Романы, тем более, пляжные - неотъемлемая часть кино экспедиций, именно они, а ни экранный продукт творчества, остаются самыми яркими в памяти людей, служащих Музе по имени «Фабрика грез». И у наших мужчин, естественно, были на море девушки. Мераб имел доступ к ним в неограниченном количестве. Сократ, как это ни странно, пользовался не меньшей популярностью. Гуляли Тедо, Нэмо, Леван, сонный Джемал. Гулял наш реквизитор, турок по имени Челик, тучный человек, вечно улыбающийся, при этом будто выставляя напоказ верхний ряд белых до белизны зубов, потому и прозванный братьями Пижамовыми - «Кафель Метлах». Даже Кока Захарыч, вечерами часто бывал замечаем в компании веснушчатой Нуну, уединившись, они допоздна бродили босиком по пустынному пляжу, откуда зачастую доносились обрывки огнеметного смеха рыжеволоски. О тех, кто помоложе и говорить, было излишним.
«Латерна магика» под названием «кино» как магнит, притягивала к себе поголовно самых разнообразных представительниц слабого пола - блондинок, брюнеток, шатенок всех возрастов и телосложений. А «волшебный фонарь», в виде круга для танцев перед «тонвагеном» с Симоном внутри, на время становился культом новой религии с музыкальной проповедью, обращенной к зову плоти и призывающей к любви. Этим магическим словом, кроме людей, казалось, заряжалась сама стихия - воздух, почва, вода в море. Да, это была лафа, настоящий праздник жизни, что-то дохристианское, языческое.
Странно, но в этой лунной оргии, пожалуй, лишь Темур держался холостяком, при этом как танцами, так и женской половиной вообще не интересовавшимся. Я спросил однажды, почему? Он ответил, что в Тбилиси у него уже есть любимая, и что он - штучка моногамная. Однолюб, пояснил, чтобы до меня дошло. Выходило, что единственным, кто оставался без девушки, а, следовательно, без любви, был в нашей компании я. Днем то я общался с некоторыми более или менее приятными мне особами, угощал поджаренными на углях початками кукурузы, мороженым или лимонадом, вел заумные разговоры, шутил, играл в подкидного дурачка, рассказывал анекдоты, но на этом наши отношения и заканчивались. Вечером, когда начинался «бал», я предпочитал оставаться где-то в сторонке от общего круга, вмещавшего десятки пар, ибо танцы, по моему мнению, как ритуал преддверия предполагаемого соития, требовали прежде наговорить своей избраннице кучу разных нежностей, уверять в вечной любви, убеждать в том, что она - моя ненаглядная, неповторимая, единственная. Не хотелось никому врать, ведь ни по одной из девушек я не сох и не сходил с ума. Поэтому пребывал бобылем.
Медея, восходящая звезда наша, вне всякого сомнения, танцевала на удивление здорово. Обожала самые быстрые ритмы и вписывалась в них, зажигая других своей неуемностью, не отказывалась, когда ее кто-то приглашал, но бросала тотчас же, если кавалер отставал от взятого ей темпа и не проявлял особой фантазии телодвижениями. Но если партнерами оказывались, скажем, Мераб или Симон, выплясывала с ними такое, что всем остальным, чтобы не выглядеть смешными, приходилось останавливаться, создавая простор для этих, двоих, и лишь наблюдать за виртуозами рок-н-ролла, восторгаясь вслух и молча завидуя. Странным было то, что никаких эксцессов здесь она не устраивала.
Как-то раз, распалившись до некуда, вышла из круга, чтобы глотнуть свежего воздуха. Чуть отдышавшись, направилась к фонтанчику попить воды. Неизвестно уж, по какой причине, но судьба распорядилась так, что неподалеку от этого водонапорного агрегата на пригорке, вдали от света, дымя сигаретой, восседал именно я, обращенный в слух. В динамиках звучал блюз, «Бранденбургские ворота» Брубека, самая любимая мною композиция из всего музыкального арсенала Симона. Сделав несколько глотков и взбрызнув водой лицо, волосы, оголенные плечи, грудь, Медея, уже различавшая предметы в темноте, заметила, наконец, и меня. Следует добавить, что мы с ней до этого ни разу не обмолвились, ни словом.
- На кого мастурбируешь? - спросила вдруг.
За десять дней, проведенных в мире кино, я успел привыкнуть к неожиданностям. Поэтому вопрос меня не особенно смутил.
- Не обижайся, - ответил, - но не на тебя.
Она усмехнулась и посмотрела так, будто впервые увидела.
- Чего не танцуешь?
- Ногу подвернул.
- Правую левую, или левую правую? - сострила и она.
- Обе, - для убедительности я ткнул в них по очереди пальцем.
- Идиот! - поставила мне диагноз, но вместо того, чтобы уйти, подошла и села рядом. От нее исходил смешанный запах духов и пота, но мне почему-то противно от этого не стало.
Взяла из моей руки сигарету и выбросила.
- Ты, что - женоненавистник?
- Нет, - ответил я.
- Девственник?
- Да, - сказал я.
Она рассмеялась, и шепнула, чуть ко мне наклонившись:
- А я уже - нет!
- Ну, и что из этого?
- Ничего, - ответила. - Тебе, какая разница?
- Никакой. Но ты же мне эту новость сообщила.
- Хотела тебя позлить.
- Извини, я не твой поклонник.
- А чей же?
- Ничей. Но если подумать, то, скорее всего - Нуну, Галины. Хорошие девушки, с ними дружить стоит.
- Хочешь поиметь обеих сразу? Или каждую по отдельности?
- Мне они нравятся, только и всего.
- Значит, ты хочешь дружить с девушками? Дружить и ничего больше?
- Тебя это удивляет?
- Еще как! Я тебе не верю.
- Можешь не верить, но это правда.
- Помнишь - сказала, - в песне поется: «люди влюбляются, совокупляются»… Сидишь тут один, еще голову мне морочишь.
- Я?!..
- Ты. Скажи, откуда ты, такой, взялся?
- Из города Тбилиси, - ответил. - Закончил 52-ю школу, до того несколько лет был помешан на кино. «Летят журавли», «9 дней одного года», «Четыреста ударов», «Иваново детство» - самые любимые мною картины. Посмотрел их десятки раз, решил, что кинематограф - это мое. После родители устроили меня на киностудию, и вот я здесь.
- Ну и как тебе здесь?
- Трудно сказать. Начинает казаться, что кино - не мое призвание.
- Люди не нравятся?
- Наоборот, с людьми все в порядке. Дело во мне.
- Ты, наверное, страшный зануда?
- Скорее я полный неуч, выскочка и трус.
- Ну?!.. Ты, конечно же, трепло и воображала, но не трус. Мераб мне рассказал про ваш заплыв.
Открыв рот от удивления, я тут же его закрыл, плохо соображая, что следует ответить.
- Это он молодец, - сказал, - дал мне понять, что я на что-то способен.
- Скромничаешь?
- Нет, это правда.
- И я могу сказать тебе правду: я тоже боюсь воды.
- Ты? Ушам своим не верю, - искренне удивился я. - Ты можешь чего-нибудь бояться?!
- Представь себе, да…
- Мужчин, наверное? - вновь попытался сострить.
- Заткнись. Я серьезно…
- Ну, и что еще тебя пугает?
- Может быть, когда-нибудь расскажу.
- Ладно, - сказал. И добавил: - Способ борьбы со страхом нам уже известен. Попробуй доплыть со мной до буя. Если по пути мне не удастся тебя утопить.
- Наконец, то.… Итак, ты меня ненавидишь. За то, что тогда обозвала?
- Да, нет. Уже забыто.
- Забыто?
- Забыто, - снова соврал я.
- Ну, раз ты такой, не злопамятный, тогда скажи, со мной тебе хотелось бы дружить?
Немного подумав, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, я все же ответил:
- Да.
- А что такое, дружба? В твоем понятии.
- Ну, это когда ты доверяешь другому человеку как самому себе, у тебя от него нет секретов, ты радуешься его радостям и сопереживаешь горестям. Ты как бы одно с ним целое.
- И все?
- Может, не все, но мне вполне достаточно.
- Ты рассчитываешь на это, если мы подружимся?
- Естественно.
- С какой стати?
- Что-то подсказывает мне, что ты на самом деле не такая, какой хотела бы быть.
- Переведи, я ни хрена не поняла.
- Это непереводимо. Понимай, как хочешь.
Она молчала. И довольно таки долго. А потом сказала:
- Ладно, философ. Значит, друзья?!
- Друзья! - ответил я.
Встала и ушла, унося улетучивающийся запах своих духов с аурой вспотевшего тела туда, где по-прежнему играла музыка, а пары еще ближе прижимались друг к другу. Только теперь их стало меньше. Хотя исчезнувших легко можно было найти неподалеку - под соснами на берегу, или же на песке пляжа. Я закурил и смотрел ей вслед, пока она не затерялась среди танцующих. Сидел и думал: неужели это явь? Единственное, что нас как-то связывало: она была самой юной в женской половине группы, я же - младшим в мужской, хотя факт этот ни о чем большем не говорил.
Продолжение: http://proza.ru/2011/02/20/885
_____________