А родись счастливой. Глава 40

Владимир Ионов 2
 Белый-белый потолок. Белые-белые стены. Яркий жёлтый свет за белыми рамами окна, белый с жёлтыми пятнами бинт на руке. Белые халаты на людях, стоящих у кровати. Бесцветный огонь на лице и в спине…
     - Душа моя, ты меня слышишь?- Это грубоватый голос Кольчугиной.
     - Если водит глазами, значит и слышит. Привет!- А это – Ефим.
     - На два вопроса можете ответить, Любовь Андреевна?- Какой-то чужой голос.
     - Я попробую…- Бесцветный огонь жжёт угол рта.- Зеркало… Зеркало есть? Дайте…
     - Есть у тебя? Доктор, а ей сейчас можно видеть себя?- Это – Ефим.
     - Думаю, ничего страшного…- Этот голос она уже где-то слышала.
     - Это вам ничего, вы привыкли. Свет, есть у тебя какое-то зеркало?- Опять Ефим.
     - Принесите наше… Давайте, я подержу. Вот так…
     Жёлтый бинт закрывает лоб, щёку, подбородок. Много…
     - Спасибо. Я так и знала… - И опять огонь жжёт рот, подбородок, лоб. Лучше не пробовать улыбаться…
     - Любовь Андреевна, так это всё-таки был мальчишка?- Наклонилось к ней лицо мужчины с тонкими усиками.
     - Мальчишка.
     - Вот этот?
     Фотография чуть расплывается в глазах. Надо бы прищуриться, но огонь жжёт всю левую сторону лица.
     - Кажется…
     - Он или кажется?
     - Он… Кажется…
     - На сегодня всё! Извините, завтра.- Рука в белом халате отодвигает в сторону все белые халаты, над которыми мерцают и расплываются лица Ефима, Кольчугиной, мужчины с тонкими усиками. Опять белый потолок, жёлтый свет. Летит к ней дымящаяся, остро пахнущая струя… Смеётся Серафима... Широко улыбается Сокольников... Зло сопит рыжий Степан, пытается поймать её широко распахнутыми руками… Кусает пухлые губы Ефим… Тишина. Серые сумерки ползут в белые рамы окна…
     … Закрыв дверь палаты, пожилой завотделением ожогового центра, протирает платком очки, близорукими глазами смотрит на Немца, слегка опустив голову, охватывает боковым зрением и остальных. Надо объясняться. Взрослые, вроде, люди, а будут сейчас задавать детские вопросы: «Доктор, это опасно?», «Сильно будет обезображено лицо?» А что им ответить? Рубить правду-матку? Нельзя надрывать людям нервы. Обнадёживать? Глупо в таком состоянии... Честно-то говоря, ожог обширный, местами высокой степени, но ведь бывало и хуже, тем не менее, люди выкарабкивались непредвиденно быстро. Здесь же, видимо, другая организация нервной системы. И понятно: была красавица, а что останется? Пересадки ещё никого не украсили…
     - Ну, что я вам скажу? Конечно, рано мы допустили вас к больной… С другой стороны, увидеть близких… В общем, пересадка тканей прошла успешно. А дальше - будем надеяться… Извините, я должен… А вам можно будет приходить, только когда переведём в общую палату,- сказал доктор следователю.- Я и так нарушил всяческие правила, извините.
     - А мне когда можно, доктор?- спросил Немец.
     - Тоже. Это касается всех.
     - Скажите, а лицо у неё сильно пострадало? Она же у нас на экране…
     - К счастью, нет. Но последствия налицо.
     Доктор вздел крупные очки на нос, слегка поклонился окружившим его посетителям и пошёл навстречу торопящейся к нему по коридору медсестре.
     Немец положил руку на плечо следователю, приглашая того отойти чуть в сторону, спросил:
     - А что пацан? Вы его допросили? Кто его так снарядил?
     - Пацан нам известен. Вокзальный попрошайка, воришка. Балуется клеем. Пока валяет дурочку: крыс хотел разогнать, шприц нашёл во дворе ветиринарки, кислоту - там же. Кто послал поливать людей, молчит.
     - Ну что, вы спросить не умеете?
     - Малолетка. Ему одиннадцати ещё нет. На нём не разбежишься – прокурор голову отвернёт…
     - Мне кажется, это дело рук Васи Рыжика. Он «советовал» признать первой красавицей Агату из «Жемчужины», а жюри не прислушалось к совету.
     - Спросим. Но Вася – тот ещё! Ему бы уже не одна «вышка» светила, а он на Мерседесах ездит. Если только прямо угрожал… А за «совет» какой с него спрос? Или только, если пацан расколется. Но и там, наверно, будет десяток шестёрок между ними.
     - Ладно, работайте. И держите в курсе.- Немец отпустил следователя, подхватил под руку Кольчугину, как-то даже похудевшую со вчерашнего вечера.
     - Ну, чего мать? Хорошо мы прославили город!...  У тебя уже есть отклики?
     - Пока только с ленты. Экран вечером будем смотреть.  Мне-то, что теперь делать? Такая дыра в сетке будет… И чем её затыкать каждую неделю? Люба, конечно, не скоро оклемается, да и как теперь будет смотреться…
     - Да это-то хрен с ним! Ребёнка бы не потеряла!
     - У каждого у нас свой ребёнок, Ефим Борисович! Хотя девку до слёз жалко…
     - Жалко…
     К вечеру шум в эфире действительно поднялся, но не очень большой. Центральные каналы отметились краткими сюжетами с конкурса, где Люба, объявлявшая итоги, была ещё во всей красе, потом – совсем уж коротко – показали летящую с головы первой красавицы корону и сутолоку в коридоре вокруг ведущей, пострадавшей непонятно от чего. На «Волне» трещали все телефоны. Поднимая их, редакторы и корреспонденты тут же бросали трубки не в силах отвечать на вопросы звонивших.
     Немцу позвонил Усков, спросил, чем может помочь, потом долго плакала в трубку «маман», бессвязно грозясь немедленно приехать и забрать «мою девочку» от людей, которые не умеют ценить и беречь, доставшееся им чудо.
     Радио «Свобода» напрямую связало пострадавшую на конкурсе красоты Любовь Сокольникову  с представителем президента России Ефимом Немцем, имеющим, между прочим,  законную жену и дочь. И откуда только у этих проныр такие подробности, что пострадавшая красавица ждёт от молодого политика ребёнка…
     А ночью позвонил и «Сам». Без дальних вопросов спросил:
     - Разгулялся? Трезвонят там! Что делать будем? Тебя забирать оттуда или красавицу, от греха подальше? Давай мы её у тебя заберём, а ты сиди пока, работай и не больно там блуди, понимаешь…
     - Спасибо! А куда заберёте?- решился Немец на вопрос.
     - А что, у нас забрать некуда? Подлечим не хуже, чем там у тебя. А ты поставь на уши этих, кто мышей у тебя не ловит. Я тоже дам распоряжение министру.
     - Спасибо. Будет сделано…
     - Вот, давай!
     Утром позвонил главврач ожогового центра:
     - Извините, Ефим Борисович. Любовь Андреевну у нас забирают…
     - Кто ещё там?
     - Бригада. Приехал реанимобиль из ЦКБ.
     - И что? Будут трясти её до Москвы? Не отдавайте пока! Сейчас подъеду.
     - У них самолёт в аэропорту. Это специальная бригада. Они не могут ждать… Только если вы очень быстро…
     - Скажите, я приказываю ждать!- гаркнул Немец в трубку и бросил её.
     Он стал наскоро одеваться, не враз попадая в штанины и в рукава. Чертыхался, что ранний звонок заставляет его одеваться ещё неумытым и не сделавшим утренней разминки.
     - Что тебе на завтрак? Яичницу или кашу?- спросила жена. Она тоже была одета только в короткий шёлковый халатик и стояла, прислонившись к косяку спальни, неумытая и встревоженная.
     - Ничего! Машину вызови!
     - Тише кричи, дочку разбудишь!- тихо, как-то очень безнадёжно сказала жена.
     - Пап, я уже не сплю! Ты куда?- просунула под руку маме кудрявую голову дочка.
     - Ну, куда я всегда хожу? На работу. Доброе утро!
     - Сегодня у папы работа около тёти, которую вчера ты видела по телевизору…
     - Которая самая красивая была?
     - Была и сплыла,- сказала мать и ушла на кухню.
     Дочка подбежала к отцу, обняла его за талию, прижалась к нему. Немец сел на кровать. растерянно поцеловал дочь в висок, погладил её кудрявую голову. Да… Ситуация!... Жена, конечно, давно догадывалась, но пока не задавала никаких вопросов. Теперь знает всё. Вчера без вопросов и истерик выбросила в ведро рубашку, прожженную кислотой, попавшей на грудь, когда прижимал  к себе голову Любы. Не задаёт никаких вопросов и сейчас. Да… Выдержка… А если бы стал догадываться он? Тоже без вопросов? Или бы снёс голову?... Нет, она не могла… Другое воспитание. Другая природа…
     - Машину вызвала?- поднялся Немец, отпустив дочь.
     - У подъезда.
     - Спасибо, я улетел! Когда буду – не знаю.
    
     У постели Любы стояли четыре молодца в халатах, готовые перенести её с кровати на каталку. Рядом были главврач и завотделением. Люба, превозмогая боль в шее и плече, трудно поворачивала голову в стороны, пытаясь увидеть среди мужчин лицо Ефима. Понимая её встревоженный взгляд, главврач, скорее ей, чем другим, сказал:
     - Ефим Борисович просил подождать.
     - У нас самолёт под парами. Ждёт, не выключая двигатели,- ответили ему.
     - Он приказал ждать,- нерешительно произнес главврач.
     - У нас свои приказы.
     И Люба почувствовала, как натянулась под ней и с болью обняла её простынь, как мягко опустили её на что-то прохладное, и замелькал над ней потолок, превращаясь из чисто-белого в бело-серый, как хлопали по обе стороны каталки тяжёлые бело-серые двери. Еще она видела два тревожных мужских лица, которые переглядывались с кем-то, кто был за её головой, когда каталка отрывалась от пола, покачиваясь, зависала и снова катилась по коридору. По бокам мелькали  белые и пёстрые халаты, озабоченные, печальные и постные лица. И никак не появлялось крупноглазое лицо со знакомой, чуть насмешливой, милой улыбкой. Люба устала его ждать, ей надоели все эти мелькания, и она закрыла глаза. Каталку куда-то поднимали, опускали. Не открывая глаз, поняла, что едет в машине и незакрытое ухо режет сирена, потом она стихла, сменившись тугим, нарастающим шумом, а над головой был всё тот же чуть желтоватый потолок машины, а по бокам – два лица всё тех же незнакомых мужчин.
     - Мы куда-то едем?- тихо спросила она.
     - Не слышу. Не надо говорить. Мы летим,- склонилось к ней одно мужское лицо.
     «Куда?»- спросила она взглядом.
     - В нормальное место,- понял её мужчина.- К хорошим врачам. Вам бы лучше поспать.