Правило шестнадцатое. Сильный финал в суде

      
    
       Правило шестнадцатое. Сильный финал в суде
      
     Мне приходилось уже бывать в областном суде один или два раза. Но в процессе с участием присяжных заседателей – еще ни разу. Поэтому, глядя на лица самоуверенных присяжных, я, жутко волнуясь, повторял про себя: «Господа присяжные заседатели!...Господа присяжные заседатели! Перед вами человек, обвиняющийся в совершении самого тяжкого преступления, обвиняющийся в убийстве!»

     Мне казалось, что все присутствующие в зале видят, как побелело моё лицо.

     Не скажу, что меня совсем не угнетало то, каким способом я «уладил» проблему с Прониным-старшим и его подручным. Мне до сих пор кажется, что руки мои пахнут бензином, и я чувствую запах горелого мяса.

    Другое дело, что я смотрю на убийство несколько по иному, нежели рядовые обыватели. Во многом это связано с тем, что мне не один раз приходилось делать в ходе следствия заключение и говорить: «Да, это убийство – не убийство, а самооборона». Иногда я определял самообороной самое обычное убийство, но совершенное при некоторых, оправдывающих убийцу обстоятельствах. Обычно это случалось, когда добропорядочный гражданин убивал, как мне казалось, какого-нибудь мерзавца, провоцирующего своими незаконными действиями совершить  в отношении себя насилие. Это было один, ну может быть два раза. Уж больно само понятие самооборона расплывчатое, позволяет следователю довольно вольно, субъективно оценивать ситуацию.  Когда меня увольняли, то мне припомнили и эту вольность.

     Вот и в  случае с Прониным-старшим, думаю, была самооборона с моей стороны. Ну, почти самооборона. Ведь они угрожали расправой моей семье! Учитывая, что у него руки по локоть в крови – опасность была самая, что ни на есть, реальная…

     – Господа присяжные заседатели! – я поднялся с места. – Прошу вас задать себе главный вопрос: «А было ли убийство в действиях моего подзащитного?» Если вы ответите на поставленный себе вопрос положительно – моего подзащитного Пронина Олега ждёт суровое наказание. Может быть даже, пожизненное заключение…

    Произнося заученную речь, я неотступно в своих мыслях возвращался к пожару на Пронинской даче. Словно судили не Олега Пронина за зверское убийство женщины, а меня – за поджог и убийство двух людей.
    Ведь что получается, на Палатинском рынке действовала сама настоящая банда! Директор рынка Дашлакиев давил неугодных ему торговцев. Гусеву Ирину он даже убил руками Пронина Олега и Кирилловой. Действовал он через Пронина-старшего, с которым был связан торговыми делами. Высказал ему своё пожелание, а Пронин-старший шепнул своей любовнице Кирилловой, что делать. Да и сынка своего к ней пристроил на помощь. Однако вознаграждения ожидаемого от Дашлакиева не получил. Тот ограничился тем, что простил Пронину-старшему давнишний долг в десять тысяч долларов. Вот за это и получил пулю в голову. В последнюю встречу, которая происходила в джипе Дашлакиева, Пронин – старший пытался урезонить Дашлакиева, требовал деньги и при этом как всегда хлестал свой коньяк из металлической фляжки. Вот отсюда и отпечаток свастике на панели. Не получил денег – вот и шлёпнул директора рынка.
     – Ваша честь! Господа присяжные заседатели! – я сделал эффектную паузу и почувствовал, как слова полились помимо воли, словно во мне всю жизнь сидел прожженный адвокат, получившего, наконец,  слово. – Что может быть тяжелее, чем грех смертоубийства? Да, Библия, общественная мораль справедливо осуждает это злодеяние. Нет убийцам прощения! Каждый убийца достоин если не казни, то сурового осуждения!

    Я почувствовал, что уже совсем не волнуюсь.

    – Но, господа, кто из нас хотел   бы стать палачом? Палачом, лишающего жизни невиновного? – Мой взгляд скользил по непроницаемым лицам присяжных заседателей, стараясь остановиться на каждом из них. Кое-кто при этом, поспешно опустил глаза, не выдержав этого взгляда.

     И, окончательно набравшись уверенности,  я продолжил:

     – Никто не хочет быть палачом! Потому что это в нашей крови – неприятие убийства. Общество сурово должно наказывать своих оступившихся членов, наказывать, но не казнить безвинных. Пронин Олег – не виновен! И пожизненное заключение, которое просил государственный обвинитель для моего подзащитного – это самая настоящая казнь. Давайте уж лучше дождемся отмены моратория на смертную казнь и приговорим моего подзащитного к смерти, чем бросать его, не виновного, на вечное мучение в каменный мешок!

    Выйдя из-за трибуны, я стал разгуливать по залу, приближаясь к барьеру, за которым сидели присяжные заседатели.
     – Ведь что у нас получается? – я остановился напротив пожилой женщины, во взгляде которой уловил симпатию.  Мне казалось, что она даже слегка кивала мне сочувственно, как благосклонный к своему студенту экзаменатор.
     – Следователь, молодой ещё, неопытный человек, в своём благородном рвении найти убийцу хватает моего подзащитного по наговору его сожительницы и, попирая все мыслимые и немыслимые законы, в первую очередь нормы уголовно-процессуального кодекса, что называется, вешает на него совершение жестокого, прямо скажу, жуткого убийства!

     Начнем по порядку. Допрос подозреваемого. Самый первый допрос, где мой подзащитный оговаривает себя. Перед допросом следователь остается наедине с задержанным, то есть с Прониным Олегом, и запугивает его!

     Идем далее. Выход на место происшествия, где Пронин Олег показывает, где он якобы совершил убийство и куда затем выбрасывал останки женщины. Что мы видим? На фото и на видео мы видим, ни много ни мало, а сотрудника милиции, который приковал к себе наручниками моего подзащитного и водит его по всем этим местам. Это не Пронин Олег показывал, где совершено убийство и сокрыты останки, а сотрудник милиции! Господа присяжные заседатели, я уже вижу, вы возмущены этими нарушениями закона. Но это ещё не всё. Показания моего подзащитного в ходе следствия о давлении на него следователя –во внимание, увы, не принимаются. Заявления, о том, что убийство он не совершал –так же следователем  игнорируются…

     Я выкладывал и выкладывал все те процессуальные нарушения, которые нашёл в уголовном деле и уже видел, что присяжные заседатели готовы, они на моей стороне. Моя добрая экзаменаторша уже победно оглядывала своих коллег- заседателей, а в моей душе поднялось, окрепло, расправило свои крылья неведомое мне ранее радостное чувство – чувство власти над слушателями.

     Когда оправдательный приговор был провозглашён, Пронин Олег покинул клетку под удивленные и возмущенные возгласы родственников потерпевшей. Первым делом, счастливо улыбаясь, он подошел и крепко пожал мою руку. Не ограничившись этим и не в силах сдержать эмоции, он по-братски обнял меня.

                ***

    Долго после этого, вернувшись домой, я стоял под душем. Но мне казалось, что я весь испачкался даже изнутри. Поэтому в несколько приёмов опорожнил бутылку водки – даже сам удивился, как она быстро закончилась. Но не почувствовал себя лучше и чище. Потом бутылки с водкой пошли нескончаемой чередой, пока в какой-то прекрасный день мне ни стало  понятно, что в своём падении я достиг дна. Придя через какое-то время в себя, я уволился из адвокатуры, сдал в аренду однокомнатную  квартиру и навсегда переселился на свою дачу.

    День-деньской я возился с землёй. Высаживал кустарники, деревья. Перекапывал грядки и снова что-то садил. Когда понял, что всё переделал и в землю вложить больше ничего не смогу, я снова выкапывал кустарники, молодые деревья и пересаживал их в другое место.

     Делал всё это чисто механически, перемалывая в своём сознании  один и тот же сон, который мне снился теперь каждую ночь.  А снилось мне, что бегу я вдоль длинного, нескончаемого забора коллективного сада с большим клетчатым баулом в руках и кидаю, кидаю через забор окровавленные останки потерпевшей Гусевой. Когда я достал за волосы окровавленную голову, она что-то сказала тихо.

    – Что? Что? – переспрашивал я и, стараясь не встречаться с её взглядом, подносил  голову как фонарь к своему уху.

    – Ты хорошо усвоил правила защиты, – шептала она едва слышно мне в самое ухо, – даже слишком хорошо. Но ты забыл самое главное правило…

    –Какое?  – спрашивал я, и в нетерпении сам же за неё отвечал: - Соразмерности? Я забыл правило соразмерности? Но как же! Угроза была более чем реальна. Они не остановились бы перед убийством моей семьи. Мне что же? Надо было дать им убить мою жену и дочь, чтобы потом какой-то следователь расследовал и восстанавливал справедливость? Я просто упредил их!

     Но её совсем уже было не слышно.

    – Не лги? Ты сказала: не лги? – переспрашивал я голову и, забывшись, бросал на нее свой взгляд, чтобы тут же, вздрогнув, проснуться, так и не дождавшись ответа.