(Фантасмагория)
Одуряюще пахло хвоей, воздух казался насыщено-тяжелым, важным, пафосно-могущественным, ведь без него никак, а я бежала, чуть морща нос. Иголки, коричневым ковром покрывающие глинистую землю, не имели права шуршать, потому что по ним бежала Я. Мягкие подушечки лапок легко касались земли, не задерживаясь надолго. Я спешила, спешила, надеясь успеть до заката. Солнце уже насмешливо подмигивало из-за покрученных тёмных стволов сосен, ухмыляясь беззубой улыбкой: «А не успеешь! Не успеешь!».
Я никогда не считала солнце своим врагом, хотя и любила больше его скромную, но чарующе-опасную подружку-противницу луну. Она чаще всего наблюдала за моими жизнями. Я улыбалась и подмигивала ей, проказливо размышляя над новыми проделками, или же смотрела блестящими от непролитых слёз глазами, сидя на подоконнике и обнимая подушку; гуляла ночным парком, мечтая о любви; каталась по весенней траве, зазывно урча; вылизывала шерстку собственных котят; дралась в подворотнях за право жить. Давно уже запутавшись, кем я была раньше – девушкой или кошкой, не разделяла свое прошлое и настоящее – я была. Я жила и умирала уже восемь кошачьих жизней за эти десять лет. Но Я есть.
…светило солнце, оно грозилось утонуть в море до того, как я пересеку лес. И я спешила. Спешила без лишней, человеческой суеты, когда эти странные двуногие, одной из которых я когда-то была, носятся по их тесным каморкам-квартирам, ища нужную вещь и не успевая на РАБОТУ. Да-да – именно так – для большинства тех, у кого я жила кошкой, работа была очень важной. Неотделимой частью жизни. Они могли оставаться голодными с утра, не ужинать и не спать, но боялись не угодить их странной и непрощающей богине-работе. Я, пожалуй, даже рада, что моя человеческая жизнь оборвалась до того, как я стала одной из служительниц этой богини. Умерла. Хм… даже не больно об этом говорить. Никогда не было больно. Было странно сначала чувствовать себя слепым котёнком, а потом статной красавицей-кошкой, но яркость новых красок сменила настороженный страх человека, не ожидавшего такого посмертия.
Жалею ли я о том, что получила такую жизнь? Нет. Мне всё нравится. Я свободна, свободна так, как могла лишь мечтать та малышка, что мечтала о свободе, начитавшись увесистых бумажных, интересно пахнущих вещей – «книг». Книги были для той меня важны – я-человек, пряталась за их «стенами», сбегая от мира, хотела быть свободной, не понимая, что свобода начинается не снаружи, когда несмышлёныша-котёнка уже не опекают, а изнутри, когда котёнок вдруг понимает, что он ответственен за собственную жизнь сам. Она-я этого не понимала и мечтала. «Пф – сейчас я насмешливо чихаю – от так раздражающего меня аромата и от возмущенного недоумения – мечты не накормят, не согреют. Они – что красивая белая мышка в клетке – ими можно любоваться, но тронуть, получить их можно лишь тогда, если ты набралась решительности, поступать наперекор правилам. Особенно – самые сокровенные мечты. Только отчаянные рискнут съесть такую мышь – они обязательно получат нагоняй от ХОЗЯЕВ и, вполне возможно, будут потом жалеть о съеденной мышке». Так что – я разучилась мечтать. Не просто так – от большого ума, а на практике ощутив, как ополчается мир на тех счастливцев, что рискнули удовлетворить свои мечты.
Что мне нравилось больше всего в моём существовании кошкой, так это то, что я могла мыслить, когда тело продолжало делать нужные вещи. Я бежала, выбирала лёгкие тропы, миновала деревья, помеченные какими-то зверьми, и продолжала размышлять. Я знаю – обычные кошки не наделены этой способностью: пыталась объяснять им свои мысли, но натыкалась на стену недоумения. И привыкла, находясь в их обществе, отпускать на свободу Кошку – я растворялась в её сознании, оставаясь глухим отголоском в глубине. А она наслаждалась простой и незамысловатой жизнью. Весна – пора любви, потом, пора забот о котятах, пора расставаний, пора зимы-одиночки – тогда нужнее всего был кров и любовь хозяев, и опять весна – вечный цикл, замкнутый круг, который я не собиралась рвать.
Зря я вспомнила о котятах. Это всегда было моим слабым местом. Я-человек так и не ощутила ни счастливого одурения страстью, ни трудного, но такого необходимого для души счастья матери. Поэтому и считаю, что Она погибла котёнком, нескладным, вроде бы и выросшим, но котёнком. Но её память и инстинкты сыграли со мной-кошкой жестокую шутку: она не умела расставаться с котятами. Первый окот был пронизан страхом, а потом она полюбила их. Слишком сильно. Защищала от всего и даже завладела моим кошачьим сознанием настолько крепко, что я не смогла пробиться, докричаться до неё. И ей было больно, потом, когда выросшие котята – уже сами взрослые кошки, не узнавали её или недоуменно фыркали, когда она ластилась к ним. В ту зиму мы с нею чуть не погибли: она – от боли в душе, я – от невозможности вести себя как кошка. А потом она ушла, затаилась в глубине моего сознания, выскальзывая очень редко. Понадобилось четыре полных боли и отчаяния цикла, чтобы она поняла, что здесь не действуют человеческие инстинкты и… она слилась со мной. Поняла и приняла. Даже стала воспринимать как игру нашу непростую жизнь.
Почему-то, мне не везло с хозяевами. Быть может потому, что мы были слишком умными и обижались на тех, кого она-я называла «подлецами». Первый хозяин-самец, красивый и властный, если бы он был котом, то по весне все кошки в округе сходили с ума, не понравился Ей. Он отказался признавать котят(детей), принесённых ему одной девушкой. Девушка была такой серой и невзрачной, что я даже одобрила действия хозяина, но… Она-я возмущалась – у людей так не принято. И мы покинули его. Потом не раз пожалев об этом решении.
Ведь странные всё-таки существа люди – они хотят тепла, уюта, а, когда находят, то начинают придумывать для себя трудности, отговорки, будто боятся такой сытой и тёплой жизни. Придумывают какие-то странные, по-моему, колючие и невкусные понятия: честь, правда, совесть. Пф. Мне иногда кажется, что эти понятия – это человеческие блохи: одни с ними борются, а другие живут, не замечая их.
Луч солнца больно резанул по глазам и я-кошка на миг потеряла контроль, пробудив девушку-меня. Она немного недоуменно огляделась, забыв, зачем МЫ бежим сквозь хвойный лес, а вспомнив, побежала, не экономя силы. Глупая, наивная, влюблённая. Да-да. Я это чувствовала всем своим телом – она любила того мужчину, которого увидела пять дней назад на вокзале – этом скопище людей и шума, где равно наглыми кажутся как люди, так и железные черви, разрывающие мой слух своим криком.
Он спешил на поезд, устало глядя сквозь прозрачные стёклышка очков. Высокий, какой-то неземной, «вдохновенный» - как вздохнула мысленно она-я. И мы влюбились. Я влюбилась в него потому, что поняла, что он сможет стать мне хозяином – каждая кошка умеет ВИДЕТЬ это – редко мы достаемся не тем Хозяевам, а девушка-я вспомнила своё прошлое – именно из-за него она так и не стала взрослой кош.. тьфу – человеком в полном смысле слова. Мы побежали за ним, но он, широко и уверенно шагая вперёд, не замечал серую «сиамскую», как подсказала мне Она когда-то, кошку. Он зашёл в вагон, а мы растерянно остановились, чтобы быть чуть ли не раздавленными человеком-с-тележкой. Она скомандовала впрыгнуть внутрь багажа на тележке. Мы спрятались, затаились. Когда тележка оказалась совсем рядом с «входом» в вагон, серой тенью запрыгнули туда. Целые сутки мы прятались в вагоне, забившись в одно из купе, под самый верх «на антресоли» - как подсказала девушка-я. В ту ночь я вспомнила-узнала об этом человеке всё. Я-девушка любила его, настолько сильно, что даже боялась признаться в своих чувствах. Улыбалась, была всегда рядом, но… ему никогда не нравилась – это было очень больно – ощущать свою ненужность. Она-я плакала по ночам, а днями пыталась измениться, стать такой, чтобы понравиться ему, но… он смотрел на девушку, как на друга. И она смирилась. Опустила хвост и тихо села в сторонке, наблюдая за его жизнью. Боль переворачивала всё её естество, но она не смела признаться, никому. А потом… потом Она умерла, чтобы родились МЫ.
Когда поезд прибыл туда, куда нужно, мы потеряли его. В вагоне смешались в кучу всевозможные ароматы и запахи, от многоголосого гама вокзала звенело в ушах, а лапы от страха отказывались повиноваться и помогать нам. Мы убежали прочь из вокзала, забились в какой-то переулок, пахнущий псами, и лишь потом поняли, что натворили. Ночью мы вернулись на вокзал, безуспешно искали Его следы, пытались учуять его запах, но Она уже обречённо хныкала: «Это же вокзал. Мы навсегда потеряли его след». Отчаяние затопило ту часть меня-нас, что отвечала за человека, но я-кошка не хотела терять себя, пусть и неправильную себя. В душе шёл нешуточный бой, я трепала её за загривок, била по ушам, царапалась, пока она не обозлилась. О небо! Как же она-я прекрасна в гневе. Синие глаза с ненавистью оглядели вокзал, она, наверное, была на грани бешенства и тут… вспомнила – вспомнила единственную причину по которой он мог приехать в этот город, который поклялся никогда не посещать – из-за Неё.
Значит, скоро день Её смерти и он приехал «воздать почести»? Странные люди, странные. Они чтут одного из их племени больше после смерти, чем при жизни, хотя умершему уже совсем всё равно. Но эта глупая привычка людей дала нам шанс отыскать Его: Она-я догадывалась, где могли похоронить её человеческое тело.
Все ночные города похожи – они становятся опасными, разрывающими тишину машинами, рассеивающими мрак фонарями, своими страстями и пороками, своими легендами и мечтами, подмигивая полуночным прохожим из горящих окон домов. Мы бежали по городу, изредка прислушиваясь к нему, пытаясь что-то отыскать в мусорных контейнерах, чтобы поживиться. Мы ориентировались на её память и кошачью удачу, ища место-где-хоронят-людей. Мы прибежали туда на рассвете, зябко дрожа от голода и не по-летнему холодного утра. И тут появилась новая проблема – мы абсолютно не знали, где лежит её тело.
«Уступи мне.» - шепнула девушка-я, и кошка подчинилась ей. Зрение перестроилось, становясь человеческим, но слух и осязание стали неимоверно слабыми.
«Ты слишком рискуешь. Тут могут быть собаки»
«Прошу, доверься мне» - отчаянно, умоляюще, слезливо. Я-кошка подчинилась, спряталась подальше, чтобы не мешать мне-девушке-в-кошачьем-теле. Целый день мы бегали от памятника к памятнику, читая надписи на надгробьях, с непривычки болели глаза, от голода урчало в желудке, а Она не позволяла мне взять контроль над телом. С наступлением сумерек, её метания от серой гранитной плиты к другой стали ещё обречённее и… мы отыскали Место.
Наверное, ей было странно и больно видеть, где покоится её прежнее тело – в тени выросшей за эти одинадцать лет рябины стояла статуя протянувшей руки к небу девушки. Хрупкость и невесомость фигурки не могло перечеркнуть даже то, что статуя была мраморной. Каждой черточкой тела, каждой складкой каменного платья девушка стремилась вверх, к небу. Купол небес окончательно почернел, а мы сидели и смотрели вверх, на лицо статуи.
«Это же Я!» Она устало вздохнула и отступила – ушла вглубь сознания, больше не мешая мне. Я чувствовала, что ей больно, будто хвост пытаются вырвать, но боль становилась всё глуше. Она не оплакивала себя – она скорбела по разрушенным надеждам. Мне было дико жаль её-меня, но пора было позаботиться о нас-кошке. Запомнив Место, я отправилась на Охоту.
Пускай люди нас приручили, но кошки остались кошками. Охотники, милые пушистые клубочки, норовящие приманить, усыпить настороженность и выпустить когти. Ночью и от голода инстинкты стали ещё ярче. Я почти забыла, что когда-то была непоседливым котёнком, нежной мурлыкой и стала Зверем в полном смысле этого слова. Обычно, она морщилась мысленно, когда Я охотилась, предпочитая искусственную пищу или же уже готовую, которую мог дать только хозяин, но… я была слишком голодной, чтобы заботиться о её мыслях, к тому же, она и так не замечала всего мира, углубившись в мысли о смерти. Странная. Вокруг же жизнь!
Я не люблю птиц за то, что приходится долго отплёвывать перья, норовящие залезть в рот, но в ту ночь я забыла о своих предпочтениях, съев трёх небрежно-самоуверенных голубей. Видать, они были совсем молоденькими, если не знали на что способная голодная кошка.
Уснули мы прямо у памятника, спрятавшись за стволом рябины.
Сон всегда был приятнейшим времяпровождением. Для нас обеих. Мы любили сладко и долго спать, свернувшись серым клубочком и урча, рассказывать этому миру невесёлую, но интересную сказку о Наших жизнях. Из объятий Сна нас вырвали шаги. Кто-то шёл по аллее, совсем близко к Месту. Она-я радостно и возбуждённо встрепенулась, собираясь уже чуть ли не бежать навстречу мужчине, но… это был не Он. Я не знала в полной мере, что такое разочарование, пока Она не всхлипнула в этот момент. Мы стали ждать, сев в тени рябины, настороженно осматривая всё вокруг, надеясь и боясь, что Он не придет. Ожидание выматывало хуже любой драки в подворотни, было невыносимее чем боль в разодранном ухе
Он всё-таки пришёл.
Строгий, грустный, весь в чёрном, с букетом одуряющих осязание белых цветов с большими бутонами. «Лилии» - выдохнула она-я и поделилась частью своей памяти, которую я никогда не запоминала. Она любила эти цветы, иногда могла купить сама себе букет, и втайне мечтала, что он подарит его ей. Мечты… я же говорила – это очень больно, когда они сбываются.
Он преклонил колени перед статуей, заворожено глядя на мраморную тень Её, зашептал что-то одними губами и положил цветы к подножию статуи. Мы не могли сдвинуться с места… от страха, от нежелания мешать Ему, от боли, от восторга, от любви. А потом, через долгие десятки минут, Он поднялся с коленей, улыбнулся статуе на прощание и пошёл прочь. Серой тенью мы побежали за ним.
«Обернись! Увидь! Пойми!» - мысленно Я-девушка кричала, обращаясь к Нему, но люди и простой кошачьей речи не понимают, куда им понять мысли.
Выйдя из кладбища, Он поймал такси, и мы успели услышать его приказ. Она-я знала то место, куда Он отправился – её любимое место на побережье. И мы побежали, собираясь успеть раньше него, ведь кошка может бежать напрямую. Ей не нудны дороги и асфальт.
Бежим, боясь не успеть до заката. Бегу я, бежит она. Мы вместе и отдельно. В этот момент тело будто разрывается на части. Зрение становится то цветным, то обычным, а солнце уже почти коснулось воды, поджигая море и окрашивая его волны в алый цвет. Цвет крови. Крови, которой обливается сердце Её-меня.
Вырваться из-за частокола деревьев, вздохнуть аромат солёных слёз моря и увидеть Его, сидящего на побережье. Подбежать, с последних сил, но… песок предательски разъезжается под ногами и мы падаем, не в силах больше подняться. Последний рывок, отчаянный внутренний крик нас-девушки. Мы встали, заплетающимися лапами подошли к нему со спины.
Он сидел на песке, наплевав на черный костюм, опираясь на отведённые назад руки, и смотрел на закат. Шершавый язык нас-кошки, коснулся тыльной стороны левой ладони. Мужчина вздрогнул, обернулся. Серые глаза встретились с синими глазами умирающей кошки и…
Не было ни вспышек, ни холодного и заунывного дуновения ветра… просто в один миг я-кошка поняла, что нахожусь в чужом теле – на песке стояла Она, в глубине сознания которой испуганно жалась я. Она-я неверяще посмотрела на свои руки, коснулась ладонями лица и перевела взгляд на Него. Мужчина в чёрном, Любимый, сидел, застыв от удивления. Что-то прошептали его губы, мы хотели ответить, но наших слов было не слышно – слёзы сдавили горло. Я поняла, что такое боль и Счастье. Мы поняли, что такое Свершение Самой Главной Мечты. Он… я не знаю, понял ли что он, но его губы прошептали: «Прости».
Мы исчезли… Не было больше ни кошки, ни девушки, лишь следы босых ног на песке и память мужчины. Мы исчезли, умирая вместе с солнцем.