Гл. 4 Города. Макеевка

Евгений Нищенко
                Мелочи жизни,  гл. 4
. . .
У каждого города свой характер.
-  Не только у городов - люди наших городских поселков различны, - говорил стоматолог Александр Викторович Стрельников, усаживая меня в кресло.
 – Вот, к примеру, поселок Майский. Молодой, современный посёлок, у него нет пугачёвско-разинских корней и криминальных традиций. Трудяги шахтёры, честные и открытые, я бы даже сказал, несколько романтичные. С ними можно и о голубях поговорить, и о работе, и о рыбалке. Иной даже стихи сочиняет.
Аютинские напряжённые какие-то, «просчитанные», настороженные, особенно в отношении личной выгоды. Нет-нет, не все! Везде в большинстве хорошие люди! Но выпячиваются, в основном, лица бандитско-рекетирского склада.
Петровские открытые, улыбчивые, простота их граничит с беспечностью. Много зэков-бытовушников - драки по лихости, воровство по глупости.
ХэБэКовские – себе на уме, сто раз посмотрит куда ступить, не просчитаться бы, не попасть впросак.
-  Точно, - живо согласился я, - когда открылся ХБК, народ пришел, в основном, из окрестных хуторов и посёлков – эдакий тип деревенского мужичка, хитрого и осторожного.
Но фраза эта прозвучала, как невнятное «Угу!» - рот мой был уже забит гипсом, который твердел, нагревался и стягивал челюсти.
Если вы любите поговорить и не терпите возражений – идите в стоматологи!

. . .

                Города, где я бывал, 
                По которым тосковал…
                Песня

Продолжим о городах. 1975 год. Макеевка – 400 тыс. жителей, рядом миллионный Донецк – столица восточной Украины. Одно время стоял вопрос о слиянии этих двух городов в единый мегаполис - чтобы повысить категорию снабжения - тогда Донецк ещё не достигал миллиона.  Чем больше народа, тем жёстче отношения. Однако эта жесткость по разному проявляется в Москве, в Ростове и в той же Макеевке. В московском метро я наблюдал такую картину: древняя старушка, с клюкой, сгорбленная чуть ли не до земли, изо всех сил пихнула в спину молодого мужчину в толпе на перроне. Мужчина в бешенстве обернулся и, увидев перед собой живые мощи, оторопел:
-  Да ч-что ж вы делаете! – произнёс он в крайней степени возмущения.
В Москве - взвинченность.

      В Макеевке масса предприятий. Основа населения - выходцы из окрестных губерний, активные беженцы от «тихого идиотизма деревенской жизни» (В. Аксёнов), и потомки неимущего класса рабочих окраин дореволюционной России. Есть в Макеевке инженерно-строительный институт, но он не определяет лицо города.

Простой народ недолюбливает «грамотных». Утром, по пути на работу, я дремал в автобусе, когда ехал домой – читал.
-  А что это он читает? – наигранно интересовались девочки-подростки, заглядывая мне через голову, - «Рецепты бабушки Агафьи»!
В то время был в моде Владимир Солоухин, он беззастенчиво эксплуатировал тему народного целительства.
Я оглянулся – примитивно одетые поселковые «бандитки». Их не смущал мой возраст, взрослое окружение. Поиронизировав над моим умением читать, они вышли.
В Макеевке – бесцеремонность.

 Бесцеремонность бывает безыскусной, бывает утончённой.
Городская больница № 4, в которой я работал, была в полутора часах езды от дома. «Северная» больница была рядом - пятнадцать минут ходьбы. Я зашел поинтересоваться работой.
-  Нет работы, - сказал главный врач. Он был из так называемых «макеевских татар», солидный брюнет с крупными чертами лица.
Повернуться и сразу уйти было как-то невежливо.
-  Могу ЛОР совмещать, могу на хирургическом приёме, - обосновывал я право на свой визит.
Главный врач бесстрастно смотрел перед собой.
 Я знал, что с местами туго по всей Макеевке, что на работу в «Северную» врачи ездят из самого Донецка, но никак не мог заставить себя уйти.
-  Двумя автобусами добираюсь, понимаете, а тут рядом…
Молчание.
Наконец я нашелся:
-  Вот мой телефон, если что, позвоните.
Я с достоинством вымелся из кабинета и мне сразу захотелось в родные Шахты, где меня ждали во всех пятнадцати медсанчастях города.

В зимнем автобусе меня обругала бабёнка, за то, что я был в непривычной местному глазу обуви - торбасах из оленьих шкур (камуса), производства Магаданской обувной фабрики.
-  Вырядился, как зверь!
Примечательно, что сама бабочка была в шубе.

В троллейбусе мне крепко, по хоккейному, двинула плечиком в позвоночник плотненькая и очень симпатичная брюнеточка, которую я потеснил, пробираясь к выходу. Я оглянулся. Брюнетка смотрела в окно и сдерживала улыбку, очень довольная собой.

-  Сынок, я тебя чем-нибудь обидел? – громко возмущался в троллейбусе дядечка пенсионного возраста, - я тебя оскорбил? Я тебе слово плохое сказал? Я только спросил – сынок, ты выходишь? А ты мне – пошёл на …!
Парень на задней площадке в бредовом опьянении смотрел внутрь себя и скрипел зубами.
-  Вот тебе! – пенсионер дал парню звонкую пощёчину.
Как раз открылась дверь и парень, не поднимая глаз, вышел.
Пьяный на улицах Макеевки – редкость.

В сотый раз убеждаю читателя, что основная масса макеевчан добрые, милые, симпатичные люди, хотя и несколько напряженные бурным ритмом жизни.

Извинившись перед бывшими земляками, нанесу ещё один мазок на их своеобразность. В Макеевке гостил передвижной зоопарк, гвоздём программы в котором был слон. Он был прикован за ногу в большом вольере на колёсах. Слону нужна была подруга, он беспокойно трубил, дергал цепь и размахивал хоботом. Но больше всего поражал равнодушных с виду обывателей детородный орган слона. Не столько размерами, сколько непривычной его подвижностью. Слон владел этой частью тела не менее виртуозно, чем хоботом – изгибал, вращал и в безысходности бил ею себя в грудь, как бы желая сказать:
  -  Поверьте, люди, мне ведь тоже ничто человеческое не чуждо!
Я решил сделать фото для непритязательной шутки в мужской компании.
Назавтра я явился с фотоаппаратом, но тут меня одолела стеснительность - у вольера толпа, мужчины в шляпах, женщины, детишки. Фотографировать от груди мешали спины, из под козырька – затылки. Наконец я улучшил момент, вскинул фотоаппарат над головой и наугад щелкнул затвором.
Дама с причёской, в мехах и серьгах, обернулась и громко удивилась:
-  Фотографируют!
Я почувствовал себя экспонатом зоопарка.

Впрочем, нехорошо быть неблагодарным. В Макеевке меня прекрасно встретили. После юбилейного областного общества рентгенологов организовался непроизвольный, но вполне запланированный «сабантуй» - со всех заранее собрали по пятёрке. Тамада, из более чем полсотни лиц, выделил меня, новичка, в шутливой форме представил собранию и предложил первый тост за мою успешную работу. Вот так!

Из всех городов, где я побывал, Макеевка наиболее своеобразный и трудно поддающийся психо-социальному анализу город.
В Макеевке (1975г) меня живо отучили рассчитывать на попутки. В Ростове достаточно «сделать ручкой» и возле тебя сразу останавливается линялый «Москвич».
-  Куда?
-  На Западный.
-  Трояк дашь?
-  Поехали!
В Макеевке я опаздывал на работу. Проголосовал. Куркуль на вылизанном «Жигуле» даже не покосился на меня. Ещё пара безрезультатных голосований и я понял - либо в Макеевке богато живут, либо ГАИ у них успешно борется с «колдунами» и прочим безналоговым извозом.

Верным было последнее.

Когда я переезжал – перевозил веши, водитель-макеевчанин удивлялся:
-  Пол ростовской области объехали и ни один гаишник не тормознул.  А сейчас, смотри, начнётся.
В два ночи мы пересекли украинскую границу и почти сразу у нас проверили накладные. Пока добрались до места, нас ещё дважды останавливали.

Чиновничий аппарат на Украине работал исправно. Мой приятель, доморощенный аналитик, философствовал:
- Минимум дисциплины и принципы социализма прекрасно срабатывают!
Дисциплина эта порой бывала жёсткой.

Мужичок заложил фундамент гаража. Его предупредили от исполкома – самозастрой!
-  Да видел я вас, - сказал мужичок, - я ветеран труда, я заслуженный, я инвалид!
Подождали, когда закончит строительство «под ключ», подогнали бульдозер, сравняли добротное строение с землей и посеяли газонку.

Не менее оперативно меня отучили от ростовской привычки гоняться за троллейбусами. В Макеевке я, несолидный интеллигентишко, пустив по ветру портфель, бежал к принявшему последнего пассажира троллейбусу. Водитель терпеливо подождал меня и перед самым носом захлопнул дверь. Не заметил?! Другой и третий раз то же самое.
Нет, это не Рио де Жанейро!   (И.Ильф и Е.Петров)

Но это мелкие огорчения.
Транспорт работает, как часы, дороги в отличном состоянии, на клумбах розы и пунцовые сальвии- «весёлые ребята», на углах бочки с солёной горбушей по два пятьдесят.

Хотите «Литературку»? В нагрузку журнал «Коммунист». Желаете «Комсомолку»? В довесок «Блокнот агитатора».
«Юность», «Сельская молодёжь», «Иностранная литература».
Да выпишу, выпишу местную газетку! Ладно, давай «Правду»! Но зато: «Вокруг света», «Наука и жизнь», «Техника молодежи».
«Аргументы и факты» - чуть не забыл! Академичнейший и интеллектуальнейший журнал «Химия и Жизнь».
-  Алло! «Семью и школу»? «Мурзилку»? «Крокодил» и «Вязание»? Ну-у… Ладно, ладно!
Черт с ней, с зарплатой, не хлебом единым жив человек!
На целый год я обеспечен пищей для ума.

За два года я лишь раз видел в Макеевке неметеный тротуар – вероятно дворник заболел и вовремя не предупредил начальство.

Ещё о «чиновничьем аппарате». Моя сестра, проработав в макеевской архитектуре пятнадцать лет, уехала в Кадиевку-Стаханов за мужем, получившим место на кафедре. Мать из квартиры не выписалась, два года приезжала за пенсией и убирала в комнатах. Её вычислили и собирались «уплотнить» - двух старушек вселяли в однокомнатную секцию.
Мы бросили все свои бесквартирные дела в Шахтах и явились в Макеевку – здрасьте!
Нам отказали в прописке.
Ещё бы – мы вселились в квартиру без санкции властей. Спасло то, что главный врач периферической медсанчасти, заинтересованный в кадрах, принял меня без штампа о прописке в паспорте. Через два месяца сестра, использовав старые связи, помогла нам с пропиской.
Вполне реальный вариант: так и не получив прописку, а с ней и работу, мы собираем вещички и возвращаемся откуда прибыли.
. . .
Трое докторов случайно столкнулись в просторном холле поликлиники Макеевской городской больницы № 4 и задержались на минутку обменяться двумя-тремя фразами. На улице было слякотно, уборщица шваброй гоняла по полу из мраморной крошки влажные опилки,  собирая грязь - мы посторонились и перешли на чистое место.
Мы с хирургом Дубейковским были из стационара. Василий Петрович Сидельников, амбулаторный хирург, «разогнал» больных и томился от безделья. Был он седеющим брюнетом лет пятидесяти, постоянно вытянутая шея и вздёрнутый подбородок придавали ему вид человека, заметившего ребятишек, ворующих малину и готового прикрикнуть на них. В общении он был грубовато-циничен, говорил много и впустую и мы искали момента вежливо удалиться.

 Как раз к нам подошёл заведующий поликлиникой, молодой мужчина с пристальным взглядом и большими ушами.
-  Василий Петрович, медсестре скучно без Вас!
-  Так больных нет.
-  Приводите в порядок документацию, этой работы всегда хватает.
-  Да я только вышел.
-  Василий Петро-ович! – заведующий пальцем постучал по наручным часам, - Вы уже двадцать минут вне кабинета!
-  Иду-иду...
Заведующий тактично удалился.
Возраст, стаж и внешняя солидность не позволяли Василию Петровичу немедленно исполнить волю начальства. Он потоптался на месте и в это время взгляд его упал на больную, ожидавшую в холле родственников. Молодая красивая женщина была одета в модный тогда длинный до пят домашний халат яркой расцветки, имея на ногах блестящие  люриксом домашние тапочки. Солдафонская душа Николая Петровича не выдержала такого глумления над линялыми больничными халатами и стёртыми «шлёпками».
-  Девушка! Я Вам говорю! Вы что, на танцы вырядились? Здесь больница, а не увеселительное заведение!

Мы остолбенели, мы автоматически становились соучастниками этого хамства. Девушка вскинула глаза на Сидельникова и молча прошла по просторному и светлому коридору, который заканчивался кабинетом главного врача.

Через десять минут шеф рассказывал мне и Петру Ивановичу - старшему лаборанту:
- Я как раз был у главного врача. Представляете, бледный Вася Сидельников извиняется перед девчонкой! Седовласый доктор перед этой сс…хой из гинекологии!
Шеф говорил возмущённым голосом, таращил глаза, потом неожиданно сказал:
-  Впрочем, так ему, старому дураку и надо!

 * * *

Ростов и Шахты практически не отличаются друг от друга. Вероятно потому, что население их процентов на девяносто состоит из бывших жителей окрестных станиц и посёлков.
В ростовской травматологии в моей палате лежала «коренная» ростовчанка. Позже выяснилось, что мы земляки: она жила в «Десятом»(совхоз № 10) где математику в тамошней школе преподавал мой дядя из Каменоломен.

               
. . .
1975 - 2010 г. г.