Если не принимать во внимание пословицу «Курица — не птица, женщина — не человек», то можно было сказать, что к квартире доктора Бубкина — не зарастала народная тропа. Женщины шли к нему со всего города. По записи. Если бы не было записи, они шли бы к нему сплошным потоком. Те, кому назначенное время уже близилось — сидели на ступеньках лестницы в подъезде, другие — слонялись по двору или изучали скудные прилавки близлежащих магазинов.
Доктор Бубкин был стоматологом. И что интересно, в городской стоматологической поликлинике, где служил эскулап, очереди к нему не было никакой. Все от того, что усадив пациента в зубоврачебное кресло, Бубкин драл клыки и коренные с таким остервенением — зачастую, увлекшись, совершенно здоровые, — что ошалевшие от зубной боли люди, предпочитали ожидать лишние два-три часа, только бы попасть к другому специалисту. Как следствие, все эти блестящие инструменты изощренных пыток — всякие щипцы, экстракторы и молоточки — теряли блеск под слоем покрываемой их пыли, а доктор Бубкин вынужден был брать отпуск без содержания.
Домой к доктору Бубкину женщины приходили раздвигать ноги. Гораздо шире плеч. Дома у стоматолога стояло гинекологическое кресло. Дома Бубкин делал криминальные аборты.
— И ничего в этом странного нет, — бывало, говаривал он во дворе, беседуя с кем-нибудь из соседей. — Это же все рядом находится. Там — rima oris, здесь — rima pudendis. Если перевести с высокого языка латыни на общедоступный, получается «ротовая щель» и «срамная щель». И там и тут надобно удалять, а это я, слава богу, умею. Какие сложности?
И действительно, умел. Руки зубодера Бубкина, опускаясь ниже женской талии, становились чуткими и внимательными. Да что там, они становились нежными. Неприятная, в общем, манипуляция настолько нравилась дамам, что иные тут же норовили забеременеть повторно, чтобы вновь попасть на прием к «доктору-волшебнику». Слава о золотых руках Бубкина шагнула далеко за пределы Заднепроходска. Избавиться от нежелательного плода к нему приезжали и из столицы. Причем, такие дамы — естественно, не афишируя, — что имена их передавались теми, кто был в курсе с многозначительной улыбкой на устах. И разумеется шепотом. Лишь по этой причине мы не рискнем обнародовать их и здесь. Оставалось только удивляться, как стоматологу сходят с рук криминальные аборты. Но только до того момента, когда удивляющемуся становилось известно, что постоянными пациентками доктора Бубкина были жены прокурора и главы города. И сразу все становилось на места.
Объективности ради, надо отметить, что дамочек, пришедших к нему впервые, доктор Бубкин пытался даже отговаривать.
— Вы понимаете, милочка, — ласково вопрошал он, — что это серьезный шаг с Вашей стороны? Это — бесповоротно. Как говорится, зародыш — не воробей, выскоблю — не поймаешь! Вам придется процесс зачатия повторять вновь и не факт, что он увенчается успехом.
Это не помогало и женщины продолжали рваться на прием к Бубкину. Даже блестящая хромированная кюретка, которой оканчивалась рука доктора в момент процедуры, не могла умерить их жажду прикосновения ласковых врачебных рук.
Надо ли говорить, что пациентками Бубкина были и все жилички дома № 66/6? Их он пользовал бесплатно, исключая расходы на медикаменты и услуги по заточке инструментов для выскабливания. Рабочей остроты помогал добиться точильщик ножей и ножниц, татарин Ибрагим, который много лет работал на колхозном рынке.
Чаще всего в пятой квартире бывала Коровина. Та, что из тридцать третьей квартиры. Она, можно сказать, была завсегдатаем. Даже Свенсоншведская мечтала взгромоздиться в кресло к Бубкину, да все случая подходящего не наступало.
Не то — мужчины. Мужское население дома относилось к подпольной деятельности соседа по-разному. В основном — индифферентно. Только Петов порой высказывал неодобрение.
— Ээээ, слюшай, дарагой, — говорил уроженец Кавказа, — зачем так дэлаешь, а? Ты что, абрек? Зачем секим башка малышам дэлаешь? Дэтей должно быть много. Дэти — это счастье в доме. На старости стакан воды дадут, да.
Ему вторил тюльпановод Севрюгин:
— И действительно. Дети — это цветы жизни. Они должны радовать взгляд. А Вы их под корень, как нераспустившиеся бутоны… ни один уважающий себя цветовод так не делает.
У пенсионера Волозова отношение к занятиям Бубкина было двойственным. С одной стороны, доктор изводил в том числе и будущих мальчиков, а их, как известно, пенсионер терпеть не мог за то, что сорванцы стреляют из рогаток по птичкам. И это склоняло пенсионера Волозова на сторону Бубкина. Но с другой, под окнами эскулапа вечно сидела стая ожидающих кормления кошек. Доктор выбрасывал результаты своего труда через форточку и маленькие хищники с довольным урчанием их поедали. От сытной кормежки даже приблудные, безхозные кошки щеголяли блестящей шерсткой и выглядели откормленными. Что не могло не радовать тов.Бататова, как председателя домкома. Облик дворовых кошек лишний раз доказывало городскому начальству, что во вверенном ему доме все сыты и довольны жизнью. Но врожденный инстинкт охотников даже сытых кошек, вынуждал их охотиться на любимых пенсионером Волозовым птичек, и это шло в «минус» доктору Бубкину.
Тов.Бататов, как уже было сказано, к доктору относился с симпатией. Доброе отношение к Бубкину не могло поколебать даже то, что доктор никогда не принимал участия в субботниках, мотивируя это беспокойством за свой рабочий инструмент — руки. Только однажды председатель домкома остался недоволен жильцом.
У тов.Бататова обострился геморрой. Председатель домкома пришел к доктору Бубкину в надежде получить квалифицированную помощь.
— Понимаете, тов.Бататов, я специалист, если можно так выразиться, глубокого бурения. Работаю в стерильных условиях. Ваши, прошу прощения, геморроидальные узлы — не мой профиль. При всем моем уважении к Вам, Вы мне здесь полную антисанитарию разведете.
И отказал.
Пришлось тов.Бататову обращаться за помощью к проктологу.