, и вокруг стало тихо и малолюдно. Но тогда в этом районе кипела и бурлила жизнь.
На самом подходе к автошколе был пятачок, где толпились таксисты. В надежде получить заказ они кидались навстречу любому прохожему, попутно, для повышения вероятности сделки, одаривая женщин цветистыми комплиментами.
Даже если такси мне не нужно, от возможности получить комплимент я не отказалась бы никогда. Поэтому подходя к группе таксистов, я невольно начинала улыбаться, и тогда ко мне подскакивал не один из них, а сразу все, кто был свободен. Проходя сквозь толпу улыбающихся и рассыпающихся в похвалах мужчин, готовых отвезти меня хоть на край света, я чувствовала себя превосходно.
До того самого дня, когда внезапный порыв заставил меня оглянуться назад, и я увидела Сашу, стоящего у ворот автошколы и смотрящего мне вслед. Что-то в его взгляде подсказало мне избегать подобного поведения, и теперь, выходя на улицу, я стала вести себя как восточная женщина, опуская глаза вниз и прикрывая грудь шалью.
Но видимо, дело было уже сделано: Саша вновь стал мрачен.
Все Сашины разговоры с того дня стали сводиться к тому, что он стар, болен, беден и совершил в своей жизни множество ошибок.
Я никак не могла понять, к чему он клонит. Стар и болен – я не заметила этого. Беден – какое мне до этого дело? Были ошибки – да у кого же их нет?
Зачем он твердил мне об этом? Предостерегал, защищая меня от необдуманных поступков? Или искал поддержки и одобрения? Слово просил у меня прощения…
Где найти слова, чтобы дать пожилому мужчине уверенность в правильности прожитой им жизни? И в том, что впереди еще так многое возможно…
Я пыталась, но он становился все более замкнут.
Ведя учебный автомобиль, я всегда чувствовала Сашину поддержку. Саша рядом – и он справится с любой задачей. Находясь за рулем, я чувствовала себя так, словно машину всегда вел он сам. Возможно, именно поэтому мне было строго запрещено переключаться выше второй передачи.
Все остальные уже ездили со своими инструкторами как положено, а кто-то даже бессовестно лихачил, мы же упорно держались на скорости не больше тридцати.
– Поднимай шлагбаум! Наши черепахи поехали! – кричал в будку старший мастер, и мы выползали за ворота.
– Почему не включить третью? – удивлялась я.
– Нельзя на учебной машине ездить быстро, это против правил, – возражал Саша.
– Как нельзя? – возмущалась я, – Все ездят!
– Пусть делают, что хотят, – невозмутимо отвечал мой инструктор.
– Но я же так не научусь! – волновалась я о предстоящем экзамене.
– Именно так ты и научишься! – повышал он голос, и я снижала скорость до позволенного мне уровня.
И все же явная несправедливость не давала мне покоя.
– Ну почему? Почему? – терзала я своего учителя, и после моего сотого вопроса он, наконец, ответил мне:
– Ты камикадзе! Я не хочу, чтобы ты разбилась.
Я устала ездить по бульвару.
Каждый день один и тот же маршрут. Каждый день одни и те же повороты. Я уже выучила их наизусть. Я уже не видела знаков и разметки. Просто знала, куда и как следует ехать, где тормозить и когда включать поворотник.
– Почему мы всегда ездим по бульвару? – возмущалась я, – Все ездят, куда хотят.
– Это учебный маршрут, от него нельзя отклоняться.
– Но все отклоняются!
– А если все поедут на красный, или по обочине, или начнут вылезать на встречку через двойную сплошную – ты тоже будешь так делать?
Вспомнив о нашем первом выезде в город, я засомневалась в том, что я так делать не буду.
– Все делают, – так тихо ответила я, что не услышала саму себя.
Но Саша услышал.
– Ты будешь ездить, как все? – усмехнулся он, – От булочной до аптеки и обратно?
– Нет, – уверено возразила я, – я в Ташкент поеду! К отцу!
– Три с половиной тысячи километров? – изумился Саша и посмотрел на меня с нескрываемым восхищением.
– Я и не такое делала, – снисходительно улыбнулась я.
– Не сомневаюсь, – прошептал Саша.
Позже, после окончания курсов вождения, меня хвалили, что я умею отлично держать полосу: машина всегда идет ровно, как по ниточке.
Но Саша не всегда считал так же.
Я вела машину по бульвару, как обычно. Маршрут уже был привычен настолько, что я могла бы закрыть глаза.
– Держи левее, – скомандовал Саша.
Я сдвинула машину чуть-чуть влево.
– Теперь правее, – дал он мне новую инструкцию.
Я вернула ее обратно.
– Левее! – его голос стал жестче, и в нем появились нотки раздражения.
Я повторила маневр.
– Да что ты все время виляешь? – и Саша, ухватившись за руль обеими руками, дернул автомобиль в сторону тротуара.
Я, приложив серьезные усилия, сумела его выровнять.
– Не тяни, не тяни к себе! – продолжал он поворачивать колесо в свою сторону.
Однако что бы он ни делал, я упорно перемещала машину четко на среднюю линию полосы движения.
– Ты борешься со мной! Ты все время борешься со мной! – снова обвинил меня Саша во всех смертных грехах.
На следующий день – опять бульвар. После того, как я настроилась на дальнюю поездку, двигаться по той же дороге, да еще со скоростью похоронной процессии, стало для меня невыносимым. Я чувствовала себя, как старая цирковая лошадь.
Да разве можно делать каждый день одно и то же? Разве можно? Ко мне все чаще стала приходить мысль дернуть руль куда-то в сторону, хоть на бордюр, хоть на припаркованные у тротуара машины.
Саша теперь ездил в постоянном напряжении, готовый в любую секунду остановить меня и уберечь от аварии.
– Давно ты работаешь в автошколе? – спросила я.
– Сорок лет, – услышала я ответ.
Сорок лет! Сорок лет по одному и тому же маршруту! Сорок лет ежедневно с разными людьми, от каждого из которых неизвестно чего можно ожидать. Сорок лет по восемь часов в день непрерывного напряжения и ответственности за чужие жизни и машины. Наверное, в этом и есть главный секрет мастерства: любовь к своему делу, ежедневная практика и бесконечное терпение.
Господи, ну почему мне не дано того же? Или мне не дано это только в вождении? Наверное, каждому свое…
Я не могла больше ездить по бульвару. Во мне назрел бунт, и я объявила войну. Вот здесь, на последнем перед учебной площадкой светофоре, вместо того, чтобы опять поехать прямо, сейчас можно сделать поворот и после него, вопреки ежедневному плану, хотя бы еще один круг.
Я направила машину левее.
– Налево собралась?! – вскинулся Саша и резко дернул руль в свою сторону, – Учти: у тебя будет та-ака-ая помеха справа!
Вот почему? Почему Саша вел себя тогда со мной совершенно не так, как с другими? Он неожиданно стал весел и приветлив со всеми, а со мной оставался напряженным и скованным. И при этом, стоило мне сделать лишь один шаг в сторону от него, возразить хоть слово, как он, словно паук, выбрасывал липкие сети и ловил меня снова и снова. Я чувствовала себя так, словно меня зажали в тиски, и мне с каждым днем становилось все тяжелее дышать.
За два дня до окончания занятий мое терпение лопнуло. Припарковав машину, я подошла к группе инструкторов и выбрала из них того, кто стоял ко мне ближе всех. Им оказался Сергей.
– Я хочу получить дополнительные уроки, – заявила я почти как приказ.
– А Санек? – удивился тот.
– Он уходит в отпуск.
Сергей открыл рот и посмотрел в сторону Саши. Тот молча копался в багажнике учебной машины.
– Ну давай, – неуверенно согласился он.
– Они поубивают друг друга! – почему-то воскликнул старший мастер.
Я пропустила его слова мимо ушей.
– Мы не будем ездить по бульвару! И мы не будем ездить со скоростью тридцать километров в час, – диктовала я свои условия.
– Разумеется, – пожал плечами мой новый инструктор, – Я вообще никогда так не езжу.
– Завтра в семь, – и я ушла с учебной площадки.
– Я не хочу на бульвар! – утром, в семь часов, напомнила я ему свой ультиматум.
– Нет-нет, никакого бульвара! Мы едем совсем в другую сторону! – успокоил он меня.
– Мне к девяти обратно!
– Я знаю, – понимающе кивнул мне Сергей.
Пора грузиться с машину. Только бы он не стал учить меня вождению!
– Серега! Держи крепче. Убежит, – строго напутствовал его на дорогу старший мастер, и машина выехала в город.
В автошколу набирают хороших работников: как добросовестный инструктор он все же попытался объяснить мне что-то полезное. Мне это было абсолютно не интересно.
– Расслабься, я сама все сделаю, – положила я свою руку ему на ногу.
Сергей крякнул, нацепил на нос очки и, отгородившись от меня кипой бумаг, принялся изучать их с большим вниманием.
Машина шла не меньше восьмидесяти. Впечатлений – ноль. Да, Сергей отличный инструктор. Да, я ехала не по бульвару. Да, по радио надрывался шансон. Но уже через несколько минут мне захотелось обратно на учебную площадку…
Я постоянно смотрела на часы, и по мере удаления от автошколы мое беспокойство возрастало.
– Я успею к девяти? – спросила я уже не в первый раз.
– Успеешь! – успокаивал меня он.
– Может, пора обратно?
– Время еще только восемь.
Уже восемь? А я на другом конец города!
– Давай назад! – категорически потребовала я.
– Еще заправиться надо, – он словно никуда не торопился.
– Я опоздаю!
– Да нет его сейчас там!! – воскликнул Сергей, однако, взглянув в мою сторону, твердо пообещал:
– Будешь на месте, как часы.
После того, как я неохотно припарковалась у бензоколонки, Сергей покосился в мою сторону и на секунду задумался.
– Ручник, – приказал он не терпящим возражений тоном.
– А у Саши выше поднимается, – выполняя его распоряжение, язвительно заметила я.
Сергей закатил глаза и вылез из машины.
Заправка заняла намного больше времени, чем мне бы хотелось. Через пару минут я впала в панику. Не хочу я быть здесь! Я хочу к Саше. Рука сама потянулась к замку зажигания.
– Сидеть! – Сергей бросился в салон и выдернул ключ.
Подумаешь! Я и пешком дойду. Я распахнула дверь машины. На этот раз коренастая фигура инструктора возникла прямо перед капотом.
– Дверь закрой, – и он захлопнул клетку.
Ровно в девять я въехала на территорию автошколы.
Я села за руль Сашиной машины, словно взошла на эшафот. Саша выглядел так, слово постарел лет на десять.
Мы начали наше бесконечное кружение по бульвару.
– Саша, – мой голос казался беззаботным, хотя внутри меня все дрожало от напряжения, – Саша, научи меня водить машину.
– А я что делаю? – глухо откликнулся он.
– Это не то. Это не вождение. Научи меня водить машину по-настоящему.
Саша молчал.
– Я хочу в город, я хочу на Садовое кольцо и Таганский перекресток. Я хочу на автомагистраль и скользкую дорогу.
– Это зимой, – заметил Саша.
– Хорошо, пусть зимой. Вот сдам экзамен, и ты будешь учить меня водить машину.
Саша впервые за все время повернул голову в мою сторону.
По радио сладкоголосо запел Меладзе:
Она бедовая, она неверная
И от бессонницы, наверное,
Когда-нибудь с ума сойдет…
– Ты выбрала Сергея! – вдруг вскинулся Саша, и мое сердце наполнилось одновременно и болью, и ликованием.
– Какого Сергея?! – почти закричала я, – Тебя, тебя я выбрала!
– Ты выбрала Сергея, – твердил он свое.
– Я не выбирала Сергея, мне нужно было просто сравнить.
– Сравнила? – криво усмехнулся Саша.
– Сравнила, – твердо ответила я, – Ты лучше!
– Ты выбрала Сергея, – жестко прозвучал все тот же ответ.
После окончания этого занятия я забросила дела и весь день провисела на качелях во дворе детской площадки. Завтра последнее занятие. Я его не выдержу. Я сойду с ума.
Я взяла мобильный и набрала номер Сергея.
– Передай Александру Ивановичу, что я никуда не поеду. Ты поедешь со мной в девять?
– Я поеду, – согласился Сергей.
Как всегда в девять я пришла на площадку. Саша стоял рядом с Сергеем и старшим мастером, и при моем появлении все лишние незаметно отошли в сторону.
– Тебе передали, что я не поеду?
– Передали, – он не смотрел в мою сторону и был похож на каменное изваяние. Его голос звучал, как из могилы.
– Я передумала. Я поеду.
– Я не поеду, – с нажимом на слово «я» ответил Саша.
– Почему? Ты уже договорился с кем-то другим?
– Да.
– С кем? – окинула я взглядом пустую площадку, – Здесь никого нет! Ты договорился с учеником? В девять?
– С женой! С женой я договорился в девять! – и его лицо перекосилось.
В жизни бывают такие моменты, когда решение нужно принимать молниеносно. Точнее, оно само приходит, и сопротивляться этому бессмысленно.
– Саша! – закричала я, – Саша, позвони мне! Меня не надо учить водить машину! Я сама буду водить машину. Позвони мне просто так!
Его лицо дрогнуло:
– Посмотрим, – глухо ответил он и отвернулся от меня в сторону, но я почувствовала перемену.
– Куда посмотрим, на что посмотрим? – не унималась я.
Старший мастер, незаметно возникнув сзади, взял меня под локоть.
– Иди в машину, он позвонит тебе, позвонит, – с улыбкой принялся успокаивать он меня.
Я не поверила, но что я могла сделать? Саша сел в свою машину и уехал с площадки. Я уехала с Сергеем.
В день экзамена я вышла из дома впритык по времени. Обычно я выхожу раньше, но тогда мне вообще не хотелось никуда ехать. Получу или не получу я права, меня уже не волновало.
Саша стоял посередине площадки для сдачи экзаменов на фоне огромной эстакады. Один. Мы увидели друг друга метров за сто, и лица наши засияли.
Далеко по краям площадки, справа и слева, уже толпились многочисленные группы желающих сдать экзамен. А он стоял в одиночестве прямо посередине и смотрел на меня, не отводя глаз. Мне захотелось с разбегу броситься ему в объятья. Я шла и видела только его. Его улыбка была для меня как маяк. Я почти не касалась земли.
Не дойдя до Саши несколько шагов, я словно споткнулась. А если я сейчас брошусь ему на шею, а он оттолкнет меня? Ведь оттолкнул же несколько дней назад. И это увидят все вокруг: не увидеть нас просто невозможно.
– Здравствуй, Саша, – кивнула я и прошла мимо него.
Этот экзамен я провалила. Так же, как и все последующие. Права для меня сделал Сергей.
Прошел июль, потом август, наступил сентябрь. Звонка не было.
Если мужчина влюблен, он может многое. Он может прийти к женщине с цветами и подарками, он может пригласить ее в кино или театр, он может помогать ей по хозяйству, осыпать комплиментами и оказывать множество знаков внимания.
Что может женщина, когда она влюблена и хочет встречи? Ничего. Наше общество не предусмотрело для нее такой возможности. Она может только надеяться и ждать. Но только лишь ждать и надеяться – не выход для моей деятельной натуры.
Я позвонила Саше в середине сентября.
Он был крайне удивлен, и он был рад моему звонку. Я услышала это в его нетвердом голосе, хотя он и попытался придать ему оттенок непринужденности.
Я забыла все слова, которые приготовила заранее и для верности даже записала на бумажке. Почти не слыша, что он говорит, я торопливо поинтересовалась его делами и напомнила свою просьбу об уроках вождения.
В трубке повисла пауза.
И тут, вспомнив свою обиду на то, что он так и не позвонил мне, я выдала следующую фразу:
– Только не тяни до Нового года: я могу увлечься новым проектом.
Я услышала приглушенный стон – и Саша повесил трубку. Я поняла, что встречи не будет.
Ответного звонка я не дождалась.
У женщин все же есть преимущество перед мужчинами: они могут плакать. И вместе со слезами уходит боль, уходят тревога и горечь от несправедливости обстоятельств, уходят гнев и детские обиды.
Жаль, что только на время…
Там, где не срабатывают обычные способы, могут помочь волшебные. Выйти за пределы привычного опыта, совершить то, чего не делал никогда раньше – что может быть чудеснее? И что может быть проще?
Мужчину можно приманить! Манкой. Обычной манкой, что продается во всех продуктовых магазинах.
От моего дома до учебной площадки автошколы ровно девятьсот восемьдесят пять метров, если верить карте. Сколько манки нужно, чтобы рассыпать ее на таком отрезке дороги? Я стояла перед полками в универсаме и принимала важное решение: одна килограммовая пачка или две? Я купила две: туда и обратно.
Утром, примерно в пять часов, я вышла на прогулку по первому, светлому и чистому снегу, и она действительно оказалась для меня волшебной.
Манка сыпалась из пакета ровной тоненькой струйкой: я специально сделала дырочку как можно меньше. Окрестные дворники рассматривали меня в темноте с озадаченным выражением на полусонных лицах. Первого пакета хватило ровно до ворот автошколы! Так!
А теперь от автошколы обратно к моему дому.
До самого вечера у меня было чудесное, нереально блаженное состояние. Словно мечта уже стала воплощаться, словно на дорожке из рассыпанной к моему дому крупы уже появились Сашины следы. Я легла спать счастливая и умиротворенная.
Все будет. Все будет хорошо. Надо только еще чуть-чуть подождать.
Но я не умею ждать... И найдя новый повод для разговора, а потом еще и еще, я набирала номер его телефона. Я скучала по нему, я хотела слышать его голос, я хотела говорить с ним. И я говорила.
Каждый раз он был разный: открытый или замкнутый, усталый или веселый, молчаливый или разговорчивый, он беседовал с мной. И я узнала, наконец, какой он есть на самом деле. Не бог, не икона, не каменный идол для языческих молитв, а пожилой усталый человек с нелегкой судьбой и жаждущим материнской ласки сердцем.
Если бы я только могла, я усыновила бы его.
Саша не сделал ни одного шага ко мне за целый год.
Он не отталкивал меня, но и не стремился навстречу. Он не пытался что-то изменить во мне, не давал советов, не просил об услугах, не тратил времени на праздные расспросы. Он только лишь слушал меня про меня и рассказывал о себе, когда я просила его об этом.
Можно ли желать большего?
Оказывается, можно, особенно когда на дворе вновь расцветает май. Мне стало мало телефонных разговоров. Я захотела видеть Сашу.
Я пришла на площадку для обучения вождению. Там многое изменилось. Исчез шумный и беспокойный рынок. Вырубили густые заросли кустарника. На здание автошколы повесили новую табличку прямо поверх старой.
Саша появился из стеклянной двери сияющий и пошел ко мне навстречу. Я увидела перед собой энергичного и подтянутого мужчину с лучистыми зелеными глазами.
Мы стояли и разговаривали на пороге автошколы. Шутили, смеялись, я толкала Сашу в бок локтем. А он курил одну сигарету за другой почти безостановочно. И руки у него слегка дрожали.
– Научи меня водить машину! – повторила я ему свою прошлогоднюю просьбу. На этот раз он согласился.
Я пришла на пятнадцать минут раньше назначенного срока. На часах было пять сорок пять утра. Саша уже вывел машину на улицу и закрывал ворота.
Я села на водительское место, он занял место инструктора…
– Все отменяется, – неожиданно заявил мне Саша и вышел из машины обратно, оставив дверь со своей стороны нараспашку.
От неожиданности я раскрыла рот и выскочила вслед за ним:
– Возвращайся обратно!
– Я никуда не поеду: у меня нет настроения, я не хочу, я передумал, – тут же возразил он.
Я опешила. Что все это значит? Он гонит меня?
Слава богу, жизнь уже научила меня отделять важное от второстепенного, а настоящее от инсценировки. Я перестала верить делам, так же как еще раньше перестала доверять словам. Я верю только намерениям. А если я их не знаю или не понимаю, я верю своему сердцу.
Саша не уходил, не закрывал двери машины, не отгонял ее на учебную площадку. Закурив вторую сигарету, он начал ходить от автомобиля до дороги туда-обратно. А я за ним по пятам, потому что... Я не знаю почему, мне просто хотелось быть к нему поближе.
Мы кружили по замкнутому кругу, и я готова была двигаться по нему бесконечно. Он здесь, он рядом. Я желала именно этого. Разве имеет значение, чем мы занимаемся, если нас обоих это устраивает?
Но мне было важно выяснить один вопрос.
– Саша, я хочу увидеть отца. Хотя бы раз в жизни просто увидеть. А он не зовет меня к себе и не едет сам.
– При чем тут я? – поморщился Саша.
– Мне ехать к нему?
– Не знаю, поступай, как хочешь! – не глядя на меня, поспешно ответил он и тут же, остановившись, добавил совсем с другой интонацией:
– Поезжай!
– А если он выгонит меня?
– Уедешь обратно.
– А если я не хочу?!
– Тогда оставайся, – внезапно севшим голосом произнес Саша.
И я осталась. Я села на пассажирское кресло и закрыла за собой дверь. Уютно. По радио – легкая танцевальная музыка. Я прикрыла глаза.
Саша оказался за рулем и повез меня на бульвар. Припарковавшись около табачного киоска, он заглушил мотор и, забрав с собой ключ, вышел на улицу. Машина осталась открытой.
– Ты надолго? – поинтересовалась я.
– Не знаю, – ответил Саша.
Примерно через пару часов мои глаза стали слипаться. Я перелезла на заднее сиденье, положила под голову сумку и, обняв себя за плечи, свернулась калачиком: так теплее.
Саша вернулся в девятом часу вечера. Он разбудил меня, постучав по стеклу пальцами, и не выходя из машины, я перелезла на пассажирское сиденье.
********
Мы с Сашей едем в Ташкент.
Я за рулем уже вторые сутки, дорожное полотно плавится от жары и плывет у меня перед глазами. На спидометре сто сорок. Перейдя через критическую точку, машина словно оторвалась от земли и парит в воздухе. Дорога ровная, и держа автомобиль на трассе, я могу совсем не шевелиться. Шума мотора почти не слышно, в салоне все замерло в неподвижности. Я никогда не боялась скорости. Пугаться можно лишь того, чем не умеешь управлять, а я чувствую Сашину машину как продолжение собственного тела.
Саша спит, прислонившись головой к боковому стеклу. Я смотрю в зеркало на его седые волосы и пытаюсь представить, каким он был, когда ему было двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят... Зачем судьба разделила нас во времени? Несколько десятков лет для Вселенной – такая малость, а для человека – полжизни, а то и целая жизнь. Грех жаловаться, мы могли бы не встретиться вовсе. И все же, родись я чуть раньше, а он чуть-чуть попозже...
Семьдесят два года. Что значит этот возраст для мужчины? Время подведения итогов и заслуженной гордости или горечь разочарования и ощущение бессилия физического и духовного? Похоже, Сашу не волнуют эти вопросы. Значит, все хорошо. Значит, он прожил свою жизнь, как надо.
Мне двадцать восемь, почти двадцать девять. Уже не девочка, но назвать себя взрослой не могу до сих пор. Да мне и не хочется быть взрослой.
За окнами казахские степи. Пейзаж пуст, однообразен и клонит в сон. Теряется чувство реальности. Мне хочется спеть Саше колыбельную, но голос дрожит и ломается.
Мы едем в Ташкент. Три с половиной тысячи километров от начала пути до пункта назначения. Три с половиной тысячи километров от моей квартиры на окраине Москвы до дома с бассейном на одной из центральных улиц столицы Узбекистана.
Я везу туда Сашу. Я везу его к моему отцу...