Разумеется, после этого я думал только об одном – как бы мне подобру-поздорову унести отсюда ноги и свою голову, и всё – в целом комплекте. Поэтому мне ничего не оставалось, как согласиться. Конечно, у меня и в мыслях не было исполнять указания этого алкоголика.
Домой меня привезли на стареньких, трясучих жигулях. Предварительно, прежде чем вывести из дома в машину, бандюги натянули на мои глаза черную, пропахшую мышами лыжную шапку. Видать, они, боялись, что я хату их запомню.
Пока по пути собирали все колдобины, голова у меня разболелась с новой силой.
Я лежал у себя на диване, борясь с этой болью, и уже подумывал, не обратиться ли мне в больницу, но постепенно пришёл в себя и стал размышлять, что делать дальше.
Самое разумное было бы, конечно, пойти в прокуратуру и заявить обо всём случившемся. И что тогда? Да ничего!
Деньги, что сейчас при мне – не меченые. Их теперь никак не привяжешь Пронину. Удар по голове? Скорее всего, эксперт, нащупав шишку на моей голове, сделает заключение о причинении мне легких телесных повреждений, не повлекших даже кратковременного расстройства здоровья. Моё похищение и незаконное лишение свободы? Никаких объективных доказательств этому нет, кроме, разве что, пустой бутылки коньяка на даче Пронина, да так и не разрезанной палки колбасы. К тому же Пронин ее уже схарчил наверное. Вот и всё. Тут надо действовать по-другому.
Так, в раздумьях, лёжа на диване, я наметил себе план, как действовать дальше.
В моей квартире был небольшой тайник. Когда ещё я работал следователем, то прятал свой служебный пистолет в прихожей. Весь этот угол квартиры у меня был отделан декоративным камнем. Под одним из камней, самым настоящим, природным, подобранным мною на берегу лесного озера, была ниша, служившая мне тайником. Конечно, был у меня и небольшой сейф для отвода глаз, но любой злоумышленник при желании если и не взломает его замок, то сможет утащить целиком. Это уж точно! Вот в этом тайнике, я и оставил пронинские доллары.
Пристроив деньги, я, первым делом, заскочил в областную прокуратуру. Так, для отвода глаз. Навестил двух своих приятелей, поболтал с ними ни о чем и отправился в следственный изолятор. На этот раз я с нетерпением ждал, когда ко мне выведут моего подзащитного.
***
– Может быть, ты мне что-то хотел сообщить, чего не говорил при последней встрече?
– Да, хотел! – неожиданно весело сказал Олег.
«Сейчас начнет молоть всякую чушь о том, что ничего не помнил, когда убивал», – подумал я. После следственной работы, когда моё общение с убийцами в основном заключалось в том, что я, прямо скажем, давил на них, на их психику, заставляя выдать информацию по совершенному преступлению – на адвокатской работе, особенно поначалу, мне было весьма необычно и неприятно садиться, можно сказать, плечом к плечу с убийцей и слушать от него на этот раз не оправдания, не жалкий лживый лепет, а речь человека, уверенного в своей правоте и при этом воспринимающего меня, как своего помощника, и, в какой-то степени, соучастника.
Олег придвинулся ближе ко мне и, оглянувшись на дверь, сказал негромко:
– Я не совершал этого убийства! Я только помог скрыть следы преступления. Убивал другой человек.
– Так-так, – сказал я и опустил голову в свои бумаги, сняв колпачок с авторучки; я был готов конспектировать речь своего клиента. На самом же деле мне хотелось дать ему по лбу и может быть, ещё пнуть посильнее этого ублюдка.
Как они мне надоели за мою следственную практику! Примитивные, гнусные убийцы! Они без жалости расправляются со своей жертвой, следуя своей извращённой страсти, а когда оказываются припертыми к стенке, начинают юлить, валить вину на своих ближайших друзей, лишь бы выжить, лишь бы выкрутиться!
– И как же это выглядит, новая твоя версия?
– А выглядит моя новая версия так. Убивала моя сожительница.
– Ну, давай, Олег, давай, рассказывай, а я послушаю, насколько это все выглядит правдоподобно.
– Дача на Северке, как вы, наверное, знаете, принадлежит не мне, а Вальке, моей сожительнице. Да и контейнер на рынке так же ей принадлежит. У меня вообще ничего нет. Я к Вальке грузчиком определялся. Это потом я стал её, ну, хахалем, что-ли. Ну и деньги, пять тысяч долларов, занимал у потерпевшей не я, а Валька.
Олег сидел, закинув ногу на ногу, и мерно покачивал носком, с которого чудом не сваливался тапочек.
«Как отдыхающий в санатории!» – с нарастающей неприязнью подумал я. – "Потерпевшая! Когда надо было выманить у женщины деньги – она была Иринкой! А сейчас только "потерпевшая!"
Я обратил внимание – уже через пару недель пребывания в следственном изоляторе убийца становится ярым приверженцем уголовно – процессуального закона. Здесь, помимо банального желания преступника выкрутиться, срабатывает принцип эмоциональной защиты. Убийца замещает в своем сознании убитого им реального человека отвлеченной процессуальной фигурой – потерпевшим.
– Инициатива пригласить в Северку потерпевшую...
– Ирину Гусеву?
Олег кивнул: – Да... пригласить, якобы, чтобы вернуть долг, инициатива тоже её, Вальки. Она хотела наехать на потерпевшую...
– На Гусеву Ирину?
Олег снова кивнул:
– Да, на неё. Чтобы заставить подождать с возвратом долга неопределенное время. Не получилось. Гусева требовала деньги. Вот тогда Валька схватила бельевую веревку и накинула ей сзади на шею и задушила.
Олег остро проследил взглядом движение моей руки, когда я, слушая его, выкладывал на стол пачку сигарет.
– Можно? – спросил он меня.
– Бери, – сказал я, пододвинув полусогнутым пальцем сигареты в его сторону. Сигареты я купил для него. Олег взял сигареты и, не распечатывая пачку, спрятал ее в карман. А я вспомнил Игоря Затонского, тоже, как и я, ушедшего из следствия на адвокатские хлеба. Сначала, говорил он, они просят сигареты. Потом таблетки от головы, а потом и наркотики…
– Валька очень сильная баба! Ну, а я в это время был под кайфом. Дозу принял. Потом Валька дала мне нож говорит: «Помогай!» Ну, мы с ней и разделали труп, чтобы можно было по сумкам спрятать. Дальше вы знаете – я растаскал части трупа по коллективным садам. А убивать я её не убивал!
– Ну, вот так и напиши следователю! – сказал я.
– Понимаете, Иван Иванович, в чём дело. У этой Вальки – стервы, дядька большой чин в ментовке. Она мне сразу сказала, успела предупредить, что если я буду её сдавать, то подохну здесь, в следственном изоляторе – удавлюсь, мол. Сами понимаете, с чьей помощью удавлюсь.
Я выжидательно посмотрел на своего клиента:
– И что же ты предлагаешь?
– Не могли бы вы там, по своим старым каналам, как-то надавить на нее, чтобы она сама явку с повинной написала? Или со своей стороны обратить внимание следователя на эту версию? Без официальных заявлений с моей стороны. Мол, это не от нас идёт, а следователь сам накопал против неё?
– Сразу скажу – нет. Надавить на нее я, конечно, не могу никак. А для того, чтобы следователь заинтересовался предложенной тобой версией, надо хоть что-то для этого сделать. Для начала, как минимум, нужны твои показания. Так что сам тут решай, Олег, сам взвешивай все. Только это, как адвокат, я и могу тебе посоветовать.
Олег, рассеянно улыбаясь, гонял пальцем по столу бумажный шарик. Где-то уже я это видел, подумал я, вспоминая недавнее свое пребывание на даче у Пронина – старшего, любителя хлебных шариков.
Мой клиент молчал. Затем Олег скрестил пальцы и завел руки за затылок. Выгнув спину, потянул мышцы с каким-то блаженным мычанием. Потом поднялся и, разгуливая по кабинету, стал круговыми движениями разминать плечи, словно штангист перед рывком штанги.
Остановившись и, посмотрев на меня равнодушно, сказал:
– Ну, я пошёл?
Я почти обиделся от такой его невозмутимости.
http://www.proza.ru/2011/02/20/620 (продолжение)