В дождливую погоду

Александр Чечушков
                В дождливую погоду.


   Собрались мы как-то в сентябре на Тихий плес, за Александровку, пострелять уток. Отец, мой дядя- Витя и я. Выехали еще затемно, чтобы к утру быть на месте и не пропустить утренний лет уток. Уже вытянули в горку от Меседы, едем к Петропавловке.                Слева подходит к дороге черной массой Сука - невысокий, поросший елями хребет. Подножье Суки березовое, ольховое, осиновое - сплошь болотистые, кочковатые места. Между нижними болотами и верхним ельником - пояс покосов. Огромные поля с валунами по краям или посередине. Проезжаем через Петропавловку; то есть через то место, где раньше стояла деревенька с таким названием. По обе стороны дороги стояли дома, на завалинках сидели бабушки да дедушки, купались в пыли куры, прямо на дороге порой валялись ленивые, сонные овцы, в луже придорожной свинья пузыри пускала. Позвякивал камушками перекат - прямо на берегу Юрюзани деревня стояла. Нет ни одного дома теперь, Какие вывезли, какие сожгли. Проехали мост через речонку Большая Калагоза, девятнадцать километров до Тюлюка осталось, все это время будем ехать вдоль хребта Нургуш. Голые макушки вершин, вкрапления еловых пятен, а остальное - печальная картина деятельности человека.  Вырубки идут от дороги и вверх, до россыпей. Все заросло ольховником, заболотилось, стало непроходимым. И так до речушки Березяк , которая была раньше, видимо, приличной речкой- по ней лес раньше сплавляли в Юрюзань, ловили хариуса и тайменя. Правда и сейчас рыба есть - спускался я по  Березяку от избушки смолокуров, что в сердце Нургуша- брал хариус грамм по 100- 150. Обмелел Березяк, завяз в камнях. Иной раз, жарким летом. И воды почти не видно - русло все завалено камнями, острыми глыбами. Огоньки замелькали впереди.
       К Тюлюку подъезжаем. Село расположилось роскошно. Почти все хребты, горы наших краев расположены или начинаются здесь. Зигальга с седыми,  каменными пиками, Нургуш от крайнего дома начинается, за речкой Тюлючкой двумя островерхими башкирскими шапками стоят красавицы Большая и Малая Иремели. Влево от них Ягодная гора. За  Большой Иремелью Аваляк идет. От Тюлюка,  в сторону Александровки, Бакты начинается.      Чем дальше едем, тем выше этот хребет, темнее, ближе к дороге. Какой- то он угрюмый и унылый.  После того, как переезжаешь мост через Юрюзань, Бакты совсем нависает над дорогой, едешь, и кажется, что сердитый, неприветливый мужик провожает тебя взглядом.
     Проехали Тюлюк,  скоро и приедем на место. Ночь потихоньку отступает. Проглядываются в окно машины кусты придорожные, в черной стене леса вырисовываются отдельные деревья, ветви. Проезжаем Мягкий ключ. Я открыл окно, нюхаю воздух, пытаюсь унюхать дым из печурки. Нет запаха, пахнет еловым лесом, прелыми листьями, рекой. Свернули с основной дороги, едем по Александровке. Ни одного огонька. Домов стоит много, но живут здесь лишь 6- 7 стариков и старух, остальные дома брошены, заколочены. Уже достаточно светло, туман вот только слишком густой. Краем поля проехали к горке, спустились с нее потихоньку и встали, не доехав до плеса метров 20.
     Вышли из машины, собрали ружья и к реке. Туман клочьями идет по воде,  цепляется за кусты, распадается на кусочки, исчезает. Отец остается на плесе, мы с Витей берем мешок с лодкой и идем вверх по реке, обходя болото, кусты густого ивняка. Пройдя с километр, вышли к реке. Здесь тоже плес, но не такой тихий, как наш. Осторожно подкрадываемся к реке, смотрим уток. Нет никого. Я начинаю накачивать лодку, Витя бродит по берегу, поглядывает на небо, уток ждет. Лодка готова, и я тоже встаю рядом с дядей. Караулим. И вот они! Вырываются из-за поворота реки, закрытого от нас небольшими, но густыми, березами. Штук 6 кряковых. Оба дружно дуплетим. Две утки кувырком летят в реку. Суетливо толкаем новые патроны в ружья, бежим поближе к уткам. Одна из них - нас завидев - исчезает, нырнув в воду. Вторая - помогая себе изо всех сил крыльями, мчится вверх по реке. Останавливаемся, стреляем, но утка добралась до прибрежных камышей, шмыгает в них и тоже пропадает. Поступаем умнее. Я залезаю в лодку, плыву к камышам, а Витя идет берегом, параллельно со мной, чтобы шугнуть утку на меня. Подплываю к камышам, Витя шугает. Утка с треском выскакивает на открытую воду, но едва я поднимаю ружье, она ныряет и исчезает, как и первая. Кружусь по реке взад- вперед, выискиваю глазами птиц. Витя на берегу тоже посматривает. А со стороны отца выстрел, потом другой. Вдруг Витя вскидывает ружье, стреляет, бежит по берегу. Оказывается, утка вынырнула сзади меня, Витя выстрелил, но дичь снова унырнула. Мне такая охота надоела. Оставляю лодку дядюшке, иду обратно к отцу, обходя болото и кусты.
      Отец мирно сидит у костра, пьет чай. Он и не думал караулить уток. Когда мы ушли, он прогулялся в сосновый лесок, что стоял вниз по реке, подманил сначала одного, потом другого рябчика, и вот теперь решил чай попить. Пара рябчиков аккуратно лежит на капоте машины. Я тоже наливаю себе чай - сажусь, пью. А погода не ахти. Тучи заволакивают небо, дождь начинает накрапывать. Туман поднимается вверх, зацепился за Бакты, лежит на горах густым, молочным поясом.
   Витя показался. Тащит по траве лодку за собой, улыбается.  Чему - бы это? Вроде не стрелял, да и погода к веселью не располагает. Витя ставит ружье к машине, нагибается над лодкой и вытаскивает…утку.  Слушаем его рассказ. – Ушел ты, Сашка, а я сел на корягу какую- то, посматриваю на воду, ружье наготове держу, чтобы успеть по утке, если вынырнет, выстрелить. Курить хочу, но боюсь отвлечься.  Минут двадцать просидел, бесполезно. Лодка в метрах в 30 от меня, в реке стоит, к кусту привязанная.
Пойду, думаю, поплаваю – может,  как-нибудь вспугну уток унырнувших.  Не доходя до лодки шага четыре, гляжу, что-то из воды торчит, на хвостик утиный смахивает. Присел, пригляделся - а это и впрямь утка. Уцепилась клювом за водоросли, и сидит. Ухватил я ее за хвост, потянул. Вытащил, а она уже готова, еле- еле головой шевелит. Пока сюда шел, она затихла. Да я еще там, на плесе, по берегу походил, все, что из воды торчало, палкой проверял. Но вторую так и не нашел.
     А дождь усиливался. Залезли в машину, сидим. Костер залило, в лодке воды набралось много, хоть карасей разводи. Отец между делом вспоминает, что избушка- то утром пустая была, дымом не пахло. Мы с Витей сразу же духом воспрянули. – Так, - дядя предлагает - складываем лодку, едем на Мягкий, дождь пережидаем, а вечером, если погода образуется, побегаем по ближней вырубке, косачей погоняем. Кое-как выбираемся в гору, на поле. Дорога полевая размякла от дождя, машина буксует на подъемах, натужно воя мотором.  Но уже и Александровка позади, Сухой ключ проехали, к месту подъезжаем. Дорога к избушке совсем плохая стала, решили оставить машину на полянке, метров за сто от нее.
      Нагрузились рюкзаками, ружьями; котелок, чайник с собой несем, топор и шинельку прихватили. Уже сколько лет прошло после армии, а шинель моя до сих пор служит нам верой и правдой. Под проливным дождем, почти бегом, добираемся до избушки. Стоит она мокрая, почерневшая от дождя. Внутри сухо, дрова в углу лежат, береста и смоль е для растопки. Отец принимается за печку, Витя идет с котелком и чайником за водой, я же беру топор и бегом, через полянку, в сухостойный сосняк. Через полчаса мы уже лежим удобно на нарах, на печке, постепенно краснеющей от огня, стоит котелок с картошкой и закипает чайник. В углу нарубленные дрова, под столом еще целая куча. Все сгорит, ночь длинная. Дождь лил до вечера, лил всю ночь, лишь к утру затих. В лес мы так и не вышли. Спали плохо. Полежишь- сядешь. Чаю нальешь, хлеба кусок отрежешь. На меня глядя, и отец поднимется, тоже чай пьет, сигарету искурит.
    Утро пришло затяжное, долгое. Дождь то утихает, то вновь принимается с увлечением молотить по крыше избушки. Вяло едим разогретый суп, выцеживаем из чайника последние капли - за водой никакого желания идти нет ни у кого, потом два часа сушиться. Только к обеду дождь замолк, хотя небо осталось сплошь затянуто сизыми тучами, хотя небо осталось сплошь затянуто сизыми тучами.
   Отец с Витей решаются на вылазку. Я остаюсь в избушке, собираю вещи, мою котелок, чайник. Часикам к четырем договариваемся уезжать домой, я к тому времени все перенесу в машину, а они подойдут и поедем. Песком оттираю котелок у ручья, который разбух и помутнел, набрал воды в чайник, думая еще попить чайку, потому что недолго все дела сделать, успею. Собрал два рюкзака, третий они унесли с собой, шинельку скрутил потуже. Все готово, можно переносить в машину - сижу, чай пью. 
     Где-то за вырубкой выстрел, другой. – Вот ведь, - думаю, - может, и мне стоило пойти, мало ли…. Отгоняя зависть к возможной удаче отца с Виктором, нагружаюсь поклажей, стараясь унести все за один раз. Оба рюкзака на себя повесил.  Один на плечи, другой на грудь, шинель на плечо перекинул, продел руку в дужку котелка, этой же рукой подхватил и чайник и топор. Ружье несу другой, левой рукой. Чавкаю по раскисшей тропе к полянке, где машина стоит.
     Не дошел до нее три шага, когда услышал свист крыльев. Получилось все автоматически. Поднял голову, увидел над собой глухаря, сообразил, что еще одна- две секунды, и он уйдет за сосны, сбросил с себя шинель, котелок, топор, чайник. Стреляю в угон уже исчезающему глухарю, тот, словно налетев на стену, падает в самом конце поляны. Бегу к нему, на спине и груди неудобно мотаются рюкзаки. Подбегаю, хватаю уже затихшую птицу, не верю своему счастью. Протер от воды капот машины, красиво разложил на нем глухаря, пошел подбирать топор да котелок с чайником.
    А вот и охотники мои лезут из кустов. – По глухарю стрелял? – кричит отец. – Да вон он лежит, - небрежно машу рукой в сторону машины. – Это я его на тебя выпугнул! – радуется родитель. А Витя стрелял по косачам за вырубкой. Взял одного. Уже по дороге, сидя в машине, пришли к выводу, что съездили- то очень неплохо, дичи полный рюкзак. Глухарь, косач, кряковая утка и рябчики. Отлично!