Весна 1961 года не предвещала ничего необычного. Моя жизнь текла своим чередом – работа, учеба, нехитрый досуг. Единственным событием, способным нарушить устоявшийся порядок, были, пожалуй, экзамены на аттестат зрелости нашего выпускного десятого класса вечерней школы. Ученики были совершенно взрослыми людьми, лет тридцати – сорока, и самым молодым в классе был я - летом мне исполнялось только семнадцать лет, стало быть, аттестовался на зрелость я один. Данное обстоятельство категорически отличало меня от остального класса, провоцируя наиболее заботливых мам и пап, сидящих за соседними партами, на дружеское рукоприкладство во время моего мирного посапывания на последней парте, на уроках астрономии или конституции.
В школу я ходил в свободное от работы время. Его было совсем немного – несмотря на всякие профсоюзные запреты, учащиеся вечерней школы, в том числе и пятнадцати - шестнадцатилетние мальчишки, работали в заводских цехах по сменам, и последняя декада каждого месяца волей начальника цеха держала нас на работе «до морковкиного заговенья». «Какая тебе школа?! » - грозно таращил глаза наш бригадир, имеющий за плечами семь классов образования: "Успеешь за партой насидеться! Марш работать, отличничек! Какая может быть школа, когда первый электровоз из месячной программы поступил к нам на сборку только вчера, а сегодня уже двадцатое число! Всем – пахать, с утра и до утра! Стахановцы, мать вашу!
По заводским меркам мы были бригадой небольшой, тринадцать электрослесарей вместе с бригадиром. От десятков других бригад, работавших по соседству, мы отличались только тем, что вся заводская программа выпуска шахтных электровозов и «рукастых» углепогрузчиков шла через наши руки. Да еще, может быть тем, что после армии все, кроме нас с бригадиром, сидели по лагерям и зонам. За хулиганство и мелкое воровство – разграбленные по пьяни лавочки да ларьки с папиросами «Дели» и сигаретами «Дукат». Ничем другим мы похвастаться не могли. Веселая была бригада!
В один из погожих апрельских дней, когда на улице уже вовсю пели птицы, и по маленьким островкам подсохшей земли можно было обойти огромные лужи маслянисто-черной заводской грязи, бригада , перекурив возле ворот цеха и понежившись на весеннем солнышке, от безделья задумала что-то интересное. Работы на сборке не было – словно запойный пьяница похмельным утром, завод, опустошенный авралом конца марта, начинал приходить в себя, пытаясь раскачать механическое производство, чтобы к концу месяца повторить всё сначала. Послонявшись от ничегонеделания по цеховым друзьям, я попался на глаза бригадиру:
- Ну-ка, поди сюды, ученичок! Возьми вон там чистое ведро и марш на склад, клею принеси! Скажи Михайловне, что я просил полное ведро! Да не разлей по дороге!
- А на фига еще клей-то? В кандейке полведра стоит, я позавчера приносил! – Вопрос оказался настолько лишним, что через минуту я телепортировался на склад.
Получив от Михайловны, огромной усатой толстой бабы, поверх полушубка завернутой в грязное подобие халата, нещадно курящей и матерящейся через слово, полное ведро клея БФ-88, я пробормотал достаточно вежливое «спасибо». Расплата последовала моментально - меня недвусмысленно послали туда, куда по традиции посылают всех оказавшихся рядом не ко времени. На три буквы. Не вникая в суть сказанного, я потащил ведро к бригадиру, боясь пролить хоть капельку бесценного клея.
- Принес? А теперь возьми чистую палку и крути в ведре! Понял? – бригадир смотрел на меня немигающими глазами. – Да побыстрей, бригада ждет! И смотри, чтоб палка была чистой, а то башку оторву! Давай, шевелись, двоечник!
Найдя сравнительно чистую доску, и отколов от нее большую щепку, я пристроился на какой-то ящик и, зажав ведро между ног, начал мешать клей. Дурацкое занятие, думал я, крутя палку в ведре. На фига это надо? И с чего это вдруг я «двоечник»? У самого всего семь классов образования, а туда же! Сам бы в школу походил! А я посмотрел бы, как после смены задачки по тригонометрии решил бы! Ни рук, ни ног, и спать хочется, будто год не спал! Взял бы сам, да и крутил палку, раз тебе надо! А то сидят, байки травят, Германия им, Куба с Фиделем. Фидель, кстати, нормальный мужик! Вон как янкам дал по шее! И наши им спуску не дают! Только бы войны не было! А говорят, что может и будет! ...Отечественная недавно только кончилась, тут снова… Меня уж, наверное, сразу призовут, семнадцать будет вот-вот...
- Ну, что у тебя там? Заснул, что ли? Показывай! - Бригадир посмотрел в ведро. На палке образовался огромный колтун из коричневатой массы, а жидкость стала прозрачной, как слеза. - Давай еще минуток пять и будет в самый раз! И не спи, замерзнешь!
Бригада весело захохотала: «Давай, пацан, крути, верти, наматывай, копейку зарабатывай! Тебя вся бригада ждет! Сейчас мы устроим праздник!»
- А что за праздник-то, мужики? – Я недоумевающе огляделся по сторонам, будто праздник спрятался за дальним углом. Бригада захохотала еще веселей: « Не твоего ума дело! Подрастешь – сам будешь праздновать! А пока мал еще! Крути веселей!»...
Неожиданно оживший репродуктор заводской трансляции громогласно заскрежетал и из него на наши головы обрушилось: «Раз, два, три… Проба, проба, проба… Раз, два, три… Внимание всем рабочим и служащим! Всем находиться на рабочих местах. Через несколько минут будет передано важное сообщение!» И снова: «Раз, раз, раз... проба, проба, проба...» Открыв рот, я слушал объявление, машинально крутя палкой в ведре. Черт возьми, прямо с утра на заводе что-то случилось... Недавно кислородные баллоны взорвались, погиб шофер, который их привез. И сегодня что-то... Мужики напряженно поглядывали на бригадира, а тот недоуменно пожимал плечами. Мол, сам не знаю…
Репродуктор вновь ожил, заставив вздрогнуть весь цех. Из его жестяного нутра донесся напряженный голос Левитана: « Внимание!... Работают все радиостанции Советского Союза! Через несколько минут будет передано важное правительственное сообщение!» Левитан был торжественен и суров, обещая что-то чрезвычайно важное. Ему верили больше, чем любому другому голосу, раздававшемуся по радио. В репродукторе что-то щелкнуло и он затих. В наступившей тишине на соседнем участке у какой-то женщины не выдержали нервы и она зарыдала в голос: «Ой, девоньки, неужто опять война! И когда же это всё кончится! Сколько же можно душу терзать...» Волна нечеловеческого напряжения всколыхнула весь цеховой народ, и через мгновение толпа бросились на выход. Оставив ведро с клеем, на выход устремился и я.
Спустя минуту мы, напуганные неизвестностью, уже стояли толпой у ворот цеха, выходящих не центральную заводскую площадь. Площадь стремительно заполнялась рабочим народом. Возле памятника Ленину появился директор. Поднятой рукой, на манер вождя, он показал на висящий на столбе репродуктор, требуя тишины и призывая всех к вниманию. Площадь замерла, доводя напряжение до неимоверных пределов. Нет!... Нет!...– неслось сквозь сомкнутые губы. - Нет!... Ведь еще не успели вырасти послевоенные дети. Только от немцев отбились, как снова напасть... В том, что начинается война, ни у кого сомнений не было – на Кубе творилось черт знает что, и Союз был настроен весьма решительно. Смерть мировому империализму! Мы вам покажем кузькину мать! О-хо-хо…
Репродукторы на столбах заводской площади вновь ожили. Раздавшийся щелчок отозвался нервным ознобом у людей: « Ну, скорее! Что там случилось? Говори же!» И словно услышав наши мольбы, Левитан начал: «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! Московское время 10 часов, две минуты!...» - многоголосым эхом неслись слова над нашими головами, разрывая нас на мелкие кусочки, каждой паузой, словно штопором, ввинчивая в наши души лишь одно – Всё, началось!... Война! От голоса Левитана спине бегали мурашки, некоторые женщины украдкой вытирали платочками уголки глаз, лица мужчин были суровы и непроницаемы.
И вдруг, словно сжалившись над миллионами слушателей, Левитан сменил интонацию, перехватывая наше дыхание: « ... Передаем сообщение ТАСС*.. О первом в мире полете человека в космическое пространство.... 12 апреля 1961 года... первый в мире... корабль-спутник... с человеком на борту... летчик майор ГАГАРИН Юрий Алексеевич...»
Голос Левитана стих, застегнутый наглухо щелчком репродукторов, и над заводской площадью повисла тишина...Еле слышный вздох облегчения, нарастая с каждым мгновением, прокатился над головами, переходя в неистовое «ура». И уже через мгновение народ на всех площадях великой страны, крича от возбуждения и роняя слезы радости, обнимался и поздравлял друг друга, рождая новую общность – советский народ...
- А где ведро-то? – Бригадир, сияя от радости, положил руку на мое плечо. – Зови ребят, скажи, чтоб шли в бригаду, отметим это дело!
Через несколько минут бригада собралась на нашей территории. Бригадир, вытащив из ведра и выбросив палку с колтуном клея, протяжно потянул носом. – Ну что, малой, понял, чего у тебя получилось? Чистый спирт, мужики! Только резиной чуток попахивает! Давайте кружки! Как там нашего парня-то зовут? Юра Гагарин говорите? Ну, мужики, за его здоровье!
... Как быстро летит время! С каждым прожитым годом его быстротечность становится всё более осязаемой и явной, все чаще заставляя искать паритет между сделанным и предстоящим. Неожиданно оглянувшись назад, с удивлением отмечаешь – смотри-ка, уже столько лет пролетело! Десять, двадцать, тридцать… А уж если вдруг какая-то дата, запечатленная в памяти определенной вехой, оказывается на пятидесятилетнем рубеже!... С изумлением останавлива-ешься в повседневном беге, и оглядываешься назад – О-хо-хо, а ведь уже пятьдесят минуло с той поры!
___________________________________________
* "Сообщение ТАСС: О первом в мире полете человека в космическое пространство.
12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту Земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту.
Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор ГАГАРИН Юрий Алексеевич..."