Правило пятнадцатое. Идти до конца

Николай Николаевич Николаев
      
     Правило пятнадцатое. Идти до конца
      

    Кажется, я недооценил следователя Вяткина. Мы встретились с ним в следственном изоляторе. Как и договаривались – чтобы предъявить моему жулику обвинение. В ожидании привода арестованного я и следователь сидели друг против друга одинаково веселые, радостные от того, что у нас есть время поговорить не о деле.

     Обсудили изменения в законе о прокуратуре. Посетовали, что как платили следователям мало, так и продолжают недодавать в зарплате. Вяткин  сочувствовал мне.

    – Да…– вздохнул я.– Такие дела.

   – Такие, да…– согласился Вяткин.

    Наконец, я не выдержал и попросил ознакомиться с текстом обвинения.

     В постановление о привлечение в качестве обвиняемого утверждалось, что Пронин О. по предварительному сговору с Кирилловой В.  из корыстных побуждений совершил умышленное убийство Гусевой И. Убийство при отягчающих обстоятельствах.

    Видя моё удивление, Вяткин сказал:

    – Ваш клиент через начальника следственного изолятора прислал нам заявление о роли Кирилловой в этом убийстве. Да и сама Кириллова уже созналась.

   – Вот как? Быстро Вы провернулись. Надо отдать Вам должное! – я продолжал удивляться. Следователь хотя и молодой, но расторопный. Теперь мне придётся поломать голову, как всё это преподнести Пронину-старшему и как выйти из этой ситуации, сохранив голову на плечах. Ведь отец Олега сразу поймет, что я не отнёс его деньги по назначению, не дал следователю взятку, а, значит, присвоил эти десять тысяч долларов.

    Глядя в постановление, я просчитывал возможные ходы в сложившейся ситуации. Когда в кабинет привели Олега, мне уже было понятно, что делать дальше. Флегматично прослушав вопросы-ответы следователя и подзащитного, я задал Пронину какой-то уточняющий вопрос. И как только следователь спрятал подписанный протокол допроса и покинул кабинет, я быстро распрощался с Олегом.

     Было понятно, коли следователь предъявил такое обвинение моему подзащитному, значит, он убеждён, что Кириллова сядет. Значит, скорее всего, есть серьезные улики против неё. Следователь сообщил мне, что она призналась в убийстве. Думаю, что так оно и есть. Вяткин не стал бы меня вводить в заблуждение. Скорее всего, Пронину-старшему уже известно об аресте Кирилловой, а это значит, что моя встреча с ним или его холуем уже не за горами. А точнее, она может случиться в любую минуту. В подъезде моего дома, в доме моей жены. Бывшей жены. Да где угодно. Это даже не вопрос времени, это вопрос – как сойдутся звезды над моей головой. И если я до сих пор живой, значит, они над моей головой сходятся хорошо.
     И я сделал то, что и должен был сделать. Я сел в свою «Тойоту» и поехал к Пронину-старшему в его магазин на Посадской.

     Оказавшись в магазине, я удивился той перемене, которую там застал. Не было дивана, на котором валялся Пронин-старший, не стояли по углам пустые бутылки из-под спиртного. Вместо полумрака – яркий офисный свет, а за широким рабочим столом, в кожаном директорском кресле сидел незнакомый мне человек. Словно мне Пронин-старший и его подручный только приснились. 

   – А с Прониным Григорием Павловичем я могу увидеться? – поинтересовался я.

    – Он здесь уже не работает.

    – Не можете дать номер его телефона?

   – Нет. Я не знаю, – коротко ответил  мне новый директор, глядя мне в лицо каким-то неживым взглядом.

     Оставалась дача Пронина.  Но так ли он мне нужен, чтобы я мчался сломя голову к нему на дачу? Телефон его не отвечает. На обычном месте его нет. Значит, есть какая-то причина не появляться ему на моем горизонте.

     Наверное, не обошлось тут без Паши Портного, подумал я, не скрою, с радостью.

                ***

     Я заехал домой, достал из тайника десять тысяч долларов и направился в областную прокуратуру. Надо было избавляться от этих денег. Паша оказался на месте. Как ни странно, он ничего об исчезновении Пронина-старшего не знал. «А обещал задать ему!» – мелькнуло у меня в голове. Когда тебе что-то обещают, это не значит, что обещание сдержат. Я уже давно привык всегда подгонять и милицейских и своих, прокурорских. Казалось, в суете они забывают не только свое обещание, но и себя самих.

     С деньгами вопрос решился быстро и просто. Я написал заявление на Пронина – старшего и сдал деньги как вещественное доказательство. Паша даже немного обиделся:

– А что с баксами-то тянул, а? Зажилить хотел, сознавайся! Я бы давно Пронина уже прижал, если бы вовремя получил от тебя заявление.

     – Да, прижал бы ты! – я позволил себе высказать недовольство. – А что сейчас с ним и где он – не знаешь. А я-то прилично тебе уже о его подвигах наговорил! Вот так и свернули бы мне шею, пока вы тут в бумажках возитесь! Еще не факт, что не свернут, после того, как я сюда с этим заявлением пожаловал!

     Да, что-то есть вязкое бюрократическое в нашей прокурорской системе. Если своего порой защитить не могут, то что же говорить о других?

     Видимо, чтобы как-то реабилитироваться, Паша бодрым голосом стал говорить мне о том, что Кириллова уже сидит под стражей и во всем созналась. После своего прокола с Прониным-старшим Паше видимо показалось неудобно щеголять передо мной таким бравым, крутым легавым, и он накинул на себя пиджак, чтобы скрыть кожаную портупею и торчащую из нее рифленую рукоять пистолета. У Миши был Стечкин, а не Макаров, как у всех. И он всегда любил при случае прихвастнуть этим.

    – Ну и что она, Кириллова, говорит? – спросил я Пашу.

     – Дала полный расклад. Во всем призналась.

    – А в чем?

     – Ну, всех деталей-то я тебе сказать не могу. Ты же адвокат, защищаешь Пронина. А у него противоречивые с Кирилловой интересы.

     Всё ясно. Паша опять ситуацией не владеет. Я, конечно, уже ознакомился с показаниями Кирилловой. Вяткин в следственном изоляторе дал почитать мне протокол с её показаниями. Она ни в чем не призналась. Заявила только под нажимом следователя, что помогала Пронину Олегу скрыть следы преступления. Отрицала свое непосредственное участие в убийстве. Сваливала всё на Олега.

     Я понял, что опять остаюсь один на один с навалившимися проблемами. Здесь только одна показуха Пашина. Десять тысяч долларов – деньги не большие. Но кто знает, что взбредет в голову этому алкоголику, Пронину-старшему? По голове от него уже получил и в подвале полежал, совсем ни за что. А сейчас, когда его в очередной раз обидели, лишив магазина, Пронин может посчитать, что всё зло мира сосредоточено во мне.

     Не успел я завести машину, как забренчал мой сотовый. Звонила жена.

     – А ты знаешь, что нам угрожают?– услышал я ее сердитый голос.

    – Нет, не знаю, откуда же я могу знать?

    –Так вот. Приезжай сюда немедленно и прочти, что тут мне понаписали в записке! – жена бросила трубку.
     Ну вот! Началось! Я дрожащими от гнева руками запустил двигатель и рванулся с визгом шин. Машина хоть и старенькая, но двигатель мощный. Мне было страшно за дочку, и в то же время я готов был убить этого Пронина. Угрожает моей семье, сволочь!

     Уже в подъезде, стоя перед дверью квартиры, я достал сотовый и позвонил жене.
     - Это я.

    «С тебя причитается, – прочитал я в записке. – Ты сорвал дело. По твоей милости люди будут париться в тюрьме не один год. Готовь деньги. Тысяча баксов за каждый месяц отсидки Кирилловой и столько же за Пронина, плюс 10 тысяч, переданных тебе. Не считай это наездом – всё по справедливости. Решай быстрее. В суд обращаться не будем, решим сами. Жду тебя завтра с твоими предложениями, в 19-00 у себя на даче. Ты ведь там уже был?»
     Решим, еще как решим! Я свернул записку и сунул ее в карман куртки. Гнев прошел, страха тоже не было. Было только холодное и расчетливое спокойствие киллера. Если я вошел в это состояние, то сделаю всё как надо!
     Конечно, доверять спокойному, деловому тону записке не стоит. Пронин знал, где я обитаю, но записку оставил в квартире, где живет мой ребенок. Это ли не изощрённая угроза?
     Я велел жене собираться. Решил на время увезти их к родственникам в соседнюю область. Жена ничего мне не сказала. Только бросала на меня полные презрения взгляды. Я не откликался на красноречивые призывы в ее глазах перекусить друг другу глотку, сидел в кресле и, уткнувшись подбородком в воротник куртки, наблюдал, как дочка собирает свои любимые игрушки.
    Пока ехали, жена не проронила  ни слова. Это означало высшую степень ее презрения. Доставив их к матери, я выпил чашку крепкого горячего кофе и  тут же развернулся обратно. Мне предстояло уладить дела с Прониным-старшим…


http://www.proza.ru/2011/02/20/833   (продолжение)