Андрей МАКАРОВ
Звезды врут!
Меня окружают возвышенные люди. Они ходят на выборы и голосуют по зову сердца или указанию свыше, хотят заставить работать других и перевоспитать подчиненных. Или, хотя бы, увеличить показатели на полтора процента по сравнению с первым кварталом прошлого года. Я же до сих мечтаю найти плотно набитый кошелек без каких-либо данных владельца. За что был не раз наказан судьбой.
Начало девяностых, когда ковались капиталы нынешних олигархов, было ужасным. В то время, когда другие ковали капиталы, я каждый день думал, где достать денег, чтобы добраться до работы. Закон простой: приехал на пароход – тебя покормили. Не приехал – уволили.
На вопросы команды, на что купить билет, если зарплату не платят несколько месяцев, командир судна отвечал просто: недовольные могут уйти, а у него очередь из желающих работать за одну похлебку.
Печально размышляя обо всем этом, я ехал на пароход. В сумке лежала отмытая добела мыльница, в которую надо было спрятать и привезти домой положенную мне в обед котлету. Еще была бесплатная рекламная газета. Я ехал в автобусе по дамбе в Кронштадт, где стоял пароход, и листал эту газету. Первая полоса – уговаривала отнести деньги; которых у меня нет, в какие-то фонды, кооперативы, холдинги. Вторая – призывала лечиться, как раз появились чудо-лекарства и чудо-аппараты, излечивающие все. Только плати. Третья полоса вербовала на нефтяные платформы в Норвегию и пыталась всучить гербалайф, а на четвертой среди анекдотов и прогноза погоды спрятался гороскоп. Анекдоты были старые и несмешные, прогноз врал, а звезды, словно в насмешку, обещали мне в этот день неожиданное богатство и любовное приключение.
Разозлившись, я скомкал газету бросил её в сумку. Приехал на пароход, услышал на разводе от командира, что он никого не держит, провел регламентные работы в заведовании, в обед получил котлету и спрятал её в мыльницу. А после обеда меня попросили отвести какие-то бумаги в штаб экспедиции. Не знаю, достроили ли сегодня дамбу, но тогда с южного берега острова на материк можно было добраться лишь на пароме. Полчаса до парома, полчаса на пароме и полчаса ходу до штаба. Когда я, сдав документы, уже хотел ехать домой, меня остановила знакомая тетка из бухгалтерии.
- Ты заявление на ссуду в кассу взаимопомощи подавал? Иди в кассу пока деньги есть.
Полчаса спустя я сжимал в руках три пачки купюр. Одну двухструблевых и две со сторублевками. Всего сорок тысяч. Еще не веря, разорвал одну пачку. Настоящие сторублевки – большие, зеленоватые.
Сидя на жестком сиденье спешащей в Ленинград электрички, не удержался, сунул руку в сумку, чтобы погладить пачки и наткнулся на газету.
Все верно. «Неожиданное богатство и… любовное приключение».
Я оглядел вагон. Три девушки подходили. Карман грели деньги, гороскоп твердо обещал, мои глаза горели. Наверно я был слишком энергичен, девушки шарахались. Их не убеждала ни банальная фраза: «мы с вами где-то встречались», ни, что наша встреча предсказана звездами, ни, даже, показанный невзначай край запечатанной пачки денег.
За час пути до Балтийского вокзала я безрезультатно протралил все десять вагонов. В последнем, вклинившись в ряды торговцев, уже просто бормотал: девушки: лев или дева, от восемнадцати до сорока, звезды обещают, на выход.
Поиски продолжил в метро и еще долго приставал к гражданкам на улицах, пока не стемнело.
«Что же это я? – укорил сам себя, - дома наверно телефон разрывается».
Перед самым закрытием универсама купил бутылку шампанского и пачку пельменей. Дома включил телевизор, лег на тахту, поставил рядом телефон и включил телевизор. Шел репортаж с какого-то конкурса красоты, и я, обнадеженный гороскопом, под шампанское придирчиво браковал красавиц на экране. Так и заснул.
Проснулся утром от сурового голоса диктора, объявлявшего об очередном обмене денег. На столе в бокале стояло кислое, без газа, вино. Недоеденные пельмени склеились в равномерную безобразную массу.
Менялись купюры по сто и двести рублей. Граждан приглашали в сберкассы.
Я ходил по утреннему Ленинграду от банка к банку. Они еще не открылись, но у каждого стояли безнадежные очереди из старушек. Казалось они стояли там всегда. Так я и бродил от очереди к очереди, пока не наткнулся на парня торговавшего полиэтиленовыми пакетами. За пакет он просил сто пятьдесят рублей новыми или двести старыми, подлежащими обмену. По этому курсу я и поменял у него всё, что осталось. Новые деньги, как всегда, были красивее старых. Куда я их потратил – уже не помню. Помню только, что год выплачивал долг в кассу взаимопомощи.
Прошло шесть лет.
Я – капитан, не парохода, нет, просто звание такое. У меня пистолет, служебный уазик. Больше у меня ничего нет, ни квартиры, ни лишних штанов. Зато я на этом уазике с чемоданом еду за деньгами. Рядом водитель, сзади кассирша, которую я сопровождаю.
Только что прошла деноминация, и мое жалованье сдулось как шарик. Миллионы превратились в тысячи. Никакой разницы. От нуля отняли нули. В банке кассирша скрылась за дверью кассы, а я расхаживал с пистолетом по операционному залу и боролся сам с собой. Мерзкое подсознание путем черных мыслей настойчиво пыталось сбить меня с пути истинного и шептало на ухо. «Ты в банке, у тебя пистолет! Вон спортивную тяжелую сумку выносят из кассы какие-то хмыри без пистолета. Еле тащат. Наверно олигархи. А у тебя пистолет и шестнадцать патронов. Ты же хочешь денег?
- Хочу, - вздыхал я, - но честно, а еще, чтоб легко, даром и много.
- Хм… даром? Езжай в Чечню. Может тебе оторвет ногу. Тогда тебе дадут протез и немного денег. По праздникам будут уступать мягкий стул в президиуме.
- А если оторвет не ногу? – сомневался я.
- Тогда твоей семье дадут квартиру. Знаешь, сколько стоит квартира в Москве?.. Торопись! Они уходят с сумкой!.. Все… ушли. Лопух! (Слово лох тогда еще в оборот не вошло).
- Послушай!.. Тебе еще нет и сорока, а ты уже капитан… - хихикало подсознание, - так и будешь трубить. Тебе до полковника служить как медному котелку. Зарплату получил – квартирной хозяйке отдал и радуйся, что трамвай бесплатный. Смотри, какая противная баба идёт, а из пакета пачки денег выпирают. Зачем ей столько? Если совесть мучает – оставь ей половину!..
- Ну и куда я с ними? – все слабее возражал я. - поймают, отнимут. Посадят.
- С деньгами-то?! Да куда хочешь! За деньги тебе все делают. Новые документы, внешность. Поменяют нос, глаза и уши, подожмут шею и уберут живот. Ты же тоже хочешь убрать живот? А твои старые фото во всех газетах - ищите ветра в поле… Все смотрят и завидуют - еще один в люди вышел. Эх, лопух, ушла тетка с бабками.
В офисе банка по стеклянной стене журчит ручеек, под ним отделанный камнем фонтан. Наверно где-то там и прячется золотая рыбка.
- Слушай, - теребит липкими губами ухо подсознание, - а ты свою кассиршу ограбь!
- Свою? – удивляюсь я.
- Ну да, свою, родную. Помнишь, она тебе рваную купюру дала, её потом нигде не принимали. Она же сама тебе чемодан с деньгами в уазик отнесет. А потом, как обычно, у рынка остановить попросит, а водителю просто прикажешь выйти. А ты за руль и…
- Не умею за руль, - шмыгаю я носом.
- Эх, ты! Ну тогда давай как в кино! Выдернуть пистолет и ба-бах! Два выстрела в потолок. Всем лежать! И собираешь полный рюкзак денег.
В потолок не получится – как могу сопротивляюсь я, - там на кобуре к пистолету тянется шнурочек, сначала его отстегнуть надо.
- Шнурочек?! – задыхается от возмущения подсознание, - к пистолету тянется шнурочек?!
Подсознание какое-то время молчит, и я чувствую, как оскорбленное, оно тихо отдаляется от меня, уходит куда-то туда, где журчит ручей.
- Ну хоть немного… - шепчу я вслед, - на поддержку… до лучших времен…
- Неудачник, - доносится уже еле-еле, - иди, купи лотерейный билет…
В кармане, как обычно в день получки, лишь мелочь. Рублей десять. За стеклом перед скучающей операционисткой развешаны разноцветные билеты. Показываю пальцем на тот, что стоит ровно десятку и ссыпаю монеты в лоток под окошком.
Билет красивый, на нем закрыты пять окошечек, и я начинаю ожесточенно тереть по ним последней монетой. Надо чтобы совпали цифры в трех из них.
«Десять тысяч» - отлично! «Пять миллионов» - ух ты!.. «Десять тысяч»… «Миллион»… и в последнем окошке «Десять тысяч».
- Десять тысяч, десять тысяч, десять тысяч, - повторяю я.
- Десять тысяч? – шепчет кто-то за моим плечом, - Ты зарплату за полгода выиграл!
Это наша кассирша, мало ей чемодана.
Ну вот оно, пришло, компенсация за долгие годы страданий и унижений. Дрожащая рука тянет операционистке исцарапанный монетой выигрышный билет.
- Еще билетик возьмете или деньгами?
- Какой билетик? – не понимаю я.
- Деноминация же была, ваш выигрыш – десять рублей…
Надо было всё-таки нашу кассиршу грабить, - мрачно думал я, глядя на её сияющее лицо в зеркале заднего вида уазика.
В кармане звенели все те же десять рублей мелочью.
А она весь день, выдавая из своего низкого окошка жалованье, каждому рассказала историю с лотерейным билетом. Первому с ехидной улыбочкой, а последнему, что будто я скакал и прыгал вокруг фонтана с пистолетом в одной руке и билетом в другой. И все смеялись. Все эти получившие жалованье возвышенные люди. Выступающие на собраниях, держащие равнение и видящие в строю грудь четвертого человека.
Вот опять они дружно приняли какую-то резолюцию и скопом побежали на очередные выборы отдать свой голос очередному негодяю. А я все так же живу среди возвышенных людей тихо, никого не трогаю, ничего уже не жду и все-таки мечтаю, мечтаю…
19.02.2011